***Рассказы о Советской Армии***
ТАКАЯ УЖ ДОЛЖНОСТЬ
Рассказ
Письмо от жены пришло после обеда и, вернувшись в свой кабинет, полковник Котов принялся за чтение. Перечислив нехитрые новости, жена спрашивала о квартире: скоро ли прояснится с этим делом?
Сегодня можно было ответить жене чётко и определённо.
Котов взял чистый лист бумаги, написал красивым, убористым почерком:
«Дорогая! На этот раз наша разлука оказалась короче, чем я предполагал. Трёх месяцев не прошло, как я прибыл в этот гарнизон, а ключи и ордер уже в кармане… Дали в первую очередь…»
Он откинулся в кресле, задумался.
«Да, давно уж не лейтенант… Хотя и лейтенантам теперь ждать квартир приходится недолго – не то что в нашу молодость…»
Котов и сам не думал, что так быстро получит ордер. Дом для офицеров был заложен недавно – только-только фундамент вывели.
Он склонился над письмом, улыбнулся своим мыслям, представив, как встретит жену, как приведёт её в новый, многоэтажный дом, как будет она радоваться просторной квартире, большой кухне… Полковник не спешил дописывать письмо. Текли редкие минуты, когда он мог позволить себе посидеть спокойно, отдохнуть немного от суетных служебных дел перед тем, как начать приём по личным вопросам.
Люди приходили с разными вопросами, и на каждый обязан был дать ответ начальник политотдела соединения – такая уж у него была теперь должность.
Приём в тот день был долгим. Молодая женщина с приятным лицом и умными, живыми глазами вошла самой последней.
– Я жена лейтенант Аладина, – тихо сказала она.
– Вы присаживайтесь, не стесняйтесь, – сказал Котов, указывая на стул. – Знаю, знаю вашего мужа. Недавно был в подразделении, в котором он служит. Хороший офицер. С людьми работает умело, технику в порядке содержит… Ну, так чем могу служить? Кстати, как вас величать?
– Лена!
– А отчество? – с улыбкой спросил Котов.
– Ивановна, – ответила она и тут же прибавила: – Понимаете?! Я по такому вопросу… Наверное, вам уж просьбы подобные надоели!? О квартире…
«И она о том же, – тяжело вздохнув, подумал Котов. – Ох, нелёгкая должность, нелегкая. За всё надо отвечать!»
– Я бы не пошла сама, но мне посоветовали… Сказали, что выслушаете, поймёте… Мы с Сашей поженились, когда он на втором курсе был… А что за семейная жизнь у курсанта, не мне вам рассказывать. То учения, то стрельбы, то караулы, то наряды суточные. Если отпуска не считать, за то время, пока мы женаты, дней и на медовый месяц не наберётся.
«Медовый месяц… О каком медовом месяцев она говорит!? – подумал полковник. – Мы вон с Галиной свадьбу сыграли, две недели прожили, а там война… Добровольцем пошёл, а через год в училище направили. После его окончания на два дня вырвался повидаться, и всё… До конца войны. И даже больше, ведь ещё потом пришлось и за границей служить…»
– Сынишке нашему два с половиной года, – продолжила, между тем, женщина, прервав мысли полковника, – так он каждого офицера папой зовёт, как на улице встретит, своего-то не знает толком…
Котов слушал и думал о своём, думал и слушал. А когда он увидел впервые сынишку? Уже после войны…
А женщина говорила и говорила мягким, тихим голосом:
– Вы только Саше.. ну, мужу моему не говорите, что я приходила… А то будет мне от него. Не любит просить. Говорит, когда возможность появится, тогда и дадут квартиру.
«А парень, видать, молодец. Прав он!»
– Я бы не пошла, но посоветовали мне, – повторила женщина. – Пробивать, говорят, надо, кто пробивает, тому дают.
«Ишь ты, пробивать, – с некоторым недовольством подумал Котов. – Небось ещё насоветовали, что мужа одного нельзя бросать… Как бы чего не вышло».
Женщина, выговорившись, замолчала.
– Что ж пробивать, когда нет квартир. Нет, понимаете, нет. Только фундамент из земли показался… Через год рассмотрим ваше заявление, – сухо сказал Котов, сам, однако, не веря, что лейтенант через год квартиру сможет получить.
Ещё подполковники и майоры в общежитии живут. И у всех семьи. Что же делать, если кадрированную прежде дивизию неожиданно до полного штата развернули?!
«Да, семьи! – задержал он себя на мысли. – Сложившиеся семьи. А что у этой девчушки? И у неё семья… Но чем же ей помочь?»
Котов придвинул к себе телефон, снял трубку.
– Мне, пожалуйста, начальника тыл… Александр Иванович. Это Котов… У меня приём идёт.
– Понятно… Небось, по поводу квартир звоните?
– Угадали … Здесь такой случай! Нужно, очень нужно найти одну. Для молодой семьи.
– Для молодой? Что выговорите, Валерий Николаевич. Вы же знаете, как трудно у нас сейчас с этим делом. Себе-то едва выбил. Скажите, что через год. Всё через год.
«Едва себе выбил, – мысленно повторил Котов. – Но ведь выбил же. Выбил… Слово-то какое нехорошее. Но что поделать? Стало оно профессиональным у тыловиков».
Поняв, что разговор безрезультатен, женщина тихо встала, проговорила с грустью:
– Извините, что хлопот доставила… Не думайте, я понимаю… Я уж и так ругаю себя, что пришла. Неловко…
– Через год, только через год, – развёл руками Котов и снова подумал о том, что, скорее всего, обманывает – вряд ли хватит в новом доме квартир для всех желающих. Вот в следующем – другое дело. Но это уже не год, а по плану примерно два с половиной.
– Уже второй год мы врозь, – вздохнув, сказала женщина. – Потому и пришла… Извините ещё раз. Значит, будем ждать.
Трудно сказать, что в этот момент подействовало на Котова, но кольнуло его сердце. Может, он вспомнил свою юность, вспомнил, как тягостны были разлуки с женой… Правда, она не ходила, не просила. И он не просил.
«Да и что толку к нам ходить, если мы ничего не можем, – упрекнул он себя. – А ведь тут случай особый, никакими инструкциями и положениями о распределении жилплощади не предусмотренный… Возможно, эта квартира сейчас для молодой семьи – всё! Возможно, значит она для них больше, нежели для нас, людей старшего поколения».
– Где вы сейчас живёте? – спросил Котов.
– В Москве, у мамы. Вы не думайте, мне там хорошо, очень хорошо. И с сынишкой управляться легче. И Москву я люблю – расставаться, конечно, грустно. Но ведь семья же… А Саша здесь один в общежитии…
Хотел сказать полковник, что и он сам тоже живёт в общежитии, да и не перечислишь сразу, сколько сменил этих общежитий. Но вот что привлекло его внимание: в дальний гарнизон посетительница стремится, чтобы быть рядом с мужем. Ведь есть такие офицеры, что не просят квартиру, не везут сюда семьи, чтобы прописку их жёны не потеряли в крупном городе. А эта в глушь рвётся, чтобы разделить с мужем все тяготы.
– Ну, я пойду. Ещё раз извините.
– Стойте! – решительно сказал Котов. – Как я сразу не сообразил. Есть квартира. Пусть завтра ваш муж придёт ко мне за ордером!..
Оставшись один, Котов некоторое время сидел без движения, затем достал из ящика стола недописанное письмо и, разорвав в мелкие клочья, бросил в корзину для бумаги. Тут же снова взял чистый лист бумаги:
«Дорогая!.. Теперь нам ждать осталось недолго, всего лишь год. А ведь бывало и хуже… Но мне через год квартиру дадут точно… Такая уж у меня теперь должность…»
*-*-*
*-*-*
Рассказ напечатан в газете Ордена Ленина Московского военного округа «Красный воин» 18 июля 1981 года.
А через некоторое время в той же газете была такая публикация:
«Поздравляем победителей конкурса «На страже Отечества».
Завершился конкурс «Красного Воина» «На страже Отечества». В нём приняли участие многие читатели нашей газеты, приславшие свои рассказы, очерки, стихотворения, фотографии, рисунки.
Лучшие произведения опубликованы.
Жюри подвело итоги конкурса и присудило победителям денежные премии:
За рассказ:
Первую премию (50 руб.) майору Н. Шахмагонову (рассказ «Такая уж должность», опубликован 18 июля 1981 года)…
Вторую премию… (и так далее)…
И всё же, когда вручали премию, мне сказал один из членов жюри, что всё-таки начальник политотдела должен получить квартиру раньше, нежели молодой лейтенант. Но что же делать – я писал рассказ, как говорят, с натуры. Факт был… Оставалось облечь его в более или менее литературную форму, придумав диалог… Я закончил командное училище и служил командиром… Политработники же встречали разные. Увы, были и такие, о которых вспоминать не хочется. Но… всё же гораздо больше встречалось людей достойных, о которых остались самые добрые воспоминания.
Что же касается самой по себе премии, то теперь всё это вызывает улыбку – тогда же приятен был любой, самый незначительный успех – ведь я только начинал писать рассказы или, по крайней мере, произведения, претендующие на то, чтобы называться рассказами.
Вполне понятно, почему отмечен этот рассказ. Там ведь показан политработник сравнительно высокого ранга. Я уже упомянул, что политработники бывали разными. Приятно вспомнить полковников Котова и Стулова, которые служили в политотделе специальных частей Калининского гарнизона (к ним относилась парторганизация базы боеприпасов), с удовольствием вспоминаю и своего заместителя по политчасти Сергея Головлёва...
Да, они были проводниками "господствующей идеологии". В кавычки взял не случайно. Как-то, уже давно, после ряда терактов, сотрясших нашу страну, президент Путин сказал: "При советской власти теракты были невозможны, потому что всё подавляла господствующая идеология". Умеющий уши да услышит!!! Президент часто обращается к думающим людям... В нашей стране ведь многого открыто не скажешь – поднимется вой зарубежных агентов, которым за то и платят, чтоб выли. Но ведь действительно не было терактов, за исключением единичных... Так что же лучше? Быть разорванными на куски при взрыве или "подавляться" идеологией, которая, кстати, подавляла лишь тех, в первую очередь, кто хотел по миру пустить Россию, "приватизировав" себе в карман всё, что построено "при господстве идеологии", столь ненавидимой теми, кто без зазрения совести пользуется её материальными достижениями.
Были, увы, и такие политработники, как Дмитрий Волкогонов, прошедший от лейтенанта до генерал-полковника в черте Садового кольца. Он был членом редколлегии журнала "Советское военное обозрение" и один раз в месяц мне доводилось видеть его на заседаниях – он уже был генерал-лейтенантом, а я капитаном – затем майором. На все мои очерки, рассказы, которые представлялись на редколлегию, давал очень хорошие отзывы. К его мнению все прислушивались. Марксистом был таким, что дальше некуда... Казалось, разорвёт на части того, кто усомнится в марксизме-ленинизме... На пропаганде марксизма защитил докторскую диссертацию по истории и докторскую диссертацию по философии. И вдруг... Стал ярым поборником звериной идеологии спекулянтов, стяжателей и прочих экономических рабовладельцев, жаждущих только одного – наживы. Вот и проверка на честность... Если бы он был человеком достойным и честным, то, конечно, снял бы с себя докторские степени, поскольку начисто опроверг то, что в них доказывал, ну и написал бы новые... к примеру "Демократия всесильна, потому что она верна… Она есть развал страны, подрыв её мощи, плюс закабаление народа". Ну и естественно далее лозунг: Да здравствует грабеж народа. Не написал... Ну а уж как его любили наши военные, стоит сказать особо... Однажды приезжаю в крупную военную здравницу выступать, а мне говорят – тут ветераны вас (по созвучию фамилии) с Волкогоновым чуть не перепутали и хотели не пустить в зал... Слава Богу, разобрались...
Перебирая старые рассказы, я выставляю их на суд читателей не столько как художественные произведения – не беру на себя смелость называть их таковыми, поскольку они, конечно, есть первые опыты... Нет... Я выставляю их как фотографию эпохи, поскольку, когда писал, вовсе не кривил душой... Но есть и другие материалы!! И о политработниках тоже... Трудно было напечатать в то время разгромные статьи, но иногда ухитрялся... Когда командовал отдельной ротой, написал разгромную статью – крик души – о том, как издевалось над моей ротой командование базы боеприпасов, не давая заниматься боевой подготовкой и отбирая себе то, что роте давал округ – она была окружного подчинения, а базе подчинялась по внутренней службе. К примеру, по штату в роте были мотоцикл для проверки караулов и два автомобиля «Газ-69» или «Уаз-469», тогда ещё только поступавший в войска. Мотоцикл просто забрали – отдали начальнику отделов хранения, а газики-уазики взяли себе командир базы (один) а второй главный инженер с замполитом (на двоих). Роте же дали «скоростные» «оперативные» автомобиля для доставки резервных групп к месту проникновения нарушителей – древние грузовые «ЗИСы».
Полковника Тополева и подполковника Быстрова назвал в статье просто офицерами – командиром и замполитом подразделения. Проморгали цензоры, и статья появилась в газете. Командиров частей, старших офицеров критиковать просто так, без санкции сверху не дозволялось. Так вот когда вышла газета, подполковник Быстров лично бегал по подразделениям части, изымал её и уничтожал... К счастью, статья пролежала в газете несколько месяцев и напечатали её, когда я уже служил в дивизии – иначе бы не знаю, чем всё могло кончиться... Из части приезжали ко мне офицеры специально за газетами – всем досадили те господа... "Ликвидацию" (перевод с понижением неугодных командиров) они осуществляли по старой схеме – стравливали командира роты с замполитом и потом начинали склоки, интриги, парткомы и оргвыводы. Я прибыл на роту первым, через месяц приехал замполит, лейтенант Головлёв – тех, кто были до нас, уже скушали... Я сказал замполиту: "Серёжа! Что бы мне не говорили о тебе, и что бы тебе не говорили обо мне, ничего не слушать, стоять намертво: командир отличный, замполит отличный. И всё" Так и случалось. Головлёв много раз рассказывал, как ему приходилось этак отвечать...
А вот в линейных частях негодяев я не встречал... Может, они и были, но не встречал. Выпивохи встречали, не скрою... Был у нас такой Вася Малый... Заходили компанией после службы в кафе "Гвардейская мысль" (название, конечно, было другое – «Светлячок», а так звали между собой), ну, конечно с морозу иногда брали что-то горячительное... Сто-сто пятьдесят грамм водки (не демократической-полёной, а нормальной советской) пустяки... Но Малый сначала брал бутылку, раскручивал её и вливал в себя, а потом только садился к столу и вместе с остальными ужинал и выпивал скромные двести граммов. Я никогда не был любителем спиртного, но компаний, где знали меру, не избегал. Не был любителем ещё и потому, что всё это несовместимо с творчеством – точно определил, что после хороших вливаний на всякого рода обмываниях званий и должностей, всё, что написано в последующие полтора месяца, можно было выбрасывать по их прошествии в корзину... И писать заново...
Интересно, что "господствующая идеология" заботилась, очень заботилась о молодых офицерах. В моей службе был случай удивительный... после крупного чрезвычайного происшествия, когда всё командование базы было предупреждено о неполном служебном соответствии, да и мой замполит тоже. Тополев и Быстро решили со мной разделаться и написали бумагу в округ, чтоб сняли с должности... Но приехал подполковник – представитель штаба МВО, внимательно посмотрел, как идёт боевая подготовка, караульная служба... И сделал выводы... Несколько месяцев прошло. Тишина. Командир базы уже отошёл... разрешил мне съездить в округ. Кадровик принял, разговаривал с доброй усмешкой... А потом пояснил, что никто снимать не собирается... Получили бумагу, посмотрели, как командую – недаром подполковника посылали – ну и стали думать, что делать. Кто-то предложил взыскание от командующего округом объявить, но не снижать в должности. Начальник управления кадров на это заявил: "Ну и как молодой офицер это взыскание ОТ КОМАНДУЮЩЕГО сможет снять? КТО БУДЕТ ПИСАТЬ ХОДАТАЙСТВО? Можно поставить крест на службе" А потом вдруг спросил: «Когда было происшествие? Ах, месяц назад. Ну так сроки прошли, наказывать не имеем право...» Вот и всё... Вообще, таким образом оставили без наказания, хотя никаких блатов в округе я не имел... И никто не пытался спасать...
В судьбе каждого офицера много интересного. Мы служили в мирное время. О горячих точках тогда почти не писали – писали о крупных учениях, о боевой подготовке.
Много интересного теперь рассказывают однокашники по Московскому высшему общевойсковому командному училищу… Грифы секретности сняты, и порой узнаёшь такое, что и ныне диву даёшься, по прошествии стольких лет,
Впрочем, интересно, наверное, даже то, что происходило в отдельной роте, поскольку там служили такие же советские парни, что и в линейных частях. И везде, у каждого был свой фронт… фронт борьбы с подлостью, борьбы с мурлом, вылезающим из-за спины СССР… Ведь «смердяковщина» сотрясшая армию родилась не вдруг, не сразу – она выросла из грязи, прорываясь в мнимые «князи»…
Недавно Президент сказал, что не надо спешить с оценками того, что творил (я не помню точно слов) экс-министр обороны. И совершенно точно заметил, что сейчас не 37 год... Имеющий уши, да услышит… Так плох 37-й, если искореняли «смердяковщину»? А теперь это так сложно, так трудно… Демонократия!!!