Что почитать? лики паранойи. роман

ЧТО ПОЧИТАТЬ? – Лики паранойи (роман).
Здесь представлены первые четыре части из пятнадцати частей романа.
 
Дорогие друзья! Произошло событие незаметное в масштабе страны, как песчинка в пустыне под стопой верблюда. Но заметное для меня, как та же песчинка для муравья, несущего её в клешнях…

Редакцией журнала «Венский литератор» (главный редактор Сергей Тихомиров) выпущена электронная книга с моим новым романом – «Лики паранойи», над которым корпел два долгих года… Писал тяжело, надрывно с бессонницей, видениями, кошмарами. Вложил в него сцены из многолетнего общения с учёными, врачами, наблюдения, привезённые из командировок и странствий по разноликому миру, опыт работы на этажах власти.

Роман написан в жанре детектива и начинается с убийства врача, незаметного, банального по нынешней жизни убийства. Увы, это только нить, за которой потянется клубок, вовлекая читателя в тайны государственного заговора. Герои произведения проходят через испытания, опасности, многим не удаётся выстоять и выжить. Кого-то спасает вера, кого-то женская преданность и любовь. События происходят в наше время, в Москве, в российской провинции, за границей. Для автора не существует табуированных персон и запретных тем. Перед читателем открываются двери палат психиатрической клиники и секретных лабораторий, он побывает на застольях провинциальной элиты и вечеринках золотой молодежи, встретится с первыми лицами государства. Автор не только затрагивает острые проблемы современности, но и пытается заглянуть за горизонт, в завтрашний день России. Роман легко читается, написан хорошим литературным языком.

Книга позитивно оценена рядом независимых литературных критиков.

Если у Вас, дорогие читатели появился интерес к роману «Лики паранойи», в котором тесно переплелись детективная, лирическая  и философская линии, то я с удовольствием приглашаю на его страницы.

N.B.Публикация новой версии романа ЛИКИ ПАРАНОЙИ (ФАНТАЗИИ НАШИХ ДНЕЙ). Приостановлена автором в связи с БЕЗВРЕМЕННОЙ КОНЧИНОЙ (53 года) главного редактора журнала "Венский литератор" СЕРГЕЯ ТИХОМИРОВА.

Автор: Владимир Брисов
ISBN: 9781301505012
(знаков с пробелами 399603) 

Эпиграф:Не бойтесь прочесть политический детектив.
Он не страшнее современной жизни и не скучнее её.
 
ЧАСТЬ I. ЯВЛЕНИЯ: Гибель Кирыча; Предложение, от которого нельзя отказаться; Всё просто, как сапог; Камни Иерусалима; Небольшое личное расследование.

Жара растекается по улицам, как масло по сковороде. После долгой, снежной зимы,
упразднившей весну, природа, вдруг, вспомнила о четырёх временах года. И теперь июнь,
отстаивая летние права, бьёт один за другим температурные рекорды. Палящее солнце
недвусмысленно намекает горожанам на отпуска. Оставшиеся в мегаполисе чувствуют себя брошенными на произвол судьбы, когда спасенье от жары дело рук самих перегревшихся. Слово сквозняк звучит, как признание в любви. А солидное «климатконтроль», как свадьба олигарха и детдомовской девушки из мыльного сериала. Самые ходовые товары – мороженое и пиво.
Посетителей кинотеатров волнует исправность кондиционеров, а не содержание фильмов.

Все разговоры заканчиваются грядущим концом света: «А Нострадамус? Он же писал…» – Слышится в переполненном вагоне метро. «А вы видели в новостях, что все морги забиты трупами?» - Обсуждают в полупустом автобусе. - «Люди мрут в этом пекле, словно мухи на морозе. Ещё пара градусов вверх и при жизни станет ясно, как тяжело грешникам в аду».

Эта необычная история не связана с летней жарой (жара лишь декорации). Наш роман похож на потерявший управление автомобиль, летящий на встречную полосу, к группе пешеходов, зазевавшихся на переходе.… Но начало дня не предвещало Андрею Новикову ничего особенного. Молодой доктор спешил на профессорский обход в клинику НИИ психиатрии и неврологии, где работал после ординатуры. 

Вот уже месяц он добирался от метро до института пешком. В глаза и ноздри лез тополиный пух, а по спине струйками стекал пот. Он злился на полицию и страховую компанию, из-за угнанной у него Тойоты Короллы.  Одни не хотели искать, другие не спешили компенсировать.
С начала цветения тополей его стали раздражать и дворники из Средней Азии, не обрезавшие ветки деревьев и не убиравшие пух. Они отвечали на замечания с лукавой улыбкой: - Нам начальство не платит за пух, у нас план по укладке дорожной плитки.

А сегодня утром, странствующий мулла, прибывший нелегально в Москву вслед за своей сбежавшей паствой, проводил Андрея недобрым взглядом: - Странный народ эти неверные, летом им  солнце мешает, осенью его отсутствие, зимой ругают обилие снега, весной недовольны сыростью. И весь год им нечем дышать. Словно они родились на другой планете, а здесь отбывают наказание за грехи. Их беда в том, что они устали от мелькания лиц и шума голосов. Они не смотрят вдаль, как мы в пустыне, где полгода дует раскалённый, а полгода ледяной ветер, поднимая в воздух тонны песка. И мы молим Аллаха о воде. Там, где небо сходится с бесплодной землёй, видим одно лицо и слышим один голос – пророка Мухаммеда. Да благословит его Аллах и приветствует, - он провёл руками по лицу, и все дворники – в прошлом феллахи и чабаны последовали его примеру.

Андрей обернулся, услышав непонятную речь азиатов, и решил, что они молятся. Он поймал себя на мысли, что москвичам приятно считать их глупее себя. Горожанам, хоть как-то устроенным, льстит сравнение с бездомными дворниками и кассирами, оно всегда в пользу местных. Но когда приезжих будет больше, и кланы их станут богаче, они обязательно «вспомнят» о своей древней истории, отражённой в документах на  много веков раньше нашей. А уж когда вспомнят, тогда и припомнят…      

Он как раз проходил мимо высотного дома, престижного новостроя, возведённого из жёлтого кирпича, когда в нескольких метрах от себя услышал французскую речь. 
- A Moscou, je m'attendais ; neige d';t;, mais pas la chaleur africaine. (В Москве я ожидал скорее летний снег, чем африканскую жару, - перевёл Андрей, вспомнив словарный запас школьной программы).  Говоривший был высоким полным мужчиной с мясистым носом, ещё более выделявшим разбитую, как у боксёров, переносицу. Кипенно-белый костюм полнил его и без того могучую фигуру, а левая рука, висевшая на перевязи, закинутой за шею, предавала вид героя, готового прийти на помощь в трудную минуту. Он вышел из подъезда в окружении группы людей и, широко улыбаясь, раздал пожилым дамам, сидевшим на скамье в тени деревьев, яркие листочки, похожие на рекламу. Опять сказал что-то на французском и сел в один из ожидавших его чёрных лимузинов.

Женщины при его появлении заметно оживились, закивали и дружно сказали «мерси».
- Всё приглашения в кино дарит, - сказала седенькая с накрученными волосами, - а
Чёрненькая-то девушка, это стало быть Роксанка - его дочка от африканки.

- Ну вы, Кладиванна, будете нам рассказывать, - нетерпеливо перебила её дама в белом головном уборе, напоминавшем чалму. – Он же живёт в квартире напротив нашей, ну той, что зятёк на дочку мою оформил. Роксана, она от сенегальской жены, а мальчонка - Жанчик, ему пять лет исполнилось, от камбоджийки. Блондинка с километровым бюстом, та, что глазами так и стрижёт по сторонам, ясное дело наша, нянька при косеньком.

- А что же с рукой-то у него сердечного? – Поинтересовалась полная дама в просторном сарафане.
- Опять бедняга в аварию попал, - начала рассказывать та, что в головном уборе под чалму.

- Ну это, скажу я вам не новость, - взяла реванш Клавдиванна с букольками, - об этом вчера подробно по ящику показывали. И когда только лысый «зятёк» отношения с дочкой вашей оформит, - решила закрепиться она на захваченных высотах. -  Без росписи, да без венчания, почитай, как собачки живут.

- Ну Иванна, ты совсем от жизни отбилась, -  заступилась за свободную любовь дама в просторном сарафане, у которой дочь завершала постелью все удачные сделки, - дочка мне показывала журнал для леди, там пишут по данным ООН в России больше всего разводов стало. Не тот мужик пошёл, обмельчал. Ему нельзя сказать «дай», он понимает только «на»…

Вот она столичная жизнь, - думал Андрей, - от тёмного дворника и пенсионерки до великого артиста и крупного чиновника дистанция в одно движение руки. Но это движение как раз и невозможно. Те два «Аббалона Полведерских» в тёмно-серых костюмах, что шли по бокам от кинозвезды, тут же протянутую руку отстрелят. Это только провинциалы думают, будто рядовые москвичи приобщены к деньгам и власти. А мы от них так же далеки, как жители Владивостока…

К чёрту посторонние мысли. Измученный жарой, Андрей, как всегда опаздывая, захлопнул за собой массивную дверь института и попал в знакомую рабочую обстановку. За толстыми стенами старинного особняка текла своя жизнь, на которую не влияли ни капризы погоды, ни смена времён года. Здесь до пролетарской революции, вставляя пенсне, раскланивались благообразные учёные романовской России. А после 1917 года товарищи-студенты рабоче-крестьянского призыва жали руки товарищам-профессорам. Отсюда в 1953, прощаясь, уходили в тюрьмы «враги народа», обвинённые по «делу врачей-убийц». «Во дни торжеств и бед народных» трёхцветный флаг на здании сменился на красный, и вновь на триколор. Но «привычка» пациентов болеть, а врачей лечить, осталась неизменной.

В холле, на освещённой солнцем стене, висел лист ватмана с фотографией Кирилла Бузина. Вокруг толпились коллеги по работе, врачи других отделений. У Андрея возникло неприятное чувство страха, как будто нервы связали в узел. И теперь кто-то сильно затягивал этот узел. Подошёл ближе: - Господи, не может быть!

Некролог. «Ушёл из жизни»… Кирилл Бузин, с  которым перед минувшими выходными пил пиво. Кирилл смотрел с фотографии, грустно улыбаясь, будто знал, что снимок станет прощальным.

Ольга Смидович, работавшая с ним последние три года, с растерянным выражением лица и красными от слёз глазами, объясняла (видимо не в первый раз): - На дачу он ехал с женой, навстречу на большой скорости выскочила фура. Прибывшая «скорая» оказалась уже бесполезна. Водитель фуры скрылся, машина была в угоне.   

Не смотря на указанные под фотографией годы жизни, кто-нибудь непременно спрашивал: - А сколько лет ему было? – И, услышав ответ, окружающие охали и сокрушённо качали головами: - Надо же, ещё совсем молодой.          

Андрей, взяв за локоть подругу Кирилла, отвёл её в сторону: - Как это могло случиться? Я был у него на даче, туда ведёт спокойная просёлочная дорога. Или авария была на рижской трассе? Но тогда, как они сошлись, там широкая  разделительная полоса  между потоками машин?

- Я не знаю, - глотая слёзы, говорила Ольга, - я сегодня звонила его родителям, мать с отцом в предынфарктном состоянии. Расспрашивать я не могла, сам понимаешь. После работы поеду к ним, хочешь, присоединяйся. Думаю, ещё один врач не помешает.

Смерть друга не укладывалась в голове. Кирилл, которого все знакомые звали «Кирыч», не придерживался  здорового образа жизни, как и многие его коллеги. Прозвище определяет суть человека лучше любого резюме, оно даётся на основании общего мнения окружающих. Прозвище «Кирыч» намекало на любовь Бузина к застолью, то есть «кирнуть». И даже фамилия его, напоминавшая английское слово «booze» (выпивка), казалось, определяла жизненный путь. Но, как часто бывает, ждёшь старуху с косой у входной двери, а она влезает к тебе через окно, как вор-форточник.

Ольга достала сигареты, и они закурили прямо в холле у приоткрытого окна.  Дежурная хотела сделать замечание, но, глядя на заплаканное лицо девушки, не решилась.

- Дура, дура, - ругала она себя, - ты ведь помнишь,  в пятницу мы с ним поцапались. И если бы не эта ссора,  он поехал бы ко мне, и сейчас был бы жив. Идиотка, какая же я идиотка.

- Ты не виновата, - успокаивал её Андрей, - в трагических случаях, возникает потребность изменить ход событий. Невозможно смириться с происшедшим. Он с сочувствием смотрел на подругу Бузина: - Я помню вашу ссору. У Кирыча появились деньги, непривычные для нашей профессии. Сначала он радовался, потом занервничал, и общаться с ним стало трудно. Наш друг вляпался в какую-то авантюру и не делал усилий выбраться из неё. Игра в казаки-разбойники была не для него. Надо было всё рассказать, но непомерное упрямство… – Андрей спохватился, заметив устремлённый на него обиженный взгляд Ольги. – Господи, что я говорю  про покойного? - Подумал он, и вслух добавил: – Кирилл был отличным другом и молчал, потому что берёг тебя.

- А мне, кажется, он знал, что обречён, и поэтому не просил о помощи, - из глаз девушки брызнули слёзы.

Андрей  обнял стройную фигурку и почувствовал её слёзы на своих щеках: - Я понимаю, ты была ему ближе всех. – А про себя подумал: - Бузин никогда не развёлся бы со своей «Калошей», как он при Ольге называл полнотелую, медлительную жену. Дома его ждали уют и тишина. Ненавязчивое внимание супруги, способной поставить на стол что-то более сложное, чем пельмени, макароны или яичница. А с мятущейся по жизни Ольгой, волновавшейся из-за замужества, карьеры, пытавшейся плыть в научном и культурном мейнстриме? Она нравилась ему - молодая,  модная, эрудированная girlfriend с романтической внешностью и фонтанирующим темпераментом. С ней и самому не скучно, и престижно показаться в любой компании.

– Но темперамент всегда куда-то улетучивается после вступления в «узаконенный» брак, а тем более после рождения ребёнка? – Говаривал Кирыч с видом знатока, прибывавшего в третьем браке. - Захваченный мужчина приравнивается к военнопленному, и к нему пропадает интерес, - улыбался он.

Могла ли она создать ему домашний комфорт? Нет, потому что сама никогда в нём не жила. Она знала, как прекрасно Кирилл разбирается в сортах кофе, марках вин и сигарет, но не догадывалась, что основной состав продуктовой корзины является заботой жены. Что он искренне верит, будто жена разделяет его интерес к спортивным программам, предпочитая их многосерийным  мыльным страстям. И, что за всю женатую жизнь он ни разу не включил стиральную машину или утюг, не заполнил ни одного бланка занудных коммунальных платежей.

- Мои отношения со Смидович, - объяснял Кирилл Андрею, - хороши только в дружбе, испытания браком они не выдержат. Андрей помнил объяснения своего товарища и обзывал его заматеревшим эгоистом. Ольга нравилась Новикову. Порой ему казалось, что и её глаза говорят о неравнодушном к нему отношении, но в коллектив больницы он влился последним, застав все отношения уже сложившимися. Да и свои планы на жизнь до недавнего времени он связывал с другой девушкой - Мариной. Но только до недавнего времени.

Смидович сунула руку в пачку сигарет: – Всё, добила.
Андрей растеряно обвёл глазами холл, ища знакомое лицо, чтобы стрельнуть сигаретку: группки студентов в медицинских халатах, как белые овечки, дружно спешат на лекции. Профессора – тоже в белом, с поредевшими седыми волосами, напоминающие отцветшие  одуванчики. Бабушки-вахтёрши, похожие на старую крапиву, пропускающую сквозь колючие заросли только тех, кто купил бахилы. Посетители, ленящиеся надеть эти самые бахилы и бегущие по ступенькам лестниц, хватаясь за чугунные перила. Одни с лирическим букетом цветов, подкреплённым коробкой конфет, другие с практичными продуктовыми сумками.

Каких только персонажей не увидишь, работая в больнице. Позавчера он наблюдал знойную брюнетку, без пяти минут вдову, охавшую над супругом - обитателем одноместной палаты. Одновременно с волнением она посматривала из окна на любимый Мерседес мужа, за рулём которого уже сидел моложавый любовник, доставивший её к клинике «навестить папика». А вчера, Новиков успокаивал пожилых «отказников», «забытых» родственниками, нежелающими забирать их домой.

И в сегодняшней драме были те же декорации, но пронзительно не хватало Кирыча,  бегущего по лестнице и шепчущего ему на ухо: - Слушай, ты не против, если к походу в кафе присоединится новая медсестричка? Надо же знать, с кем предстоит работать, - подмигивал он.

Наконец, Андрей увидел знакомого пульмонолога, консультирующего пациентов  клиники, и «стрельнул» у него сигареты для себя и для Ольги. «Как я смогу рассказывать больным о вреде табакокурения, не проверив на себе его вред», - отшучивался доктор, когда коллеги спрашивали его: «Ну как же вы пульмонолог, и так много курите?»

В ординаторской все разговоры были только о погибшем Кирилле.  Он был душою общества: жизнелюб, с редким для нынешнего интеллигента качеством – мот. И не просто мот в отношении «к себе любимому», а щедрый с  друзьями. Это особенно проявилось в последние два месяца, когда у него завелись деньжата.

- Андрей, надо бы сброситься, кто, сколько может, и  родителям его передать, - коллеги повернулись к нему.
- Да, - подумал он, доставая чистый лист бумаги и металлическую коробку из стола Кирыча, - теперь обязанность инициатора вечеринок, поздравлений, перекуров, походов «по пиву», ляжет на его плечи. Вот если бы ещё и зарплату прибавили,… а то, как шутит Кирыч: «Зарплатку дали на заплатку». Теперь нужно говорить «шутил, когда-то, Кирыч», - он тяжело вздохнул.
                ***
В ординаторскую заглянула, похожая на беспородную сельскую лошадь, старшая медсестра Варвара, имевшая среди медперсонала прозвище Варя-Гопстоп: - Новиков, с вещами на выход, пред ясны очи гражданина начальника.

Она когда-то работала в системе судебной медицины и её речь «украшали» фразы: «излагай свою версию» или «обещал чистуху, а сам гонишь», «пустой базар хуже краплёной карты», «не можешь бегать, привыкай сидеть» и так далее. Её любимая шутка была про китайского врача, написавшего в отчёте о пройденной в России практике, что медперсонал часто покрывает пациентов подстилками для физических упражнений. - Он не мог постичь словосочетание «покрыть матом», - хохотала она. Врачи к ней привыкли и смирились, зная, о её родстве с шефом. Но наиболее чувствительные больные возмущались её сленгом и жаловались всё тому же шефу.

- Заходите, Андрей Николаевич, заходите. - Приветствовал его профессор Горленко, крупный гладкий мужчина, в возрасте чуть за семьдесят, всегда упакованный в дорогие костюмы и белейшие сорочки из тонкого хлопка. – Да-а, кто бы мог подумать, 37 лет. Бузил, бузил наш Бузин... Ни одной медсестры не пропустил, и вот, нате вам, такая нелепая смерть, - он бросил на молодого доктора внимательный взгляд.

Новикову показалось, будто профессор что-то недоговаривает.
- Вы были из нашего коллектива последним, кто видел его в добром здравии.
- Я и Ольга Смидович.
- Ну, с ней я ещё побеседую, когда немного отойдёт от тяжёлой утраты. Они ведь были очень близки…. – В его словах не прозвучал ни вопрос, ни утверждение – это была сухая констатация того, что знали все. Профессор выдержал паузу, напоминавшую «минуту молчания» и продолжил. – Меня интересует, не сообщал ли он что-то важное, может, жаловался, бумаги какие-нибудь передал? Мы в коллективе должны быть едины, как семья, - кашлянул и уточнил, - научная семья.

Ох, темнит Кобзарь, подумал доктор Новиков. Кобзарем подчинённые звали профессора, конечно же, между собой. И не только из-за портрета Тараса Шевченко, висевшего у него в кабинете, во главе медицинских светил, а главное, из-за любви и умения петь. На корпоративных вечерах, банкетах, юбилеях он не упускал случая затянуть песню: «Дивлюсь я на небо, тай  думку гадаю, чому я не сокол, чому не летаю». Лирический баритон в нём ценили больше, чем научные знания. Он был опытным администратором, но не учёным. 

Новиков заметил, что профессор внимательно, пожалуй, слишком внимательно смотрит на него, ожидая ответа. Ну что, рассказать старому педанту, как за Кириллом следили, пытаясь запугать, но кто следил? Как он боялся, но кого боялся?
- Нет, ничего особенного он не говорил. Как обычно, о работе…
Профессор недоумённо взглянул на Андрея.
- А Кирилл всегда так, - доверительно кивнул молодой психоневролог, - на отдыхе о работе, а на работе об амурных похождениях. – Он сказал и вдруг понял, что уже некому подтвердить или опровергнуть его слова.

Кобзарь, молча, размышлял: - Этот ещё моложе, сопляк - 28 лет. Располагающая внешность: светлые аккуратно постриженные волосы, голубые до наивности глаза. Выше среднего роста, крепкий, по утрам гантели дёргает. Но, к сожалению, москвич, а стало быть, нервный, легковозбудимый, привыкший качать права. Из интеллигентной семьи гуманитариев. Значит, язык подвешен, начитан, говорлив, но не лишён рефлексии. Пациентам нравятся и его умение слушать, и его экскурсы в историю заболеваний. Неизлечимо больные не так одиноки в горе, когда узнают, что «их»  Паркинсоном страдали Папа римский Иоанн Павел II, Мао Цзэдун, Мохаммед Али, Сальвадор Дали, а с Альцгеймером столкнулись – Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер, Анни Жирардо и Айрис Мэрдок. Но в клинике его задача лечить и по возможности вылечивать, а в работе, которую он ему сейчас предложит – всё наоборот. Потянет ли? С другой стороны, - прикидывал профессор, - машину у него месяц назад угнали, теперь ему остро нужны деньги на новую. Невеста его – дочь крупного чиновника из Минздрава, - капризная «Барби», общественный транспорт презирает. Да и сам он парень с амбициями…

- Сколько вы, Андрей Николаевич, диссертацию уже пишите? – Неожиданно спросил Кобзарь.
- Три года.
- А вы принесите её мне, - отеческим тоном посоветовал он, - может, следующие три года и не нужно будет всё заново переписывать.

Новиков от внезапного предложения вскинул на него глаза, не зная, что сказать.
- Вы молодой перспективный специалист, я давно приглядываюсь к вам. И у меня для вас есть предложение, от которого невозможно отказаться. Ко мне обратились знакомые с телевидения, им нужен хороший специалист вашего профиля. Речь идёт о новом многосерийном телепроекте. Не хочу быть испорченным телефоном, они вам сами всё расскажут. Одно помню точно, – он улыбнулся, - пять тысяч долларов в месяц, для начала.

Новиков в замешательстве обернулся на дверь, - это сказали ему, или кто-то вошёл и встал за спиной, а он его не заметил? Поняв, что слова адресованы всё же ему, побледнел, покраснел и ущипнул себя за подбородок: - Нет, не сплю. Это, шутка такая? Но Кобзарь не имел репутации шутника. А может отца невесты назначили министром? Вряд ли. Отец Марины только учился в северной столице, но не был там рождён. Кто-то наврал профессору, будто он – доктор Новиков, «добре спивае украйнськи писни». Чушь. Размер благодарности за рекомендацию на престижную работу и продвижение диссертации оценивается минимум в двадцать тысяч долларов. А у меня их нет, и взять негде. - Он устал задавать сам себе вопросы, не зная на них ответов.

- Вижу, вы согласны. А насчёт моей мотивации – не ломайте голову, наше поколение учёных уходит, надо оставлять смену. А то разбежитесь все по Америкам… - он улыбнулся, - как мой сын. И не благодарите. Лучше покажите себя настоящим профи. Ну и, конечно, о репутации института не забывайте, - добавил он назидательно. - Все мы, практикующие врачи, с годами становимся циниками и скептиками. Нельзя воевать на передовой и не привыкнуть к виду крови. А мы - медики всегда на передовой, в войне с болезнями. Пускай грубеют наши сердца, но опыт и знания способны творить чудеса, - с пафосом завершил он свою напутственную речь.

Подобные слова Андрей слышал от него на юбилеях коллег и праздничных собраниях несколько раз в год и не придал им значения. Главное, что в сухом остатке их беседы есть рекомендация на денежную должность и обещание помощи в научной работе. Это было неожиданно и загадочно, поэтому Новиков вышел в коридор с видом воришки, мечтавшего стащить в трамвае кошелёк и вдруг споткнувшегося о слиток золота. 

Как только закрылась дверь кабинета, профессор достал айфон, покрутил его в руках, будто решая, звонить или нет, и коснулся знакомого номера для соединения: - Здравствуй, уважаемый Фёдор Лукич, я поговорил, хлопец согласен. Нет, в детали  не вводил, пусть твои люди ему расскажут. И ещё, я лучших тебе отдаю, почему с моим  предыдущим протеже обошлись, - он помолчал, подбирая слова, - так грубо? Вся эта шумиха с аварией. Раньше умели филигранно работать, зонтиком кололи, в телефонную трубку порошок сыпали.… Как в той притче, «человек не сдох, как лошадь, от капли никотина, не умер, напившись, как свинья, не высох, как вобла, от рассола. Он разбился, поскользнувшись на арбузной косточке, когда шёл сдавать посуду. На маленькой косточке, положенной агентом «Икс» в нужное время, в нужном месте». Или у тебя, как у всех, кризис квалифицированных кадров, и все агенты подались в олигархи? 

- Ну, во-первых, дорогой Павел Павлович, ваш протеже решил выйти из игры, стал пугать оглаской результатов исследования, к тебе приходил скандалить. Во-вторых, всё рассказал жене и сам её приговорил. Вооружился даже, ствол у него нашли. А насчёт грубости методов, решили наказать гласно, не прячась, пусть другие подумают, прежде чем базарить «хочу – не хочу». В наше время, ты помнишь, альтернативы не было, все выполняли приказ, не рассуждая, что правильно, а что – нет.

- На самом деле альтернатива была всегда, просто мы умели выбирать, «рыба, где глубже, а человек, где лучше».
                ***
Уже закончив разговор, Павел Павлович прошептал себе под нос: - Не превращаюсь ли я в мясника, поставляя Лукичу на бойню молодых толковых мужиков? Нет, я и не мясник и не палач. Один убивает животных и рубит их плоть по заказу Человека, другой казнит самого Человека по заказу Власти. Я всего лишь советник, помогающий Фараону держать подданных в повиновении. Я поступаю так, как заведено предками.

Прадед Кобзаря, Степан Горленко, уроженец захолустного украинского городка Проскуров, что на реке Южный Буг, так всю жизнь и тачал бы сапоги, если бы не революция. Вначале Степан дезертировал из царской армии и подался к Нестору Махно. Потом, видя, на чьей стороне военная удача, перешёл на сторону Красных. Он старался не столько стрелять, сколько исправно чинить обувь командиров. За это, после победы Советской власти был назначен председателем горсовета. «Всё просто, как сапог», - любил он повторять. И революцию воспринял в виде замены «своей дешёвой обуви на дорогую чужую». Он занял двухэтажный каменный особняк, принадлежавший бывшему главе города; для воспитания сына призвал гувернантку из Винницы, владевшую немецким и французским. Исполнил мечту, казавшуюся несбыточной, поставив в собственном доме бильярдный стол. Потом, войдя во вкус «светских привычек», вывез из харьковской консерватории концертный рояль. А заодно там же увёл из-под стражи популярную исполнительницу полных страсти романсов - Полину Ямпольски.      

Чужое имущество тащили многие, но похищения артистки, приглянувшейся начальнику губчека, харьковские товарищи простить не могли. Заведено было дело о его связи с эсерами, к которым причислили аполитичную певицу. И через неделю у его дома завизжали тормоза двух автомобилей, приехавших по их души.

Оставив семью, Степан Горленко, прадед Кобзаря, поспешил за защитой в Москву к Семёну Будённому, под началом которого служил несколько лет. Донской казак, полный георгиевский кавалер, успевший повоевать с Японией, Австрией, Германией, Турцией, Польшей. Будённый был лучшим кавалеристом и записным щёголем, любившим выделяться среди командиров Красной армии. Как можно заниматься джигитовкой на лошади или возглавлять смотр конницы, не имея новеньких, подогнанных по ноге сапог?  Он помнил, какие сапоги тачал Степан и снабдил его защитными письмами с личной подписью. Потом ходили слухи, будто прадед был застрелен пограничниками вместе со своей любовницей, пытаясь бежать в Польшу.

– Туда ему кобелище и дорога, вместе с его жердявой певичкой, - подвела итог совместной жизни законная супруга Степана Горленко. 

Дед Кобзаря, Семён Горленко, имея на руках бумаги о боевых заслугах отца, подписанные лично  главным кавалеристом страны, уехал из родных мест, где их семью не любили ни прежние чиновники  за участие Степана в репрессиях, ни новоявленные за бесславный конец. В Москве же, сын красного командира получил место в общежитии, талоны на питание в привилегированной столовой и право выбора института, по массовым в те годы профессиям: врач, землемер, учитель. Семён помнил, с каким уважение домашние относились к доктору, жившему неподалёку от них. Доктор лечил в дореволюционные годы рабочих и их семьи – бесплатно, крестьян – за продукты, и деньги брал только с купцов и чиновников.

Учиться Семёну было нетрудно. В те годы учёба велась бригадным методом. То есть студентов каждого курса разбивали на бригады, и каждый член бригады сдавал экзамен по одному предмету за всю группу. Семён успевший нахвататься знаний «по верхам» от приставленной к нему гувернантки, считался начитанным, даже эрудированным в потоке рабоче-крестьянского призыва. А посему и предмет изучал за всю группу самый главный - марксистско-ленинскую философию. 

Уже окончив институт, Семён, дед Кобзаря, понял, врач из него никакой, зато, когда выступает на комсомольских, а позже на партийных собраниях с ним считаются, уважают. Но самое главное, что он с удовлетворением отметил – его боятся. С ним раскланивается профессура из прежних, с ним заискивает новое поколение медиков. В то время как к Якову Когану, на отлично сдававшему за всю бригаду медицинские дисциплины, окружённому толпой пациентов, обращаются на «ты» и фамильярно треплют по плечу.

Славы своей Семён мог достичь в 1953 году по делу врачей или «врачей-убийц», если бы его не опередила эта незаметная мышка - Лида Тимашук, врач-кардиолог, строчившая письма во властные инстанции с 1948 года. При этом, отдавая себе отчёт, что любое из писем, если его, наконец, прочтут, приведёт к аресту её коллег, пыткам и расстрелам. Семён тогда переживал, что не он возглавил травлю врачей-евреев, что не ему достался орден Ленина, а всё той же Тимашук.  Он только-только пристроился в хвост очереди из «обеспокоенных граждан», как великий  Стальной вождь, казавшийся бессмертным, вдруг взял да умер. Скончался в отсутствие врачебной помощи, из-за собственной паранойи, отправившей в тюрьму  лучших специалистов санаторно-лечебного управления Кремля.

По доносу Семёна забрали земляка из Винницы, тщедушного Когана, написавшего кандидатскую и докторскую диссертации, признанные прорывом в психиатрии. Семён говорил себе, что хочет только очистить науку от выскочки-конкурента. Но судьба распорядилась жёстче: упрямый Яков, отказавшись сотрудничать со следствием, был расстрелян, не дотянув лишь месяца до кончины Стального фараона. Пышнотелая жена погибшего Якова со слезами на глазах, благодарно трясла руку Семёна, зачитавшего на общем собрании института список реабилитированных врачей. «Спасибо за память», - причитала она. «Какая к чёрту память, - забыть бы всё поскорее», - думал Семён, вырывая руку, … ему было неприятно видеть её слёзы.

Воспоминания Кобзаря, его сагу о предках прервали телефонные звонки. Позвонила пожилая жена, спросить о его планах на вечер. Позвонила молодая любовница, учившаяся у него в докторантуре, сообщить о её планах на вечер.

… О чём это я? – Вспоминал Кобзарь. – Ах, да, о семье, о врачах-евреях. Он не был убеждённым антисемитом. Так, стандартная для России доза бытового антисемитизма, основанная ещё на недовольстве прадеда конкурентами евреями-сапожниками, постоянно сбивавшими его цену.

После смерти Сталина - Иосифа из Гори, тоже сына сапожника, колесо истории, казалось, покатилось вспять. Но это только казалось. Дело, однажды заведённое на их семью, хранилось в памяти государственной машины, как в мозгу многоголовой Лернейской гидры, способной вместо каждой отрубленной головы, вырастить три новых. Вслед за дедом к сотрудничеству привлекли отца, а затем и самого Кобзаря – Павла Павловича Горленко. 

Разговоры на явочных квартирах или в номерах центральных гостиниц проходили неспешно, уважительно, но смысл их был прост. Генетическая линия, производящая интеллигенцию, всегда даёт сбой, взращивая тех, кто против Фараона.  Называй их хоть диссидентами, хоть доходягами, - смысл не меняется. Фараоны Изсимбирска или Изгори, Кукурузный или Застольный Фараоны, это не важно. С давних времён и до наших дней Фараон есть Фараон. А против, значит против. На древнейших документах Мира, относящихся к четвёртому тысячелетию до Рождества Христова, изображён Фараон Нармер и его обезглавленные враги. И разница длиной в шесть тысячелетий заключена лишь в том, что над ним парил божественный сокол, а над нами двуглавый орёл, сменивший оперенье с чёрного при монархии на золотое (по Фрейду) при златолюбии нынешних фараонов.

Кобзарь много думал об этом: - Конечно, можно назвать Лысенко великим учёным, а Вавилова – врагом народа. Можно  Лысенко присвоить звание академика, но от этого его знаменитый «Пукс» (Путь к социализму) – растение из школьных учебников,  на котором сверху зреют помидоры, а под землёй картофель, не станет реальностью. Значит, придётся терпеть, Вавиловых - настоящую научную интеллигенцию. Но её побочным продуктом, «осложнением», всегда будет некая группа, критически оценивающая Фараона, просто из потребности интеллигенции докапываться до сути. А любовь к Фараону не терпит ни микроскопа, ни лупы, ни даже близорукости. Она допускает только полную слепоту.

Видавших виды оперативников, не удивило быстрое согласие молодого учёного сотрудничать, отказавшихся было немного. Их удивило уже подготовленное им научное заключение: объявить параноиками тех, кто выступает против властной паранойи. И диагноз уже был готов: «вяло текущая шизофрения». Через год Кобзарь защитил диссертацию с грифом «секретно»  и стал считаться крупным специалистом по трудотерапии нервных и психических расстройств, клиническому лечению той самой «вяло текущей». Диагноз позволял любого пессимиста заключить в стационар со штампом «сталинит» на небьющихся стёклах окон, заменивших ржавую решётку.
                ***
Удивительно, но факт, на международном конгрессе врачей психоневрологов в Иерусалиме он встретил родственника (с фамилией Горленко) по линии прадеда и певицы Полины Ямпольски. Это был профессор его возраста, гражданин Израиля. Как оказалось, Степан Горленко действительно был тяжело ранен, но всё-таки пересёк с помощью любовницы польскую границу, передав свою фамилию их общим детям. Кто-то из них был сожжён в Освенциме, а уцелевшие после Второй мировой переехали в Израиль.

Кобзарь сейчас вспомнил, как его израильский родственник водил его по Старому Иерусалиму. Они шли по тем самым булыжникам, по которым шли послы Азии и Африки на поклон к царю Соломону; ступала нежная ножка царицы Савской; шаркали сандалиями греческие мыслители и римские наместники; проносились галопом, бросая факелы, закутанные в ткани сарацины; тяжело стучала копытами конница, закованных  в латы крестоносцев. По тем же булыжникам Иисус волок свой тяжёлый крест, задевая длинным вертикальным брусом стены глиняных и каменных построек, проводя им по ногам раздражённой толпы. Той самой толпы, восторженно встречавшей его пальмовыми ветками несколько часов назад. А теперь, кричавшей Иисусу: - Если ты сын Божий, то сам спаси себя от смерти!

Кобзарь наступал на наполненные историей камни, и ему казалось, будто он касается чёрной одежды поседевшей за день девы Марии, сталкивается с  растерянным лицом Иуды Искариота, уже распустившего слух о самоубийстве, но оставшегося жить в умах людских неотрывно от Христа. В голове Кобзаря всё смешалось, превратились в пыль папирусы с указанием древних дат. Закружились сухой листвой странички григорианского календаря третьего тысячелетия и еврейского шестого.

И через рамку металлоискателя на израильском армейском посту он идёт вслед за Иудой, который боится, что современная техника укажет наличие у него сребреников, полученных две тысячи лет назад. И эти деньги, подарившие ему бессмертие, заставят сдать в музей. Кобзарь идёт мимо рыжеволосого парня с русской надписью «Шломо Сурженко» над грудным карманом военной ветровки и темнокожего израильского офицера, уроженца Эфиопии, с обозначением имени на геэзе. Его толкают в шумной толпе арабских торговцев и восторженных туристов. Дальше, дальше под зоркими взглядами израильских секьюрити. Каждый шаг по камням истории даётся всё тяжелее. Булыжники, нагретые солнцем жгут его ноги так, будто идёт он не в современной обуви, и даже не в древних сандалиях, а босой.

Кобзарь в тот день не дошёл до Голгофы…. Вслед за Иудой его охватила паника, он сослался на жару, головную боль, усталость и побежал наперекор людскому потоку назад, к отелю, толкаясь и крича во все стороны на разных языках: простите, сорри, слиха, вибачте, скуза, пардон. В отеле, не дожидаясь лифта, как мальчишка, запрыгал через ступеньки. Он спешил позвонить сыну в Канаду, впервые за семь лет после их ссоры. Сын жил в маленьком провинциальном городке на реке Бак (почти Буг), словно хотел начать историю их рода заново, словно хотел всё исправить. Профессор Горленко впервые узнал, что сын - орнитолог, изучает канадскую казарку и больших белых гусей, что он в этой области  знаний – научный авторитет…

Кобзарь нервно ходил по кабинету. За окном стоит небывалая для Москвы жара, как тогда в Иерусалиме. Он достал из сейфа бутылку виски Macalan, превышающую по стоимости месячную зарплату расторопного клерка и наполнил рюмку: - Да, разговор с сыном был нелёгким. Но это был разговор, а не изводящее душу молчание.… Тогда в Иерусалиме, на вопрос израильского родственника, что на него произвело впечатление? Кобзарь, не раздумывая, ответил: - Переполненные памятью камни. Та, выложенная булыжником улица. Сочащие надежду и скорбь камни Стены Плача. Могильные плиты древнейшего кладбища, спешащие спуститься по Елеонской горе в Кедронскую долину, где настанет Судный День, последний суд Бога над людьми. Каждый камень, как книга, многотомного собрания мировой истории.      

Профессор посмотрел в зеркало и не узнал своего лица. Маска страха на  пожилом человеке. Он сделал взгляд стальным: - Старею, начинаю раскисать, а всё из-за снижения уровня тестостерона. Он вспомнил поговорку прадеда, передаваемую в их роду: - Всё просто, как сапог. Жаль, что сын не принял эту поговорку.   
                ***
Душным вечером того же дня Андрей и Ольга измеряли давление и пульс родителям Кирилла, за пару дней постаревшим и растерянным. Среди вековых деревьев старого дачного участка запахло успокаивающими каплями, зашуршали упаковки импортных лекарств.   

Проведённое Андреем личное расследование развеяло сомнения о причине аварии. Грузовик намеренно ждал машину его друга. Соседи по дачному посёлку говорили о появлении фуры примерно за час до аварии. В кабине сидели двое. Незадолго до гибели Кирыча прошёл дождь, и внимательный осмотр следов колёс показал, что гружёная фура после первого столкновения отъехала на расстояние нескольких метров и, рванув вперёд, смяла легковушку ещё раз. Второй наезд, таран, произошёл уже на расстоянии от просёлочной дороги и заменил контрольный выстрел.

Наверное, Кирыча вели по трассе, и информацию передавали этим двум киллерам. Большая гружёная машина не так маневренна, чтобы быстро включиться в план действий. Поэтому позицию за поворотом, где незаметен встречный транспорт, определили заранее, ещё до угона фуры. На месте засады смяты кусты дикой смородины и стволы молодых осинок. Валяются окурки Мальборо. А вот и скомканная пачка, без русского перевода. Куплены сигареты, скорее всего, в duty free. Значит исполнители заказного убийства выездные. Ликвидировал жертву и в отпуск за кордон, чтобы на родине глаза никому не мозолить. Он встречал таких «героев», отсиживающихся после задания в безвизовых странах Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока.

– Нет, господа следователи, - он мысленно обращался к воображаемой им группе, идущей по следу убийц Кирыча, - на случайных водил это не похоже. - Доктор Новиков вдруг вспомнил линию российской границы, прочерченную в аэропортах при прохождении паспортного контроля. Прямо за этой границей, то есть на иностранной стороне расположен популярный лозунг Билайна: «Живи на яркой стороне». Наличие яркой стороны намекает на существование тёмной стороны уже на нашей территории. Что ж этот лозунг актуален и для жертв и для их убийц, - подумал Андрей, - убивать легче во тьме, а наслаждаться жизнью приятнее под солнцем.      

Обследовав рощу, окружавшую дорогу, наблюдательный доктор обнаружил на траве пятна крови, то исчезавшие, то возникавшие вновь, указывая на рану, которую удавалось на время закрыть, пока кровь опять не пробивалась наружу. Через двадцать минут следы крови вывели его на параллельную, засыпанную щебнем дорогу, где преступников ожидала машина, на которой они и скрылись. Очевидно,  Кирыч успел использовать огнестрельное оружие, о котором Андрею было известно. Высокое расположение ветрового стёкла в могучей кабине грузовика спасло убийц от выстрелов Бузина, неизменно выигрывавшего призы в городских тирах.   

Это было убийство по классической схеме: несколько предупреждений. И смерть как кара за упрямство. Наказание показное: убит вместе с женой, для устрашения других, оставленных жить. Во что же обошлась заказчику смерть Кирилла. Если даже и группа слежения, и киллеры для экономии наняты в Украине или Молдавии, сумма колеблется от ста до двухсот тысяч долларов. У кого же безобидный Кирилл Бузин мог вызвать злобу на десять - двадцать стандартных пачек зелёных?      

С трудом Новиков дозвонился до следователя, которому было поручено дело о гибели Бузина и его жены. Изложенные доктором соображения были встречены с нескрываемым холодом в голосе: - Вот только не учите нас работать, я же не советую вам, какие лекарства выписывать больным, - подвёл итог разговора молодой безразличный голос.

ЧАСТЬ II. ЯВЛЕНИЯ: Думы о былом; Кофе, как в Батуми; Орлы-могильщики и филины.

Последнюю пару недель Кирилл заметно нервничал, много курил  и сразу хватал айфон, будто ожидая звонка, решающего его судьбу. На расспросы друзей отвечал до дыр истёртой фразой: - Меньше знаешь – крепче спишь. 

За три дня до гибели, в один из жарких московских вечеров Кирилл пригласил свою подругу Ольгу и Андрея с Мариной поужинать в грузинском ресторане на Воробьёвых горах. Здесь, из-за близости Москвы-реки и старых, тенистых деревьев  парка, переходящего  в «Нескучный сад», было не так душно. Город, уставший от турбулентности дня, затихал. В густом кустарнике, сползающем по склону холма к Москве-реке, запели соловьи, располагая к неспешной беседе. Появлялась надежда, что тебя поймут, если говорить, глядя в глаза, не шаря ими в поисках телефона, не прячась за очками или в облаке табачного дыма. Кирилл и Андрей стояли, у ограждения открытой террасы ресторана, над панорамой нырнувшего в сумерки города.

- Стадион Лужники, - прервал молчание Кирилл Бузин, - сюда в школьные годы бегал кататься на коньках. Чтобы не платить за билеты, мы, пацаны, клали обувь в мешки, в которых носили кеды для уроков физкультуры, и закапывали их в снег. Потом перемахивали через ограждение и попадали на лёд. У меня были деньги за вход в тёплую раздевалку, но их не хватало на всю кодлу: десять – пятнадцать парней. И я, наравне с другими, рисковал остаться без ботинок или простудиться в задубевшей от мороза обуви.

А вот Фрунзенская набережная, - продолжал он, - старый железнодорожный мост, по дугам которого мы переходили через реку, рискуя жизнью, ради пустой бравады. Особенно было страшно, когда шёл поезд. Мост дрожал, металлическая дуга покачивалась, скользила под ногами, и, казалось, вот-вот упадёшь с большой высоты в воду, предварительно стукнувшись пару раз о металлические конструкции. Надо было прижаться всем телом к холодной металлической дуге, распластав руки и ноги, и ждать, пока пройдёт тяжёлый товарный состав, другие по мосту не ездили, только товарники. Я помню, мой друг изуродовал себе щёку, она примёрзла к ледяному металлу, поезд шёл слишком долго.…  Когда совсем не чего было делать, мы говорили: «Айда, поссать на Красную площадь». И долго тащились вдоль реки, чтобы отметиться, как собаки, на Кремлёвскую стену, рискуя быть задержанными. Потом долго возвращались в родные дворы, иногда подравшись в пути с незнакомой шпаной.

- Левее, устремлённый в центр Первопрестольной, Комсомольский проспект. На нём прошли «босоногое» детство и «прыщавая» юность. И сейчас на ощупь узнал бы каждый двор и чердак. - Бузин устремил взгляд вперёд, как будто мысленно шёл по тому, прежнему городу. – По Остоженке рукой подать до бульварного кольца. Здесь у памятника Гоголю в детстве протирал штанами львов на фонарных столбах, пытаясь на них забраться. В юности назначал свиданья девчонкам. Целовался на последнем ряду ближайшего кинотеатра «Художественный».

Старый Арбат. В его переулках на последнем этаже трёхэтажного особняка, построенного ещё в девятнадцатом веке, жили дед и бабушка со стороны матери, когда-то весь особнячок принадлежал моим предкам, но после революции, как было заведено, уплотнили до квартиры. Рядом с особняком в старейшем  роддоме Грауэрмана я появился на свет Божий. Воспетые Булатом Шалвовичем места. Где в ресторане «Прага», блудил Киса Воробьянинов, летала на метле обнажённая Булгаковская Маргарита, неспешно прогуливался любимец Толстого – Пьер Безухов. Мне часто казалось, что особняк плывёт по волнам времени.… Как бездарно растрачены годы на застолья и любовные интрижки. Хотя, ни одну женщину так и не сделал счастливой. После смерти деда, ты ведь знаешь, он известный богослов был, я, не чувствуя должного смирения, подался в медицину. Решил, раз мне, в отличие от деда, не удаётся исправлять души, то буду хотя бы лечить  душевные расстройства.

Андрей, видя мрачное настроение друга, попытался свести разговор к шутке: - Ты, эстет, знаток старой Москвы и справлял нужду, пусть даже малую, пусть даже в подростковом возрасте на Красной площади? Это что, нигилизм, проявление конфликта «отцы и дети»?

- Нашему поколению свойственно внутреннее безверие, при внешней показной вере. Это был стихийный протест против засилья бесконечных догм. Не против Кремля как такового, а против Кремля как символа власти. Я рос не в башне из слоновой кости, а в обычных шпанских дворах. Да, захлопнув дверь квартиры,  я вёл другую жизнь, наполненную фантазиями о подвигах, о прекрасных девах. С детства привык жить двойной жизнью. Раздвоение личности между общественным долгом и нежеланием лечить собственную лень, пожалуй, и «ввергло» меня в медицину, - мрачно улыбнулся он. - Ведь у врача есть привилегия, леча других, можно спокойно болеть самому. Вот я учу пациентов всплывать, при этом сам погружаюсь на дно.   

- У нас разница в возрасте меньше десяти лет, и жили мы на проспектах  недалеко друг от друга, ты на Комсомольском, я на Ленинском, но впечатление, будто мы люди разных поколений, или росли в разных странах. Вам, подросткам конца восьмидесятых, не хватало адреналина в крови, и вы сами создавали экстрим. А у нас, чья юность выпала на грань тысячелетий, реального криминала было выше крыши. Вы страдали, что не дают сказать правду, а мы от того, что нашу правду никто не слышит. Среди вас было так мало приезжих, что вы до сих пор кичитесь своим интернационализмом, а среди нас, так много иммигрантов, что мы запутались, кого терпеть, а кого ненавидеть. Вы в случае неудачи скулили и копались в себе, а мы злобно лаем и обвиняем других.

Если ты мог, захлопнув дверь родительского дома, жить двойной жизнью, то моё детство прошло под пристальным вниманием раздражённых педагогов школы-интерната под Коломной. Родители, отправляясь за рубеж, зарабатывать на отдельные квартиры, сбросили меня на попечение своего друга, Дмитрия Дмитриевича, работавшего в интернате директором. Он пламенно убеждал, что превратит учебное заведение из захолустного - в элитарное, а учеников  из серости – в новых Ломоносовых. Красочно описывал природу, реку Северку и подвижников-педагогов. Несколько столичных чудаков, не имевших времени на собственных детей, доверили ему заботу о них.

Возможно, громадьё его планов и сбылось бы, но однажды МитМитрич, которого из-за низкого роста прозвали МетрМетрыч, заступился за девушку, свою ученицу. Молодые отморозки не стали его долго мучить, а сбили с ног ударом кастета в затылок и добили ногами до реанимационной палаты. Там он и умер через три дня, не приходя в сознание. У избивших его парней нашлись покровители в одной из национальных общин. Поэтому суд посчитал зачинщиком драки коротышку МетрМетрыча, оттолкнувшего от девушки обидчика-амбала. А медики связали причину смерти с придуманным хроническим заболеванием. Мне многое стало ясно, спустя годы, а тогда в детской голове возникло чувство страха, я остался без покровителя, среди чужих людей.

Он лежал в гробу, в очках, сморщенный и лысый, напоминая уставшую обезьяну из басни «Мартышка и очки». Помню, местный врач, слегка подшофе, но с видом специалиста объяснял: - Канцер, то есть рак, по-гречески карцинома, медицина была бессильна. Язык у него заплетался, и канцер он произносил, как канцлер. Но сельским педагогам этого было достаточно.

- Несколько дней он боролся за жизнь МетрМетрыча, не спал, видите, его качает от усталости, - шептали они. – Да, - глубокомысленно произнёс физкультурник, тоже, как и коломенский медик, друг Бахуса, - канцлер, это сурьёзно, пострашней белой горячки будет.
И все кивали головами, физрук по части интеллекта тоже был в респекте.

По своему малолетству и жизненной неопытности я допустил серьёзный bobble (промах), выиграл у физкультурника в шахматы, и не просто выиграл, а в присутствии свидетелей. В тот же день все уборщицы, посудомойки, воспитательницы с квадратным выражением глаз спрашивали у него: - ФллонФеликсыч, неужели ты пацану проиграл?

Фуллон Феликсович (среди воспитанников интерната – просто Фуфел) багровел от позора и злобы: - Поддался я ему, слышь, взял и поддался.

Это было интересное с медицинской точки зрения общество, точнее сообщество –  «гениев». Нет, ни геев, а именно «гениев». Завуч Генриетта Геннадьевна (прозванная учениками Гингема), дававшая невероятного «петуха» при «покушении» на оперные арии, называлась «Большой театр по ней плачет». Она считалась полиглотом, повторяя одни и те же иностранные слова. По типу рыночных продавцов Китая, которые все слова произносят дважды: «Еса, еса» (да, да), «чипа, чипа» (дёшево, дёшево), «гута, гута» (хорошо,  хорошо) и т.д.   А литераторша – Жанна Рюриковна, именуемая в народе для краткости «Жмуриковна», слыла хранителем родной речи и ценителем литературы. Ты бы видел, как страстно она объясняла, что вечор – это слуга Пушкина в известной строке «Вечор, ты помнишь, вьюга злилась…». Ей с завистью приписывали интимные отношения с педагогом Макаренко, из-за того, что заставляя меня мыть лестницы в корпусах, она приговаривала: - Антон Семёнович это бы одобрил.

Они считали, что знают всё и вправе вершить наши судьбы. – Сказал Андрей. -  Под страхом смерти запрещалось пИсаться по ночам, писАть левой рукой и писАться евреем. Пробыв с родителями два года за границей, я не понимал, почему мальчики должны кататься на велосипеде с рамой, когда удобнее без неё. Зачем мучиться на длинных лыжах, равных собственному росту, плюс вытянутой вверх руке, если на коротких  удобно менять двухшажный ход на коньковый. Я стал врагом педколлектива, сообщив, по детской наивности, что русские берёзки «предательски» растут по всей Европе и даже в Америке.   

В общем, невольно, имея тягу к книгам и знаниям, я начал рушить их мирок «знатоков», не желая быть калиброванным овощем, пешкой на поле, где себя они считали королями и королевами. В ответ получал физическое воздействие. Говорят, Ленин не карал своих соратников, потому что мог убедить, а Сталину было проще спорить с молчащими телами. 

Самым уязвлённым оказался Фуфел – теперь уже «экс» чемпион по шахматам, шашкам, нардам и прочим настольным играм. Он ещё оставался в местном конферансе - «тонким интерпретатором песен, с аранжировкой на баяне». Но один забулдыга, отец двоечника, которому я помог не стать второгодником, научил меня «жарить на баяне»: «Там, где пехота не пройдёт», «Куба, любовь моя» и т.д. Фуфел был повержен. Он злился и ежедневно высекал искры из моих глаз, путём приложения с размаху метровой линейки к затылку. Прекратились мучения, когда я подговорил одноклассников бежать вместе со мной из интерната. Маршрут был намечен по Москве-реке, через Волгу, Каспийское море, по Персидскому заливу и Индийскому океану в Индонезию. Непременно в Индонезию, батенька, - нарочито грассируя и вертя пуговицу на сорочке Кирилла, - говорил Андрей.

И, под появившуюся на лице друга улыбку, продолжал: - С  запасом сухарей и орехов мы далеко не ушли. День прятались в заколоченной избе, а на следующую ночь были пойманы в лесу, при попытке запечь в глине, пойманную в деревне курицу. Но, как бы ни было, исчезновение двух десятков двенадцатилетних пацанов получило огласку. Новый директор, наезжавший в интернат, как в личный гарем, вынужден был в очередной приезд сделать оргвыводы по поводу профнепригодности физкультурного баяниста, а потом уже приступить к удовлетворению сексуальных фантазий. 

Вот тогда я и понял, что моё призвание помогать пациентам в излечении маний величия. Хотя, как ты понимаешь, здесь явное сочетание мании величия с комплексом  неполноценности, выраженном в готовности прогнуться под сильным, и выместить свою ущербность на слабом. Может быть, поэтому начальство затыкает учителями  все лживые избирательные комиссии, а число суицида среди школьников всё растёт и растёт.

Андрей видел мрачное настроение товарища. Беседа не вывела Кирилла из состояния депрессии. На вопросы, как и прежде, следовали уклончивые ответы:
- Как можно объяснить то, что никому непонятно, то чего не может быть. Рассказать всё, значит приговорить тебя к смерти, а ты мне нужен живой для выполнения моих планов, - Кирилл говорил так, будто итожил прожитую жизнь. – Если со мной что случится, ты присмотрись внимательно к Ольге, не оставляй её одну, она очень ранима. Тем более что вы тянетесь друг к другу. Я эгоист, но не слепой. Мне давно следовало уступить её тебе. Но не хватало силы отойти в сторону, я её очень люблю…

- Ты что такое говоришь, ищешь пути отступления к другой женщине? – Возмутился Андрей Новиков, у меня Марина…

Кирилл посмотрел на друга пристальным взглядом: - Дурак ты, рефлексирующий  дурак, ничего не понял из того, что я сказал. Не разбираешься ты в людях. Но главное, сохрани в памяти мои слова, потом поймёшь, может, ещё спасибо скажешь, на каком-нибудь юбилее… моей смерти.

С террасы ресторана хорошо была видна река - медленно текущая, покорная, сжатая гранитом набережных. Свинцовую мутную воду резали гружёные баржи, сверлили винтами суетливые прогулочные пароходики, с палуб которых доносились музыкальные обрывки эстрадной попсы. Пока мужчины погружались в воспоминания и с рук на руки передавали любимых женщин, их подруги сидели за столом, зажав между пальцами тонкие длинные сигареты. Марина, обиженная затянувшейся безлошадностью Андрея, с воодушевлением рассказывала о последних пополнениях гардероба.  После повышения по службе отца, шопинг стал её главной темой. Ольга, надувшаяся на Кирилла за нежелание развестись с женой, кивала головой, борясь со сном.

Новиков взвешивал сказанное Кириллом и не мог найти ответа на вопрос, куда же его друг уезжает? За границей работу предложили или в частном медцентре на периферии? Неужели он специально нагнетает страхи, чтобы уехать без girlfriend, а возможно, и без жены? Он по-новому взглянул на стройную молодую женщину. Нет, не по-новому, сомнения и прежде не давали покоя его душе, но слова друга прозвучали, как сигнальный выстрел: «На старт, внимание, марш».

- Итак, я и она одногодки. – Думал Новиков. - Её возраст для современной женщины «ещё не вечер»,  но время после полудня. Уже хочется повиснуть на шее кого-нибудь одного, а не слетать, как брызги воды с отряхивающихся кобелей, которых всегда много у водопоя. Брюнетка, с волосами, схваченными сзади в виде «хвостика», чёлка на высоком красивом лбу. Большие выразительные глаза, менявшие цвет в зависимости от настроения с серого на изумрудный. Аккуратный носик с лёгкой горбинкой, придающий лицу значимый интеллигентный вид.

Словом, нечто Ахматовское, то задумчиво-романтичная, то взрывная. В ней чувствовалась порода. Хотя с её слов, мать рядовой провинциальный медик, а от разговоров об отце Ольга Смидович всегда уклонялась. Она носила фамилию матери и ставила прочерк в графе «отец».
                ***   
Друзья доели сациви, с заявленным в нём мясом перепёлки, чуть пережаренные баклажаны и овощной салат со свежими помидорами, забивавшими вкус других ингредиентов. От горячих блюд отказались, погода к горячему не располагала. Уже третью неделю ночь отнимала надежду на прохладу. Ни малейшего ветерка, листья висят, как спагетти на поднятой вилке, и даже осина замерла, вопреки поговоркам. Допили, любимую вождём всех народов, грузинскую Хванчкару, спрятанную под этикеткой Лоза Ставрополья, и попросили счёт.

Вдогонку седовласому, уставшему за день официанту, Кирилл бросил: - И по чашечке кофе, такого, как когда-то в Батуми. Официант замер и внимательно посмотрел на Кирилла, не шутит ли? Через минуту с кухни долетел громкий голос: - Гурам, послушай, там клиент один помнит, какой кофе был в Батуми, ты уж постарайся, не разочаруй его. Их стол окружили мужчины кавказской внешности. Все говорили эмоционально и одновременно. Им было интересно увидеть посетителя, знающего дух прежнего Батуми, растворённый  в чашечке кофе. Бузин заказал шампанского и предложил тост за бывший курорт советских субтропиков. Посыпались воспоминания, в глазах блеснули слёзы. Всё бы закончилось братанием и многоголосой, как эхо в горах, песней, но появилась хозяйка заведения и хлопнула в ладоши: - Так, мальчики, - обратилась она к зрелым мужчинам, - в зале сидят посетители, надо работать.

Провожали улыбками и радушными приглашениями заходить почаще. Сам того не ожидая, Кирилл попал в десятку, ресторан держали выходцы из Аджарии.

Официант, получивший щедрые чаевые, проводил гостей до машины, стоявшей у ресторана. Он наклонился к Кириллу, занявшему соседнее с водителем кресло: - Недалеко от вас сидели два парня спортивного вида, они приехали на том бумере, с двуглавым орлом в углу лобового стекла, - он повёл глазами, указывая на одну из трёх BMW, расположившихся здесь же на стоянке. - Они следят за вами, я слышал их разговор. – Мужчина сунул в руку Кирилла записку. - Я человек маленький, но чем смогу…

Кирилл кивнул и опустил в карман сорочки официанта стодолларовую купюру.
                ***
Пока Ольга маневрировала  на своей старенькой зелёненькой Хёндашке, два крепко скроенных молодых человека, с брутальной внешностью кирпича, оторвали накаченные тела от плетёных кресел и бросили их на сиденья BMW.

- Покрутись в районе Университета, - попросил Кирилл Ольгу, - здесь машин мало, сразу поймём, нужны мы им или нет.
- А что происходит? – Испугалась Марина, - если надо, я могу позвонить отцу, он сейчас на высокой должности и…
- Да, - не отвечая на предложение Марины, тихо сказала Ольга Кириллу, - машина ездит за нами.
Парни на бумере, поняв, что их заметили, перестали маскироваться и ездили прямо за компанией медиков, подпирая задний бампер.

- Началась привычная московская езда, когда даже ночью дышат в задницу. Наверное, им девушки наши понравились, - пытался шутить Бузин, - поставь машину у смотровой площадки, здесь ещё народ гуляет, не думаю, что им нужны свидетели. Мы пока с Андреем  покурим, а там видно будет. – Он хлопнул дверцей и встал, не вынимая правую руку из кармана. На языке жестов определённой среды это означает, что «оппонент» начеку, он вооружён и готов в случае необходимости применить содержимое кармана. Седоки BMW поняли непрозрачный намёк и отъехали, припарковав машину на расстоянии двадцати метров.

– Стрелять-то я умею с детства, - тихо сказал Кирыч, - главное, чтоб менты не привязались ко мне вместо них. А, хотя, появилась мыслишка, - он улыбнулся, желая снять напряжение: - Илья, ну вот я звоню вам раньше, чем предполагал, - он держал в руке записку, переданную официантом, - мы стоим у смотровой площадки, и эти орлы-могильщики метрах в двадцати от нас. Следят за нами, уже не скрываясь.

Кирыч выслушал ответ и сказал Андрею: - Садимся в машину. Он сейчас попросит полицейский патруль, который у них постоянно столуется, придержать бумер. – И, удобно устроившись в кресле,  добавил, - видите, всяко лыко в строку, и официант бывает  полезнее крупного чиновника.

Действительно, через несколько минут подъехала полицейская машина. Из неё вышли  три  «стража порядка», ещё более накаченных, ещё более похожих  на уголовников, чем пара преследователей на BMW. Освободившись от их могучих тел, машина радостно подпрыгнула, словно конь, стряхнувший с седла надоевшего седока. В раскачку, будто по палубе корабля, в волнующемся море, патруль двинулся к бумеру.
- Не будем дразнить гусей, то есть орлов, нашей маленькой хитростью, - Кирилл наклонился к Ольге, - не спеша, без прощальных объятий и поцелуев, поехали отсюда.

Когда потеряли из виду «хвост», Новиков, тяжело вздохнув, спросил друга: - Сегодня они тебя запугивали, а что будет завтра? Такие орлы-могильщики, как ты их назвал, согласны на любую грязную работу. 

- А ты знаешь, - Кирилл сменил тему разговора, избегая прямого ответа другу, - на Воробьёвых горах, ещё недавно водились не «орлы-могильщики»,  а огромные ночные филины. Эти трёх-четырёх килограммовые птицы, с двухметровым размахом крыльев вносили мистический диссонанс в окружающую меркантильную действительность. Но наша нынешняя жизнь не терпит загадок, ей по нраву обнажённый прагматизм. (Хотя постоянное созерцание обнажённости, это путь к импотенции). На последних филинов, на латыни Bubo bubo – сова сов, или, как ты понимаешь, - мудрость мудрости, была устроена настоящая охота. Согласно восточным поверьям в не повторяющемся рисунке оперения птицы заложено предсказание будущего. И вот третьестепенные бизнесмены со своей охраной расстреляли последних филинов, чтобы узнать своё никчёмное будущее. Ты, Андрей, всё спрашиваешь меня о моём будущем, а стоит ли оно хотя бы пера редкой мудрой птицы?

- Как назвали этот холм, парящий над Москвой, Воробьёвыми горами. Так с тех пор и слышится над столицей жадное чириканье вездесущих воров. «Чик-`чирик, и нету `чирика, чик-`чирик, и ещё один спёрли».          
- Ты это к чему говоришь? – спросил Андрей.
- А к тому, что мудрость нужна людям только в виде чучела.
 
ЧАСТЬ III. ЯВЛЕНИЯ: Бабилон; «Шервудский лес»; Тела в объятиях; Христос или государство.

Последний раз Андрей встречался с Кириллом в пятницу, накануне трагических событий. Они вместе с Ольгой собрались на премьеру фильма (Марина сказалась больной, видимо, боясь слежки, как на Воробьёвых горах). Выбор пал на кинозал торгового комплекса «Вавилон».      

Новиков упрямо называл его «Бабилон». Он помнил объяснения своих эрудированных родителей, что привычные «варвары» произошли от «барбаров», как и «Ливан» из «Либана», из-за ошибки писарей, спутавших латинское «B» (би, бэ) со славянским «В» (веде, веди, вэ).

Машина их передвигалась в плотном потоке, напоминающем табун лошадей, загнанных в узкое ущелье. Металлические кони, а также мулы, пони, ишаки на четырёх колёсах вместо ног. Все они - рабы дороги, подпираемые «нахалами» сзади и гудящие «застывшим чайникам» впереди. При этом каждый, способный откупиться от полиции, мнит себя автогонщиком, лихо меняя ряды, ругаясь и разгоняя других, ради продвижения на несколько метров. Движение по полосам хаотично, не предсказуемо, и после многочисленных манёвров обидно наблюдать, как обходят те, что маячили в свете задних фар. Все спешат, будто в конце пути их ждёт не каменная кладбищенская плита или скромная ячейка с урной в колумбарии, а наследство американского дядюшки, завещанное тому, кто первым преодолеет маршрут из пункта «А» в пункт «Б»… Езда по российским дорогам это испытание не для слабонервных. 

- А потом ещё «умники» из аналитических центров статистики рассказывают, как много в России курят. А что, чёрт возьми, делать в бесконечных пробках? – вопрошал Андрей, - протягивая друзьям металлическую пачку Treasurer Mild Gold, по цене два доллара за сигарету, подаренную недавно благодарным пациентом. Глядя на «закипевшие» авто, он сам начинал закипать, с завистью вспоминая нью-йоркских таксистов, матерящих «traffic jam» (дорожные давки) при скорости, на которой московский водитель ощущает себя «шумахером».    

В дороге, Кирилл Бузин  долго разговаривал по телефону, пытаясь успокоить жену. По окончании их затянувшегося диалога, выругался и объяснил друзьям: - Прослушивают, гниды, так что в беседах со мной не выкладывайте никакой личной информации, мобильник мне придётся часто менять. И по емеле тоже пишите аккуратнее…

Ольга Смидович не выдержала и перебила его: - Мы с Андреем не давали тебе повода усомниться в нашей дружбе. Почему ты не хочешь рассказать, что с тобой происходит?
- Может это просто женские страхи? – Вмешался  Андрей. - Я имею в виду твою жену.
- Нет, «жучки» найдены в нашей квартире, в её служебном кабинете. А она, вы знаете, в МЧС работает, и поиском прослушки занимались спецы их конторы. Как говорят в таких случаях: «фирма веников не вяжет».

И все сразу замолчали, сообразив, что прослушивать могут и машину Ольги. 
- Ну, общий масштаб прослушки пока не известен, - ответил на общий вопрос Бузин, но, глянув в зеркало заднего вида, забеспокоился: -  А вот то, что чёрный фордик меняет  ряды, не желая нас обгонять, это похоже на слежку.

- Чего от тебя хотят? – Спросили Андрей и Ольга одновременно. 
- Покорности, - ответил Кирилл, -  меня прессуют, желая подавить волю и подчинить. Если бы хотели прихлопнуть... за последние два десятка лет столько людей убили…, - он замолчал. Фраза повисла в воздухе, не требуя пояснения.

- Если бы они добивались покорности, ты бы уже  сидел в коммунальной камере, в окружении маньяков с «трудным детством», - предположил Новиков, - укротителей в полицейской форме в Москве вдвое больше Нью-Йорка. Наверное, те, кто запугивает, хотят добиться добровольного участия в чём-то, во что ты никак не хочешь посвятить меня и Ольгу.

Желание увидеть фильм пропало. Решили отделаться от хвоста и поехать пить пиво к Новикову, жившему там же в Ясенево, в квартире, подаренной родителями.

Андрей поймал себя на мысли, что, как бы заново, смотрит на свою среду обитания, оценивая её глазами друзей. Вот, стая бездомных собак, рэкетирующая прохожих с продуктовыми сумками. Там, парни горланят афганские песни, надев для достоверности камуфляж и бутафорские награды. Здесь, старушки, продающие с ящиков банки «солений-варений», с одинаково-чёрной начинкой, похожей, как африканские близнецы. Невысокий, давно не стриженный мужчина, носящий в любую погоду выцветший берет, надвинутый до тусклых стёкол очков, как заведённый, повторяет каждому встречному: - Книпыдешинуют?  - И после вашего растерянного вопроса: - Что? – Членораздельно произносит: - Книги по дешёвке интересуют? – Над ним не смеются, его не обижают, привыкли, как к металлической крышке люка, торчащей над асфальтом ровно на столько, чтобы каждый не местный об неё споткнулся.

У входа в торговый центр тусуются подростки, сбившись по национальному признаку. С одной стороны от стеклянных дверей ребята славянской внешности, с другой дети приезжих. И каждый, пришедший выкурить обычную сигарету или косячок мариванны (автор: одно из сленговых названий марихуаны), согласно самооценке, встаёт справа или слева.   

На втором этаже торгового центра, контролируя взглядом лестницу и эскалатор, «дежурит» румянощёкий  `молодец в спортивном костюме, с пластиковой бутылкой фруктового йогурта «Данон» или стаканчиком натурального сока в руках. Нет, это не живая реклама здорового образа жизни «береги здоровье с юных лет». Это Витя-Доза, привлекший в помощь местного подростка – «инвалида с детства». Посвящённая молодёжь знает их как распространителей наркотиков, конкурирующих с группой приезжих киргизов, сбивающих Вите цену

В толпе, клубящейся вокруг закусочных, несложно заметить людей, собирающих со столов объедки. Вот и сейчас за спиной Новикова за неубранный стол сели сборщики недоеденной пищи. Один - Николай, похожий на голодную ворону: черноволосый, с серым цветом лица. От знакомых продавцов фастфуда Новиков слышал легенду Коли-`Ворона о выходе из тюрьмы, сгоревшем в Твери доме и погибшей тётке, которую он сам и спалил, отняв «гробовые» сбережения. Рядом с ним жадно глотал пищу светловолосый юноша, с неразвитой, детской фигурой. Он оказался на улице, «благодаря» директору интерната, незаконно продавшему квартиру своего воспитанника. 

Андрей услышал за спиной шёпот Коли-`Ворона: - Эх, гробануть бы этих фраеров, и тёлку их звездатую отпялить.

Кирыч знал от Андрея об этой парочке. Он подмигнул другу, и подошёл к соседнему столу. Они пошептались, и стодолларовая купюра переместилась из кармана Бузина в карман повеселевшего Коли-`Ворона. Вернувшись на прежнее место, Кирилл пояснил друзьям: - Попросил проткнуть пару шин у чёрного форда, чтоб не мотался за нами. Черноволосый пообещал уделать машину, как Бог черепаху.

Но общее тревожное настроение от этого известия не прошло.
Ольга: - Сколько, Кирыч, ты собираешься партизанить? Ещё научись мину к днищу автомобиля подвешивать, ставить растяжки с гранатой. Или ты говоришь правду, или я уезжаю. После трёх лет близких отношений твоё молчание просто обидно. 

- Нет никакой опасности, попугают и перестанут. Это только кажется, что Россия живёт по закону джунглей. Каждое убийство кем-то оплачено, а я, по их понятиям, ни на шкуру, ни на чучело не годен. Я бы назвал это столкновением разных моральных принципов в медицине. Я их трактую с позиции личности, а они в интересах государства. Да, я сел в вагон не того поезда, и хочу покинуть его, но они говорят, что это поезд-экспресс, и мне не сойти до конца маршрута.

- Кирыч, кто они, твои анонимные медицинские «оппоненты» с накаченной мускулатурой, меняющие машины и фейсы, прослушивающие телефонные разговоры? – Вспылила его подруга: - С кем ты споришь с госструктурой, олигархом, бандитами? Хотя это всё едино, разница лишь в размере контролируемой территории.

- Не бойся, у меня есть противоядие от их смертельного укуса. Это СМИ, а точнее скандал в СМИ, который произойдёт в случае…, - он подбирал нужное слово, чтобы не волновать Ольгу, - ... в случае возможных неприятностей. – Он замолчал, посчитав, что сказал достаточно.
                ***
Теперь Андрей вспоминал их последнюю встречу, сидя с Ольгой в такси, на пути из дачного посёлка к её дому. Доставив коллегу по адресу, он вышел из машины, поцеловал её в щёчку и произнёс дежурную фразу: – Держись девочка, я понимаю, как тебе тяжело.

Такси резко взвизгнуло и пропало в сумерках разбитых фонарей. Молодой доктор чувствовал неприятный осадок недосказанного, видя, как ей страшно остаться наедине с мыслями об убитом друге.

Прошло не больше десяти минут, и айфон в его кармане заиграл «Шервудский лес». Это была Ольга: - Только что родители Кирилла сообщили о звонке его школьной подруги. Она рассказала об обыске, проведённом в её квартире, во время отъезда на дачу. Пропали документы, хранимые у неё Кирычем, для отправки в отечественные и зарубежные СМИ, в случае… в случае…. – Андрею показалось, что Ольга плачет, но она быстро собралась: - Галя, так, по-моему, зовут его одноклассницу, о гибели Кирилла ничего не знала. А вообще, Андрей, мне страшно подниматься в квартиру одной.

Вернувшись, Новиков увидел под единственным горящим фонарём её одинокую фигурку, с проносящимися над ней хлопьями тополиного пуха. Они вышли из освещённого круга и пошли к её подъезду.

– Посмотри, - сказал Андрей, - на площадке у входа стоят те же машины, что обычно, или появились незнакомые?
- Вот этот микроавтобус вижу у дома впервые.
- Похоже, за дело взялись серьёзные парни, способные выявить и нынешние, и прежние связи Кирыча. Где у вас в доме таджики живут?

Через минуту Андрей негромко стучал в металлическую дверь подвала соседнего подъезда. Дверь приоткрылась, он увидел заспанное настороженное лицо и ещё несколько пар глаз, устремлённых на него.

- Дело есть, заработать можно, - он переступил порог подвала и оказался в бетонном помещении без окон, с температурой самого горячего из котлов ада, и стойким запахом мужской нестиранной одежды. Новиков изложил план действий, дав задаток и пообещав сумму вдвое больше аванса.

Минут через пять к микроавтобусу подбежали два подростка азиатской внешности и принялись царапать буквы на его корпусе. Тут же из автобуса выскочили два крепких мужчины и, молча, бросились вслед за малолетками.

Окружённые выходцами из Средней Азии,  Андрей и Ольга вошли в подъезд. Консьержка пропустила группу соплеменников без лишних вопросов. Поднялись до Ольгиной квартиры по лестнице, никого не встретив. На лестничной площадке, между её и следующим более высоким этажом, курили двое, их фигуры отодвинулись в тень при появлении десятка азиатов. В этот момент молодые врачи вышли из круга сопровождавших и захлопнули за собой дверь.

Осмотрелись, никаких следов присутствия посторонних. Только подойдя к столику с компьютером, Ольга обнаружила пропажу папки, переданной Бузиным со словами: «Тут диск и флэшки. Пока не трогай. Посмотрим как-нибудь вместе». Она попыталась  включить компьютер. Но агрессивная картинка сообщила ей, что комп заражён и возобновит работу только в случае отправки денег… дальше, как обычно указывался адресат, ждущий финансовых поступлений.

Андрей распахнул кухонное окно и крикнул в темноту двора: - У нас нет никаких материалов, Ольга ни о чём не знает, и знать не хочет. Она не собирается ни с кем бороться. Прошу, оставьте её в покое. Я, Андрей Новиков, готов встретиться и ответить на любые вопросы, хотя тоже ничего не знаю и не хочу знать…

Из соседних окон зашикали: - Час ночи! – Раздражённые голоса вспомнили несколько ярких цитат из ненормативной лексики, и, под аккомпанемент громко зевающих ртов, всё смолкло.
- Зачем ты так, Андрей, это же полная капитуляция…
- Да, полная, но не полнее анамнеза смерти, - прервал он её, - я почему-то хочу и завтра, и послезавтра видеть твоё лицо пусть грустным, но живым.

Она села к столу и нервно закурила: - Кирилл бы предательства не простил.
- Он его простил ещё тогда, когда отказался говорить нам правду. - А про себя Новиков подумал. - У каждого есть право на жизнь и на смерть. Не случайно в ресторане на Воробьёвых горах Бузин озвучил своё «завещание», прося друга не оставлять Ольгу одну.

Об потолок цвенькнула пуля и влетела в полую стену кухонной вытяжки. Новиков смёл со стула Ольгу и закрыл её своим телом. Раздался звук отъезжающей машины.
- Ты что, Андрюша? - Лёжа под ним на полу, спросила она.
- Стреляли, - ответил Новиков, стараясь придать голосу интонацию героя фильма «Белое солнце пустыни». Он бодрился, чтобы не испугать её. Осторожно выглянул из окна, микроавтобус, дежуривший у подъезда, исчез. – Наше джентльменское предложение о мире, похоже, принято. – Он указал на потолок. – По крайней мере, точка поставлена. - Потом перевёл взгляд на вторую отметину пули в стене вытяжки и подытожил: - Не хотелось бы думать, что это многоточие… - Он видел, Ольга осуждает его поступок, но также видел, как она напугана и как боится одиночества. 

Сна ни в одном глазу. Слишком драматичен был прожитый день, чтобы рухнуть в пастель, как бревно, и не бояться ночных кошмаров. Минувший день стал точкой отсчёта между бывшей и будущей жизнью. И этот счётчик будет показывать время до вхождения в новую полосу эмоционального накала, пока слова «это было через год после гибели Кирыча» не заменят другие слова: «это было в тот год, когда мы поженились» или «когда мы расстались». Да кто же знает, что готовит нам завтрашний день? Как должно быть мы надоели Богу бесчисленными пробами и ошибками в популярной игре по поиску граблей и хлопанью ими по собственному лбу.

Аппетита не было вообще, как будто он ещё и не родился. Они сидели и курили, зажигая одну сигарету от другой. Пили крепкий кубинский кофе, с ароматом табака, добавляя в турку щепотку пряностей: жареный цикорий, кусочки кокоса, корицу, клевер, кардамон, розовый перец.… К трём часам ночи перешли на ликёры. Ольга приготовила трёхцветный «B-52» и подожгла его. Огонь точно символизировал состояние души. Потом, убеждая друг друга в необходимости немного поспать, выпили по две рюмки виски «famous grouse» из разряда недорогой «воды жизни», несмотря на претензионное название. (Как у всех непьющих людей, у Ольги был большой представительский бар. Андрей сравнил её со староверами - «семейскими», как их называют в Сибири, у которых непочатая бутылка водки стоит на виду как знак трезвости).

В четыре утра губы молодых людей потянулись навстречу друг другу. Потянулись смущённо, но неодолимо. От стола они пересели на диван, оттуда на кровать «всего на одну минутку». Задержались, и в утренних сумерках тела их сплелись в объятии, так неистово, будто билось одно общее сердце. Если бы кто-то увидел их в эти минуты, то сказал бы, что они созданы для взаимной любви. Сдерживаемая страсть нашла выход и закружила их, как лавина воды, сломавшая плотину. Такой восторг проникновения его плоти внутрь её горячего, ждущего тела, Андрей не испытывал давно. - Неправда, - мелькнула вспышка в его мозгу, - не испытывал никогда.

На несколько минут она принадлежала ему вся. Словно он взял в плен не только тело, но и душу её. И спрятавшиеся под длинными чёрными ресницами глаза, и чуть приоткрывшийся от возбуждения ротик, и жилка, подрагивающая на изгибе шеи, и упругие соски, выдвинувшиеся навстречу его жадным губам…. Страсть подошла к тому апогею, когда коготки Ольги со стоном врезались в его крепкую спину. Он умел контролировать себя и готов был продолжить это блаженное состояние вырастающих крыльев, готовых оторвать эмоции от грешной земли, и унести их к звёздам….

Но она вдруг требовательно  прошептала, а потом почти выкрикнула: - Давай, Кирочка, давай! И он, не сдерживаясь, участил движения.  Они тяжело задышали, заискрив чувствами, словно оголённые провода в грозу. Ещё мгновенье и одновременный взрыв кульминации в их сплетенном едином теле. Спины выгнулись в последнем рывке, её ноготки врезались ему в спину ещё сильней, потом отпустили кожу… и руки упали на постель. Она, как в кокон, спряталась в простыню и отвернулась от него. Он слышал только дыханье, подчинённое общему ритму. Потом она поднялась, не снимая белой ткани, скрывшей её стройную вытянутую, как у статуэтки, фигурку.  И, сказав «прости меня, прости, Андрюша», сказав так, словно просила прощение не у него, а у Кирилла Бузина, прошла на кухню.

Он услышал щелчок зажигалки. У  Андрея не хватило жизненного опыта, поблагодарить Ольгу за прекрасные минуты, её слова задели его самолюбие. Он подумал: «Ну вот, испортила такое великое чувство. Это она прощалась с Кириллом, а не знакомилась со мной». У него опять не хватило опыта оценить её искренность там, где другая стала бы рыдать и биться в истерике, недвусмысленно намекая на принадлежность к давно окрепшему «слабому полу». Может быть, это и не любовь вовсе, а властный закон природы, призывающий молодого самца занять  территорию покинутую другим самцом.

Мысли его приняли прозаический характер, и ушло то любимое состояние бездумного блаженства, наступающее после соития. Чувство, что ты единственный мужчина на земле и весь мир принадлежит тебе и только тебе, способному раздвинуть горы на своём пути. А что он собственно ждал от неё, признания его мужского превосходства над погибшим другом? Бред, скажи она что-то подобное или просто намекни на эту тему…он сам бы ей этого не простил. – Чувствовал я, что не следует оставаться, - терзал себя Андрей, - всему виной эта бесконечно-длинная и тяжёлая ночь.
                ***
Сон обошёл его стороной. Андрей прокручивал в памяти встречи и разговоры минувшей недели. Кирыч попал в непривычную для себя обстановку и растерялся. Днём он шёпотом сообщал Андрею о своём плане незаметно улететь в дальнее зарубежье через Беларусь, прося его с телефона другого медотделения заказать автобусный билет по маршруту Москва – Минск.

А наутро следующего дня, встретив Андрея, жаловался, что уже опоздал и выезд невозможен: - Я у них под колпаком, как пойманная в сачок рыба, куда не дернись, всюду преграда. Вчера жена вызвала такси с телефона подруги. Подъехала машина и я отправился на автовокзал. И сразу, понимаешь, сразу, не прячась, из темноты нарисовался чёрный мерин и сопровождал меня всю дорогу. Я вышел, и из мерса вышли двое, хотя прибить меня хватило бы одного из этого дуэта. Накаченные мужики с непроницаемыми рожами. Я сел в автобус, и эта парочка тоже заняла места, предъявив что-то водителю, а может просто бабки дали, не видел. Но таким, глядя на хари, не откажешь. Я вышел, позвонил, за мной быстро прислали такси, водитель мой далеко не отъехал, пил кофе. И я, словно послушный школьник, вернулся домой.

Сел из вредности в свою машину и всю ночь колесил по Москве. Ну и что ты думаешь, они всю ночь катались за мной? Нет. В четыре утра их сменила другая тачка – серая бэха. В результате я с головной болью и совершенно разбитый. Уже подъехав к дому, вспылил, иду к их тачке, а они даже отъезжают, держа дистанцию. Видно, нет команды убивать или калечить. Сопровождают молча. Побежал за ними, как идиот, по двору, вляпался в темноте в собачье дерьмо и, войдя в квартиру, рухнул в койку. Жена что-то спрашивает, плачет, а я лежу и от беспомощности скрежещу зубами. Вот итог моей поездки в Беларусь. А ты, наверное, представлял, что я сейчас по Минску тащусь за чьим-нибудь подолом?

К вечеру Кирыч обратился к Новикову с новой просьбой: «не привлекая внимания, отвезти близким знакомым научные материалы». С тревогой на лице Бузин шептал: - Пусть вскроют и обнародуют в прессе, если со мной что-то случится. Выполняя это поручение Кирыча, Андрею показалось, будто и за ним идёт «хвост». Он стал высматривать слежку через витрины магазинов, отражающих панораму не хуже зеркал, и вскоре вычислил молодого мужчину в сорочке с коротким рукавом и бейсболке, с незапоминающейся внешностью. Для полной уверенности Андрей спустился в метро, зашёл в вагон электропоезда и выпрыгнул из него в последнюю секунду, придержав уже закрывавшиеся двери. Следивший за ним мужчина также ловко выскочил на платформу, покинув соседний вагон.

Доктор Новиков не стал выводить следившего или следивших за ним на указанный адрес друзей Кирилла. О чём и сообщил коллеге на следующее утро. Кирилл Бузин был очень расстроен: - Значит, они уже тянут щупальца к моим друзьям, хотят себя обезопасить. Если так дальше пойдёт я ни мёртвый, ни живой буду для них не опасен. Но, как в таких случаях говорится, «мёртвый крепче спит». И, озадаченный таким поворотом событий, Кирилл ушёл курить, даже забыв позвать Андрея.    

Однажды, Новиков, тихо открыв дверь ординаторской, услышал его резкий разговор по телефону: - Нет, нет и нет, - срывающимся голосом кричал Бузин, - для меня это невозможно ни за какие деньги. Поймите, мой дед был известный богослов, я христианин, это вопрос жизненных убеждений.  Вы? Ну, какой вы христианин? Я верю в учение Иисуса, а вы просто признаёте, что он был. И Иуда Искариот тоже признавал наличие Христа. Настолько признавал, что даже продал его.  Просто освободите меня от этой работы и больше никогда, ничего не услышите обо мне.
                ***
Новиков хорошо помнил встречу Бузина с близким знакомым, бывшим когда-то учеником его деда, известным диссидентом, допущенным к трибуне съезда народных депутатов, в горбачёвские времена. Позже, он был оттёрт и забыт, как не вписавшийся в олигархические схемы и родившийся в «неправильной» столице. Христофор Калымов представлял собой тип старомосковского интеллигента в очках, с длинной стрижкой седых волос, не допускающих даже намёка на краску, с взъерошенными бровями и бородкой а-ля Чехов. Кирилл, когда у него завелись деньги, профинансировал издание двухтомника воспоминаний историка Калымова. 

Они сидели втроём в комнате на Смоленской площади, с видом на башню МИДа России. В руках металлические кружки с чифирем, на журнальном столике чугунная пепельница, набитая окурками, на стенах фотографии выдающихся людей, с кем довелось отбывать сроки.         

- Твои мысли и волнения - рудименты, полученного тобой  от  деда религиозного воспитания, - убеждал Бузина Калымов, - большинству наших соотечественников эти проблемы безразличны. За 70 лет безбожия перебили миллионы братьев и сестёр, разрушили более сорока тысяч православных храмов. Поэтому теперь, какие грехи не соверши, общество всё равно не возмутится, оно привыкло к крови, оно и сейчас живёт ожиданием нового кровопролития. Приди к нам Христос, выстроилась бы очередь из желающих продать его, чтобы не мешал воровать. Продавали бы по записи: «Уважаемый клиент, Ваши часы продажи Бога завтра с 17 до 18:00, просьба не опаздывать, ввиду большого количества желающих. VIP приглашения действительны до 12:00». Вот так я себе представляю нынешнюю встречу Учителя с народом. Упразднив в семнадцатом году Христа, мы тем самым амнистировали Иуду. Если предали сына Божьего, то предавать людей – совсем пустяк. И пошли, покатились доносы. Развелись, как плесень, Павлики Морозовы, готовые продавать не только посторонних, но даже родственников.

Он отхлебнул горячего чифиря: - Извините, тюремная привычка, чифирь надо пить настолько горячим, насколько позволяет организм, - ещё сделал большой глоток, - вот вы, врачи, рассматриваете эпидемию как нечто материальное, передающееся от одного к другому через носоглотку, желудок, кожу,… а я считаю, что самые опасные эпидемии передаются флюидами.

- Тут, Христофор, вы заблуждаетесь. - Возразил Новиков. - Самые опасные эпидемии: чума, холера, проказа, выкашивая целые города, имели определённых возбудителей болезни. Значительное число психических заболеваний связано с наследственными факторами, то есть они основаны на материальных изменениях на генном уровне. Есть также заболевания, возникшие под влиянием факторов окружающей среды: интоксикация (в том числе наркотическая, алкогольная), патологическое изменение внутренних органов, эндокринной системы. Причиной болезни могут быть и острые психические травмы…. Но в любом случае и экзогенные, и эндогенные психические заболевания не могут служить источником эпидемий.

- Нет, нет, молодой человек, я не эти болезни имел в виду. Я об эпидемии ненависти, охватывающей целые народы. Об эпидемии страха, когда все боятся всех,  и каждый борется с каждым. Возьмите «Бег» Булгакова, он блестяще описал это массовое движение, миграцию колоссального количества особей, вдруг превратившихся в стадо. Так движется саранча, грызуны. И не говорите мне о Марксе, Ленине и иже с ними. Они ничего не возглавили, они первыми почувствовали приближение эпидемии агрессии, революционной паранойи. Это глубже и масштабнее, чем массовый психоз. Речь идёт об эпидемиях, для которых не найдены научные термины. Когда почти все взрослые представители сильного пола идут на Восток или на Запад истреблять другие народы, о существовании которых даже не слышали. При этом понятно, что многие из них никогда не вернутся в свои дома и не увидят свои семьи. Встаёт вопрос: - Зачем они так поступают? И в истории Земли эти явления описаны не как параноические катастрофы, а как величие воли и разума. Эпидемии господства над себе подобными – неизлечимы. 

- А ваш вопрос уважаемый Кирилл, - продолжил Христофор после театральной паузы, - о главенстве Христа или государства, я бы прокомментировал так: Иисус уникален для нескольких тысячелетий до его рождения и уже двух тысячелетий после. «Нагорная проповедь» это лекарство от духовных эпидемий, о которых я говорил. А государств за это время возникло и кануло в Лету столько, что историки  никогда не смогут договориться об их количестве. И многие страны кричали Миру: - Я и только я – самая сильная, самая продвинутая  et cetera. Государство - это проститутка, обслуживающая сильных и богатых. Одна проститутка профессиональна, другая красива, третья жадна, но суть их от этого не меняется. Все готовы склонить головы перед Фараоном.

- Представляешь, как трудно было Христу восстать одному? Он не мог в одиночку победить, он мог только победно умереть! Ты, Кириллушка, с властной паранойей не сражайся, беги, если чувствуешь, что стоишь на краю ямы, а перед тобой расстрельный взвод передёргивает затворы. На зоне я знал людей, которым удавалось выжить после расстрела, превратиться по документам в живых покойников. Губило их то, что продолжали качать права.

Кирилл кивнул: - Пробовал бежать, уже поздно, а вы, Христофор, обещали мне…, - и он сложил пальцы крестом… - Да, да, - подтвердил Христофор и увёл его в соседнюю комнату.

…Ольга права, - уверял себя теперь, после гибели друга Андрей Новиков, - Кирыч не верил в реальную помощь своих товарищей и поэтому молчал. Но кто мог предположить, что всё так серьёзно, и всё так скверно. Человек редко пьёт в одиночку, всегда находится кто-то, готовый (ая) распить вместе. На праздники и юбилеи, где стол богат, и сбор назначен в знаковом месте, от гостей не отобьёшься. Поездка за границу, на курорт, модное направление… только свистни, за твой счёт поедет и стар, и млад, инвалид с коляски встанет и побежит.

А умираешь всегда один, как дворовая собака, уползшая в подвал. Даже миллиардеры, олигархи и те мрут в одиночестве, то ли вешаясь в ванной комнате, превышающей по размеру всю среднестатистическую московскую квартиру, то ли вступая в неё, как на эшафот, зная, что за шторкой тебя уже ждут специалисты по самоубийствам … без синяков и сломанных рёбер.

Молодой доктор случайно кликнул google, и информация посыпалась, как из рога изобилия. Нет, без всяких «как». Это была информация из Рога изобилия: «Алтайский банкир покончил жизнь самоубийством», «Голландский банкир покончил жизнь самоубийством», «Главный банкир Киева покончил жизнь самоубийством», «Самоубийство швейцарского банкира», «Смерть молодого банкира… покончил жизнь самоубийством». Андрей, не читая, нажал команду «сон» и экран погас, будто последняя сигарета одинокой смерти.

ЧАСТЬ IV. ЯВЛЕНИЯ: Нас утро встречает…; «Нихау» или «хоп»; Смерть историка; Сапоги, ласточки и другие…

Семь утра, Нью-Йорк, Манхэттен, город пробуждается и зовёт на улицу. Навстречу спешат энергичные, проснувшиеся лица. Одни машут папками и портфелями, другие, освободив руки рюкзачком, посасывают кофе через трубочку, вставленную в огромный стакан, называемый «средним». («Большой» стакан  Андрей никогда не спрашивал, опасаясь, что вынесут ведро кофе, а где купить коромысло, он не знал). Так вот, те другие не только посасывают на бегу кофе, но ещё и жуют огромные американские бутерброды. В них изготовители ухитряются запихнуть и ветчину, и сыр, и омлет, и латук, и помидор, зажав всё это, и не только, между мягкими, не жадными по размеру булками. (Анекдоты про жирных американцев, уплетающих fast food, очень популярны среди народов, сильно уступающих Америке в продолжительности жизни и в здоровье нации).

Прочая, не столь спешащая публика, заполняет бесконечные семейные кафе. Стоишь на улице и думаешь: «К кому пойти сегодня, к сербам, китайцам, индийцам, грекам, смуглокожим с Ямайки?» До всего этого интернационала шагов по сто-двести в любую сторону, из любой точки, где бы вы ни стояли. 

А может, заглянуть во «Французскую кондитерскую», взять душистый, только испечённый круассан, намазать только произведенным домашним маслом и опустить всё в тот же безмерный стакан кофе? Why not?

Чуть позже, интернетзависимые студенты в обнимку с компьютерами, заполняют
сетевые Макдоналдсы, Бургер Кинги,  Старбаксы, с бесплатным Wi-Fi. Вездесущие студенты всегда осведомлены, где согласно акции третий сэндвич дают бесплатно, где, оплатив один сэндвич, получаешь в подарок кофе, и в каких заведениях сегодня скидки. После девяти кафе пустеют, в ожидании следующего (уже полуденного) прилива на ланч. А до той поры можно сидеть в тишине: читать, писать, стуча по клавишам компа, и рассматривать огромный шумный город, подобно рыбке из аквариума.

Ещё недавно они мечтали с Кирычем поднакопить деньжат и рвануть вместе с подругами на две отпускные недельки в «Большое Яблоко». Даже отель подобрали с тем же названием, что и знаменитый парк в самом сердце Нью-Йорка – «Central Park». Утром делать оздоровительные пробежки по его многочисленным аллеям, а ночью нырять в темноту вековых деревьев, чтобы выкурить «по последней» и подсмотреть жизнь диких енотов, пробуждающихся к полуночи.

А вместо этого он провёл поминальную ночь с девушкой своего убитого друга. И теперь испытывал угрызения совести. Он стоял на балконе её квартиры и смотрел на двор, типичный московский двор, который, сколько не скреби таджикскими или киргизскими руками, чище не станет. По двору с лаем носятся собаки, метя каждый день одну и ту же территорию от детских песочниц до школы. В отдалении от недрессированных животных бродят их, не поддающиеся дрессуре  хозяева, делая вид, что где-то читали о конституционном праве собак гадить в любом месте города. Переругиваются владельцы автомобилей, загородившие друг другу выезд. Наиболее нервные гудят сиренами, то ли будя соседей, то ли хвастаясь новым четырёхколёсным чудом, отъездившим гарантийный срок по дорогам Европы ещё год назад.

Обитатели торговых палаток выносят из дверей своих дуплянок ночные горшки с загадочным содержимым. Птицы прилетают весной и улетают осенью, а продавцы палаток, раз впорхнув, остаются навсегда. Алкаши местного разлива, стоя у торговой будки, темпераментно выясняют, кто здесь русский человек, а кто и не очень, рассчитывая, испугав продавца, обменять порцию шовинизма на утреннюю порцию алкоголя. И продавец смело отпускает водку в кредит, зная, что, добыв деньги, они непременно вернутся. Вот в сторону метро зашаркали подошвы работников низшего звена, смирившихся с отсутствием карьеры. Затем застучали каблучки, рассчитывающие своей высотой пробить брешь в безразличии босса…. День начался, и его ничто не остановит.

Ветхозаветный Бог, сидя на кипенно-белом облаке: - Я назвал свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро… И, повернувшись к ангелам, прошептал: - Я не предполагал, что всё смешается и станет таким монотонно-серым. И ангелы, внемля Ему, кивали златокудрыми головами и называли множество имён Его, дабы не выдать одного – истинного. И слёзы катились с их ясных глаз, пытаясь смыть серость. А прохожие там внизу, на асфальте решили, что это дождь, и отгородились от слёз зонтами. 

После чашки крепкого кофе Ольга проводила Андрея до двери: - Андрюша, не обижайся, ты не виноват, это я плохая девочка. Мне очень тяжело, должно, наверное, что-то перегореть внутри. Я ведь его любила...

…Новиков, войдя в свою квартиру, обнаружил следы обыска. – Ну что же, - он с грустью улыбнулся, - не так обидно, теперь можно говорить: «Да, да, и у меня всю квартиру перевернули». И компьютер заражён тем же новейшим вирусом. Этот обыск подтверждал его дружбу с Бузиным, даже в глазах убийц. Быть другом Кирилла, имевшего множество шапочных знакомых, значило для молодого доктора – немало.

Впечатлительный молодой человек принял душ, переоделся и отправился на встречу с потенциальным работодателем, согласно рекомендации профессора Горленко, имевшего в медицинской среде прозвище Кобзарь.
                ***
Местом встречи было выбрано небольшое восточное кафе, у станции метро «Китай-город», на пересечении многих маршрутов. Новиков понимал причину встречи вне офиса, на нейтральной территории. Если он не понравится работодателю, то отказ в приёме на работу будет носить неформальный характер, без ущерба репутации рекомендовавшего. «Ну, встретились, ну обсудили перспективы и расстались с взаимными обещаниями «как только, так сразу». Кобзарь дорожил своим реноме. Он знал с кем пить, с кем петь, кому подливать и кому подпевать.

В кафе Андрей вошёл раньше назначенного времени, намекая на пунктуальность и уважение к вышестоящим на ступенях общественной лестницы. И дежурный вопрос хостес: «Зал для курящих или некурящих?» - застал его врасплох. Он не знал, курит его предполагаемый начальник или нет. С одной стороны, раз речь идёт о новом теле-проекте, человек, с которым он встречается, скорее всего творческая  личность. А «творцы» любят подымить, бравируя своим фатализмом. Мол, сколько лет жизни Богом отпущено,  столько и будет. Или демонстрируют жертвенность в служении искусству: «лучше ярко гореть, чем тускло тлеть». Как говорят, «всё годится, что заставляет мозги шевелиться».

С другой стороны, если творческая личность бросает курить, то под это решение  подводится концептуальная база, выпускается книга воспоминаний «До и после», отрицающая право другого на этот маленький «грешок».             

Андрей увидел на столах пепельницы: - Покажите, где обслуживаются некурящие?
Девушка повела рукой по залу: - Вот места для  курящих, а с того ряда - для некурящих.
Он посмотрел на табачное марево, ровно окутавшее все столы, потом  заглянул в её бесстрастные восточные глаза – в них не было ни тени сомнения, ни намёка на шутку.
- Тогда любой столик у окна, - сдался он. 

- Да, да, - за спиной раздался низкий баритон, - в России многие вопросы решаются очень легко: и работать легко, и штрафовать легко, и воровать легко, take it easy. Пока в Европе будут ломать голову над созданием кондиционируемых  комнат для курильщиков, и высчитывать количество никотина на квадратный метр,  у нас всё быстренько: до ленточки столы для курящих, а за ленточкой, два в углу, для астматиков и идейных борцов с табакокурением. Как признавался Марк Твен: - Нет ничего проще, чем бросить курить! Я делал это тысячу раз! – Он улыбнулся и протянул руку: - Ковтун Виктор Михайлович.

Ковтун, претворяясь не равнодушным к меню, украдкой поглядывал на Андрея. Тот в свою очередь, листая страницы, тоже исподтишка рассматривал визави: среднего роста, худощавый, с густой шевелюрой зачесанных назад седых волос. Это был тот случай, когда убелённая сединой голова не соответствовала задорному выражению лица, с гладкой кожей и отсутствием возрастных морщин. В добавок к «картине маслом», прищуренные, с хитринкой серые глаза, легко разрушающие замкнутость или стеснение собеседника. Под таким всё понимающим, ироничным взглядом подпишешь любой протокол.

Андрей протянул прозрачный файл с резюме. Виктор быстро пробежал его глазами и спрятал в папку, - это мне ещё утром прислал профессор Горленко или Кобзарь, как вы его зовёте в институте. - Он улыбнулся, давая понять, что в курсе многих деталей и тут же спросил. – Вы почти год провели в Китае, Юго-Восточной Азии. В чём причина поездки?

- Если честно, то провалив экзамен в медицинский, решил не мозолить глаза военкомату и до следующих вступительных уехал в Азию, благо визу в Китай получить легко, а Таиланд, Индонезия вообще безвизовые страны. Азия манила с детства, изучал народную медицину, преподавал в Китае английский язык.

- Ну а Сербия как в эту годичную поездку затесалась?
- Так ведь уклоняешься от армии не потому, что не хочешь служить отечеству, а из-за бытового беспредела. А война настигает все поколения российских мужчин. С окончания Второй мировой был и Афганистан, и Чечня. Моя войнушка позвала меня в Сербию. Повоевать, правда не дали, не те весовые категории сошлись.… Но научили пользоваться оружием, в засадах посидел, в патрулях подежурил, а в основном разбирал руины домов, в поисках оставшихся в живых, после очередной бомбёжки. А по ночам был частичкой живого щита на Белградском мосту…

Виктор Михайлович: - Киты, на которых столетиями плыла Российская империя в океане европейских революций и колониальных войн: монархия, православие и панславизм.  Вначале уничтожили монархию, ставшую самым слабым звеном, жестоко отомстив за повешенного брата и погибших революционеров. Потом стёрли с карты страны православие: то подлинное, с поиском смысла жизни, с чистотой служения Богу и людям. И в завершение, на глазах, как «клён ты мой опавший», облетело общеславянское единство - наднациональная идея, скрепляющая строение куполом общего храма. А эти чудики-чиновники ищут национальную идею, предварительно выбросив её. Это всё равно, что вытирать обувь о парадную одежду, превращённую в половик, и одновременно спрашивать, где новая, не замечая, что она под ногами. Значит, вам удалось присутствовать на похоронах последней славянской земли, вне восточной Европы? - Усмешка рассказчика анекдотов полностью стёрлась с его лица, кожа на лбу натянулась, будто её разгладили утюгом. Даже паутинка мимических морщин и та пропала. Молодой доктор увидел перед собой судью, зачитывающего смертный приговор.

Андрей хотел ответить, - но понял, что в его ответе Виктор Михайлович не нуждается, он относится к категории людей привыкших  слушать себя, довольствуясь аплодисментами со стороны других.

- Полное затмение государственной мысли, - продолжил он свой монолог,  - мне неважно кто, пусть не Россия, пусть Украина, овеянная нимбом Киевской Руси, поднимет имперское знамя.… Но ведь наши малороссийские соседи, сами ни как не вырастут из штанишек младшего брата. А белорусы, словно забыв, что закончилась война, так и сидят в лесах, как партизаны. Мы разучились видеть различия между историческими союзниками Арменией, Грузией и историческими противниками – Ираном, Турцией. Мы…, - извините, я, кажется, увлёкся.… Это хорошо, что вы со мной откровенны, - воодушевился Ковтун, - с кем мне приходится работать, мрак, сами скоро увидите…

Они посмотрели по сторонам: официантки и след простыл. – И это у нас называется китайский ресторан, ни внимания, ни кухни, - усмехнулся Виктор.

- Заставить смотреть официантов в зал и реагировать на призыв клиента это почти невыполнимая задача, - улыбнулся Новиков, - за границей лучше обслуживание по одной причине – многие рестораны принадлежат конкретной этнической семье, объединённой семейным кодексом отношений. Китайские рестораны действительно держат китайцы, ливанские – ливанцы, турецкие – турки, а у нас это всё условно. Если я сейчас поздороваюсь на китайском и скажу «нихау», меня никто не поймёт. А если в конце заказа я скажу «хоп», то узбекский персонал, замаскированный под жителей «Поднебесной», будет знать, что заказ сделан и на большее клиента не раскрутить.

Наконец появилась официантка, и Ковтун, собиравшийся продолжить беседу, замолчал.
- Суп из морепродуктов готовили так долго, что я уже подумал, может вы отправили повара в южные моря, чтобы наловить их, - пошутил Андрей. – Есть такая поговорка: «Торговать рыбой, плавающей в море».

Официантка, судя по отсутствию выражения на лице, ничего не поняла, пожелала «приятного» и скрылась. Андрей вспомнил свой последний «морской супчик» в Шанхае. Огнеупорную супницу водрузили на подставку с горелкой. В кокосовом молоке были креветки, морские рачки, улитки, гребешки, филейные кусочки разных рыб, икра, коренья. Всё это многообразие обитателей моря и растительных благоуханий утонуло в нежной лапше домашнего приготовления…

Голос Виктора вернул его в реальность: - Ну так вот, полгода назад в Америке с успехом прошёл сериал о людях,   не подозревавших, что их жизнь рассматривают под  микроскопом. Очень откровенный фильм, к сожалению, с антирусским душком. Скрытыми камерами в Нью-Йорке снимали наших бывших соотечественников. Проводилась мысль, что бытовая культура россиян маргинальна, потребности примитивны. То есть эксплуатировался расхожий образ грубого, примитивного русского, который никак не сойдёт с экранов Америки. Представили плод совокупления навозной мухи с ядовитым пауком.

- Я читал об этом в интернете.
- Мы купили у американцев лицензию на показ похожего сериала, но на реальной русской почве. «Герои» фильма – люди разных национальностей,  религиозных конфессий и возрастных групп. Мы хотим раскрыть глубину их характеров, несмотря на всю наносную грязь. Увидеть в них интересных людей, и только потом грешников. Мы рассчитываем на прокат фильма и в России, и за рубежом. Понятно, что съёмочной группе нужен психоневролог для оценки состояния здоровья наблюдаемых  людей, прогноза их поведения. Хотим, без предварительного оповещения, вовлечь  «героев» фильма в нестандартные ситуации, проверить их находчивость и жизнестойкость. Снятый нами материал должен опираться  на современные психологические, медицинские знания, а не на шарлатанство. Дилетантизм 90-х пора забыть.

Андрей: - Постановка людей в нестандартные ситуации может вызвать, как мобилизацию организма на их преодоление, так и глубокий стресс, особенно в случае неудачи.
- Вот поэтому мы и хотим опереться на опыт профессионалов, - прищурил глаза Ковтун.

Андрей: - В детстве я интересовался жизнью животных, кого только не держал в неволе, каюсь. Известно, что за повадками зверей, птиц можно наблюдать месяцами, пытаясь увидеть особенности их жизни. А можно привести пойманных, даже дрессированных животных с собой, рассадить на ветки, разыграть схватку за территорию, за самку, показать жизнь в норе или гнезде. Первый метод  - долгий и требует терпения, ход событий в нём естественный, порой с непредсказуемым результатом. А во втором случае – отснять можно быстро, с выполнением поставленных сроков и задач. Но это будет съёмка с постановочными сценами, которых в реальной природе нет. Прошу прощения за долгое изложение, какой метод выбрала ваша студия?

- Теперь я понимаю, почему профессор порекомендовал вас, вы быстро схватываете суть. Мы выбрали второй, быстрый путь, ввиду сжатых сроков работы. В оправдание могу сказать: конкуренция и ещё раз конкуренция. Другая российская телестудия купила лицензию на похожую программу у наших коллег в Англии, и теперь они дышат нам в затылок. Не уложимся в срок – разгонят. И ещё, о чём следует помнить: полная конфиденциальность. Конкуренты ничего не должны знать о нашей деятельности. Случаи утечки информации тут же проверяются, и к виновному применяются жёсткие меры воздействия. Впрочем, мы включаем эти пункты  в договор. Когда вы сможете приступить к работе?

Решено было, что Андрей придёт в новый коллектив на этой неделе в пятницу, а не с будущего понедельника, как точки отсчёта новой жизни для всех, кто не торопится её начинать.

Прощаясь, Виктор Михайлович, сказал: - Кстати, за глаза подчинённые зовут меня Полковник. - И молодой доктор воспринял это неформальное представление как знак приёма на работу без испытательного срока. Андрею показалось, что симпатия Ковтуна вызвана его Югославской поездкой.

- Наш Мир соткан из субъективности, в нём ссылаются на объективность, лишь когда родственникам пациента надо сообщить о причинах его смерти, - подумал доктор Новиков.   
                ***
Ближе к вечеру и этот день пополнил список трагических происшествий. Доктор Новиков учился привыкать к плохому. Христофор Калымов, которому Андрей собирался сообщить о смерти Кирилла и дне похорон, не отзывался ни по городскому, ни по мобильному телефонам. Доктору Новикову не оставалось ничего другого, как поймать такси и отправиться на Смоленскую площадь. Он долго звонил в дверь Калымова, потом начал звонить соседям.

- Какой такой учёный-мочёный? – Спрашивал жилец примыкавшей трёхкомнатной квартиры. – Хулиган старый здесь живёт, шашлыком-машлыком меня оскорблял, - жаловался полный невысокий мужчина из ново-московских, - я, видишь ли, телевизор громко включаю, мешаю ему работать. Работники: стукачи и гопники.

Новиков хотел поправить неверное изложение поговорки, но решил, что «по Фрейду» интерпретация нового москвича более точна.    

Далее, открыла дверь крупная женщина в ярком, цветастом халате, с надменным взглядом старшей жены Чингиз-хана. Выслушав начало вопроса, она перебила его: - Так ты не кухню собирать? – И, получив отрицательный ответ, пояснила, откликаясь на голос из глубины квартиры: - Шляются паразиты всякие, - и захлопнула дверь.

Повезло с двухкомнатной коммуналкой, дверь которой была напротив. Худенькая пожилая дама предложила войти. - А вы кем ему приходитесь? – Грустно спросила она, и, выслушав, объяснение Новикова, тихо пояснила: - Погиб он, при непонятных обстоятельствах. Приезжала целая следственная группа, перевернули всю квартиру, говорят, будто отпечатки пальцев снимали. Я как-то вызывала полицию, когда в подъезде сумочку с пенсией отняли. Так участковый три дня шёл ко мне из соседнего дома. А тут прикатили…. За дураков  нас держат, искали что-то важное. – Она чуть помолчала, будто подбирая сочувственные слова. – А он очень интеллигентный был, знакомый ваш. Со всеми на «вы», дам вперёд пропускал… Опять приезжие квартиру купят. Мне кажется, они, словно в засаде, сидят и ждут, когда мы все отдадим концы. 

Звонок Новикова участковому ничего не прояснил. Вначале блюститель порядка настороженно выяснял, кто звонит и почему, потом, поняв, что на квартиру умершего никто не претендует, промямлил что-то более приветливым тоном.         
- Квартирку-то, в отсутствии родни, пристроят быстро, - подумал Новиков.

– А вы, простите, как сейчас говорят, «по жизни», чем занимаетесь? – Спросила пожилая женщина. – И, узнав о профессии молодого незнакомца, прониклась к нему доверием, предложив чашечку чая. Новиков пил чай и нахваливал варенье домашнего приготовления. – А вы знаете, - вдруг сказала интеллигентная дама, - я не хочу, чтобы меня впутывали в это дело, … я боюсь, но могу сказать вам больше, чем следователю…
- Конечно, – кивнул Андрей. – Я никому не скажу.

- Дело в том, - шёпотом поведала она, - что я убирала вещи с вешалки в шкаф, когда услышала выстрелы, подошла и посмотрела в глазок. Двое вытащили из двери напротив третьего – раненного или убитого. Потом приехала «скорая» и увезла хозяина квартиры, царствие ему небесное, и вскоре заявилась целая группа полицейских, о чём я вам уже говорила.

- Ну, может это были не выстрелы, вам приходилось раньше слышать….
- Ещё как приходилось, - перебила его пожилая москвичка, - всю войну медсестрой прошла.

Андрей помнил рассказ Кирыча о коллекции антикварного оружия у старого историка, в том числе и огнестрельного в прекрасном «рабочем» состоянии. По словам друга, когда его дед был жив, а сам Кирилл совсем молод, они не раз выезжали за город пострелять и проверить оружие в действии. Он представил, как старый дворянин из дореволюционного кольта или револьвера системы Смита и Вессона  отстреливается от налётчиков. Значит, было за что отстреливаться, значит, сенсационные обличительные  документы Кирыча хранились именно у Христофора или Христофорыча, как его называл Бузин. Андрей вдруг понял, что спрашивал у старого историка Кирыч во время последней встречи. Складывая пальцы, как казалось Андрею крестом, Кирыч на самом деле просил пистолет.
                ***
- Что же это были за документы, и что же это за организация, с которой выяснял отношения Кирилл? Эта контора одновременно следит за группой людей, проводит обыски сразу по ряду адресов. Её сотрудники привыкли безнаказанно убивать, имея крышу в полиции. – Задавал Новиков риторические вопросы Ольге, когда они сидели поздно вечером в итальянском кафе рядом с ЦУМом, сбоку от «Департамента культуры города Москвы». Очень хотелось добавить слово «криминальной» перед словом «культуры».   

- Неужели Кирилл мог касаться каким-то боком наркоты? Нет, никогда не поверю, - твёрдо сказала она, - да он был дамский угодник и волокита, павлин, любивший распустить хвост перед друзьями, знал толк в хорошей компании и высокой кухне. Но это весь список его «грешков». В остальном это был прекрасный специалист, до фанатизма преданный профессии, как-то по-юношески, запальчиво, верящий в человеческое достоинство, не происходящее от достоинства денежных купюр или слова достать.

Андрей, молча, кивал, думая, как часто мы ставим на пьедестал своих близких, которых уже не вернуть и, которые, увы, уже не согрешат. Пройдёт немного времени, и она начнёт цитировать от его имени мудрые мысли, никогда не произнесенные им при жизни. Память о человеке мы любим больше, чем самого человека, пока он жив. И с каждым прожитым без него годом, образ дополняется придуманными подвигами и добрыми  делами. Стоп! – Думал он. – Это что, я ревную её к покойному другу?

- Пиццу изволите из ржаной муки или из гречневой? – Прервал официант ход его мыслей.
В этом кафе готовили пиццу с тончайшей чёрной или бурой корочкой, заполняя пространство запеченными овощами и морепродуктами. А в чай добавляли не веники, а живые травы.

- Куда едем? – Спросил Андрей, выходя на улицу.
- Туда, куда повезёт водитель, - улыбнулась она, - если честно, мне тяжело находиться в моей квартире… (Она хотела добавить «одной», но постеснялась).
- Отель на ночь или ко мне?
- Сейчас  уточню у водителя, - она снова улыбнулась. Машину на смену угнанной Андрей ещё не купил, и за рулём своей зелёной «Царевны-лягушки» была Ольга.

Войдя в прихожую, он обнял её, и губы их велением судьбы соединились. Горячие молодые тела, вольнодумные,  вырвавшиеся на свободу руки, жадно выбирающие самое интимное. Через минуту он целовал её грудь на широкой кровати, знавшей, что такое плоть, но понимавшей так мало в любви. Это был бег от страха, от одиночества, сковавшего их одной цепью.

- А раскаяния придут на утро? - Спросит читатель. 
- Может быть…. Но сейчас была ночь. Ночь  полная лунного смысла… - ответит автор.

И крикнул Бог, раскачавшись на лунном серпе: - Я создал два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды… и вижу, что это хорошо… Я сотворил солнечное время для прагматиков, но оставил романтикам лунные часы.      
Он посмотрел на ангелов: - Я учёл интересы меньшинства, но никак не научу этому их, - он безнадежно посмотрел вниз, - людей.
                ***
Вопреки известной аксиоме, «от перемены мест слагаемых сумма…», - всё же изменилась. Исполнителем работы был по-прежнему он, Андрей Новиков, такой же, как всегда, не лучше – не хуже. Сама работа тоже мало отличалась от той, что была в клинике. Но при этом, таких щедрых денег Андрею не платили никогда. Консультативная помощь осуществлялась им на трёх участках, в трёх съёмочных группах. Выглядели они одинаково, как близнецы. Руководители групп, похожие на отставных военных, а не на творческих личностей. Выражение «Сапог» точно определяло их внешний вид и лексикон. Редакторы – женщины бальзаковского возраста, с опытом работы в жёлтой прессе. В каждую группу входили так же посменно работающие операторы и  брутальные мужики 30-40 лет, выполнявшие, неформальные охранные функции.… Так их участие в проекте, определил доктор Новиков. Кроме того, в каждом мини-коллективе ласкали взор молодые сексапильные особы, которых между собой называли «Ласточками». Судя по говору, это были представительницы  южнославянских земель или Молдавии. Их обязанности, помимо  приготовления кофе с сэндвичами, были Андрею не ясны.

От всего проекта веяло расчетом и тишиной, закрытых на замок ртов иммигрантов. Но то, что события его жизни покатятся, как глыбы со скал, втягивая всё новые и новые камни, превращая их грохочущий поток в сплошную лавину, сметающую всё на своём пути… об этом Андрей Новиков, конечно не догадывался. Наши неприятности прячутся за ближайшим углом или вот за тем поворотом… В них невозможно поверить, пока они сами нагло, бесцеремонно не ворвутся в размеренную жизнь, воспоминания о которой покажутся счастьем.
***
С любовью к читателям и верой в Бога,
Владимир Брисов, член Союза писателей России.            13.05.13