Сердце Юга, Сельма
Октябрь, 2012
Я сижу на втором этаже какой-то засаленной, частной гостиницы у заправочной станции. Три улицы от силы, уходящие в предгорный район. Хлипкие деревянные дома. Север страны. Сыро и ветрено, я, естественно мерзну и не могу долго вести машину. Поэтому здесь. Тут только тихие тролли и какие-то мелкие лесные духи, которых я опасаюсь в сортире и на которых оглядываюсь в душе. Хоть в трусах купайся, чтобы не так очково было. Зато наконец-то поел, мне наконец-то не холодно и не жарко, что было почти не возможно за последние дни, а теперь я почти в равновесии, и поэтому могу написать тебе.
Привет, Том. Ты найдешь письмо может день спустя, или неделю, месяц. Когда все-таки двинешь за мной. Я все еще верю, что ты опомнишься, придешь в себя и захочешь меня найти. А все, что я думаю - всегда сбывается. И от этого страшно и хорошо одновременно, но последнее время больше жутко. Меня накрывает просто ужасом, я боюсь себя. Своих мыслей. Они слишком мощные, напополам с дикими видениями, которые меня сгибают. Со всеми этими вещими кошмарами, от которых не освободится. Понимаешь? Я замираю, смотря на несуществующие столбы рыжего дыма над полями и потом они мне без конца мерещатся. Как и запах чумы, как и воскресающие, полуразложившиеся животные, оно все лезет в мою голову и я перестаю контролировать свои мысли. Любое неосторожно брошенное слово, новости, чужая музыка, которую я вообще боюсь слушать, боюсь читать, потому что мои мысли живые, они тут же воплощаются.
Ты говорил на это, что мне нужно просто трахаться больше, что это сексуальная энергия во мне, или что-то такое. Это неизрасходованное бьет мне в голову и я гоню. И еще убеждал, что я гей. Даже тогда, в машине, когда мы виделись в последний раз, после длительного перерыва. Я угощал жрачкой из мака и ты нагло слопал мой гамбургер, так по-родному, выпытывая у меня с полным ртом как меня все же зовут. Я никак не мог решится, грызя соломинку, через которую оттягивал коктейль. А когда сказал, то ты смеялся, говоря, что у меня даже имя девчачье. И никакие мои доводы, что это все мать, любимой книгой которой было "По ту сторону рая" Фицджеральда, тебя не убеждали. Конечно, ты таких не читаешь. Я кривил губы и говорил, что и имя не девчачье вовсе, и не гей я, а ты с чего-то прижался губами к моим, и прижал ладонь между ног, так тесно, двигая ею, шепча мне такие сложные фразы как: «тебе нравится?, скажи мне, тебя ведь возбуждает? Не можешь ты ничего не чувствовать. Ты просто гей, тебе нравятся мужчины, но ты не признаешься себе».
Меня опьяняла эта твоя близость, непонятная настойчивость и я просто хотел ответить, что люблю тебя, поэтому мне не противно, вот и все. А потом все вышло из-под контроля и я водил языком по твоему члену, чувствуя твою руку на своем. Я старался как мог не раскрываться до конца, потому что знал, что тебя скоро снова перемкнет, и мне придется сваливать одному дальше. Я знал что так будет, и мне сложно определить – я это спроектировал своими мыслями, желая, чтобы ты был традиционно счастлив с своей семьей, девушкой, на учебе, или же я просто знал будущее. Даже после того, как ты в той же машине вроде как лишил меня девственности. Так же это называется, когда по обоюдному желанию и по любви? Совсем не романтично и не торжественно, на фоне стаканчиков из под колы и оберток гамбургеров, с запахом булок и соуса, поджаренных котлет и нагретой кожи сидений, я сидел на тебе, двигая глупо дрожащими бедрами, ничего не способный произнести от смущения, на твое – «тебе же нравится, да?» в самое ухо, но крепко держась за плечи, и не чувствуя страха.
Я не знаю хотел ли этого, в мыслях не допускал, нет, не фантазировал, наверное, так типа суждено было, или просто в это вылилось мое желание быть близко с тобой. Иногда они воплощаются как-то странно, мои мысли. Но всегда – да.
Я сегодня понял, что еще одно сбылось. Я его оживил, и он совсем близко, правда ничего не помнит, и я надеюсь, что не вспомнит, пока, во всяком случае. Потому что не знаю как отреагирует, и поймет ли.
Пока у меня будет время свалить куда-нибудь, где меньше будет накрывать, и не станут налипать на ноги ошметки чьей-то кожи с изнанки и слишком плотных криков. Как-то слишком резко получается, да? Я не изменился, я такой же светлый до икоты, такой зануда и ассексуал, который тебя бесил и смешил. Просто мне горько, оттого что нет тебя рядом, от этого страха, что что-то надвигается. Я боюсь своими мыслями привлечь конец света. Вот так масштабно, да. Я знаю, что сильный, но так плохо с этим справляюсь. И еще меня утягивает в сумерки. Мне все-таки нужно было тогда пойти учится у того мужика, которому ты расхерачил морду, чтобы он не смел ко мне прикасаться. А я не понимал, за что и злился на тебя. Тогда еще мне было обидно, казалось, из-за этого моего дефекта, застывшего в отсутствии желания развитии на меня никто даже не смотрит. А он сказал, что понимает, и описал все, что я ощущаю, сказал, как примерно помочь мне.
Он мне правда понравился, я, кажется, что-то почувствовал. Мне было интересно с ним, и я был уверен, что ты даже не заметишь моего отсутствия, потому что сидишь в баре с очередной телкой. Почему-то иногда задевало, то, что все внимание сосредоточенно было только на тебе. Мы пошли к нему, и да, я засмотрелся на библиотеку, в которой было столько нужных мне книг, столько полезных вещей, мне показалось, что я смогу научиться управлять собой, хотя бы контролировать, а не действовать чистой интуицией и как-то спокойно отнесся к тому, что он зажал меня и стал целовать. Я даже не чувствовал себя таким по-дурацки неопытным, как в те несколько раз до этого.
Потом тяжело было идти в мотель, пропахнув им, я перся окольным путем и ты непонятно как меня нашел, затолкал в машину, а потом в номер. Мы, наверное, в первый раз так серьезно ругались. И в первый раз ты мне в стольком признавался. Убеждал, что это на меня все только и смотрят, просто ничего этого не замечаю. Потому что выше всего этого и зачастую смотрю на всех как на дерьмо, не больше.
Это сумеречнось. Видишь? Она меня заполняет, когда я не понимаю совсем этого, а теперь рядом нет тебя, и кто меня выдернет из топящего в себе состояния темноты? И к тому мужику уже не обратиться, потому что я не сунусь в тот город, я знаю, как меня там накроет. Если доберусь. Потому что мои сны прорываются наружу, и я натыкаюсь на вздувшихся животных, которых видел ползающими еще во сне. Мне кажется все ускорилось. Еще чуть-чуть и рыжие, ржавые столбы с полей двинуться в город, обнажая в себе тех самых всадников. И я ничего не смогу сделать, только скорее упасть мертвым, потому что мне будет обидно, что не смог защитить тебя.