***
Повезло далеко не всем ее подругам. Те, кто успели выскочить замуж сразу после школы, или же на первых курсах институтов, сейчас были более-менее устроены. Причем, скорее «более»: у многих мужья уже делали если не карьеру, то довольно серьезные деньги, сумев выплыть на пенистом гребне эпохи «безвременья» после сокрушительного обвала горбачевской перестройки, обеспечив своим женам и детям вполне приличное существование. Другим девчонкам, наивно дожидавшимся «большой, чистой и светлой», осталось либо самостоятельно ишачить за нищенскую зарплату, либо челночить до одурения, с каждым годом теряя шансы на создание нормальной семьи.
Свой первый и единственный брак, продлившийся чуть больше трех лет и успешно почивший в бозе, Мила, смеясь, называла пробным или учебно-тренировочным, но, если честно, влюблена была она жутко, до крика, до истерики. Это была ее первая, и пока единственная любовь. Валера, ее муж-одногодок, сынок небедных родителей, бросивший физмат и легко откосивший от армии, на поверку оказался ни к чему не приспособленным – ни к физической работе, ни к умственной, ни к бизнесу, ни… Поначалу Валера, как и многие, схватился за «Гербалайф», затем увлекся продуктами Мертвого моря, потом занялся перепродажей китайских батареек и корейских авторучек, в результате лег на диван и углубился в разработку головокружительных и золотоносных планов. Несмотря на насмешки подруг, Мила все еще верила в его счастливую звезду, ждала, что вот, придет час… а для этого нужно лишь не мешать ему думать…
Все закончилось тем, что, придя в неурочный час домой, Мила оказалась свидетельницей весьма пикантного зрелища: Валерий сидел в кресле, откинув голову назад, раскрыв рот и выпучив глаза, а на нем, пронзительно взвизгивая и урча, прыгала девятнадцатилетняя соседка Оксанка, ученица восьмого класса спецшколы для умственно отсталых детей. Огромные до безобразия груди Оксанки громко шлепались о ее худой живот. Мила схватилась обеими руками за горло и напряглась, чтобы подавить рвоту, вспомнив, что во время приступов Оксанка выбегает из своей квартиры совершенно голой, и полгода назад ее изнасиловали пьяные рабочие на стройке – чего теряться, когда девка сама бежит к тебе, хохочет, и уже готовая – без одежки…
Долго еще в ушах у Милы звенел истошно-визгливый крик Валерия:
– Милонька, родная, это не то, что ты подумала, подожди, я все объясню!..
В состоянии вялотекущего развода Мила прожила с Валерием еще пять месяцев, и муж, постоянно кающийся и падающий на колени, успел смертельно ей надоесть. Не ревность – какая уж тут ревность, к кому?! – а лишь брезгливая обида и неуемное желание снова и снова видеть Валерия и высказывать ему свои запоздалые претензии сплелись в тугой клубок, и Мила уже сама себе не могла объяснить, чего же она все-таки хочет, на что надеется и какого исхода ожидает. «Да брось ты, забудь! – смеялись подруги. – Любовь прошла и сиська набок, не мучай себя, другого найдешь, не простого, а золотого, краше прежнего!»...
Но Мила ничего не могла забыть. Девушка впала в глухой ступор и потеряла представление о происходящем – ею овладевало то глухое отчаянье, то вялая агрессия.
Круг ее общения был до обидного узок: коллектив отдела информатики «Южгипроцемента», куда Мила попала по распределению, оказался исключительно женским, шумных компаний с танцами она не любила, а к знакомствам на улице относилась с большим предубеждением. Напечатав короткое объявление в рубрике «Найди меня», получила около сорока писем, но почти половина корреспондентов находились в местах лишения свободы, остальные – или просто искали развлечений в стороне от семьи, или были откровенными альфонсами, или же до слез умиляли словами «низнакомка», «холостятцская жызнь», «досвиданье»…
Окружающая действительность сотрясалась от фортелей и кульбитов – смен власти, денежных и политических реформ, криминальных разборок, безработицей и массовым обнищанием некогда самого прогрессивного в мире народа.
Менялись и улицы Харькова – вместо универсамов, общепитовских столовок и домов культуры появились супермаркеты, «Макдоналдсы», казино, полулегальные стриптиз-бары; по вечерам улицы освещались рекламными плакатами и сверкающими витринами «Сони», «Кент», «Нокиа»… Вся эта жизнь с ее финансовыми пирамидами, навороченными джипами, аукционами и топ-моделями проносилась мимо, богатые богатели, бедные беднели, и Миле оставалось лишь ожидать неизвестно чего – то ли спасительного чуда, то ли катастрофы.
– Мы бы могли прекрасно жить, – говорила мама. – Если бы я воровала, как воровали все раньше и как воруют сейчас все и всюду. И, представь себе, совесть мне позволила бы. Если государство дошло до того, что заставляет меня, кандидата физико-математических наук, торговать гнилой килькой на базаре, чтобы не сдохнуть с голоду… то грех не обкрадывать это гнилое государство…
– Так почему же ты не воруешь? – удивлялась Мила.
– Исключительно из страха. И только, – твердо отвечала мама. – Ведь поймают. Все равно поймают – через час, через неделю, месяц, да хоть через десять лет, а ведь поймают.
– А люди воруют миллиарды, и у того же государства. И ничего. Это же государство их только сильнее уважает…
– Мне негде украсть миллиард. Поэтому государство никогда не будет меня уважать, – поясняла мама.
Однако Мила не смирилась ни с собственным нищенством, ни с собственным одиночеством. Вскоре пришла к выводу, что нечего надеяться на кого-то и вообще чудес не бывает, что надо брать свое будущее в свои же собственные руки, так как понятия «нищета» и «смерть» – настолько же близки, как «партия и Ленин», как «Содом и Гоморра»...
И тут весьма кстати пришлась рекламная листовка: «Работа в Греции, Турции и Израиле. Требуются гувернантки, фотомодели, танцовщицы. Высокая оплата в СКВ. Не упусти свой шанс!»
Ради интереса позвонив по указанному телефону в фирму «Алина», Мила выяснила, что фотомодели, гувернантки и танцовщицы уже набраны, отправлены, устроены и начали активно обогащаться, а вот именно сейчас готовится группа домработниц исключительно для Израиля – работа на виллах с бесплатным проживанием и питанием.
Это было даже лучше – танцевать Мила умела лишь вальс и танго, до фотомодели явно не дотягивала – к своей внешности она относилась без лишнего оптимизма, а опыта общения с детьми у нее просто не было. Тем более, именно в Израиле жили две однокурсницы, одна – в Иерусалиме, вторая – где-то в окрестностях Реховота. Их адресов у Милы не было, но она знала, что Израиль – страна очень маленькая, и найти там человека по фамилии и году рождения – пара пустяков, есть специальные службы, которые именно этим и занимаются.
Сомнения у Милы, конечно, возникали. Появлялись и вопросы, на которые не было ответов, и посоветоваться было не с кем. Во-первых, никто из ее подруг или знакомых никогда не выезжали работать за границу, да и сколько у нее было тех подруг? Все имели семьи, были кто лучше, кто хуже – но устроены, забот у них хватало и здесь, на родине. К тому же она весьма смутно представляла себе не только работу на вилле, но и саму виллу…
Ожидание длилось чуть больше вечности, когда, наконец, в квартире у Милы зазвенел телефон и мягкий женский голос сообщил, что ее приглашают на предварительное собеседование.
Лишь придя в офис «Алины», влившись в щебечущую компанию таких же, как и она сама, «девочек-переростков» между двадцатью и тридцатью, Мила поняла, что страхи были преждевременны. Огромный светлый кабинет, куда их привел менеджер Слава, был оборудован с великолепным вкусом, в небольшом отсеке у окна, попивая кофе и не обращая внимания на пришедших, сидели две смуглолицые девушки в весьма непривычных и откровенных летних нарядах. Их ладони, загоревшие явно не на местных пляжах, лениво перебирали кнопки клавиатур, изредка девушки тихо переговаривались на совершенно непонятном языке, время от времени подзывая к себе Славу, и о чем-то тихо советовались, показывая ему пальчиками на экраны. Здесь едва уловимо пахло дорогими сигаретами, кофе, легкой парфюмерией и еще чем-то специфически иностранным. Стены были украшены большими яркими фотографиями: купола и мечети Иерусалима, золотые пляжи Эйлата, небоскребы Тель-Авива, молящиеся люди в черных одеждах, скоростные автомагистрали, цветущие парки, радостные лица…
Слава очень много знал об Израиле, часто выезжал туда по делам фирмы, отправил уже не одну группу, был открытым и искренним. Кроме того, слегка заикался и носил довольно сильные очки – он очень походил на любимого школьного учителя Милы, и этим покорил ее окончательно.
Предлагаемая работа заключалась лишь в поддержании чистоты в доме, уходе за маленькими детьми и стариками (если такие, конечно, будут, – но при этом работнице выплачивается солидная надбавка) и приготовлении ужина, поскольку израильтяне завтракают в основном кофе с сэндвичами, а обедают в своих офисах. Неужели это и вся работа? Ну да, за редким исключением это и есть весь объем работ, разве что хозяева могут давать отдельные поручения – сходить в супермаркет, например… Разве это тяжело? Тем более, малейшие незапланированные действия тут же оплачиваются наличными – и это не унижение, поймите правильно, там так принято. Ведь им, изнеженным иностранцам, любая домашняя работа не по кайфу, они так и мечтают, чтобы переложить ее на кого-нибудь, а самим прожигать жизнь в своих буржуйских казино и шататься по светским раутам, – тут Слава даже руками развел – чего, мол, еще можно ожидать от акул капитализма?..
– А разве там не хватает своих домработниц, из местных? – блеснула сообразительностью одна из претенденток – девушка лет двадцати двух с огненно рыжими волосами и больших очках-хамелеонах. И тут же добавила с долей превосходства, вызвав общий смех: – Или еврейки очень слабенькие?
– Вовсе нет, – серьезно ответил Слава. – Израильские домработницы вполне квалифицированы, они даже учатся для этого на специальных курсах, представляете? Но, поймите правильно, хорошая израильская домработница хочет и может получать от шести до восьми тысяч шекелей в месяц. А хозяева, разумеется, желают платить меньше, поэтому охотнее принимают вьетнамок, румынок, русских, и платят им лишь четыре-пять тысяч за ту же работу, прекрасно зная, что иностранки будут вкалывать не хуже израильтянок. Ведь израильтянка может махнуть хвостом и уйти к другому работодателю, у нее есть выбор, а у приезжих – как правило, нет. С этим ясно?
– А пять тысяч шекелей... это сколько будет в баксах?
– На сегодня курс доллара примерно один к четырем с половиной, плюс-минус...
– О, так это больше штуки, – заинтересовалась рыжая, но тут же радость ее слегка поугасла. – Но все-таки нам будут платить чуть ли не вдвое меньше, чем местным… Это грабеж.
Слава засмеялся и, обращаясь к своим смуглолицым сотрудницам, что-то весело сказал на все том же непонятном языке. Те фыркнули и снисходительно покачали головами.
– Пойми правильно, Катя, никто тебя туда на аркане не тянет. А пять или даже четыре тысячи шекелей, – он обвел глазами девушек, словно вербуя их в группу поддержки, – это вполне приличная сумма даже по израильским меркам. Столько получает далеко не каждый рабочий-эмигрант, я уже не говорю о гастарбайтерах и туристах-нелегалах. Даже за тремя тысячами шекелей люди едут в Израиль из очень многих стран. Слышала поговорку: «Нужно зарабатывать там, а тратить здесь»? Это совершенно нормально, ведь в том же Израиле очень дорогая жизнь. А вот именно вашей группе, девочки, поймите правильно, повезло куда больше, чем остальным: ведь домработницы живут прямо по месту работы – они не платят ни за съём квартиры, ни за коммунальные услуги, ни за проезд, да и питаются вместе с хозяевами. Таким образом, у вас все эти денежки – квартирные, транспортные и за еду – со-хра-ня-ются! И если у вас в конце месяца выходит одна или полторы, как вы говорите, «штуки баксов», то у наших танцовщиц и фотомоделей, после всех необходимых прожиточных выплат, – лишь восемьсот-девятьсот. Есть разница?..
На все вопросы у Славы были готовы убедительные ответы, это говорило о том, что опыт работы в этой сфере у него немалый. Но особенно поразили девушек благодарственные письма и фотоснимки из Израиля от их сверстниц – этих писем и снимков было так много, что их пришлось отсканировать и внести в компьютер – иначе они заняли бы слишком много места.
Вот, например, Светлана – в аккуратном комбинезоне и с пультом суперсовременного пылесоса в руках, вот та же Светлана среди огромных алых роз, – улыбаясь, она над чем-то склонилась в цветнике.
А здесь Татьяна, вот она у подножья Эйфелевой башни, а здесь – она же на фоне статуи Свободы: хозяева любят путешествовать и непременно берут с собой домработницу Танечку, она для них как член семьи.
Ну, может быть, не всем повезет так, как Ире. Два года назад она так же, как и вы, начинала домработницей, а теперь вот сидит за рулем личного автомобиля – купила на свои деньги, недавно вышла замуж и приняла израильское гражданство, муж ее – известный в стране бизнесмен.
Вот Лена, Мариночка... а вот еще одна Татьяна…
Так что думайте, милые, мы только рады будем, если и вы найдете там свое счастье. И вообще, скоро Земля столкнется с астероидом, как Предсказамус настрадал, и все мы в один момент подохнем, так что живите сейчас, сегодняшним днем, и не так уж страшен черный квадрат, как его Малевич... Поймите правильно.
Девушки, прошедшие отборочный конкурс, пребывали в состоянии щенячьего восторга, всеми своими мыслями они были уже за границей, в стране, где спелые апельсины катаются по асфальту, рядом гуляют павлины, а уж золото валится килограммами прямо с неба. Они уже представляли себе, как на роскошных автомобилях разъезжают по сверкающим огнями ночным улицам, гуляют с загорелыми восточными парнями, дышат целебным воздухом и любуются иссиня-багровым закатом на берегу Средиземного моря, волшебным закатом, которого на Северском Донце никогда не увидишь…
Месяц полетел, как один день. Мила успела пройти конкурс, уволиться из «Южгипроцемента», получить справки с печатями о том, что не состоит и не состояла на учете в диспансерах – психиатрическом, наркологическом, кожно-венерическом, заполнила множество анкет и подружилась с рыжей Катей.