Олег Малашенко оказал честь любителям древнерусской литературы. Гигант мысли, светоч отечественной публицистики подробно исследовал "Слово" и сделал массу эпохальных открытий, до которых не смогли додуматься многочисленные специалисты - лингвисты и филологи.
Поскольку у автора все перевернуто с ног на голову, то и я начну с заключения его гениальной статьи, в котором он пишет буквально следующее (слабонервных прошу прекратить чтение во избежание психологических травм):
"Уверен, что без учета всего вышеизложенного (автор имеет в виду свою умопомрачительную в прямом смысле слова версию древнерусского шедевра – Н.А.) «Слово» по-прежнему останется непонятным и ненужным для миллионов людей произведением русской литературы» (орфография и пунктуация Малашенко во всех цитатах сохранены). Конец цитаты.
Вот так, дорогой читатель, не больше и не меньше – только с учетом гипотезы Олега Умалишенко «Слово о полку Игореве» будет понятно и нужно миллионам русских людей, а без объяснений Олега оно никому не нужно. Увы и ах!
Что это? Mania Grandiosa ? Или элементарное невладение русским литературным языком, что непростительно для журналиста, коим представляет (во всех смыслах этого слова) себя вышеозначенный автор.
«Приглашаю поскользить по поверхности прозрачного льда...», - пишет новоиспеченный исследователь "Слова" и смело встает на весьма скользкий путь. Однако по мере чтения перед читателем возникает, рожденный предложенной Олегом метафорой, не образ виртуозного мастера-фигуриста, бесстрашно проделывающего сложные трюки, а нелепый вид известного существа, по ошибке попавшего в несвойственные ему условия.
Первое и последнее риторическое отступление
О "Слове" написаны тысячи работ. Если собрать их все вместе, можно открыть небольшую библиотеку. Не поймите меня правильно, я вовсе не собираюсь призывать прекратить исследования «Слова». Ни в коем случае. Пафос выступления заключается в другом. Гаспаров написал великолепную книгу о «Слове», в которой указывает более шестисот источников. И когда я читаю исследование Гаспарова, понимаю, что каждое слово в нем обусловлено упорным трудом не только самого автора, но и многих его предшественников.
Чтобы писать о «Слове», надо быть энциклопедически образованным человеком: знать лингвистику, разбираться в литературоведении, в истории, в палеографии и других науках, не буду перечислять все. Надо иметь доступ к архивам, рукописным фондам, редким книгам. По крупинкам, по капелькам собирать, исследовать, думать… Но некоторые легкомысленные литературобрехи решительно с этим не согласны - зачем выбирать столь долгий путь, когда можно сразу, лихим кавалерийским наскоком выложить результаты своей мозговой жизнедеятельности, - и слава у твоих ног.
Итак, продолжим… Присобачив для красоты стиля стихи Шкляревского и рассказ Шукшина, Олег переходит к пересказу сюжета «Слова»: "Микроскопический(!), но влиятельный князек Игорь надумал юных половчанок понасиловать да пограбить кочевья. Пограбил. Понасиловал. Стал отходить, привал устроил. Воины перепились и уснули. А Кончак в это время подкрался и устроил резню. Погибли почти все. Князь Игорь в плен сдался".
В частной беседе Олег признался, что он читает в произведении только первую фразу, от силы первый абзац, потому что начало «эквивалентно всему произведению». Не знаю, с помощью какого психа анализа (ой, опять прошу прощения за опечатку) Олегу удалось вывести на чистую воду князя и разоблачить его грязные намерения - может, современных боевиков насмотрелся, может, у самого богатая фантазия, то ли разницу между значениями слов «резня» и «бой» не понимает, но как бы то ни было, Олег в своем пересказе рисует героев «Слова» как грабителей, насильников, пьяниц и трусов.
Оригинальная интертрепация, и интересно в этом свете выглядит одна из завершающих фраз его опуса: «Нельзя отождествлять себя с русским народом, не имея даже приблизительного представления о «Слове». Видимо,Олегу очень хочется, чтобы мы имели только приблизительное представление о «Слове» в его, вещего Олега, оригинальном, простите за эвфемизм, переложении и отождествили себя с насильниками и грабителями.
Продолжает Умалишенко «пересказ» в таком же разудалом тоне: "И вдруг – весть: Игорь уже в Новгород-Северске. Как ни в чем не бывало. Игоря вызывают в Чернигов, там вышестоящая феодальная инстанция; в Чернигове князю приказано немедленно отбыть в Киев на великокняжеский суд, где собрались главы войск разных земель, организаторы сорванного генерального наступления. Игорь подчиняется".
Итак, генеральное наступление самого Олега на читателя продолжается. Ничего подобного в Слове нет, хоть с лупой ищи, хоть днем с фонарем, но, как мы уже видели, Олег не обременяет себя научной точностью и излишней исследовательской порядочностью. Поэтому нас ждет огромное количество «открытий чудных», которые делает Олег. Например, он пишет: « В «Слове» на самом деле не раз фигурирует Гродно и его князь Изяслав Василькович. Последний -- не просто фигурирует, а ярко выделяется. Он – самый положительный герой рукописи: светоч, маяк.
Вот тут на самом деле загвоздка: почему авторы научных трудов о «Слове», порой всемирно известные, тщательно обходят или, в лучшем случае сдвигают на «задник» строки о гродненском князе Изяславе Васильковиче?»
Если бы Олег дал себе труд познакомиться с работами всемирно известных авторов, а не говорить о них всуе, то он обнаружил бы, что все они пишут о князе Изяславе, но, в отличие от великого патриота Гродно Олега, отводят ему такое место, какое он заслуживает.
Никто не отрицает его храбрости, но, чтобы утверждать, что князь ярко выделяется на фоне остальных, надо обладать фантазией Олега и некоторыми другими его качествами. В "Слове" много гораздо более выразительных образов. Но Олегу глубоко плевать на чьи-то работы, на историческую правду (сведения о князе содержатся только в "Слове", к тому же там говорится, что к моменту описываемых событий князь уже погиб) и вообще на все, кроме своих измышлений. Погиб, ну и что – Олегу ничего не стоит реанимировать и зомбировать несчастного для своих целей.
Далее Олег переходит к исследованию рукописи и продолжает делать одно за другим потрясающие нервную систему филологов, да и просто здравомыслящих людей, открытия - просто не понимаю, почему еще весь научный мир не заготавливает лавровые венки для увенчания героя. Впрочем, Олег, не дожидаясь благодарностей, сам прилег почивать на лаврах.
Итак, во-первых, Олег утверждает, что текст написан без пробелов и знаков препинания, но из этого широко известного факта он делает весьма специфические выводы – писать тексты без пробелов и в одно слово было удобно писцам, которые записывали чьи-то речи.
И знать он не хочет того, что знаки препинания вообще появляются в конце 15 – в начале 16 века и раньше их не ставили не для скорописи, а потому, что до конца XV века тексты на русском языке писались или без промежутков между словами, или делились на нерасчленённые отрезки.
В письме Калайдовичу, который, вопреки утверждению Олега, никогда не видел рукописи, поэтому просил Мусина-Пушкина подробно её описать, тот отвечает:
"...на чем и когда писана? — Писана на лощеной бумаге, в конце летописи довольно чистым письмом. По почерку письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу XIV или к началу XV века".
Кстати, опять же вопреки утверждению Умалишенко, Мусин-Пушкин собирал рукописи без всякого разбора, брал подряд все, что шло в руки, а не только юридические документы, как почему-то решил Олег. Хотя понятно, почему - чтобы оправдать свою сногсшибательную версию.
Итак, по мнению Олега, "Слово" – это СУДЕБНЫЙ ПРОТОКОЛ ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАЧЕНИЯ. А вот и доказательства:
"Откройте и переведите смысл начальных строк великого документа. Он будет однозначно таким: «А не пора ли нам братья, спросить с князя Игоря по-мужски: чего ты, дурень, поперся на половцев, когда тебя об этом никто не просил? К беде Русь привел. Говори, мразь, четко и ясно – чего?! И не хрен гнусавить, как Боян Владимиров. Не хрен бегать глазами, как белка по дереву...» Далее – Игорь, крайне сгущая краски, начинает оправдываться…»
Да, креативности подобного перевода, как и буйной фантазии его автора вкупе с его же весьма буйным чувством юмора можно только позавидовать.
Протокол судебного заседания почему-то отличается особой поэтичностью.
И судьи, и обвиняемый начинают судебное следствие с того, что долго и подробно, весьма компетентно, прибегая к различным художественным изыскам, рассуждают о литературных особенностях стиля Бояна; излагая историю похода Игоря, прибегают к сложным метафорам, обсуждают плач Ярославны - прямо заседание местного отделения Союза Писателей, а не суд над князем. В процессе расследования к писателям присоединяется и Отделение историко-филологических наук РАН.
Весьма забавно Олег пишет о плаче Ярославны:
"Даже знаменитый плач Ярославны – это рассказ Игоря о том, как она, бедняжка, без него убивалась да от горя на стены лазила(!). То есть Игорь так хотел, чтобы его пожалели и отпустили, что даже женой попытался прикрыться…»
Задорнов может взять в свой репертуар даже без правки)))
Всю статью Олег облек в форму беседы студента с профессором. В конце одного из вариантов (он разместил свое эпукальное произведение на многих сайтах) студент самодовольно спрашивает: "Какую оценку поставите, профессор?" И получает заслуженную двойку.
А что ещё может поставить профессор студенту, который уверяет, что «Песнь о Роланде» написал Оссиан?
Автор сам выставил себе справедливую оценку.
Прошу прощения за многочисленные описки.