притча
Они сидели в большой полутемной пустой комнате за длинным резным дубовым столом, освещенном колеблющимися бликами и медленно пили густое темно-красное вино, отламывая кусочки белого хлеба.
— Это вино — словно кровь Христа, пролитая за нас, — произнес один из них.
— Или кровь других, пролитая или проливаемая за что-либо, — добавил другой.
— Оно напоминает о страдании и борьбе, о вечной битве на поле Курукшетру, — сказал третий.
— Харе Кришна! — подал голос четвертый.
— Но еще более блажен тот, кто осознал, что Христос и Кришна суть одно, — отозвался пятый.
— И то, что они сейчас с нами, — сказал первый.
— Так же, как и мы с ними, — добавил второй.
Всполохи света выхватывали то одно, то другое лицо, плясали по стене, сбегались и снова разбегались, словно изображали все ту же схватку на поле Куру, на поле Дхармы, с которой началась кали-юга, юга страданий и борьбы.
— Но не в страдании дело, — раздался после недолгого молчания голос одного из них, — существуют множество смертных, страдающих всю жизнь, но не задумывающихся, за что и ради чего…
— Более того, не осознающих даже того, что страдают, — сказал другой.
— Но надо ли, чтобы они осознавали это? — спросил третий, — ведь неосознанное страдание не есть страдание.
— И переосмысленное тоже, — подал голос четвертый.
— Нет, надо! — ответил второй, — смертные не осознают не только страдание, но и многое другое…
— Но смертные не хотят думать! — воскликнул пятый, — они погрязли в суете, низкой чувственности или голом рассудке!..
— Именно поэтому они и смертны, — ответил первый.
— Смертные, осознавшие свою смертность — бессмертны, — произнес пятый.
— Смертные, возвысившиеся над осознанием своей смертности — еще более бес-смертны, — добавил четвертый.
Дверь тем временем слегка качнулась, словно кто-то хотел войти.
— Кажется, кто-то хочет войти?— произнес, обращаясь к никому первый.
— Если хочет, пусть входит, мы готовы приветствовать всех чистых людей…
— Но для нечистых нет входа сюда, они могут войти в другие места…
— Или ждать, пока мы придем к ним…
Но никто не вошел, только огненные блики и тени на стене вздрогнули и метнулись в сторону. Некоторое время все молчали, хотя и были вне времени, медленно потягивая вино, от которого никто не пьянел, и медленно отламывая хлеб, которым никто не насыщался.
— Итак, не в страдании дело, — вновь раздался чей-то голос, — страдание лишь сред-ство, а не цель, которое следует использовать, а затем отбросить.
— Но цель и не в наслаждении. И то, и другое не есть истина, ибо суть противо-положности, — отозвался не то второй, не то третий.
— Стало быть, истина и цель есть блаженство, — сказал четвертый.
— Но это блаженство мы понимаем совсем не как смертные! Блаженство не есть какая-то чувственная прихоть или удовольствие, истинное блаженство сверхчувственно.
— И сверхразумно, — добавил еще кто-то.
— Оно не есть страдание или наслаждение, но может проявляться в них, — сказал пятый, — но истинное блаженство, Ананда, превыше всех форм.
— Истинное блаженство есть Шакти, — произнес пятый.
— Истинное блаженство есть путь к Брахману, — добавил третий.
— Оно исходит из него, как лучи из солнца, и этим созидается мир…
— Но сам Он не исчерпывается блаженством, как и всеми прочими определениями, ибо он — все из ничего и ничто из всего, и постигается непостижимо…
— Он есть то, о чем нельзя ничего сказать, — сказал четвертый, — и то, о котором говорится все.
— Он нигде, но он повсюду, он незрим, но нет ничего более зримого, чем он.
— И если смертные будут искать его, то не умрут совсем.
— Но смертные не ищут его, потому, что разучились думать!
— Но они найдут его, когда научатся думать о думанье, созерцать несозерцаемое и беседовать с неизреченным…
— Они еще более найдут его, если превзойдут само думанье!
— Они найдут его, когда увидят врагов в себе, а друзей в своих врагах!
— Они найдут его, когда друг и враг станет одним!
— Они найдут его в себе, ибо он — в них и в нас!
— Так же, как и мы — в нем!
— Кровь Спасителя в нас! И наша кровь — в Нем! — воскликнуло сразу несколько голосов.
Потом все снова замолчали, созерцая радужные всполохи, которые теперь звучали, переливаясь во всю свою мощь, но не метались по стене, а дружно сходились в одном луче ослепительно белого света.
И этот свет, будучи огнем, все созидает и разрушает, и Кали-юга, подошедшая к концу, разрешится в него, и словно увидев грядущий конец прежнего мира и грядущее Тысячелетнее и вневременное Царствие, они тихо запели хором священную махамантру.
1986, ред.1990, 03