Из очень давних маминых рассказов. Всплывает в памяти.
…Самые первые дни войны. В их колхоз прибыли первые беженцы – из Киева, как представились. И с ходу – к председателю: мы вот тут у вас хотим организовать швейную артель – шить фуражки. “Деловые” – до предела. Наседают.
Председатель, бессонницей измученный, поглядел на них, поглядел. А потом решил не заниматься народной дипломатией, а открытым текстом: не до фуражек сейчас. Война идёт. Жуткая, всеуничтожающая война. И если мы наипервейшее наше дело не сделаем – хлеб не уберём – то фуражки уже будут нам и не нужны. Потому как надевать их будет не на что. Без головы останемся, если вовремя не уберём хлеб, а хуже того – если оставим его врагу! Так что, гости дорогие, давайте-ка завтра выходите на уборку. Каждой паре рук будем рады, потому как мужиков наших на фронт забирают.
Тем и кончил.
Покрутились гости, покривились, да пришлось им подчиниться – питаться ж чем-то надо!
Работы, правда, с них – как с мёртвого козла. Чуть ли не вдвоём один сноп носят.
К ним претензии, а они в ответ: мы к такой жаре непривычны (а лето-41 было, как известно, отменно жарким!). Ну, раз так, то поставили их в ночную, при луне, скирдовать солому. Вроде согласились. Но в первую же ночь, когда председатель приехал проверить работу, глядь – а они спят под скирдой! Хорошо, хоть не курят…
В общем, их отправили куда-то, не стали раздувать. А в лексиконе сельчан появилось понятное только им ироническое определение – “киевляне”.
Я уважаю – и свою маму, скромненькую девочку-счетовода, и безвестного мне председателя. Уважаю за то, что не стали брать грех на душу. А ведь одно их слово – и дальше ближайшего оврага эти люди бы не уехали. Закон военного времени. А так они и в эвакуации, небось, выжили как-то, как-то и детей воспитали…
Молодцы, всё-таки, вовремя из Киева сумели драпануть, а то могли бы и в Бабий Яр угодить!
Нет, это просто Б-г на правду вывел, в святом месте таким – не место!