Говорят, раньше вода была прозрачная как стекло. А еще говорят, что раньше человек мог умереть, выпив два литра дистилята. Это так смешно, не правда ли?
Желтоватая вода с шипением змеи заполняет стакан, который я держу на вытянутой руке. Здесь, как обычно, чертовски холодно. И чертовски хочется пить.
Дождавшись, когда на краю стакана образуется вогнутый мениск, я мастерски балансируя, направляюсь в сторону стеклянного купола. По пути умудряюсь не пролить ни единой капли - развитый мозжечок - это у нас генетическое. Без умения балансировать сюда не отправляли. По-крайней мере, мне так рассказывал дедушка, а ему – его дедушка.
"СЛОМАН" - говорит мне внутренний голос. "СЛОМАН" - я наконец усаживаюсь в глубокое кресло посреди стеклянного купола и пытаюсь сосредоточится на закатном Солнце. Говорят, ТАМ его видно гораздо лучше. Интересно, а как сейчас ТАМ?
Здесь, как обычно, чертовски холодно. Но слава Богам, датчики движения распознают мое присутствие в комнате, и из щелей в стенах начинает поступать ароматное тепло.
"СЛОМАН!" - продолжает твердить внутренний голос, не заморачиваясь над подробной аргументацией сего заявления.
Первый глоток воды, который тут сразу же окрестили "дырявым", создает неприятное ощущение в области пищевода. Если вы ОТТУДА и хотите понять, что такое "дырявый" глоток, то представьте, что ваш пищевод - это сточная труба, и первый глоток воды не просто покорно опускается в ваш желудок, а всасывается туда с ускорением и подобающим звуком. Последующие глотки, возможно, тоже отличаются от таковых ТАМ, и это дело привычки. Но "дырявый" глоток сделан, и содержимое стакана начинает медленно переходить внутрь меня. Говорят, это из-за повышенной гравитации.
"СЛО..." - начинает голос.
- ДА, я до сих пор парюсь по поводу НЕГО! - перекрикиваю я своего внутреннего спорщика. - Да, так не должно быть! И может ты прав - Я СЛОМАН! Но я не могу принять тот факт, что ЕГО больше нет. Почему? Я не знаю...
Успокоившись, я ощущаю, как ароматное тепло пробирается под мой комбинезон. Вода, заполнившая мой желудок, начинает воздействовать на мой организм. Я понимаю, что если бы не ОН, не было бы тепла, не было воды, купола, кресла. Именно ОН согревает меня сейчас, а здесь, как обычно, чертовски холодно... Но я все равно до сих пор парюсь по поводу НЕГО. Это неправильно... СЛОМАН... я закрываю глаза. Хырц... хырц... ХЛОП! Дзинь! Дзинь! Дзинь!
Хорошо, теперь я вижу, что вы ОТТУДА, а значит – ни хрена не понимаете, что здесь происходит. Я объясню. Просто дайте мне немного времени.
***
1.
Есть весьма расплывчатое понятие "дружба", со своими неясными границами, многоярусной системой оценки побратимов, лучших друзей, друзей второго порядка, приятелей, знакомых. А есть меритократия - власть способных, то есть. То, что сложилось у нас с ним, можно назвать парадоксальным случаем, "пиром во время чумы", абсурдом из абсурдов. У нас была дружба во время меритократии. Вам может показаться, что нашим отношениям не хватало искренности, но какой искренности можно добиться всего за шестнадцать лет, да еще и под постоянным надзором? Назвать это дружбой, или нет – решать вам, а я продолжу.
Мы познакомились, как все знакомятся здесь - в "роддоме", когда акушеры, согласно программе, объединили наши красные кричащие тельца под одной крышей, Куполом Развития. Тогда я еще не знал, к чему все это, а тупо пялился сине-фиолетовыми глазами на моего соседа. Он же не испытывал ко мне никакого интереса в первое время, а равномерно и по графику засирал все вокруг, нарушая при этом снотворное гудение Купола своими недовольными криками. Впрочем, я как мог, подражал ему в этом занятии.
Несколько раз в день крыша Купола открывалась и нас по очереди забирали на кормление. Как-то раз, когда меня, сытого и отрыгивающего теплую молочную смесь, вернули под Купол, он вдруг обратил на меня внимание. Как только крышка Купола закрылась, карапуз, уже тогда бывший крупнее меня, стремительно подполз ко мне и вперился в мое лицо парой темно-зеленых, почти черных глаз. Растерявшись, я не знал, что делать и приветственно рыгнул. Он залился смехом: "ух-хух-ух-хух". Меня, помню, это испугало, и я обделался.
После этого контакта наше общение стало более регулярным - мы орали на пару, перекрикивая друг друга, беспричинно дрались маленькими кулачками, пинались кривыми ногами и хохотали над чем-то, понятным только нам, жителям Купола Развития. Нам было хорошо в том время - мир ограничивался теплой гудящей сферой небесного цвета, сквозь тонкие щели в которой поступал воздух и уносил запахи наших испражнений. Из сферического мира был только один выход - в другую Вселенную, где нас кормили неизвестные большие существа в белых халатах. Ночью Купол преображался – темнело, а гудение сменялось на другие звуки, которые либо успокаивали и тянули в пучину сна, либо раздражали и пугали. Временами я плохо спал и требовал его компании, но он, пуская пузыри, отворачивался и игнорировал мои призывы. Если я становился особенно настырным, он в полусне отползал на другую сторону Купола, оставляя меня наедине со звуками. Я плакал, а потом засыпал.
2.
Спустя сотню лет (как оказалось - год), наш мир рухнул - треснул Купол Развития, и мы оказались вдвоем в открытом космосе, среди людей, старше нас (мы это знали), среди наших родителей (мы это тоже откуда-то знали), в условиях, куда более привлекательных и разнообразных, чем были до. Мы вылупились. И всего через пару месяцев каждый из нас сказал свои первые слова. Моим первым было слово "уоута" (чел.: "вода"), он произнес что-то вроде "ма-а" (вероятно, чел.: "мама"). Наши первые слова тут же были записаны группой наблюдения (и это мы знали)
После такого прорыва наше развитие приняло ускорение и все более набирало обороты. Но все, что мы узнавали, мы узнавали вместе. Познание истин здесь происходит не так, как там, откуда вы. Местные жители не узнают что-то новое и дивятся этому, а вспоминают. Создание единого образа мироощущения у ребенка происходит посредством озарения - вспомнив, как ходить, он встает с колен, вспомнив, как говорить, начинает коммуникацию, вспомнив, как рисовать, создает произведения искусства. Коконом воспоминаний и служит Купол Развития. Однажды я вспомнил, как правильно плавать, а он все не мог. Обладая скверным характером, я рассекал по бассейну, злорадствуя над ним, сидящим подле с грустным лицом. Когда он расплакался, я помог ему вспомнить. Да, помощь в воспоминании - это особый ритуал, в результате которого мы жертвуем частью своих навыков, забываем их - этого похоже на то, как профессиональный бегун, не тренирующийся на протяжении длительного времени из-за травмы, теряет сноровку и уже не может преодолеть дистанцию с прежней скоростью. Только в отличие от бегуна, потеря навыка в результате помощи другому происходит у нас мгновенно. В Куполе Развития нас учат тому, что все, что мы вспоминаем, имеет меру, а мы располагаем ограниченным местом внутри себя, для сохранения "количества" той или иной способности. Жертвуя часть одного умения для другого человека, помогая ему, мы освобождаем емкость своего пространства для чего-то нового. Мы зовем это альтруизмом. Процедура помощи является догмой и обязательна в современном обществе.
Как бы то ни было, спустя десять минут мы на пару покрывали метры в бассейне, а прежняя обида была забыта. В то время нам было уже по пять лет.
3.
Можно случайно подумать, что кроме нас двоих, других детей не было. Это не так - мы росли в обществе таких же пар и троек, которые провели первый год вместе под одной крышей их маленьких миров - Куполов Развития. Пары состояли из двух мальчиков или двух девочек, тройки - их двух мальчиков и девочки, или наоборот. Я никогда не забуду Мэтти, Матильду - девочку на год старше нас, которая помогла мне вспомнить, как рисовать. Ее картины после этого стали немного хуже, но современное общество учит ставить помощь выше идеалов, и Мэтти нисколько не расстроилась, а наоборот - восхищалась моей техникой, улученной с ее помощью. Процедура помощи навсегда решила проблему славы гениев и ничтожности посредственностей.
С другими детьми мы играли в самую популярную игру - Кис. Суть ее проста - все игроки задают друг другу разные вопросы, один сложнее другого, перебрасывая мяч. Тот, кто не смог ответить на вопрос в течение нескольких секунд, получает слабый электрический заряд из недр полученного мяча, выбывает из игры, а все кричат - "Кис! Кис! Кис!". И так до победной дуэли, участники которой перебрасываются мячом со скоростью света, выкрикивая вопросы как заклинания, а вокруг бушует толпа выбывших, все громче скандируя "КИС! КИС! КИИИС!!". И вот, один из дуэлянтов замешкался с ответом чуть больше положенного, вскрикнул от внезапного удара током и выронил мяч. Игра закончена - победитель поднимает вверх кулак, показывая всем свое превосходство и хохочет. После чего игра начинается снова. Кто первый вспомнил ее, обозначил ее правила, я не знаю, Кис возникла сама собой, зародилась в наших умах. Тогда я много раз задумывался над названием - откуда оно пошло? Говорят, так подзывали кошек, и долго я был уверен, что именно по этому призыву назвали игру. Вспомнив основы английского языка, я подумал, что название похоже на старое английское слово "kiss", значение которого я мог объяснить, но ни разу не видел наяву. На самом деле, размышления над названием игры не занимали у меня так много времени - то, что мы не можем объяснить или вспомнить, откладываем на следующий мыслительный цикл, чтобы вернуться к этому спустя какое-то время. Вспомнить о чем-то через год или два бывает гораздо проще, чем сейчас. Мы называем это опытом. Вот почему наши ученые советуют перечитывать великие книги каждые пять мыслительных циклов - мы всегда вспоминаем что-то новое. Так и я вспомнил, откуда появилось такое название, но не через один, и даже не через два, а через восемь мыслительных циклов. Но об этом позже.
4.
Его звали Мориц. Здесь всех детей называют на букву "М" - что это, суеверие или дань этому месту, сложно сказать - истоки этой традиции по какой-то причине сокрыты от нас. С каждым годом я все лучше узнавал его - в моменты взаимной помощи мы передавали друг другу то, чего удалось вспомнить каждому, а потом вместе пробовали разделенный надвое навык. Но он часто грустил, и на мои попытки узнать о причинах, сразу менял тему, пытаясь рассмешить меня.
Нам было по семь лет, когда Мориц, загрустив, вдруг сказал:
- Понимаешь, мы никогда не увидим будущего...
- То есть как это - не увидим? - удивился я.
- Будущее - это завтра, послезавтра, после-послезавтра и дальше!
- Да, и что? - я не понимал.
- Ты проснешься завтра утром и что ты увидишь?
- Ну... тебя, маму, ребят...
- Нет! Ну что ты увидишь? Какой будет день?
- Завтра.
- Нет! Завтра будет сегодня.
- Ты меня запутал.
- Когда завтра ты проснешься и увидишь меня, маму, Мэтти, Марка, Ману - это будет уже СЕГОДНЯ, понимаешь?
- Ну послезавтра ведь так и останется в будущем?
- До тех пор, пока ты не проснешься в нем...
Я вдруг понял, и мне тоже стало грустно. В тот день мы с Морицем просидели до вечера, провожая грустное холодное Солнце вниз, к горизонту. Никто так и не заговорил. Это маленькое открытие Морица стало для меня сенсацией - я привык к моментам озарения, когда вспоминал что-либо, я привык, когда часть этого забывалась, но такое умозаключение, такой приговор, что нам никогда не суждено жить в будущем, открыл для меня новые грани нашего сознания, тщательно скрытые за слепленной оболочкой. Наверное тогда все началось. Я впервые услышал хруст. Но Мориц... выходит, и он был сломан уже тогда?
5.
В десять лет мы впервые вспомнили, что живем в меритократическом обществе. Меритократия - единственный способ существования в таких строгих и суровых условиях, где сохранение жизни зависит от людей способных. Они берут под свой контроль циклы жизнеобеспечения, циклы управления, циклы связи и производства продовольствия. После Хаоса, наступившего во времена отправки сюда первых людей, когда чуть было не погубили всё, что так долго отстраивалось и настраивалось, было принято категоричное решение внедрить меритократический строй любой ценой. ТАМ за всю историю это не удалось ни разу, хотя попытки были. Вероятно, не удалось из-за превосходных условий жизни. Да-да, у вас ТАМ просто чудесно. Меритократия здесь была внедрена в течение нескольких десятилетий. Всегда находились противники, но в конце концов, трезвый разум победил. Такой урок истории я и Мориц познали в десять лет - вспомнили одновременно.
6.
Четыре года, пять мыслительных циклов ушло на построение системы ценностей, физиологическое созревание. Пары и тройки объединялись в большие группы, обмен способностями и разделение знаний теперь становились ежедневными процессами, за которымт тщательно следили наставники из Школы.
Тогда я заметил, что некоторые могут имитировать помощь. Мне было одиннадцать лет, когда на моих глазах Михаил, подошедший к Милоне для передачи какого-то навыка под наблюдением наставника, дождался, пока тот отвлечется, и немного изменил ритуал, одну едва заметную часть. На лице Милоны возникло непонимание и грусть, вместо блаженной улыбки, которая всегда появляется на наших лицах, когда мы узнаем новое. Михаил едко улыбнулся, кивнул наставнику и исчез в коридорах жилых блоков. Милона, как и я, не могла понять, что же произошло, и стояла, потупившись, пока наваждение не покинуло ее - зазвонил зуммер вечернего приема пищи. Михаил ничего не передал, оставив себе, "отобрав" у Милоны то, что полагалось разделить поровну. Я столкнулся с чем-то неизвестным, что не мог понять, не мог вспомнить. И в то же время, это не было для меня озарением - ведь иногда и мне хотелось оставить себе мою личную способность, и я все чаще с радостью принимал, но помочь другому вспомнить временами становилось сущей мукой. Что-то вновь сломалось внутри, кажется в тот день я услышал звон осколков. Впрочем, фантазии мне было не занимать всегда.
Мориц беспокоил меня все больше - он быстро терял интерес к новому, бросал заниматься тем, что ему с любовью передавали ребята из нашей группы. Сам же он, наоборот, активно делился тем немногим, что вспоминал, поэтому пользовался уважением наставников и регулярно получал награды и лестные отзывы. Но наставники следили за его интеллектуальной наполненностью и обменом знаниями, но не за эмоциями. Предполагалось, что дети в парах и тройках контролируют эмоции и переживания друг друга. Я считал, что контролирую Морица, но на самом деле просто наблюдал, как он с каждым месяцем все больше уходил в себя и впадал в состояние отрешенности. Порой грозовые тучи мыслей Морица гремели вовне необычайными монологами, высказанными, почти выплюнутыми мне в лицо с такой экспрессией и силой, что я готов был заплакать. Один такой монолог я хорошо запомнил:
- Мы так привыкли считать, что через десятки и сотни лет, там, в пресловутом будущем все будет просто замечательно! Человек склонен надевать на себя образ яркого Завтра, который у многих ассоциируется с блестящей фантастической атрибутикой. Все мечтают, и верят, представь, правда верят, что возможен мир без проблем! То есть совсем без проблем, понимаешь?! Но человек живуч и упорен, он приберег и другой сценарий. Пьеса об ужасном будущем тоже детально описана. Видишь, к чему мы готовы? К хорошему и плохому, нас этим не удивишь, слышишь меня?! НЕ УДИВИШЬ! Ты не удивишься, если твой дом снесет ураганом, ты не удивишься, если совершишь великое открытие, ты совсем не удивишься, когда умрут твои мать и отец - ты готовил себя к этому! Мы два миллиарда раз прокручивали в голове самые жуткие и самые сладкие сценарии того, как мы будем жить завтра, послезавтра, через месяц, год, тысячу лет! А знаешь, чем действительно можно удивить людей?! Знаешь?! - он перестал кричать, и, отвернувшись, закончил почти шепотом, обращаясь куда-то в пустоту ночи за стеклом купола. - Завтра, послезавтра, через месяц, год, тысячу лет ничего не изменится, все точно так же... будет.
Я вновь услышал воображаемый хруст и кристальный звон осколков. А Мориц после этого не говорил со мной целую неделю.
7.
Я стал много читать, ведь книги служат катализатором для воспоминаний. С двенадцати лет я стал чаще выбираться наружу и участвовать в геологических изысканиях, помогая взрослым - перемещал платформы, следил, чтобы не было перегрузки, и даже контролировал запасы кислорода - дело очень ответственное, потому что от него зависит жизнь сотрудников исследовательского блока.
На занятиях в группе я отметил, что пары уже не ходят вместе, а в тройках всегда найдется тот, кто по каким-то причинам не посещает занятия. Все эти люди, отстраненные от других, напоминали мне Морица.
Мальчика, которому я впервые отказался помочь, звали Маршалл. Он был младше меня на три года, и очень просил помочь ему вспомнить, как слагать стихи, когда однажды услышал, как я зачитываю свой стих перед аудиторией. Сначала я согласился, но когда ритуальная часть помощи была почти доведена до конца, в мыслях моих возникли строчки из поистине чудесных стихов, которые словно тропические птицы из книг, вспархивали и опускались на веточки ритма. Злость на Маршалла, маленького наглеца, который вот-вот заберет дорогое мне умение, резанула меня поперек груди, и я отнял руки, прервав ритуал. Зависший в прострации Маршалл никак не отреагировал на мою ехидную улыбку, в точности такую, как когда-то я увидел у Михаила. Количество моих воспоминаний росло благодаря книгам, общению со взрослыми, а так же благодаря тому, что я принимал и требовал любые знания, которые мне могли отдать члены группы. На это с готовностью шли те из них, кто держался уединенно от своих троек и пар. Сам я аккуратно выбирал те навыки и знания, которыми готов был делиться с другими и отдавал те, которые мне были менее дороги. До тех пор, пока они не закончились совсем. А после я начал имитировать каждую помощь. А осколки все сыпались и сыпались... Я пытался достичь пика наполненности, проверить, какова моя мера, и что почувствует человек, достигший своего лимита. Я безжалостно экспериментировал.
8.
Мое пятнадцатилетие совпало с началом нового мыслительного цикла и в день рождения случилось три неожиданности. Первая - вернулся Мориц. В переносном смысле, конечно, он никуда и не девался. Но в день моего рождения Мориц снова стал прежним. Он зашел в мою комнату, улыбнулся, что вышло у него не очень красиво, поздравил меня с днем рождения, и, выслушав мое поздравление, ведь мы родились с ним в один день, рассказал анекдот. Мы гоготали как в детстве, пока в комнату не начали заглядывать родители. Потом были подарки, поздравления и вкусный завтрак, за ним снова подарки и поздравления. Мориц смеялся, Мориц говорил со всеми и со мной на простые, бытовые, глупые темы, Мориц больше не фонтанировал пугающими монологами.
Вторая неожиданность случилась сразу после завтрака, когда я отправился помогать отцу с настройкой системы кондиционирования новых помещений. Я вспомнил, что такое Кис, вернее не так - КИС. И я вспомнил, что это вовсе не название детской интеллектуальной игры, не звук, который издавали люди, призывая кошку и отнюдь не английское слово "kiss", означающее акт соприкосновения губами двух разнополых индивидов. КИС значило Коэффициент Интеллектуального Соответствия, и генетический тест на него нам с Морицем и другими пятнадцатилетними предстояло пройти ровно через год. Я вспомнил, что КИС - великое изобретение меритократии, позволяющее выбрать тех, кто в дальнейшем будет управлять нашей колонией, кто возьмет в свои руки все циклы и не даст распространиться новой волне хауса. Нельзя подготовится к генетическому тесту, это выбор настроенной системы - либо по правилам мероткратии ты берешь бразды правления, либо нет.
Пока это знание упокаивалось внутри, меня настигла третья неожиданность, сердце забилось быстрее, во рту появился привкус железа. Я вспомнил то, чего не должен был вспоминать.
"Русская рулетка". Сначало было просто словосочетание. Я не встречал его прежде ни в одной книге, взрослые об этом не говорили, и оно точно не было заложено в Куполе Разития. Оно пришло извне, из более древних структур сознания. Потом в голове моей появился киноэкран, на котором показывали один эпизод - пять человек сидели вокруг стола и предавали друг другу странный предмет (револьвер - само собой вспомнилось название). Каждый из них крутил барабан, вставлял револьвер в рот и нажимал на курок. Револьвер щелкал, а все вокруг кричали: "КИС! КИС! КИС!". Странный человек, мгновенно покрывшийся потом, дрожащими руками передавал револьвер сидящему слева от него, а через несколько секунд тоже кричал "КИС! КИС! КИС!" до очередного пустого щелчка. Пятый человек почему-то совсем взмок, а когда револьвер оказался в его руке, никто уже не кричал "КИС", все молча смотрели прямо ему в лицо. Револьвер сделал с его головой такое, от чего меня вывернуло. Отец подбежал, испугавшись моей бледности и отнес в медицинский блок.
Всю ночь эта сцена не выходила у меня из гловы, а на утро я рассказал все Морицу. Вместо того, чтобы удивиться и замучать меня расспросами, Мориц рассмеялся прям как детстве: "ух-хух-ух-хух" и ничего не сказал. Осколки снова зазвенели в тот день.
9.
Целый год мы занимались тем же, что и всегда - я имитировал помощь, жадно отбирая те мелочи, которые могли мне дать другие подростки из группы. Мориц же в основном делился. Хоть он стал разговорчивее, мы ни разу так и не заговорили о предстоящем нам экзамене на КИС, хотя я был уверен, что все пятнадцатилетние вспомнили об этом. Мориц становился веселее, я же - отягчал себя лишними размышлениями. Совсем не получалось откладывать непонятное на следующий мыслительный цикл – я жаждал знать всё и сейчас!
Однажды мне показалось, что я достиг своего потолка, но очередной навык проектирования защитных куполов, который я почти силой отобрал у моего ровесника, развеял сомнения. Может быть лимит, о котором нам известно из Купола – вымысел?
В тот день был особенно холодно. Мы с Морицем пришли в назначенное время и мерзли, голодные, ожидая, пока вся группа соберется для экзамена. С утра нам не хотелось разговаривать. Пары и тройки, вновь объединившиеся, стекались в экзаменаторскую со всех концов жилых блоков. Все молчали. Нас, шестнадцатилетних, оказалось сорок четыре
Сам экзамен - это просто забор различных жидкостей из организма - крови, спермы, мочи и конечно же, ликвора. После, жидкости отправляются на тест, в них определяют собственно Коэффициент Интеллектуального Соответствия. Тогда я еще задумался - соответствия чему?..
Через час результаты к маленьких голубых конвертах были розданы нам. Для вас, оттуда, ожидающих драмы, слез радости и горя, страданий и разочарований, стоит пояснить, что ничего подобного на наших экзаменах не бывает. Шестнадцатилетние, сохраняя тишину, открыли конверты. Я прошел. А Мориц - нет.
10.
Последний раз я видел его спустя полгода. Он сообщил мне письмом (я тогда работал на удаленной подстанции в трех сотнях километров от нашей 18-й колонии), что пришло его время по графику. В письме так и было написано - "Завтра в 10:00 жду у строения номер пять".
Он сидел около строения номер пять на полу, как и обещал. Увидев меня, не встал, а просто помахал рукой, слабо улыбнувшись. Я сел напротив, насколько позволял коридор. Мы просидели так до половины одинадцатого, не проронив ни слова. Над дверью строения номер пять зажглась ярко-зеленая лампа. Он тяжело привстал - видимо, отсидел ноги. Выпрямился и хромая пошел к двери. Дверь отъехала в сторону, из строения донесся шум, чем-то так похожий на родной каждому гул Купола Развития. Он, будто позабыв что-то, повернулся, кивнул мне и прошептал фразу пятилетней давности: "...ничего не изменится, все точно также...". Дверь мягко закрыла вход за его спиной, а из моей головы на пол сыпались осколки...
***
ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ! Нас шестнадцать лет растили рядом, как братьев - так думали мы. Но на самом деле - что?! Экспериментировали, кто быстрей сломается - и так из каждой пары, черт возьми! Из каждой пары! И Мориц сломался быстрее, а теперь вот ломаюсь я. Но уже поздно - отбор пройден, и я могу ломаться до конца своих дней. НО ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ! Как нет понятие ДРУЖБА при сраной МЕРИТОКРАТИИ, которое нам с Морицем каким-то образом удалось создать. Вернее удалось создать подобие. Выходит, все они - оставшиеся куски от пар, оставшиеся пары от троек - надломаны и продолжают ломаться. Выходит, что шестнадцать лет - это чертова гонка на выживание? Коэффициент интеллектуального соответствия... так ведь Мориц был умнее меня, я уверен в этом. Чем набор моих жидкостей оказался лучше его?! Какой-то фарс в том, что я остался, а он ушел в строение номер пять. Да как назвали-то! СТРОЕНИЕ НОМЕР ПЯТЬ. Как военный объект. А по факту - главный биореактор, от которого мы все зависим, бойня! Так тошно... Сорок четыре человека, из них - восемнадцать - топливо. ТОПЛИВО! Знание о биореакторе и том, что часть из нас уйдет на топливо, мы вспоминаем в десять лет. Вот почему мы не плачем, и не дергаемся, когда открываем голубые конверты.
ДОЛБАННАЯ МЕРИТОКРАТИЯ! ДОЛБАННАЯ ПЛАНЕТА!
Я лежу на полу, расплескивая вокруг содержание моего желудка. Ароматное тепло проникает в ноздри и с каждым вдохом из меня выходит новая порция желтоватой воды. Ведь я дышу Морицем, дышу Мэгги, дышу ребятами, с которыми бок о бок жил шестнадцать лет! Я обманывал их, забирая крупицы знаний, но ничего не отдал взамен – и почему я остался, а они ушли?!
Я сорвал с себя комбинезон, потому что все это НЕВЫНОСИМО!
Говорят, скоро это пройдет... Говорят, у всех так...
«Мы никогда не будем жить в будущем, но самое страшное, что в нем ничего не изменится, а человек будет искать все новые способы использовать других во благо себе» – Мориц пытался сломать меня быстрее, чем разрушался сам. Наверное, он знал все заранее.
Сквозь слезы, я разглядываю надпись на груди моего комбинезона, к которой так привык, что могу повторить и ночью:
Матвей. Mars One Project. Жилая колония №18. Планета Марс.
Меня снова рвет, прямо на комбинезон. Но мне уже похрен. Наверное, Михаил сильно удивится, обнаружив меня в таком положении спустя пару часов, а может и нет, и мы как обычно вместе заступим в смену.
Говорят, раньше вода была прозрачная как стекло.
Марс, 2213 год.