Глазами же-

Мирика Родионова
         Мне повезло. Я родился в мягкой, высокой траве, под лучами розового солнца. Мама облизывала меня, улыбаясь и лаская огромными, синими глазами.  С каждым ее движением я больше понимал, кто я.

       Я пил теплое, нежное молоко. Оно так вкусно пахло мамой, свободой. счастьем. Я не знал, что это такое, просто было хорошо.
   Я видел мамины колени, ее тело и чувствовал теплое дыхание. Уютно  и тепло было спать рядом с ней.

       Еще я видел рядом  того, у которого две ноги и  плоские, длинные копыта. Он трогал меня, что-то говорил, но я не понимал его. Он не смотрел  мне глаза.  Мама сказала, что я должен слушаться его. Я спросил:
- Зачем?
- Они дают нам еду, теплый дом.
- Мам, ведь трава, которую ты ешь, растет сама. А молоко, которое я пью, берется из тебя.
- Все так. Ты просто маленький и не понимаешь, о чем я. Мы без них не проживем. Они – наши хозяева. Это - люди, они - главные для нас.

      Люди скоро забрали меня у мамы. Она плакала. Я тоже плакал. Но они меня не слышали. Таких, как я было много. Нам было страшно и холодно. Молоко перестало пахнуть мамой. Нам давали его всем сразу, в длинной, белой реке. Она текла не всегда. Мне ее не хватало.

     Я стал больше, а  белая река исчезла, кончилась. Тот, с плоскими, длинными копытами,  пытался сесть на меня сверху. Я сопротивлялся, кричал.   На меня надели что-то тяжелое, всунули в рот противную штуку. Она больно терла по зубам и языку.  Во рту стало всегда нехорошо.

      Еще мне вырвали зубы. Не все. Только те, которые мешали противной штуке. Я бы не дался, но меня привязали, больно закрутили верхнюю губу, связали ноги. Я не мог двигаться. Вырывали мозг.

        Тот, с длинными копытами, когда сидел на мне, больно дергал чем-то. Из-за этого противная штука рвала мне губы в кровь. Я носил его на себе. Иногда освобождался и сбрасывал, когда совсем не мог терпеть. Тогда он  бил и кричал. Я не понимал его крики. Просто ненавидел.

       Однажды он очень сильно избил меня, - кожа висела лохмотьями. Тогда я ответил. Я напал на него сам и бил, становясь высоко.  Я рассказал ему, наконец, как его ненавижу. Когда ярость ушла, я увидел, что он лежит и не встает. Тронул,  - он не двигался. Кровь с моей головы стекла на него. Она тоже была красной.

     Я вздохнул – он сам виноват. Я родился, чтобы жить, дышать, видеть, чувствовать, скакать по траве, навстречу солнцу и маме. Что я видел рядом с ним? Только боль. Я не хочу больше  боли. Я -  же-ребенок.