1. «Вставай, страна огромная!»
22 июня 1941 года германские войска, грубо нарушив заключённый пакт о ненападении, начали массированное наступление по всей Западной границе Советского Союза от Чёрного до Балтийского морей. Началась Великая Отечественная война (22. 06.1941 – 09.05.1945 годы), принесшая столько горя нашему и без того многострадальному народу.
С началом войны перед казаками очень остро стал непростой вопрос: против кого направить своё оружие – против немцев – извечных врагов России или против Советской власти, которая ни одно десятилетие уничтожало казачество?
Подавляющая часть казаков, забыв горькие обиды, выступила на защиту Родины, какой бы жестокой мачехой она ни была для них в последние четверть века (казак скорее умрёт, чем с родной земли сойдёт).
Сначала на Дону и на Кубани появляется народное ополчение, затем создаются две добровольческие казачьи дивизии, сведённые после в один корпус.
Немцы в который раз с ужасом вспомнили непонятное, но очень убедительное слово «КАЗАК» (Донцы – не раки: задом не пятятся).
Не с кем, не с кем
А мне ночку ночевать.
Не с кем, не с кем
Моё горе горевать.
Уснул крепко
Молоденький паренёк,
Но его сон
Оказался короток.
Но не сам встал,
Его девка взбудила,
На прощанье
Горьки слёзы пролила:
«Вставай, парень!
Нет, не время нынче спать.
Немец едет,
Немец будет воевать.
Конь погибнет,
Будет конь тебе другой.
Ты погибнешь –
Что же станется со мной?!»
Не с кем, не с кем
А мне ночку ночевать.
Не с кем, не с кем
Моё горе горевать.
(Казачья песня в исполнении Коробейниковой П.Я.)
2. Василий Петрович Коробейников
Коробейников Василий Петрович был человеком здоровым и обладал неимоверной силой. Как говаривала его мать Мария Семёновна: «Весь в Ефима пошёл. Тот тоже не знает, куда ему силу девать». Шестнадцатилетний Василий без труда «ставил на попа» телегу, сваливал быка с ног, но, как всякий человек, знавший свою силу, никогда не торопился её применять во вред другому человеку. Его миролюбие не знало границ, но уж если кто долго напрашивался на неприятности, то и доставалось тому тумаков на полную катушку. Хотя до смертоубийства, разумеется, дело не доходило, но синяки и шишки ёще долго напоминали задире о его необдуманном поступке.
Так же, как и его старший брат Степан Петрович, он семнадцатилетним мальчишкой пришёл в ремонтную бригаду путейцев при ж/д станции Бударино.
Однажды их бригада, делавшая плановый ремонт железнодорожного полотна, обнаружила, что для восстановления участка пути не хватает двух шпал. То ли в спешке их не доразгрузили с дрезины, то ли бригадир просчитался. До прохода следующего поезда времени оставалось уже в обрез. Бригадир уже опустил руки, в голову полезли нехорошие мысли. Остановка локомотива в те года (конец 30-х годов ХХ века) было делом подсудным. Выручил Василий. Не долго раздумывая, он бегом рванулся на склад, находящийся в двух километрах. Как он сумел уговорить кладовщика выдать ему без разнарядки шпалы – никто не знает. Может быть, не обошлось и без применения силы. Но через некоторое время бригада с удивлением встретила запыхавшегося Василия, притащившего их на себе. Ремонт был закончен в срок. Паровоз, весело гудя, промчался мимо уставших путейцев. Всё бы – ничего, но рубаха Василия сильно перепачкалась в креозоте – пропитке для шпал, который невозможно было отстирать. «Ну, теперь мамка заругает» – тоскливо произнёс он.
С получки благодарный бригадир купил герою новую рубаху и в первый раз разрешил выпить вместе с бригадой сто грамм после работы.
Летом 1941 года Василий Петрович ушёл добровольцем на фронт. После окончания краткосрочных курсов командир тяжёлого танка «КВ» – младший лейтенант Коробейников Василий Петрович был направлен «для прохождения службы» в танковую часть 21-ой армии Юго-Западного фронта (в стремя ногой – расстанься с головой).
Своё боевое крещение он получил на берегах Днепра. Его часть прибыла туда в самый разгар Киевской оборонительной операции (7 июля – 26 сентября) и уже к 15 сентябрю, понесшая огромные потери, оказалась в окружении. Положение окружённых было очень тяжёлым. Свой танк Василию пришлось взорвать, закончились боеприпасы и горючее. И штабом фронта, и штабом армии связь с войсками была потеряна, поэтому их выход из окружения проходил неорганизованно. Пробивались соединения и части 21-ой армии отдельными группами численностью от нескольких десятков до нескольких тысяч бойцов. Не имея ни танков, ни артиллерии, они не могли захватить обороняемые противником переправы через реку Сулу. Приходилось небольшими отрядами продвигаться по заболоченным местам, увязая в трясине и глотая протухшую жижу.
В очередной раз, с трудом выбравшись на сухой берег, Василий упал ничком от усталости. Его знобило и подташнивало, сказывалась недавняя контузия. Рядом сидящий паренёк, с удовольствием выливавший из сапог холодную, затхлую воду, весело произнёс: «Кому на роду написано быть убитым, тот в воде не утонет!» Как он оказался прав! Не успев перемотать портянки, боец неожиданно ткнулся лицом в чахлую траву. Шальная разрывная пуля разворотила ему грудь.
Лето 1942 года Василий Петрович встретил уже под Сталинградом в составе 4-ой танковой армии Сталинградского фронта. Где-то рядом воевал его отец Ефим Марютин (65 армия Донского фронта), но ни тот, ни другой так никогда и не узнали об этом.
В конце июля во время тяжёлого боя в районе посёлка Каменка танк Василия подорвался на мине. Его раненого и обожжённого вытащил из горящей машины заряжающий. Механик-водитель и наводчик сгорели заживо.
В начале октября в хутор Краснокоротский пришло последнее письмо от Василия. Он писал: «Почти месяц отлежал в госпитале в Чёрном Яру. Подлатали на славу. Чувствую себя хорошо. Завтра выписывают и сразу же в бой». В этом бою он и погиб. Танк Василия был подбит прямым попаданием кумулятивного снаряда. Он сумел вытащить из люка раненого механика-водителя, но сам упал сражённый очередью. Пуля попала ему прямо в лоб (у казака в бою нет спины). Об этом написал тот самый механик-водитель, которого он спас.
Жёлтый листик похоронки на младшего лейтенанта Коробейникова Василия Петровича, героически погибшего в боях за социалистическую Родину, долго хранился в сундуке его матери.
Ой, да разродимая сторонка,
Не увижу больше тебя я.
Ой, да не увижу,
Голос не услышу
Во саду на зорьке соловья.
Ой, да разродимая мамаша,
Не печалься дюжа обо мне.
Ой, да дорогая,
Не все погибают,
Ой, да погибают на войне.
Ой, да еду, еду чистым полем.
Солнце застилает мне глаза.
Ой, да сам не знаю –
Сердце предвещает,
Ой, да не вернуться мне назад.
Ой, да пролетела пуля быстро.
Стала бездыханна грудь моя.
Слёзы каплют звонка.
Милая сторонка,
Ой, да не увижу тебя я.
(Казачья песня в исполнении Коробейниковой П.Я.)
3. Бомбёжки
Осень 1941 года оказалась на редкость тёплой и ясной. Деревья, слегка подёрнутые жёлтой и багряной краской смотрелись неестественно праздничными. Скошенная вдоль бровки трава пустила новые листки и тянулась к ещё неостывшему от лета солнцу. Яркая синева неба заставляла закрывать глаза.
Но людям было совсем не до любования осенними красотами. Всё их внимание занимало только одно – сводки Совинформбюро. Фронт неумолимо продвигался на восток. К сентябрю немецко-фашистские войска находились в 300-ах километрах от Москвы, добрались до окраин Ленинграда, создали угрозу Харьковскому промышленному району, Донбассу, а в октябре прорвались в Крым и осадили Севастополь. Положение складывалось не из лёгких, и оно усугублялось с каждым днём. Гитлер, не считаясь ни с какими потерями, стремился до ноября-месяца захватить столицу СССР и 7 ноября, в 24-ую годовщину Октябрьской революции, пройтись победным маршем по брусчатке Красной площади, тем самым деморализовав оставшиеся войска своего противника.
Война приближалась и к мирным Донским просторам. С каждым днём становилось всё тревожнее. Трудовое ополчение, в основном одни женщины, готовило оборонительные сооружения на случай прорыва немцев под Москвой. Отрывались противотанковые рвы, устанавливались ежи, делалось всё, что бы хотя бы ненадолго приостановить наступление фашистской орды.
Всё чаще железная дорога и хутор Черкессовский подвергались авианалётам. Со временем бомбоудары стали повторяться с незавидной частотой. В немецком генштабе группы армий «Центр» явно интересовались железнодорожным мостом через реку Бузулук ( 18 км от ж/д станция Бударино), нефтебазой на окраине хутора Черкессовский и авиаполком воздушных перехватчиков, расположенным в первом отделении совхоза имени Вильямса (10 км от ж/д станции Бударино).
Ежедневно немецкий разведывательный самолёт облетал близ лежащий район. И уже на следующий день (а то и вечером того же) фашистские бомбардировщики сбрасывали сотни тонн смертоносного металла на намеченные объекты. Бомбёжки происходили обычно ночью. Непрерывно дрожала земля. Темнота то и дело разрывалась яркими грозовыми вспышками. Зарево пожаров освещало тяжёлые тучи, низко нависающие над израненной степью.
Особо усиленно подвергалась бомбовым ударам железная дорога. Но, не взирая на всё старания гитлеровских ассов, полотно в кратчайшие сроки восстанавливали. Не зависимо от времени суток укреплённые бригады путейцев направлялись на ремонт повреждённых участков полотна. Иногда приходилось работать по нескольку дней подряд. Спали там же, на месте, во временно сооружённых шалашах. Пищу и воду работающим приносили их жёны или ребятишки. Стратегически важная транспортная артерия не могла долго ждать. По ней в одном направлении (к Москве во время её обороны – 30 сентября – 5 декабря 1941 года) день и ночь шли эшелоны с новенькими, одетыми с иголочки войсками, техникой, боеприпасами, с другой стороны – санитарные поезда с ранеными, составы с беженцами и эвакуируемыми заводами.
Однажды на окраине хутора Черкессовский приземлился советский самолёт, подбитый в недавнем воздушном бою. Лётчики поспешно занялись починкой. И хотя повреждения были незначительны, ремонт затянулся. В небе появился немецкий разведчик. Он заметил советскую машину и даже два раз покачал крыльями: мол, ждите «подарка». Пилоты, не теряя времени даром, с помощью женщин и ребятишек из ближайших домов перекатили самолёт на новое место и тщательно замаскировали. Ночь был налёт немецкой авиации. Место, где раньше находилась искалеченная советская машина, подверглось интенсивной бомбардировке.
С неимоверными трудностями и потерями под Ржевом и Вязьмой (Ржевско – Вяземская операция – 8января – 20 апреля 1942 года) весной 1942 года советские войска окончательно отбросили противника от Москвы. Центр войны стал смещаться к югу, к Сталинграду, защита которого имела большое политическое значение. Там начиналась самое тяжёлое и самое кровопролитное сражение всей Великой Отечественной Войны – Сталинградская битва (17 июля 1942 года – 2 февраля 1943 года). И опять потекли военные эшелоны, но уже в обратном направлении. Теперь уже Москва направляла людей и боеприпасы горящему городу на Волге. Массированные бомбардировки хутора Черкессовский и Юго-Восточной железнодорожной ветки продолжились.
Среди немецких воздушных ассов находилось много любителей расстреливать беззащитные поезда с беженцами. Не знаю и не понимаю, что толкает человека на такие преступления? Может безнаказанность, а может это и есть те самые мифические вампиры, вурдалаки и прочая нечисть, затесавшаяся среди людей?! Но на этот раз получилось всё не так, как рассчитывал фашистский лётчик. Только он пристроился в хвост эшелону, щедро поливая паровоз из двух пулемётов, уже прицеливался сбросить бомбу, как словно из-под вагона вынырнул «кукурузник» (самолёт У – 2). Безусловно, советский самолёт, уступал противнику по всем параметрам, но желание русского лётчика наказать немчуру было настолько велико, что после недолгого боя тому пришлось спасаться позорным бегством. Невредимый поезд, поблагодарив пилота громкими криками и троекратным паровозным гудком, проследовал дальше.
Для поддержки Советской армии жители хутора Черкессовский и близ лежащих хуторов собрали добровольное пожертвование. Несли всё: и деньги, и серебряные ложки, и фамильные драгоценности… На собранное были куплены три танка Т – 34. На деньги казака Конюхова приобрели истребитель, на котором, как говорит легенда, летал сам Покрышкин.
В послевоенные годы ещё долго около путей лежали неразорвавшиеся мины, снаряды, гранаты и т.п. До сих пор на дне реки Бузулук лежит немецкий самолёт, сбитый зенитным подразделением, охранявшим мост.
4. Железнодорожная казарма №297
Железнодорожная казарма по причине её близости к железнодорожным путям подвергалась бомбёжкам постоянно. Барак неоднократно горел. Анна Прохоровна вместе с сыновьями Алёшей, Сашей и бабушкой Устиньей, а также кучей соседских ребятишек во время налётов прятались в специально вырытой мужчинами траншее.
Было голодно. Довоенное ограничение на количество домашнего скота в личном хозяйстве действовало и во время войны. По нормативам, спущенным сверху, одна семья, независимо от численности едоков, могла иметь одну корову, четыре овцы, десять курей или гусей. Семья Коробейниковых имела красивую белую корову. И чтобы не убили кормилицу во время ночных бомбёжек, Анна Прохоровна накрывала её специальным чёрным одеялом – маскировала от глаз фрицев. Корова настолько привыкла к такому ритуалу, что ещё долгое время после окончания авианалётов, просила рёвом хозяйку укрыть её на ночь.
Железнодорожного пайка Степана Петровича не хватало. Хлеб был нереальной роскошью. Голод заставлял Анну Прохоровну идти на разные хитрости. В муку, которую она очень редко (не было денег) покупала в хуторе Черкессовском, подмешивала разные добавки: толчёную лебеду, свёклу, картофельные очистки, макуху (жмых из-под семян подсолнечника после отжима масла). Самой тяжёлой добавкой были толчёные жёлуди. Пышки с ними лежали в желудке, будто камни, но зато долго не хотелось есть.
Лебеда превратилась из сорняка в лакомство. Её клали почти во все приготовляемые блюда. Возле колодца железнодорожной казармы росли три куста этого «деликатесного» растения. Каждый, кто набирал воду, считал своим долгом выливать на неё пару вёдер. Лебеда росла крупная, большелистая. Листья регулярно обрывали. Их толкли с солью, заливали кислым молоком и, взболтав, ели. Блюдо по тем временам, по словам моего отца, было просто изумительное.
Весной 1942 года недалеко от железнодорожной «казармы» попал под бомбёжку санитарный эшелон. Картина была ужасающая: искорёженные рельсы, груды вздыбленных шпал, глубокие дымящиеся воронки, куски мяса и оторванные части человеческих тел. Из пылающих вагонов, свалившихся под откос, выползали горящие раненые. Кто не мог самостоятельно выползти, сгорали заживо. В воздухе стояли непрекращающиеся крики и стоны, пахло горелым мясом.
Анна Прохоровна и Степан Петрович вместе с соседями первыми пришли на их зовы: вытаскивали раненых из-под обломков и до приезда бригады санитаров, как могли, оказывали медицинскую помощь. Две трети эшелона погибло. Оставшихся в живых отвезли на воловьих упряжках на фельдшерский пункт в хутор Черкессовский. Погибших через два дня похоронили тут же в лесопосадке в трёх больших братских могилах. После войны на месте трагедии были установлены обелиски. За ними ухаживали проживающие в железнодорожной «казарме» женщины.
В 1943 году (11 апреля) в семье Коробейниковых появился ещё один сын – Витя.
5. Диверсант
Летом 1942 года Степан Петрович косил траву на «зеленя» около железнодорожного полотна. Как и всем железнодорожникам, для косьбы ему полагался надел, находящийся между лесопосадкой и рельсами. Анна Прохоровна сразу сгребала скошенное и укладывала на телегу. Торопились. Степану Петровичу нужно было заступать в ночь на дежурство, а времени оставалось не так уж много.
Неожиданно с мимо проходящего поезда спрыгнул молодой человек, одетый в чистое гражданское платье. На его ногах красовались новенькие хромовые сапоги. Но спрыгнул молодой человек не совсем удачно: подвернул ногу и поэтому сидел на насыпи, раскачиваясь из стороны в сторону и стеная от боли. Когда Степан Петрович подошёл к нему ближе, что бы узнать: «Что же всё-таки произошло?», тот внезапно стал канючить:
– Дяденька, помогите, пожалуйста! Я вот ногу подвернул.
– А зачем с поезда прыгал?
– Да к тётке в Пышки на побывку после ранения ехал, заснул да и проспал станцию.
– А кто ж у тебя тётка будет?
– Да тётка Зинаида Подъячная! – как-то нарочито весело ответил спрыгнувший.
Никакой Подъячной в Пышках не проживало. Это Степан Петрович знал точно. Хуторок-то был совсем небольшой.
– Что-то я там никаких Подьячных не знаю.
– Да она недавно из Ярыжек переехала.
«Если бы кто-нибудь и переехал, то нас бы непременно поставили в известность!» – подумал Степан Петрович, а вслух добавил:
– Может быть, может быть, но что-то ты не очень-то на служивого похож?
– Дяденька, отпустите! Я Вам сапоги хромовые отдам! Ваши-то совсем развалились! – неожиданно затараторил парень плаксивым голосом.
Конечно, хромовые сапоги ценились тогда очень высоко, и каждый уважающий себя казак не мог не мечтать о них, но такое положение дела не могло не насторожить. Тем более что мог делать здесь, вдали от поселения, чужой человек?
– Ну, ладно, будя лясы точить. Поднимайся!
Заставив чужака встать, он приставил косу к горлу «попрыгунчика» и, держа её за рукоять сзади, повёл его в хутор Черкессовский.
– Нюра! – крикнул Степан Петрович жене, – Ты поглядывай по сторонам-то.
– А, чё?
– Да не чё! Если кого увидишь – сразу кричи! Поняла?
– Поняла! – испуганно ответила Анна Прохоровна и, сидя на возу с травой, всю дорогу тревожно оглядывалась по сторонам.
Спрыгнувший ещё несколько раз пытался завести разговор, но железнодорожник на все предложения отвечал одно и тоже:
– В комендатуре разберутся. Если – невиновный, отпустят. Отпустят непременно.
Степан Петрович благополучно сдал неизвестного в комендатуру и, получив благодарность от «особиста», поспешил на работу, а его жена – назад в железнодорожную «казарму» доить корову и кормить голодных детишек и поросят.
Лишь спустя много месяцев они узнали, что спрыгнувший с поезда человек оказался немецким шпионом. «Раскрутив» его контрразведка вышла на диверсионную группу, целью которой было уничтожение железнодорожного моста через реку Бузулук.
За проявленное мужество Степан Петрович был награждён медалью «За отвагу».
6. Отец
22 января 1939года на базу было морозно. Северный ветер гнал и гнал через насыпь снежную порошу. Ещё с утра «чижёлой» Нюре – Анне Прохоровне – внезапно занемогло. Бабушка Устинья Сергеевна, вырастившая ни одного ребёнка, сразу определила причину «немочи». Она тихонько сказала пришедшему с ночного дежурства внуку: «Стёпа, запрягай лошадь. Уже пора». Ехать было недалеко, в хутор Звездку. Там жила опытная повитуха. Сборы были недолгими, роды тоже. Уже к вечеру вся семья была в сборе: Анна, Степан и новорождённый Алеша – мой отец.
Алёша рос бойким и общительным малышом. Уже к полутора годам он перезнакомился со всеми обитателями железнодорожной казармы, в четыре – самостоятельно гонял овец на пастбище, в пять – тайком от матери и прабабушки пытался подоить соседскую корову, чтобы напоить младшего брата Сашу молоком. Та, не поняв его истинных намерений, лягнула ведро копытом. И оно, кувыркаясь вместе с ребёнком, отлетело в дальний угол катуха, жалобно звеня при каждом ударе. Слава богу, на этот раз всё закончилось благополучно.
Осенью 1946 года Алёша пошёл в первый класс Бударинской средней школы, расположенной в хуторе Черкессовском. Дорога от железнодорожной казармы до неё казалась школьнику невероятно длинной (около 5 км), но выбирать не приходилось. Поэтому и в дождь, и в мороз, и в снегопад он, собрав книжки в свой тяжёлый самодельный ранец, ещё затемно отправлялся в долгий поход за знаниями. Единственным удобством этого путешествия являлась дорога, которая проходила по железнодорожному полотну, а оно никогда не раскисало от осенних дождей и всегда было расчищено от снега в зимнюю пору.
О нелёгких послевоенных годах мой отец всегда вспоминал с неохотой. Голодными ребятишками они собирали на краю железнодорожного пути просыпанные из вагонов фасоль, горох, пшеницу, соль-лизунец (соль, напиленную брикетами или наломанную кусками). Найти соль было большим счастьем. Она в те годы являлась большим дефицитом. На неё обменивался даже хлеб! Но железная дорога не только кормила, на рельсах детей поджидали и другие сюрпризы, порой – не очень-то приятные.
Весной 1948 года Алексей возвращался из школы. Горячие солнечные лучи приятно щекотали теплотой уставшую от морозов кожу. Снег по краям железнодорожной насыпи съёжился и посерел. На полянках уже появились первые проталинки. Где-то под толстым слоем наста звенел оживший ручеёк. Настроение было приподнятым. Завтра – воскресение, а, значит, можно будет и позаревать (подольше поспать). Округлая чаша металла, вытаявшая одним боком из-под снега, сразу привлекла внимание школьника. Ей оказалась противотанковая мина. Он аккуратно вытащил из неё запал и попытался его раскрутить. Тот, видимо, приржавел и никак не хотел подчиняться. Тогда Алексей положил его на рельсу и стал потихоньку обстукивать по окружности железной рейкой. Раздался взрыв. Ударная волна оказалась настолько мощной, что ученик вместе с портфелем отлетел метров на сорок. Осколками сильно посекло лицо, грудь и левую ногу. Открылось обильное кровотечение.
Мальчик с трудом добрался до железнодорожной казармы. Анна Прохоровна, увидев окровавленного сына, обомлела, а потом в голос запричитала.
– Ой, Лёшенька! Ой, миленький! Что случилось? Кто же это тебя так? – кинулась к нему мать.
– Ну, сволочь, погоди! – прохрипел озверевший Степан Петрович, – Всё равно я тебя достану! – и начал быстро надевать сапоги. Он подумал, что Алексея избил недавно мимо проехавший на лошади объездчик.
– Не надо, тятя. Это я сам… взорвался, – еле пролепетал сын.
Анна Прохоровна медленно раздела изувеченного ребёнка, нежно обмыла тёплой водой раны и уложила в постель. К шести часам вечера больному стало хуже. Он побледнел и вконец ослаб. Поднялась высокая температура.
– В больницу! – твёрдо сказал Степан Петрович, – Нюра, собирай вещи! Я позвоню в Поворино, спрошу разрешения на остановку поезда. Отец долго крутил ручку телефона, но на том конце провода упорно не хотели снимать трубку.
– Ну, что ж, была – не была! Семь бед – один ответ! – решил Степан Петрович.
Он поджёг разложенные на рельсах специальные петарды и красным сигналом фонаря приказал остановиться товарному составу. Вместе с сыном они сели на «тормоз» (открытая переходная платформа сзади вагона, на которой находился кондуктор, производивший торможение состава вручную). Больного положили на одеяло, расстеленное прямо на полу. Уже в восемь часов вечера Алексей лежал на операционном столе в больнице города Навоаннинска (20 км от ж/д станции Бударино). Из тела извлекли около 75 осколков металла и шлака. Через две недели незадачливый ученик, весело посвистывая, шагал привычной дорогой в школу. Слава богу, и на этот раз всё закончилось благополучно.
Осенью 1953 года Степана Петровича вызвали в школу. Дело предстояло непростое. Алексей перестал посещать уроки. Случилась ссора с учителем немецкого языка – поволжским немцем. Ученик, родной дядя которого погиб на фронте, наотрез отказался изучать «фашистский» язык и попытался выйти из класса. Учитель не сдержался и ударил его. Вмиг осатаневший подросток оттолкнул педагога и выбежал в дверь, крикнув напоследок, что не вернётся никогда в школу, где правят фашисты. В школу Алексей так и не вернулся. С 15 января 1954 года одним железнодорожным рабочим на ж/д станции Бударино стало больше.
В августе 1958 года Коробейникова Алексея Степановича призвали в армию. Пограничные войска. Инструктор служебных собак. 12-ая погранзастава. Хичиурский отряд. Граница между Турцией и Аджарской АССР. 120 км от столицы Аджарии Батуми. 3800 метров над уровнем моря.
Высокогорная погранзастава ничем особо не отличалась от тысяч других застав, щедро рассыпанных вдоль рубежей могучего Советского Союза. Казарма, кухня, баня, красный уголок. Питомник на двенадцать собак. Тридцать голов крупного рогатого скота. И бойцам, и собакам одинаково положена ежедневная порция мяса. С той только разницей, что животному полагалось четыреста грамм, а солдату – всего лишь двести.
С ноября по май на погранзаставу обрушивались обильные снегопады. Настолько обильные, что она на долгие пять месяцев превращалась в маленький островок, затерянный в просторах белого безмолвия. Но тишина была обманчива. В этом отгороженном стихией мирке жизнь шла согласно установленному порядку: караулы, секреты, наблюдения. И хотя вести наблюдения, по большому счёту, было не к чему. Турецкие пограничники с наступлением холодов бросали свои неустроенные казармы и уходили на тёплые квартиры в близ лежащие селения, иногда расположенные в тридцати-сорока километрах от границы. Советские пограничники такого себе позволить не могли.
Чистка снега считалась сущим наказанием. И так как на заставе отсутствовала «губа» (гауптвахта – помещение для арестованных военнослужащих), то вместо отсидки в нём вменялось воспитание трудом – уборкой территории «от сих и до обеда». Иногда случалось снега так много, что кормить скотину приходилось, лишь разобрав часть крыши. В этот лаз ей и подавали сено и талую воду.
На втором году службы Алексей совершил «побег» за границу. А произошло это так. Он и его напарник, сдав наблюдательный пункт, направились в казарму. Там их уже ждала горячая пища и отдых. От долгого лежания на снегу одежда слегка подмокла и теперь покрылась корочкой льда. Стояла морозная ночь. Лыжи весело поскрипывали, с каждым взмахом приближая пограничников к теплу. Снежинки в полнейшей тишине торжественно падали откуда-то из темноты. Их было так много, они летели так густо, что уже с расстояния двух метров едва проглядывалась спина, шедшего впереди, напарника.
– Как бы нам сегодня не заблудиться? – мелькнуло в голове Алексея.
– Ничего не заблудимся! – словно читая мысли, произнёс впереди идущий. – Мы здесь уже тысячу раз проходили.
Но и на старуху бывает проруха.
Закончилось контрольное время, в течение которого смена должна была вернуться. А – казармы всё нет. Ориентиры потеряны. Вдруг вдали сверкнули огоньки. Наконец-то! Но через пятнадцать минут пограничники оказались на окраине какого-то села. Что за селение? Вроде бы в ближайшем окружении к погранзаставе никаких аулов не существовало и в помине.
И тут-то Алексей понял: это – турецкая деревня, которую он неоднократно наблюдал в бинокль. Залаяли собаки. Пограничники, развернувшись на 180 градусов, пустились наутёк. Через пятнадцать минут наряд дал две подряд осветительные ракеты. С заставы уже выслали на их поиски «тревожную» группу. Вскоре нашлась и «розетка» – скрытое место для подключения переносного телефона. Оттуда они сообщили, что заблудились, но сейчас у них всё в порядке – идут на базу.
Вот так мой отец первый и единственный раз побывал за границей.
Слава богу, и на этот раз всё закончилось благополучно.
Не смотря на мелкие неурядицы: типа перехода животных через контрольную полосу, нападение медведя на корову и т.п., служба шла своим чередом. Турецкие и советские пограничники уже издали узнавали друг друга.
– О-о-о, здравствуй, дорогой! – коверкая русские слова, кричали потомки янычар с одной стороны.
– Салам алейкум! – отвечали с другой.
– Покурим? Тютюн – хороший табак! – и с турецкой стороны, безнаказанно пересекая разделительную линию, летела пачка сигарет «Аскар».
– Ну, что ж покурим! – и в ответ, легко покидая Родину, уносилась белосиняя пачка «Беломора».
– Как там у вас дела в Москве? – для приличия спрашивали турки.
– Слава богу! А у вас – в Анкаре? – в свою очередь вежливо интересовались советские бойцы.
– Слава аллаху! Всё хорошо.
Покурив, пограничные наряды расходились каждый в свою сторону, предварительно перебросив за разграничительную черту окурки.
Время торопилось, не поспешая. Алексей уже два раза провожал советских разведчиков за кордон, один раз встречал. Никаких из ряда вон происшествий не происходило. Граница была надёжно закрыта на «железный замок». Но ранним летним утром 1960 года на контрольной полосе шестнадцатой погранзаставы наряд обнаружил неестественные кабаньи следы. Турецкий разведчик проник на территорию Советского Союза. Это был «старый знакомый». О нём знали всё. Его ждали. За ним охотились уже лет двадцать. Время и место его перехода было сообщено заранее, но он, как всегда, сумел пройти незамеченным. Какой важной птицей являлся турок – не знали, но то, что за ним специально прислали из Москвы полковника с приказом «Взять только живым!», говорило само за себя. Началась многодневная погоня. Для поисков на такой обширной территории начальство задействовало специально созданные группы, выделенные из личного состава других застав, в том числе и двенадцатой. В этой облаве принимал участие и Алексей. Турецкого разведчика нагнали лишь на третьи сутки. И даже зажатый в клещи, он умело избегал прямого столкновения и мастерски отстреливался. А стрелком турок оказался знатным: стрелял, не поворачиваясь, через плечо на шорох, и точно попадал в цель. «Стой! Стрелять буду!». Выстрел, и пограничник падает, точно мишень в тире. Были уже убиты два и ранены пять бойцов. И вот, когда беглец приостановился и жадно пил воду из ручейка, сзади из кустов раздался слабенький голосок солдата-первогодка: «Дяденька, сдавайтесь!» Турецкий разведчик опешил. Он ожидал всего, но только не этого. Замешательство стоило ему свободы.
На следующий день пленник попросил показать ему солдата, который прервал его двадцатилетний стаж. Увидев долговязого щуплого паренька, турок усмехнулся (мол, в каждом человеке живёт частичка аллаха) и подарил ему часы с собственной руки. Часы оказались золотые.
За хорошую службу в рядах Вооружённых Сил Советского Союза Коробейников Алексей Степанович был награждён значками «Отличник Советской Армии» и «Отличник охраны государственной границы» и десятью похвальными грамотами. За спортивные достижения среди военнослужащих ему были присвоены I разряд по лыжам, II разряд по стрельбе, III разряд по бегу, а также он был поощрён отпуском продолжительностью десять суток, в котором так и не пришлось побывать, фотоаппаратом «Смена – 2» и спортивным лыжным костюмом.
Отслужив три с половиной года (полгода не приходила новая смена), Алексей вернулся на родину, но в хуторе Черкессовском работы для него не нашлось. И он решает попытать счастья на стороне, в далёком Волгограде, возрождающимся, как птица Феникс из руин и пепла. Огни большого города всегда манили молодого человека своим неповторимым очарованием, обещая безоблачное будущее. Вот так с красивой мечтой и полупустым чемоданом в руке Алексей оказался в городе на Волге.
Устроившись жить на первое время у родных (семейство Медведевых), он начал искать работу. Проехав всё от новостроек (строительство алюминиевого завода) до Заканалья, парень лишь напрасно потерял время. Нигде на работу не брали – шло большое сокращение штатов. Возвращаться домой на шею родителей было стыдно. И вот уже отчаявшись, Алексей встретил своего земляка, от которого и узнал, что на ж/д станцию Разгуляевка (пригород Волгограда) требуются стрелочники. Учеником стрелочника он проработал сосем недолго. Толкового безотказного паренька заметил начальник станции, предложил перейти помощником составителя поездов, а затем и составителем поездов. В этом качестве он проработал на ж/д станции Разгуляевка пятнадцать лет. Будто повторяя судьбу своих родителей, в марте 1962 года Алексей на «стрелке» (ручной механизм для перевода железнодорожного пути с одного направления на другое) познакомился со стройной девушкой-красавицой Полиной – моей матерью (Пелагея Яковлевна Авдеева, 03.08.1941 года рождения, уроженка хутора Секачи Михайловского района Волгоградской области). Любовь была настолько головокружительной, что уже четвёртого апреля 1962 они сыграли скромную свадьбу, сказать вернее провели небольшую «вечеринку», собрав друзей и родных. Пусть не было ни золотых колец, ни дорогих подарков, ни торжественных клятв… Главное всё-таки было – в этой молодой семье поселилась любовь, которая жива и по сей день.
Молодожёнам отвели небольшую комнатку прямо в здании ж/д станции Разгуляевка, где 23 января 1963 года благополучно родился сын Вячеслав – «Большой Брат», то бишь я (жена Наталья Николаевна Кузнецова, 06.02.1963 года рождения, уроженка города Белорецка Башкирской АССР; сын Алексей, 14.04.1987 года рождения).
Летом 1965 года произошёл курьёзный случай. Я его, конечно, не помню по моей тогдашней малости. Но дело было так. Отец вывел меня на прогулку. Рядом играл соседский малыш Сергей, который был на год старше. Он попытался отобрать у меня слоника – мою любимою игрушку. Но я его оттолкнул. Тот упал. Его отец Борзых находился в изрядном подпитии (к нему приехали родные братья). Так вот Борзых решил подбодрить своего сына:
– Серёга, давай, не отступай!
– Ты зачем пацанов стравливаешь? – вступился Алексей Степанович.
– Отвяжись! – грубо отмахнулся Серёгин отец, уверенный в победе сына.
Но я опять оттолкнул Сергея. Тот упал и заплакал.
– Я же тебя по-человечески просил… – начал Алексей Степанович, но к нему с кулаками подлетел Борзых.
Услышав шум потасовки, на помощь выбежали два брата. У одного из них в руках оказалась отвёртка. Положение моего отца складывалось не в его пользу. И вдруг он, не задумываясь, автоматически провёл молниеносную атаку против нападающего с отвёрткой. Сказались отработанные в пограничных войсках навыки рукопашного боя. Тот упал и начинал задыхаться. Алексей Степанович испугался: приём был из каталога запрещённых приёмов, и он давал подписку о его неприменении при демобилизации. Поэтому остальных двоих отец уложил просто «по рабоче-крестьянски» (и один в поле воин, коль по-казачьи скроен). Кто-то вызвал милицию. Она приехали уже к концу драки. Противники были повержены. У Алексея Степановича из рассечённой брови текла кровь, и он по этому поводу сильно матерился. Забрали всех. Братьям Борзых дали по пятнадцать суток за хулиганство, отцу семь – за «применение ненормативной лексики».
Лето, как известно, – время горячее. Отпуска. Возрастает нагрузка в два раза на железную дорогу. Поэтому «отсидка» Алексея Степановича была чисто символическая. Когда наступала его рабочая смена, по просьбе начальника станции отца отпускали на работу, а после – он возвращался обратно в камеру.
Слава богу, и на этот раз всё закончилось благополучно.
В сентябре 1965 года Алексей Степанович начал строительство собственного дома. У железной дороги он закупил старые, «отработанные» свой срок шпалы по восемьдесят копеек за штуку. На дом пошло около ста штук. Весёлый, неунывающий нрав и готовность всякий раз прийти на помощь в трудную минуту всегда отличали Алексея Степановича. Поэтому как-то сразу выстроились хорошие отношения с соседями. За три года, проведённых в Разгуляевке, у него появилось много друзей, которые, конечно, тоже не преминули принять участие в этом строительстве. Ни раз приезжал «курировать» стройку сам Степан Петрович. Не обходилось без критики. А младший брат Александр Степанович даже переехал жить к отцу, что бы в свободное от работы время заниматься домом. Дело спорилось, строительство продвигалось, и уже в августе 1967 году семья Коробейникова Алексея перебралась в новый, добротно сработанный дом по улице Комсомольской.
Через год (18 июля 1968 года) там родилась дочь Алла – моя сестра (муж Эдуард Халилович Абдукамалов, 03.12.1962 года рождения, уроженец города Волжского, Волгоградской области; сын Василий, 03.06.1989 года рождения).
Как сейчас помню этот день. Он был ярким и солнечным. На душе тоже было светло и радостно. Блики на домах и деревьях прыгали разноцветными искорками. Мы с отцом на такси (в то время такси было роскошью), с большим букетом цветов подъехали к больнице в р/п Городище. Мама стояла на крыльце и улыбалась. Мне всё хотелось посмотреть, какая она сестра? Но ребёнок спал, и поэтому смотрины откладывались на попозже. Сестрёнку положили в детскую кроватку на веранде. Вся веранда была просто залита светом. Стали приходить соседи, чтобы поглядеть на родившееся чудо. Сплёвывая через левое плечо, они тихонько говорили: «Красавица! Какая красавица будет!» Я же, взирая на эту маленькую красную, ещё не до конца сформировавшуюся человеческую плоть, называемую моей сестрой, ничего красивого в ней не находил и, недоумённо всматриваясь в глаза взрослых, думал: «Непонятно, почему они врут? Что тут красивого?» К своему великому счастью я в то время действительно ничего не понимал в женской красоте.
Осенней ночью 1970 года Алексей Степанович, проезжая на маневровом тепловозе, услышал необычный стук (казак и во сне шашку щупает).
– Андрей, езжайте дальше! – сказал он сцепщику вагонов.
– Я посмотрю, что там щёлкает! – и спрыгнул с локомотива.
Оказалось, что рельса, по которой они проехали, на «крестовине» (переход с одного пути на другой) лопнула напополам. Это в 99 случаев из 100 могло привести к сходу поезда. Необходимо было немедленно сообщить о дефекте на станцию. Он быстро добежал до будки стрелочника и оттуда позвонил дежурному по станции. Тот направил приближающийся состав по другому пути.
Строки приказа оказались по-солдатски сухими и короткими: «Благодаря правильным и чётким действиям: своевременному сообщению о поломке составителем поездов и принятому решению дежурного по станции было предотвращено крушение поезда». За сей доблестный поступок Алексея Степановича премировали денежной суммой в размере 240 рублей.
Слава богу, и на этот раз всё закончилось благополучно.
Отец всегда имел обострённое чувство справедливости и никогда не боялся высказывать своё мнение начальству, за что, конечно, попадал частенько в опалу. Не выдержав очередного незаслуженного прессинга со стороны начальника железнодорожной станции Лемякина, он решил перейти на работу на Волгоградский трубный завод составителем поездов.
– Не умеешь ты, Алексей, жить. Всё горбатишься, горбатишься, а толку – пшик! Всё правду ищешь! – сказал ему напоследок Лемякин.
– Живу – как могу! По-другому не умею! – пожал плечами Алексей Степанович, собирая свои вещи.
Через три года начальника ж/д станции Разгуляевка Лемякина арестовали и осудили на 10 лет за растрату казённых денег. Скончался «умеющий жить» на тюремных нарах от инфаркта.
На Волгоградском трубном заводе Алексей Степанович проработал восемнадцать лет, до самой пенсии (1994 год). За свой труд на предприятии он имел 15 почётных грамот, неоднократно поощрялся денежными премиями, его портрет висел на доске почёта, был четырежды «Ударником коммунистического труда», награждён медалью «Ветеран Труда» и мизерной пенсией (ельцинский потолок).
В настоящее время Алексей Степанович занимается выращиванием овощей у себя на приусадебном участке. Особенно удаются ему помидоры. Их на огороде до десятка сортов. Тут – и «Бычье сердце», и «Розовый великан», и «Чёрный принц», и… Одни отец выращивает для души, другие – на продажу. Кстати, с этого он имеет небольшой, но довольно стабильный доход. «Вторая пенсия» – как говорит Алексей Степанович.
Какими бы ни были тяжёлыми времена, отец никогда не терял присутствия духа. Его гостеприимный дом, как и раньше, всегда полон гостей. И все эти годы бок о бок с ним идёт самая замечательная женщина на свете – моя мама.
7. Крёстный
Август 1940-ого года выдался на редкость дождливым, но тёплым. С утра, еле пробиваясь через плотный вязкий туман, нехотя поднималось солнце. Часам к девяти, обессилив, туман падал в траву сверкающими бусинами росы. Становилось душно и жарко. Но уже после обеда на чистом, без единого облачка небе появлялись ни кем непрошенные тучи, и уже к вечеру под непрестанную громовую канонаду сверху летело бесконечное множество тугих тяжёлых капель.
13 августа под оглушающий рёв тёплого летнего ливня семья Степана Петровича увеличилась ещё на одного человека – родился второй сын Саша.
Рос Саша спокойным уравновешенным ребёнком, в драки никогда не ввязывался. И если дело и доходило до выяснения отношений, то всё заканчивалось без крика и без шума. Был у него талант путём мирных переговоров ставить своего противника на место. Этот дар, наверное, достался ему от отца. Степан Петрович драться тоже не любил и всегда старался конфликты разрешать полюбовно. У Александра Степановича, дожившего до преклонных лет, так ни с кем дело до настоящего мордобоя и не дошло. Таких людей в наш век называли бы непревзойденными мастерами компромисса.
В 1948 году Саша пошёл в первый класс Бударинской средней школы. Учился он посредственно, но стабильно. Голодное послевоенное время диктовало свои правила. Начиная с апреля месяца, вылезали из нор хомяки, хорьки, суслики. Их было невообразимое множество. Они наносили непоправимый урон зерновым культурам. Тогда в борьбе с мелкими грызунами ядохимикаты ещё не применялись. Поэтому их ловля и уничтожение приветствовалось государством. Шкурки вредителей за денежное вознаграждение (хотя и незначительное) принимались в заготконторе хутора Черкессовский. Чтобы хоть как-то подзаработать, всю весну и лето Саша вместе с братом Алексеем пропадали в степи, занимаясь вылавливанием пожирателей зерна. Денежные выплаты были небольшим подспорьем для большой семьи.
После четвёртого класса Александр в течение трёх сезонов работал на Сортучастке (участок по оклиматизации и выведению новых сортов растений), пропалывал кукурузу, подсолнух, с экспериментальных полей с пшеницей выбирал сорняки. Приходилось выполнять и другое множество работ: подготавливать ток к приёму зерна, отвозить его на волах от комбайна и т.д.
Окончив 10 классов (1958 год), Александр решил ехать учиться в город Волгоград, но, как он ни торопился, к началу сдачи экзаменов опоздал. Набор уже прошёл. Молодой человек, чтобы лишний раз не расстраивать своих родителей, возвращаться домой не стал. После недолгих поисков определился разнорабочим на стройку. В те времена в Бекетовке (район города Волгограда) развернулось большое строительство домов для работников недавно возведённого химического комбината. Работа давала прописку и жилплощадь, правда только в общежитии. Но это обстоятельство нисколько не огорчало молодого человека. Ведь впереди была вся жизнь.
В декабре 1960 года Александр призвался в армию. Служить пришлось в маленьком таёжном селении недалеко от ж/д станции Заозёрная (Красноярский край). Войска, что ни на есть, самые боевые – стройбат. Как говорилось в одном анекдоте: «…а это - не солдаты, это – сущие звери, им вообще оружия не дают, их и так все боятся!» Там строился какой-то важный секретный объект, настолько секретный, что, наверное, никто в целом мире о нём ничего не знал, даже сами строители. Вот так в качестве бетонщика все три года рядовой Коробейников А.С. повышал боеспособность Советского Союза. Его отделение в упорном соревновании завоевало звание отделения коммунистического труда. Сам Александр являлся председателем Ленинской комнаты военного городка. Вместе с сослуживцами он выпускал боевые листки, рассказывающие о трудовых буднях затерянной в тайге войсковой части.
В ноябре 1963 года, честно отработав свой «долг» перед Родиной, Александр вернулся в хутор Черкессовский. Но, побродив по тихим Бударинским улочкам, он понял, что счастливые годы детства уже не вернутся, и надо как-то обустраиваться в этой несущейся во весь опор жизни. Оставаться в хуторе не имело смысла, и, сев на поезд «Борисоглебск – Волгоград», Александр во второй раз уехал покорять сияющий неоном город на Волге – город больших надежд и светлых ожиданий.
В Волгограде он устроился аппаратчиком холодильных установок на химическом комбинате, получил общежитие. В начале осени 1965 года у проходной его поджидал брат Алексей, явно чем-то озабоченный.
– Что случилось? – глядя на задумчивого брата, спросил Александр.
– Да ничего особенного ещё не случилось. Собрался, Саня, я строить собственный дом. Вот приехал помощи просить! – ответил Алексей.
– Я деньгами, Леонид (так он всегда величал своего брата), тебе помочь никак не могу. Их у меня попросту нет. А вот живой силой – это всегда, пожалуйста! Только одна беда – проживаю далековато!
На том и порешили: Александр рассчитался с химического комбината и переехал жить в семью Алексея, в маленькую комнатку на ж/д вокзале Разгуляевка. Он поступил на Волгоградский чугунолитейный завод учеником токаря. Через три месяца Александр уже работал самостоятельно. Новое место работы находилось недалеко от будущего дома, поэтому в свободное время он бежал на стройку. Братская бескорыстная дружба и совместные усилия дали хорошие результаты. Через два года на бывшем пустыре по улице Комсомольской красовался добротный деревянный дом.
Помню то время, когда крёстный жил у нас на «вокзале». Любящий подшутить над доверчивым малышом, то есть надо мной, он оригинальным способом заставлял меня есть ненравившийся суп. Утверждая с самым серьёзным видом, что внизу под слоем наваристого бульона находится кисель, крёстный без особых усилий выливал калорийное содержимое в мой рот. Киселя на дне тарелки, разумеется, я не находил. И потом мы с ним долго искали под столом пропавшее лакомство.
Или, зная нелюбовь детей к горькому красному перцу, он спокойно макал стручком в нашу чашку с борщом и, видя мой протест, приговаривал: «Я ведь только со своей стороны перчу, с твоей не трогаю!» Естественно, перчёным становился весь борщ. Но крёстный опять выходил сухим из воды: «Это ты сам виноват! Не надо было так сильно бултыхать ложкой!» И мне с чувством глубокой вины приходилось доедать уже заражённое горечью кушанье.
Собираясь на очередную гулянку (танцы, кино) Александр одевался всегда по последнему писку моды: чёрный костюм (пиджак – плечи «во», брюки – дудочка), тонкий яркий галстук и, не смотря на зиму осеннее пальто, полуботинки и шляпа, позаимствованная у брата. «Стиляга, он и есть стиляга (течение в молодёжной среде)!» – говаривали соседи. Спустя двадцать лет, когда мода, сделав очередной виток, снова нырнула в шестидесятые, уже я, надевая зауженные брюки и галстуки, доставшиеся мне по наследству от крёстного, становился самым «клёвым парнем на деревне».
В 1966 году Александр приехал в хутор Черкессовский на свадьбу к брату Виктору. Подружка невесты Света (Светлана Павловна Филимонова, 16.04.1947 года рождения, уроженка хутора Цветочного Старополтавского района Волгоградской области) – красивая, чуть медлительная блондинка – глубоко ранила душу «Волгоградского стиляги», заставила как-то по особому застучать его сердце, разгоняя по жилам что-то непонятное, но такое горячее и радостное. Но, не смотря на зародившуюся симпатию, Александр так и не решился с ней познакомиться. Уже после свадьбы он подробно расспросил о Светлане жену Виктора Лиду. Узнал, что она учится в сельскохозяйственном техникуме, живёт в городе Новоаннинске…
Уехав в Волгоград, Александр так и не нашёл себе покоя. Всё никак не шла из головы её спокойная плавная походка, её неторопливая речь, её смешинки, притаившиеся в глубине тёплых глаз. И он решился написать ей письмо, конечно, не ожидая ответа. Но она ответила. После второго ответа Александр приехал в Новоаннинск, чтобы поближе познакомиться. Потом приехал ещё раз. На третий раз они решили пожениться.
Женитьба – дело очень серьёзное. Здесь главное – соблюдение всех правил и обрядов, веками по крупицам собранных предками. Если сейчас это вроде бы и не совсем обязательный момент, то тогда, особенно в деревнях, обычаям отдавали должное внимание. Во-первых, Александр обратился за советом к своим родителям. Мать благословила его (родительское благословление в воде не тонет и в огне не горит). Вторым этапом в подготовке к свадьбе являлось сватовство.
Первого мая Степан Петрович и Анна Прохоровна решили ехать в хутор Страхов в дом невесты на автобусе, как будто специально пущенном по этому поводу. Но Александр родителей ждать не стал и выехал на велосипеде 30-ого апреля. Надев чёрный костюм и шляпу, взяв с собой запасное трико (как нутром чуял) и гостинцы (печенье, конфеты и т.д.), он оседлал своего двухколёсного друга и пустился на встречу с любимой.
Стоял тёплый весенний день. Светило солнце. Радостно пели птицы. Душа пела тоже: ведь сегодня он снова увидит её. И хотя повсюду была ещё грязь, а в низинах местами перебираться приходилось в брод, это нисколько не портило ему настроения. Александр даже не заметил, как добрался до реки Кардаил. Переправляясь через неё на лодке, он, не посмотрев, сел на хорошо просмоленную перекладину и прилип. На другой стороне перекладина долго не отпускала своего пленника. Брюки были испорчены.
Многочисленное семейство невесты (9 детей) радушно встретило жениха. Его, как дорогого гостя, посадили на самое почётное место. Распили бутылочку за счастье будущей семьи. И тут выяснилось, что новоявленный зять не может встать – прилип намертво. Вместе с отчимом Светланы Карапулой – настоящим казахом – они принялись оттирать смоляное пятно бензином. После операции по спасению брюк запах от них стоял убийственный. Пришлось Александру переодеться в трико, а их вывесить на улицу для проветривания.
В доме находилась зыбка с новорождённым младенцем. Будущий зять лишь мельком взглянул на малыша, и тот заплакал. Он продолжал капризничать, и когда все легли спать.
Утром жених обнаружил, что на одной штанине трико не хватает коленки. Она была вырезана ножницами. Такое положение заставляло призадуматься: «Кому понадобилась коленка? Кто её вырезал?» Лоскут от трико нашёлся под подушкой ребёнка. Карапула объяснил, что по народному поверью, чтобы дитя, которого сглазили, перестал плакать, необходимо под его голову положить кусочек ткани, отрезанной с одежды «глазливого». В темноте отчиму попалось трико, от которого он и отхватил клочок.
Первого мая приехали родители Александра. Сватовство прошло, как нельзя лучше, хотя от брюк жениха за километр несло бензином. Но на радостное состояние души угарный аромат уже никак повлиять не мог.
18 июля, на Троицу, сыграли свадьбу.
А трико, с вырезанной коленкой, ещё долго валялось в сарае, как воспоминание об удачном сватовстве.
В конце июля 1967 года из окна поезда «Волгоград – Урюпинск» Александр Степанович попрощался с необозримыми волжскими просторами. Поезд мчался сквозь надвигающийся сумрак, повторяя перестуком на стыках рельс лишь одно слово: «Новоаннинск! Новоаннинск! Новоаннинск!» Сердце в такт с колёсами отстукивало чуть-чуть другое: «Светлана! Светлана! Светлана!»
Молодожёны на первое время снимали квартиру. Крёстный сразу же нашёл себе работу. Авторемзаводу «Филоновский» требовался квалифицированный токарь. Уже осенью молодому специалисту выделили квартиру в двухквартирном доме в переулке Дзержинского.
22-ого ноября 1968 года радостный папаша праздновала прибавление в семье. Родился сын Александр – «Сан-Саныч» (жена Людмила Николаевна Долгачёва, 05.05.1970 года рождения, уроженка хутора Козлиновского Новоаннинского района Волгоградской области; сын Андрей, 04.03.1994 года рождения; дочки-близняшки Ольга и Юлия, 16.05.2001 года рождения).
Саша («Сан – Саныч») был живым и любознательным ребёнком. Он всё всегда примерял на себя и всё хотел попробовать сам. Несколько раз судьба водила его по тонкой кромке пропасти, но, видимо, бог в самый последний момент менял решения.
В два года Саша обварился, нечаянно сев в кастрюлю с горячей водой. 60% ожога. Долгое и болезненное восстановление. До сих пор, как память об этом случае, у него на пояснице шрамы от заживших ран в виде букета роз.
В шесть лет он чуть-чуть не утонул. Около дома находились два очень глубоких противотанковых рва. Они копались ещё во времена Великой Отечественной войны на случай прорыва немцами Воронежского фронта. Каждую весну рвы наполнялись талой водой, и ребята устраивали там гонки на самодельных плотах. Саша, неумеющий тогда плавать, зацепился за гвоздь, торчавший из досок, и упал в ледяное крошево. Его, уже порядочно нахлебавшегося воды, чудом вытащили на берег мальчишки постарше и привели домой.
В декабре 1976 года Саша, играя в хоккей, кинулся за шайбой. Он не заметил, сдававшего назад «уазика» (автомобиль УАЗ), и попал ему прямо под колёса. Результат невнимательности – разрыв печени. Но и на этот раз всё обошлось: печень склеили.
В декабре 1990 года, только что закончивший автошколу, водитель Коробейников А.А. вёз муку на бортовом «зилке» (автомобиль ЗИЛ – 130). Был сильный гололёд. На повороте он не справился с управлением, и машина перевернулась четыре раза. Кабина смялась в лепёшку. Мука разлетелась в радиусе пятидесяти метров. Водитель и пассажир отделались лёгким испугом и немногочисленными синяками и ссадинами. Будем надеться, что судьба больше не станет пробовать Сашу на прочность, а он – испытывать её терпение.
Летом 1972 года (8 августа) в семье Коробейниковых – Филимоновых снова случилось прибавление – появилась на свет дочь Елена (муж Александр Юрьевич Арьков, 1968 года рождения, уроженец города Волжского; сын Евгений, 07.12.1990 года рождения, сын Павел, 13.10.1996 года рождения).
Самой большой страстью в жизни крёстного была рыбалка. Имея мотоцикл «ИЖ – Планета», он объехал все пруды и озерца Новоаннинского района. Рыбачил крёстный и зимой, и летом, никогда не признавал ни сетей, ни кубарей, ни других приспособлений – только удочка. «И азарт, и удовольствие!» О повадках рыб он ведал всё: знал как и чем подкормить место, в какое время и на что клюёт в том или ином пруду и т.п. И, когда я гостил у бабушки, Александр Степанович непременно брал меня с собой на рыбалку. Куда мы только с ним ни ездили?! На каких прудах мы только не рыбачили?! Но не было ни одного случая, чтобы вернулись без улова. Рыбак он был тот, как говорится.
Раннее-раннее утро. Ещё темно. Я сплю. Кто-то усиленно меня тормошит. Откуда-то издалека доносится голос крёстного:
– Славка, давай, просыпайся! Пора!
– Сейчас-сейчас! – шепчу я разомлевшими губами и переворачиваюсь на другой бок.
– Вставай! Хватит дрыхнуть, соня-засоня! – не отстаёт голос.
Медленно открываю, будто склеенные, веки. Яркий свет от лампочки режет глаза. К одеванию приступаю с неохотой. Ещё бы поспать, ну, хотя бы две минуточки. Но…
– Славка, давай быстрей! А то всю рыбу без нас выловят! – поторапливает меня уже полностью экипированный рыбак.
Выхожу на улицу. Зябко. Вроде оделся тепло: фуфайка и чувяки на босую ногу. Затарахтел мотоцикл. Сажусь на сидение сзади водителя. В люльке снасти; резиновая лодка; баночки с пареной пшеницей и червяками, вчера вечером накопанные в навозной куче в саду, и сумка с едой.
Едем. В утренней тишине громко трещит двигатель. Свет фары на мгновения выхватывает из темноты то куст смородины край дороги, то какой-нибудь дорожный указатель. Встречный ветер, хотя и сижу за спиной крёстного, неприятно холодит ноги и через колошины штанов забирается всё выше. Замерзаю. Закрываю глаза и начинаю потихоньку стучать зубами. Мысли ни о чём тяжело переваливаются в голове. Кажется, что едим уже целую вечность. Вдруг мотоцикл сворачивает с дороги, то и дело подскакивая на кочках и рытвинах. Двигатель глохнет.
– Приехали? – оглушённый внезапной тишиной, спрашиваю я.
– Приехали! – с хрустом потягиваясь, констатирует факт крёстный. Открываю глаза – пруд. Какой – не знаю. Ещё темно. Начинаем раскладывать снасти, накачивать лодку, прикармливать место. Небо слегка сереет. Над водоёмом поднимается плотный туман. Вода в нём – «ажнак» горячая! Или это только так кажется насквозь промёрзшему мальчишке?! Вроде бы, всё готово. Крёстный потихоньку отплывает к дальним камышам, постепенно растворяясь в белом безбрежье. Я насаживаю червяка на крючок и забрасываю леску в воду край ивовых кустов. Поплавок, два раза нырнув, гордо устанавливается над зеркальной гладью. Всё! Рыбалка началась. «Ну, ловись, рыбка, большая и маленькая!»
На рыбалке бывают разные случаи, а рыбаки, как говорится, – народ ушлый. Такого иногда понарассказывают, «ажнак опосля три дня уши краснеют». Но мой крёстный, разумеется, не такой. Ну, если и приврёт немножко, то так, самую малость, да и для того только, чтобы рассказ выглядел более правдивым. А дело было, приблизительно, так.
Стояло жаркое июльское лето. В пятницу после работы Александр Степанович махнул на рыбалку в хутор Черкессовский. Времени было в обрез, а хотелось попасть на «вечернюю зорьку» (лов вечером). Проезжая мимо Казённого пруда, он решил там и остановиться. По-быстрому накачал лодку и забросил удочки. Не клевало. Избороздив весь пруд вдоль и поперёк, рыбак пришёл к выводу, что рыбы здесь нет. Уже подплывая к берегу, он в последний раз бросил блесну. Она шлёпнулась в воду около самой травы. И чтобы не зацепились крючки за водоросли, крёстный стал энергично выбирать леску. Сопротивления никакого не ощущалось. Щука огромных размеров (килограмма три) вперёд лески подплыла к лодке. Несколько мгновений рыбак и жертва смотрели друг на друга. Потом рыбина лениво зевнула и резко пошла в сторону. Рывок оказался настолько сильным, что лодка перевернулась. Александр Степанович упал в воду, но лески не выпустил. Слава богу, здесь было уже мелко. Борьба продолжилась. Крёстный, стоя по колено в воде, пытался урезонить упрямую хищницу. Щука не сдавалась. Но вдруг стремглав приблизилась к рыбаку и, снова посмотрев на своего врага, она неторопливо, как будто в замедленном кино, перекусила леску. Крёстный застыл в изумлении, а рыбина спокойно ушла вглубь, и только пузырьки поднимающегося из воды воздуха обозначили её путь.
На аторемзаводе «Филоновский» Александр Степанович проработал без малого 25 лет. Работал всегда честно, все производственные задания выполнял в срок. И друзья, и начальство ценили его, и как хорошего человека, и как грамотного специалиста. Он неоднократно награждался почётными грамотами и денежными премиями. Но наступили новые времена. Развал страны и её варварская капитализация привели к искусственному разорению многих предприятий. В 1992 году авторемзавод закрылся. Крёстный был вынужден перейти на работу в Новоаннинскую «Сельхозтехнику».
22-ого октября 1992 года он занимался ремонтом токарного станка ДИП – 200. Мастер, находящийся рядом, по неосторожности включил оборудование. Незакреплённый в патроне, вал выскочил и ударил Александра Степановича. Последствия: черепно-мозговая травма, перелом ключицы, 50% потеря трудоспособности правой стороны тела, сильные головные боли и боли в плече.
Зимой 1993 года (в январе) я приезжал погостить у родителей в р/п Разгуляевку. Мы вместе с отцом ездили к крёстному. Он лежал в Волгоградской областной больнице. Крёстный, как обычно, шутил, рассказывая о своей «болячке». Но дело было плохо. Оказалось, что Новоаннинские врачи проявили полную некомпетентность (или преступную халатность?), что привело к защемлению нерва. Что-либо делать было уже поздно. Повторная операция никаких шансов на успех не давала.
С 1993года Александр Степанович – инвалид труда II-ой группы. Он по-прежнему проживает в городе Новоаннинске, получая от «благодарного» государства «копеечную» пенсию.
8. Дядя Витя
11 апреля 1943 года появился на свет Коробейников Виктор Степанович, огласив ещё холодную, но уже просыпающуюся от зимней спячки, степь своим звонким радостным криком. Но тогда ещё никто не мог даже предположить, сколько тяжёлых, порою трагических передряг приготовила ему судьба.
В те далёкие пятидесятые годы в деревенской глухомани люди даже не имели никакого понятия о том, что где-то могут существовать детсады с квалифицированными воспитателями, с развивающими программами, с трёх разовым питанием… Родителям не оставалось ничего другого, как, дав очередное напутствие своему старшему чаду и успокоив младшего, идти на работу.
Старшим ребёнком в семье был шестилетний Алёша, ему, конечно, и вменялась в обязанность роль няньки: накормить, поиграть, сменить штанишки, во время уложить спать…
В то утро Анну Прохоровну мучило нехорошее предчувствие, хотя никаких явных признаков надвигающейся беды заметно не было, а даже – наоборот: недавно проснувшийся, Алёша мирно играл на полу, Саша и двухлетний Витя ещё тихонько посапывали в кроватке. Но сердце матери всё равно что-то тревожило. Случилось непоправимое.
В тот день Алёша строгал палку недавно найденным на железнодорожном полотне ножиком. Дело спорилось. Рядом ползал маленький Витя. Он постоянно цеплялся за другой конец палки и никак не давал закончить начатое. В очередной раз Алёша отмахнулся от Вити. Раздался пронзительный крик. Палка попала малышу прямо в глаз, очень сильно повредив глазное дно.
Куда бы Анна Прохоровна с ним не ездила, к каким бы врачам не обращалась, никто так и не смог ничем помочь травмированному Вите. Глаз ослеп навсегда.
Лет в четырнадцать, чтобы «не сидеть на шее у родителей», Виктор решил устроиться в ближайший колхоз на сезон поработать пастухом. Стадо оказалось довольно большим. Но не это было самое страшное, в нём находились два быка-производителя, которые так и искали момента «боднуть» зазевавшегося паренька. К счастью, всё заканчивалось лишь демонстрацией силы с обеих сторон: с одной стороны – животное огромной силы и с острыми рогами, с другой стороны – подросток, со страшно щёлкающим и обжигающим кожу, кнутом.
Стояла глубокая осень. Листва уже «отцвела» и повсеместно опала. Давно убранные поля красовались аккуратно сложенными скирдами. Дул сырой холодный ветерок. То и дело начинал моросить неприятный дождичёк. Виктор сильно продрог и, чтобы как-то согреться, залез в ближайшую скирду, закопавшись по шею в солому. Озябшее тело потихоньку согревалось, стало клонить ко сну. Всё реже и реже он открывал слипавшиеся веки, чтобы следить за разбредающимся стадом. Когда пастух проснулся, животные разошлись по всей округе. Виктор лихорадочно километр за километром обегал все балки и ложбины, нашедшийся скот сгонял к пруду. Но, не смотря на все усилия, вечером не хватило около тридцати голов коров. Это было для него огромным потрясением.
Вся пропавшая скотина, конечно же, нашлась кроме, двух бесследно исчезнувших телят (то ли волки зарезали, то ли люди увели). Степану Петровичу и главному пастуху пришлось отдать в колхозное стадо своих бычков.
И всё бы закончилось весьма благополучно, если бы от этой передряги и тяжёлой простуды Виктор не слёг и не попал бы в больницу. У него признали порок сердца и малокровие. Он пролежал там около шести месяцев, но никакие лекарства, никакие витамины не помогали. Подросток сильно исхудал и ослабел, уже почти не вставал. Сколько горьких дней и бессонных ночей Анна Прохоровна просидела у его постели, сколько раз просила бога забрать её жизнь в обмен на жизнь сына?.. Врачи разводили в бессилии руками. В конце февраля ей сказали, чтобы она готовилась к похоронам. Какие тяжёлые слова, особенно для матери!
Весна оказалась ранней. Едва под горячими солнечными лучами образовывались проталинки, как на их месте начинала зеленеть трава, упорно поднимаясь из ещё вчера промёрзшей земли навстречу теплу и свету. Из далёких неведомых стран потянулись на родные пруды стаи легкокрылых уток. На чёрной пашне, смешно переваливаясь, ходили не менее чёрные грачи в поисках зазевавшихся насекомых.
Согретый сквозь оконное стекло приятным весенним теплом, вконец обессиленный Виктор решился сбежать из больницы: собравши все силы, встал, незаметно вышел из палаты, пролез через лаз в заборе, с трудом отполз в ложбинку и потерял сознание. Сколько он пролежал там, никто не знает. Его уже остывающее тельце совершенно случайно нашёл знакомый семьи и сообщил отцу. Степан Петрович, укутав сына в фуфайку, бережно принёс легковесный свёрток домой. Долго слезами, припарками и молитвами Анна Прохоровна пыталась вернуть Виктора к жизни. Бог услышал её мольбу.
Находясь дома под неусыпной заботой матери больной начал постепенно поправляться: ел всё, не соблюдая никаких диет; пытался вставать, но ещё кружилась голова. Шли дни. Жизнь брала своё.
Проведя лето на свежем воздухе (на пруду с удочкой), он окончательно окреп и уже на следующий год вместе с отцом трудился путейцем на ж/д станции Бударино, выполняя порученную работу наравне со взрослыми.
Через два года Виктор был направлен в город Новоаннинск (ж/д станция Филоново) на краткосрочные курсы хлебопекарей. Учёбе он отдался всей душой, стараясь в полной мере постичь все премудрости нелёгкого дела. И это дало хорошие всходы. Вернувшись в родной хутор, Виктор устроился работать в небольшую (и единственную в округе) пекарню. До тонкости освоив хлебопечение он стал одним из лучших хлебопёков Новоаннинского района.
Я, будучи малышом, несколько раз бывал у него на работе. Помню, как Виктор Степанович и его подручный в белых халатах и белых шапочках месили вручную деревянными лопатками тесто в огромных металлических котлах, вытирая то и дело вспотевшие от усилия и жары лбы. Потом выстоявшееся и постоянно пытающееся «убежать» тесто они раскладывали по формам и отправляли на «вагонетке» в раскалённый зёв печи. А когда выкатывали её обратно пекарня и всё пространство вокруг неё наполнялись необыкновенно душистым ароматом. Хлеб получался мягкий и вкусный, с весело хрустящей золотистой корочкой. В своё время я менял ещё теплые ломти такой же свежевыпеченной пшеничной буханки на шоколадные конфеты у ребят из более зажиточных семей.
В армию Виктор Степанович (единственный из братьев), не смотря на огромное желание, так и не попал. Не позволило здоровье. Как он завидовал тогда старшему брату Алексею, охраняющему границу Родины в далёкой Аджарии.
В 1966 году Виктор Степанович женился на жизнерадостной и конопатой девушке Лиде (Лидия Павловна Барабанова, 29.08.1949 года рождения, уроженка хутора Галушки).
Осенью 1967 года (30 сентября) в их семье родилось симпатичное чудо с весёлыми веснушками, которое назвали Наташей (муж Анатолий Пеннин, 1967 года рождения, уроженец села Зеленчук Самарской области – умер весной 2006 года; сын Евгений, 10.03.1992 года рождения).
Лидия Павловна оказалась по тем временам довольно передовой женщиной. Она, лихо сменив юбку на брюки, носилась на мотоцикле «Москвич» по хутору, разгоняя зазевавшихся кур и вызывая недовольство сердобольных старушек. Она завела несколько ульев, и мне часто доставалось корочкой хлеба счищать оставшийся мёд со стенок больших молочных бидонов. Мёд в них почему-то казался тогда бесконечно вкуснее, чем в чашке, постоянно стоящей на обеденном столе.
Желание молодых жить своей семьей не вызывало у родителей никакого протеста, поэтому строительство собственного дома было принято ими с пониманием. В его возведении участвовали все братья и соседи. Было удивительно видеть, как буквально в течение трёх дней на уже готовом фундаменте, выложенном братом Василием, сначала выросли деревянные стены, а потом появилась четырёхскатная шиферная крыша. И это всё на месте маленькой саманной хатки Тери Безносого. Кстати, этим человеком (у него вместо носа на лице были только одна дырочка) меня даже одно время пугали, как пугают непослушных детей бабайками или милиционерами.
Жизнь текла по размеренной колее, но в апреле 1971 года Виктор Степанович неожиданно решил круто изменить свою судьбу. Он уехал работать в город Тольятти на Волжский автозавод, который только начинал выпуск первых автомобилей «Жигули». Ему понравились и голубые Жигулёвские горы, и широкое могучее течение реки Волги, и поднимающийся среди степи небывалыми темпами город автостроителей.
Его семья пока оставалась в хуторе Черкессовском.
Там летом 1971 года (19 июня) родился сын Алексей – «Прапорщик» (жена – Наталья Юрьевна Козеева, 16.05.1974 года рождения, уроженка города Чапаевска Самарской области; сын – Влад, 26.04.1996 года рождения). Радости не было конца. Осенью того же года Виктор Степанович получил квартиру для малосемейных и перевёз в город Тольятти свою пополнившуюся семью.
На автоВАЗе он начал (с марта 1971 года) работать смазчиком оборудования в кузнечном цехе №18. На очередном медосмотре врачи пришли к заключению, что ему не стоит трудиться в таких тяжёлых условиях. И Виктор Степанович, после недолгого обучения, перешёл в цех №13/3 оператором литейных агрегатов – сухое порошковое литьё. Жизнь улыбалась: семья, квартира, работа…
Но, как говорится, беда не приходит одна. 5 февраля 1975 года произошёл несчастный случай: осколком отскочившего при выбивании матрицы металла ему выбило единственный зрячий глаз. Мир погрузился в темноту.
Кто творец наших судеб? Почему фортуна бывает благосклонна к одним и беспричинно жестока к другим? Почему, уже однажды подставив человеку подножку, рок преследует его всю жизнь, нанося удары по самым чувствительным, по самым незащищённым местам?!
Желание видеть было огромно. Чтобы снова вернуть зрение, Виктор Степанович перенёс несколько операций в городах Тольятти, Уфе, Куйбышеве, Чебоксарах, Ворошиловграде. И хотя это не принесло никаких результатов, надежда ещё жила в его сердце. Но при очередном обследовании в городе Москве врач-консультант напрямую сказал ему: «Не приезжайте к нам больше, не тратьте понапрасну деньги. Мы Вам ничем помочь не сможем. Наука ещё до этого не дошла». Это был приговор.
Но горячая поддержка друзей и близких и на этот раз вернула его к жизни. Он начал понемногу приспосабливаться. Учился заново всем тем элементарным вещам, которые мы порой даже не замечаем в нашей повседневной рутинной жизни. Виктор Степанович, как когда-то, будучи подростком, стал опять пропадать на рыбалке. Тихий шепот реки и лёгкое прикосновение бриза успокаивали душу.
В начале 80-х годов ХХ века произошла ещё одна беда: распалась его семья. Противоречия, так долго копившееся у каждого в душе, разрушили то немногое, что соединяло их с Лидой вместе в последние годы. Он остро переживал развод, размен квартиры, свою несостоятельность. Спасибо брату Петру и сестре Людмиле за помощь в это тяжёлое для него время.
Потом Виктор Степанович женился ещё раз на полузрячей (1% зрения) женщине по имени Роза, которая на долгие годы стала для него чуть ли не единственной опорой в жизни. К сожалению, я больше ничего не знаю о ней: кто она? откуда родом? как появилась на его нелёгком пути?
Но именно Роза вдохнула в него живительную струю, вытащила его из мрачного мира прозябания. Они много гуляли, их редко можно было застать дома, устроились на работу: собирали ниппеля для автокамер. Они несколько раз приезжали вместе в гости в хутор Черкессовский. Помню, как, глядя на слепого сына, беззвучно плакал мой дед, утирая рукавом рубахи бежавшие по щекам слёзы.
Однажды Алексею – сыну Виктора Степановича приснился странный сон: он разговаривал со своим ангелом-хранителем. На вопрос: «Что ему нужно сделать, чтобы отец снова стал видеть?», тот ответил: «Ничего делать не нужно. Через два года у отца всё будет хорошо».
Ровно через два года – 11 февраля 1993 года Виктор Степанович Коробейников умер, чуть-чуть не дожив до 50-летнего юбилея. Оторвавшийся тромб прекратил его короткую нелёгкую жизнь. Недолго пережила его и женщина по имени Роза.