***
Первой «десантировалась» Катя. Выудив из багажника свой ослепительно красный баул, она в сопровождении Миши направилась по узкой аллейке, с обеих сторон обсаженной густыми высокими кустами, так ровно подстриженными, что казались сплошными зелеными стенами. Прежде чем скрыться за поворотом, Катя обернулась к девушкам с растерянной, как показалось Миле, улыбкой. «Надо бы запомнить улицу», – подумала Мила и завертела головой в поисках какой-нибудь указательной таблички. Словно угадав ее мысли, близняшки Вита-Вика одновременно хмыкнули:
– Ты умеешь читать на иврите?
– Да место бы запомнить, вдруг пригодится…
– Зачем?
С тоской оглядев совершенно непонятные хвостики и палочки на ближайшей вывеске, Мила вздохнула. Проследив за ее взглядом, одна из попутчиц засмеялась:
– И как их различают?
– Кого? – не поняла Мила.
– Да буквы эти… Они же все почти одинаковые – точка, точка, два крючочка… Глаза сломаешь.
– А как вас различают? – вдруг вспылила Мила, огорченная и равнодушием девчонок, и тем, что не смогла прочитать название улицы.
– Запросто! – засмеялись близняшки, и одна из них приподняла рукав блузки – на плече оказалось светло-коричневое родимое пятнышко величиной с копейку. – Я Вика. А ты не нервничай, нервы нам еще пригодятся… Не сердишься больше? Ну? – Вика ласково потрепала Милу по плечу.
Мила даже удивилась сама себе – действительно, отчего она вдруг так разволновалась? Она кивнула и улыбнулась – мир был восстановлен.
– Одна есть, – деловито сказал Миша, усаживаясь на сиденье и забрасывая в «бардачок» небольшую папку с документами.
– Какая это улица? – поинтересовалась у него Мила.
– Улица, улица, улица родная, – вдруг запел Миша, – Мясоедовская милая моя…
– А все-таки?
– А все-таки еще один практический совет: поменьше задавай вопросов. Этот район называется красиво – Рамат-Илиягу, пригород Ришон ле-Циона. Пока хватит того, что ты будешь знать только свой личный адрес. Понятно?..
Миле повезло: совершенно случайно она увидела на перекрестке пластиковый указатель, где ивритское название улицы дублировалось английским.
– «Дерех Амелех» – это что?
– Глазастая ты наша, – засмеялся Миша. – «Дерех Амелех» – это «Путь царя» или «Царский путь», как тебе будет угодно.
– Ого, – прыснули девушки, оглядываясь на узкую улочку, никак не претендующую на такое торжественное название.
– Ну. Израильтяне всё называют довольно громко. В Иерусалиме, например, каждая полянка или лужайка называется долиной. Самая маленькая синагожка называется Домом собраний. И вообще, здесь самые зеленые деревья, самая мокрая вода… Самый воздушный воздух…
– Самые еврейские евреи, – хохотнула Вита.
– Между прочим, израильтяне не любят, когда смеются над Израилем, – серьезно сказал Миша. – Это, пожалуй, единственный народ, который так гордится своей страной.
– А вы, Миша, израильтянин? – спросил кто-то из близняшек.
– Шестой год, как полноправный гражданин страны. И не жалею, – Миша резко нажал на тормоз, словно подчеркнул мысль и поставил точку. – Мила, на выход.
– Уже приехали? Так быстро?..
– А Израиль вообще меньше твоей Харьковской области…
Белый двухэтажный особняк очень понравился Миле – просторный солярий с шезлонгами на крыше, подземный гараж, широкий пестрый цветник и апельсиновый сад со свисающими через ажурную решетку спелыми плодами говорили о том, что живут здесь люди если не очень богатые, то, во всяком случае, довольно имущие. Еще в гостинице Миша коротко рассказал девушкам о заказчиках, и Мила узнала, что ее будущая хозяйка Галина приехала сюда больше двадцати лет тому назад из Чернигова, вышла замуж за бывшего москвича, владельца небольшой авторемонтной мастерской, а после его смерти унаследовала и мастерскую, и виллу, растит троих сыновей. Днем она управляется сама, дети чаще всего приходят домой только поесть да переночевать – двое младших учатся в школе и посещают какие-то секции, старший служит в армии и появляется дома лишь два-три раза в неделю, так что под ногами, – шутил Миша, – никто вертеться не будет. Только работай…
Галина, упорно молодящаяся сорокапятилетняя брюнетка с нежным, чуть обветренным лицом, встретила Милу долгим настороженным взглядом. На хозяйке было очень короткий и узкий сарафан, вот-вот готовый лопнуть под напором широких бедер и увесистой груди, ткань вокруг сосков расходилась лучиками.
– Красивая, – Галина с сожалением покачала головой.
Мила не поняла – что в этом плохого? Или красивые хуже работают?
– Других не держим, – смущенно поклонился Миша и осторожно добавил: – Красивая девушка – это не профессия. По роду своей деятельности я знаю массу красивых девушек, которые на поверку оказались или воровками, или же лентяйками, здесь нет секрета. И наоборот – девушки с рылом… м-м… с лицом бабы Яги бывают великолепными помощницами по дому, с лица воду не пить...
– И гордая, – задумчиво констатировала Галина, продолжая разглядывать Милу.
– Ну, что имеем…
– Жаль, – ответила хозяйка. – Долго не задержится.
Мила удивленно вскинула брови:
– Это почему же?
– Потому.
Галина села за столик и быстро защелкала клавишами, перенося в компьютер данные Милы. Подписав у хозяйки несколько бумаг, Миша кивнул на прощанье Миле и скрылся за дверью. Хозяйка снова повернулась к девушке:
– Пойдем, Юля, я покажу тебе твою комнату.
– Меня Милой зовут…
– Нет, теперь ты будешь Юля. У нас с самого начала работала одна Юля, и мы теперь всех вас зовем Юлями. Так привычнее, – пояснила Галина.
Мила вздохнула. Ну вот, теперь ни документов, ни даже имени своего не осталось, – думала она, поднимаясь вслед за хозяйкой на второй этаж по узкой винтовой лестнице.
– Ты что, расстроилась? – вдруг улыбнулась Галина. – Юля, Джуля – тоже очень хорошо. Я в детстве кино смотрела про девочку Джулю и мальчика Рому. Они потом оба умерли. Я так плакала… Ты видела это кино?
– Видела. И книжку читала…
Галина остановилась так неожиданно, что Мила едва не налетела на нее.
– Что, и книжка такая есть?!
– Есть, – растерялась Мила, не понимая, шутит хозяйка или говорит серьезно. – Шекспир, «Ромео и Джульетта»…
– В Тель-Авиве есть улица Шекспира! – обрадовалась хозяйка. – Он в Израиле живет?
– Нет, он умер давно…
– Но он еврей? – не унималась Галина.
– Англичанин.
– Ну, так зачем он нам тогда нужен… А книжку и кино хорошо придумал, ой, хорошо… Зато у нас тут сама Пугачева с Киркоровым венчались, вот! Я даже фотографию из газеты вырезала, только теперь они уже развелись из-за какой-то Стоцкой…
– Я знаю, – согласилась Мила, лишь бы что-нибудь сказать. Ей стало совсем грустно.
Комната была уютной и аккуратной. Кроме односпального диванчика, здесь оказались шкаф, трюмо, телевизор с видеомагнитофоном, несколько полочек со статуэтками, комод, на котором стоял внушительный стереокомплекс «Сони»…
– Всем этим ты можешь пользоваться, – Галина обвела рукой вокруг себя. – Пока раскладывай вещи, через пару часиков спустишься вниз, пообедаем и обсудим все, что нужно. Покажу дом, участок, гараж и прочее. Зарабатывать начнешь с завтрашнего дня по тринадцать шекелей в час…
– А разве не по двадцать? – вырвалось у Милы.
– Каких еще двадцать? – изумилась хозяйка и в упор глянула на Милу.
– Нам еще в Харькове говорили, что минимальная зарплата в Израиле – двадцать шекелей в час. И Миша обещал двадцать, и в договоре у вас написано, посмотрите…
– Юленька, – вздохнув, Галина снисходительно покачала головой. – Здесь не Харьков, я не Миша, и договор этот – бу-маж-ка. Да, минимальная зарплата в Израиле – почти двадцать шекелей в час. Но маленькая деталь: эта зарплата лишь для граждан страны, для израильтян. Гости, туристы и вообще иностранцы, если работают, то получают от двенадцати до пятнадцати шекелей. А ты кто? Если гостья – где приглашение? Туристка – где путевка? Гражданка – где теудат зеут?
– Что? – не поняла Мила последних слов.
– Паспорт государства Израиль, – отчетливо проговорила хозяйка.
При упоминании о паспорте Мила поникла.
– Так что, деточка, тринадцать шекелей в час – это оч-чень хорошие деньги. Почти три доллара. Не хочешь – я сейчас же найду другую девушку, на твое место очередь штакетником. Хорошо поняла?
– Хорошо поняла, – ответила Мила и вспомнила, что двадцать шекелей, по расчетам Славы – это почти четыре доллара. Выходит, почти на доллар в час, на десять долларов в день Галина хочет ее обмануть, и даже предупреждает об этом заранее. – А Миша знает?
– О чем?
– О тринадцати шекелях вместо двадцати.
– Это меня меньше всего интересует. Фирме «Алина» я за тебя плачу приличные деньги. И меня, и вашу фирму это вполне устраивает. Еще вопросы?..
Мила поплелась в свою комнату.
Но спуститься в салон девушке пришлось не через «пару часиков», а через две минуты… Открыв дверцу шкафа, она ахнула: как и в номере Тель-Авивской гостиницы, этот шкаф тоже был заполнен женской одеждой, а внизу стояли две плотные «челночные» сумки. «Да что же это в самом-то деле!..» – Мила даже руками всплеснула.
– Это… Это осталось от прошлой Юли, – торопливо, и, как показалось Миле, очень удивленно, пояснила Галина. – Ты там выбери, что тебе подойдет, остальное дети отнесут в благотворительный фонд, не выбрасывать же…
– А если она вернется за вещами?
– Она не вернется, – уверенно ответила Галина и Мила поняла, что эта тема оказалась для хозяйки неожиданной и неприятной. – Юля уехала из страны.
– Без вещей?
– Да она уехала очень поспешно, у нее кто-то заболел на родине, кажется, мама…
Мила снова поднялась в свою комнату и присела на диван. Было совершенно ясно, что хозяйка врет. Не могла «прошлая Юля» уехать на родину так стремительно, чтобы не иметь даже получаса на сборы. Хотя бы потому, что билеты нужно заказывать задолго до отправления, ведь рейсы между Израилем и странами СНГ переполнены, не так, конечно, как десять лет назад, но все-таки… Может быть, ей, той девушке, просто очень повезло, как недавнему Милиному попутчику Аркадию, – кто-то не смог поехать и вовремя сдал билет? Очень даже возможно. Но не собрать своих вещей, не иметь на это времени… Это было маловероятно. Разве что та «Юля» пришла в билетную кассу аэропорта или какого-то другого транспорта, а ей там сказали, что есть, мол, билет на сегодня, на сейчас, на сию минуту, и она просто не успела поехать в Рамат-Илиягу за шмотками, она была вынуждена лететь или плыть лишь в чем была и с чем была…
Словно что-то подбросило Милу, она резко встала с дивана. Не дававшая покоя расплывчатая мысль вмиг обрела ясность. Ведь для того, чтобы покинуть страну, тем более – так быстро, необходимо иметь при себе как минимум паспорт и визу… Иметь паспорт и визу, причем, уже оформленные для выезда, а значит, заранее точно знать день и час обратного рейса!
А вещи «прошлой Юли» остались здесь…
Мила снова приблизилась к шкафу. В конце концов, ей позволили выбрать себе кое-что из этих вещей, все равно они попадут в благотворительный фонд. Убедив себя в том, что она тоже, и не меньше других, нуждается в благотворительности, хотя бы потому, что не имеет никаких прав в этой стране и находится здесь, скорее всего, не вполне законно, Мила сначала робко, а потом все решительнее принялась снимать с плечиков одежду своей предшественницы. Все вещи оказались совершенно новыми – на костюмах ткань была стянута пластиковыми нитями для поддержания формы и товарного вида, ко всем джинсам, шортам и блузкам были прикреплены яркие картонные бирки со штрих-кодами, а некоторые изделия, как только сейчас заметила Мила, были аккуратно запаяны в тончайшие прозрачные пакеты. Все это, вероятно, предназначалось для подарков там, дома, ведь не продавать же эти вещи собралась прежняя жиличка у себя на родине, где, скорее всего, как и в Харькове, фирменные магазины и бутики ломятся от подобного товара. Хотя, кто знает…
В одной из сумок оказалась запечатанная коробка, в которой, судя по цветному изображению, находилась видеодвойка «Тошиба», в другой… Мила, расстегнув «молнию», тут же ее закрыла – здесь были скомканные и никак не претендующие на всеобщее обозрение предметы женского нательного белья и прочей одежды, явно ношеной. Между этой сумкой и стенкой шкафа, словно втиснутая в уголок и спрятанная от посторонних глаз, притаилась небольшая сумка-папка с простым портфельным замочком.
Пружинка щелкнула, сумка раскрылась. В руках у Милы оказалась тонкая, перетянутая резинкой пачка стодолларовых купюр и твердый, с золотым тиснением, паспорт гражданки Украины Стешенко Нины Семеновны, 1977 года рождения, разведенной, уроженки города Луцка. До окончания визы оставалось полторы недели.
Несколько минут Мила отрешенно рассматривала фотографию смуглой и черноволосой Нины, и предположения, одно хуже другого, рождались в ее голове. Да, перед Милой открылось бескрайнее поле для фантазий и домыслов.
Совершенно ясно было одно: «прошлая Юля», она же Нина Стешенко, из Израиля никуда не выезжала.
И паспорта у нее почему-то никто не забрал.
***
Проблемы начались сразу же с появлением Алекса – среднего сына хозяйки. Мила услышала его еще с первого этажа – звонкий подростковый голос почти без остановки говорил что-то на иврите, и по мере его приближения Мила поняла, что мальчик поднимается по лестнице. «Не вздумал бы зайти сюда», – закусила губу Мила, с запоздалым сожалением отметив, что не сообразила вовремя повернуть рычажок задвижки. Хотя, чего ей стесняться – это место специально отведено для прислуги, и хозяева прекрасно знают, что с сегодняшнего утра комната занята.
Уже полтора часа Мила, свернувшись калачиком, лежала на диване, тщетно пытаясь заснуть – сначала мешал громко вопящий в холле телевизор (очевидно, Галина, занимаясь своими делами, старалась если не следить за происходящим на экране, то хотя бы слушать), потом начали одолевать мысли по поводу неожиданной находки – паспорта «уехавшей на родину» Нины Стешенко.
Может быть, Галине известно, что «прошлая Юля» никуда из Израиля не уехала? Кто знает. А вдруг эта Нина нашла другую работу и исчезла лишь на несколько дней, и вот-вот вернется за вещами, деньгами и документами, а вещей-то уже не будет? И, кстати, как поступить с паспортом и долларами, заработанными Ниной? Отдать Галине, или… или оставить у себя до выяснения судьбы пропавшей девушки? Ведь Галина или что-то скрывает, или действительно не знает, куда подевалась «прошлая Юля». Мила старалась ни о чем не думать, просто отдохнуть и расслабиться, но мысли все время возвращались к ее предшественнице…
Дверная ручка резко повернулась, и в комнате оказался паренек с ослепительно зелеными волосами и большой серебристой серьгой в ухе. Мила ахнула и едва успела натянуть одеяло до подбородка, чуть не зарычав от негодования.
– О! – воскликнул мальчик, увидев Милу, но тут же словно забыл о ней. Продолжая что-то говорить в трубку сотового телефона, он деловито сунул принесенную с собой кассету в видеомагнитофон, включил телевизор и по-хозяйски уселся на диван, чуть не придавив Миле ноги.
Этого Мила вынести уже не смогла:
– Простите, в чем дело?!
Но ее не услышали. Паренек громко и весело тараторил по телефону, нажимая на кнопки дистанционного управления. Не видит он меня, что ли, или не понимает русского? – подумала Мила, садясь на постели и укутываясь простыней. На экране возникли две обнаженные девицы.
Стараясь придать голосу твердости, Мила отчетливо произнесла:
– Мне. Нужно. Одеться.
Мальчишка удивленно и весьма озадаченно обернулся к ней, в его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.
– Одевайся, кто мешает?
– Тогда выйди, пожалуйста.
– Чего вдруг? Я в своем доме.
– Ну, хоть отвернись! Или так и будешь глазеть?
– Да очень надо! – хмыкнул мальчишка. – Ты вообще не в моем вкусе.
Слышать это от пацана четырнадцати-пятнадцати лет было смешно. В другое время Мила или посмеялась бы, или поставила на место зарвавшегося щенка, но сейчас она, обиженно засопев, попросила:
– Подай, пожалуйста, халат.
– Как?.. – снова удивился паренек. – Подать халат? По-моему, я к тебе в слуги не нанимался, По-моему, даже совсем наоборот. Или я ошибаюсь?
Персонажи видеофильма перешли к активным действиям: начали со стоном обнимать и поглаживать друг дружку.
– Ну, так хоть не смотри же, бл-лин! – разозлилась девушка.
Пожав плечами, мальчишка повернулся к телевизору, но Мила чувствовала, что он внимательно наблюдает за ней в отражении экрана. Она быстро накинула халат и вышла из комнаты, оставив малолетнего придурка наедине с видеозрелищем.
– Там ваш мальчик в моей комнате, – сообщила она Галине, спустившись вниз.
– Ну, и?.. – невозмутимо откликнулась хозяйка, обтачивая ногти пилочкой из маникюрного набора.
– Ну… Мне бы хотелось отдыхать в одиночестве. Кроме того, я могу быть неодета, – пояснила Мила, не решаясь, однако, сказать, что именно так и было.
– Юленька, – ласково сказала Галина, отрывая взгляд от своих ногтей. – Ты должна понять, что это – не Союз. Здесь живут свободные люди, без всяких предрассудков. Это – во-первых. Во-вторых, ты почти член нашей семьи, так что стесняться тебе нечего. И я, и дети могут в любой момент войти в твою комнату, ведь ты же не купила ее, в конце-то концов? Твоя комната такая же наша, как и любая другая в этом доме…
– Но как же…
– А вот так. Кроме того, раздеваться и отдыхать следует ночью. А день существует для работы и развлечений после работы. Понятно, Юля?
– Понятно, – ответила Мила. Ей хотелось плакать. – Можно, я пока посижу здесь?
– Конечно, – впервые за весь день искренне улыбнулась хозяйка. – Ты ведь у себя дома…
Телевизор в холле транслировал новости. На асфальте – лужи крови, трупы, горящий автомобиль, рыдающая женщина… Мила не понимала ни слова, произнесенного диктором, но по его быстрому и напряженному рассказу поняла, что речь идет о взрыве где-то в Израиле.
– Опять теракт, – покачала головой Галина. – Я бы всех этих арабов или выгнала в Палестину, или посадила в тюрьму. Что творят, уроды, что творят…
– Много людей пострадало? – сочувственно спросила Мила.
– Четверо убитых и одиннадцать раненых. Трех дней не проходит, чтобы эти скоты не натворили гадости. Все неймется им. То машину с израильскими номерами камнями забросают, то солдат наших обстреляют из кустов, то взорвут что-нибудь. Правильно мой Игаль говорит: хороший араб – мертвый араб…
– А как они сюда попадают, арабы? Что, в Израиле пограничников нет?
– Какие пограничники в пустыне, – махнула рукой Галина. – Вот сейчас разделительную стену строят. Евреев из территорий выселяют. А толку? Даже там, где есть контроль, любой гад тоже может и пройти, и проехать, и пронести бомбу. Чаще другое бывает: живет себе арабчик у нас, на соседней, скажем, улице, является гражданином Израиля, примерный семьянин, три-четыре жены у него, детей полтора десятка… Казалось бы, живи да радуйся, что в цивилизованном государстве живешь, а он вдруг возьми да и выкини какой фокус. Вот недавно водитель автобуса, араб, много лет проработал в «Эгеде» – это автобусная компания такая, – и вдруг свернул с дороги прямо на людей, в толпу. Восьмерых – насмерть, двадцать покалечил. И – ходу!
– Поймали? – ахнула Мила.
– Конечно, поймали. А толку-то? Он бормочет: «Мне Аллах приказал». Ну, посадят его, а кому легче? Или еще один подъехал к воинской части, достал пулемет и давай наших солдат косить, пока его самого не застрелили…
– А чего они так евреев ненавидят?
– Долгая это история, – пожала плечами Галина, но видно было, что если она и знает эту историю, то весьма поверхностно. – Когда здесь была сплошная пустыня, то она им, конечно, не была нужна: и так песка много вокруг. А когда евреи создали здесь прекрасную страну, то арабы вдруг решили, что это как-то вроде их земля. Чтобы мы бросили ее для арабов? Долго ждать будут… А в самом Израиле становится все больше арабов, потому что в арабских семьях больше детей. Плодят и плодят, как кролики...
Дверь распахнулась так неожиданно, что обе вздрогнули.
– Вот и мы! И жрать хотим!
На пороге стояли двое – молодой солдат с коротким автоматом за спиной и ребенок лет шести. Малыш сразу же посмотрел на Милу большими грустными глазами, и отвел взгляд.
Перед ужином произошла короткая церемония знакомства, и семья приступила к еде. Старший, Игаль, жевал очень быстро, и все время поглядывал на часы – он спешил к друзьям на вечеринку, которая на иврите называется очень смешно – месиба. Алекс, с которым Мила уже имела честь познакомиться в своей комнате, ел медленно, степенно, не поднимая головы и внимательно глядя в свою тарелку. А первоклашка Рони поковырял вилкой куриную отбивную и заявил, что он вовсе не хочет есть. Потом Алекс ушел играть с компьютером в покер, а Рони долго крутился около Милы, пока не вскарабкался к ней на колени.
– Юля, – пошептал он вдруг. – Убеги отсюда.
Мила растерялась.
– Почему? – так же шепотом спросила она, оглядываясь на Галину. Та снова занималась своими ногтями.
– Убеги, плохо тебе будет. Плакать будешь…
– Я не собираюсь плакать, – Мила почувствовала, как дрогнул ее голос, но она попыталась улыбнуться. – И почему ты думаешь, что мне будет плохо?
– Я не думаю, это правда, – вздохнул Рони, крепко обняв Милу за шею, и вдруг глянул ей в глаза с такой жалостью, что у Милы засосало под ложечкой. Она поняла, что мальчик действительно что-то знает. – Пойдем ко мне, – громко сказал он, – я покажу тебе своих новых покемонов.
– А что это? – заинтересовалась Мила.
– Вот сейчас узнаешь.
– Подружились уже? – глянула на них Галина. – Вот и славно, пойдите поиграйте.
Но то, что услышала Мила от маленького Рони, было совсем не славно. Лишь прикрыв за собой дверь, мальчик тут же заявил:
– Тебя скоро увезут на машине.
– На какой еще машине? – не поняла Мила.
– «На какой, на какой…» На джипе, на синей «Мицубиши».
– Кто же меня увезет, интересно?
– Русские дядьки. Они всех наших Юль увозили на своей синей «Мицубиши». Злые русские дядьки.
– И… и куда их увозили? Зачем?
– Не знаю. Только потом я тех Юль больше не видел.
Мила задумалась. Это было больше похоже на правду, чем услышанное от Галины, будто все «прошлые Юли» уехали домой. Что же все это значит? Куда она попала?
– Послушай, – сказала она, присаживаясь на низкую детскую табуретку. – Расскажи-ка мне все, что ты знаешь про тех Юль.
– А я ничего не знаю. Наверное, мама знает. Может быть, Игаль знает. Они все сначала были веселые, работали у нас хорошо. Играли со мной, смеялись…
– Кто? Мама и Игаль?
– Да нет же! – удивился Рони Милиной непонятливости. – Те Юли, что раньше были здесь! А потом начинали плакать, и совсем уже не смеялись…
– Подожди. Почему они начинали плакать? – Мила затормошила Рони, чтобы скорее вытрясти необходимый рассказ.
– Ну, просто начинали плакать, – мальчик явно не понимал истинной причины, почему так резко менялось настроение тех «прошлых Юль». – Они сначала ссорились с Игалем. Игаль ябедничал на них маме. Потом их увозили на синей «Мицубиши».
– Прямо так и увозили?
– Ну да. Первую Юлю увезли ночью, она кричала, а ей закрыли рот. Я проснулся и смотрел в окошко. Мама не знала, что я видел, и сказала мне утром, что та Юля уехала домой в Москву. Потом Игаль и Алекс куда-то ее вещи отнесли, сказали, что отдали ей, потому что она их забыла, все вещи свои забыла.
– А потом? Следующая ваша… Юля?
– А следующую Юлю увезли днем. Она тоже не хотела идти, а ее тащили за руки, а один ее даже коленом ударил по попе, чтобы она быстрее шла.
– Она тоже забыла свои вещи? – догадалась Мила.
– Забыла, – то ли вздохнул, то ли всхлипнул Рони. – И Игаль с Алексом тоже их унесли, чтобы вернуть…
– Понятно, понятно, – забормотала Мила, поднимаясь с табуретки и зачем-то оглядывая жилище Рони – шкаф, полочку с моделями автомобилей и кораблей, небольшой стол и неизменный, как почти в каждой комнате, компьютер. – Понятно…
Уже в который раз за последнее время она произносила это слово, когда как раз ничего не было понятно.
– Ну, а эта, последняя Юля? Ее вещи тоже остались…
– Остались, – кивнул Рони. – Эту Юлю увезли, когда я в школе был. И тебя увезут. Только сначала ты будешь плакать. Два дня будешь плакать. Или даже три. Убеги куда-нибудь. У тебя есть пистолет?
– Нет, конечно.
– Тогда возьми мой. Я тебе дам двенадцатизарядную «беретту».
И вдруг Мила расхохоталась. Пистолет! Конечно же, это все детские фантазии маленького Рони! Многие, почти все мальчишки и девчонки обожают всякие тайны и интриги. Конечно же, это просто игра. Рони самому интересно воевать с воображаемыми разбойниками и шпионами, представлять себя этаким суперменом из американских боевиков, кого-то спасать, от кого-то прятаться… В детстве Мила почти каждый вечер, лежа в постели, придумывала себе разные истории с продолжениями. Вот она партизанка на войне. И весь ее класс ушел в партизаны. И Колька Бабаев, и Лина Гутырина, и даже вечно больная Соня Арнольди… Все они научились ездить на танках и летать на самолетах, стреляли фашистов из взрослых ружей и бросали в них самые настоящие бомбы, наконец, побили всех врагов, а потом, как в любимом фильме «Белеет парус одинокий», встали все на крутом утесе и грустно махали кому-то руками...
А потом вдруг Милу ранили, совсем-совсем немножко ранили, и Колька Бабаев порвал свою партизанскую рубашку на бинты и перевязал Миле раненую руку. Почему-то представлять себе именно этот эпизод было особенно приятно…
После этого был период школьных «тайных обществ», когда по классу реяли секретные записки с подписью «Мстители», «Фантомас», «Черная кошка» – у кого на что хватало фантазии. Хотелось играть во взрослых, создавать какие-то рискованные ситуации и самим же из них выбираться…
Да какая же девочка с косичками или мальчик в сандаликах не прошли через это?
Но ведь Нина – «прошлая Юля» – действительно исчезла, и Игаль с Алексом действительно собираются завтра унести ее «забытые» вещи…
– Вот. Я тебе дам две коробки патронов, вдруг придется много отстреливаться…
В ладонь Миле ткнулось что-то металлическое. Она держала в руке короткоствольный пистолетик, оказавшийся неожиданно тяжелым для его размеров.
– Не бойся, это пугач, – успокоил ее Рони. – Но стреляет он в сто раз громче настоящего. Не веришь?
Рони отобрал у Милы пистолет, отвел ствол в сторону и резко нажал на спуск. Грохот был чудовищный, дрогнули оконные стекла, у Милы вмиг заложило уши и она закашлялась, нечаянно вдохнув порохового дыма. Снизу донесся хохот Алекса и сердитый крик Галины:
– Тафсик мияд лирот, кэлев катан! Ани эках эт а эгдах бихляль!
– Что она сказала? – не поняла Мила.
– А! Не слушай. Сказала, что отнимет «беретту», если я не перестану стрелять. Но я же должен тебя научить, – серьезно пояснил Рони.
– Ты так хорошо иврит знаешь? – Мила решила поменять тему.
– Чего тут знать? Иврит как иврит.
– И русский знаешь… Послушай, а ты языки не путаешь? Русский и иврит?
– Как же их спутаешь? Иврит – это иврит, русский – это русский.
– Я бы обязательно путала, если бы с детства учила два языка сразу, – продолжала Мила, пытаясь отвлечь Рони от его игры, в которую он, кажется, поверил всерьез.
– Спрячь к себе пугач, – серьезно сказал Рони, потягивая Миле игрушку.
– Да не нужен он мне, я его боюсь!
– А без него будешь еще больше бояться…
…Ночью Миле приснилась огромная синяя машина, похожая одновременно на самосвал и паровоз. Из машины выскочили близняшки Вита и Вика, они схватили Милу за руки и повели, но почему-то не к машине, а к узкому окопу, в котором сидел Рони с автоматом в руках. «Хочешь пострелять?» – обратился он к Миле, не снимая пальца с гашетки. «Что ты, я боюсь!» – закричала Мила. «Не бойся, это не настоящий автомат, это – пугач…» И автомат начал стрелять длиной очередью.
Мила проснулась от частого постукивания в дверь и вскрикнула:
– Кто?
– Мила, Мила… Слышишь?– раздался тихий шепот из коридора. Не «Юля», а именно «Мила»…
– Я сплю, – жалобно сообщила Мила. – Кто это?
– Это я…
– Кто – я?
– Я, Игаль…
– Игаль? – удивилась Мила.
– Да...
Завернувшись в простынь, Мила подошла к двери.
– Что-то случилось?
– Мила, открой…
– Игаль, который час? – устало вздохнула Мила. – Ты до утра можешь подождать?
После короткой паузы она снова услышала:
– Открой, поговорить надо…
Поговорить?.. Что он, интересно, собирается сообщить среди ночи? Уж не о том ли, о чем сегодня сказал Рони, не о таинственных историях с «прошлыми Юлями»? Может быть, тоже хочет предостеречь или что-то посоветовать?.. Мила закусила губу, вспомнив, как поглядывал на нее Игаль за ужином. Кроме чисто юношеской заинтересованности, в его взглядах было какое-то сочувствие. Или ей показалось? А если это было не сочувствие, а плохо скрываемое превосходство хозяина перед прислугой? Если Алекс демонстративно не обращал внимания на Милу, даже несколько раз задевал ее локтем, словно не замечая ее присутствия, то у Игаля она вызывала хоть какие-то эмоции. Наверное, он действительно хочет и может чем-то помочь?..
Мила тихо открыла дверь, но с места не сдвинулась, – прежде чем впускать Игаля в свою комнату, она хотела выяснить, о чем он собирается говорить.
– Я слушаю, – спокойно сказала Мила.
Игаль стоял перед ней в одних плавках, чуть сутулясь и почесывая одну ногу о другую.
– Мила, я хочу секса, – улыбаясь, сообщил он.
Мила расхохоталась.
– Ты с ума сошел, бедненький?
– А… а ты что, разве не хочешь? – воскликнул Игаль, от изумления склонив голову набок.
– Иди спать, – со вздохом посоветовала Мила. – И не морочь голову ни себе, ни мне.
***
– Юленька, – сказала Галина после завтрака, когда они остались одни. – Я хотела бы с тобой серьезно поговорить.
В голосе Галины прозвучало непонятное обвинение, словно хозяйка была огорчена каким-то проступком Милы, но готова простить, если с этого момента Мила станет паинькой. Так обращаются к ребенку, ожидая раскаяния и тривиального «Я больше не буду…»
– Да? – Мила замерла, стремительно перебирая в памяти вчерашний день и сегодняшнее утро, стараясь вспомнить, где она могла допустить промашку. Как будто все было нормально… Неужели ночь? – нахмурилась Мила.
И не ошиблась.
– Игаль мне все рассказал, – призналась Галина, – о том, что произошло ночью. Я была очень удивлена случившимся. Честно скажу, что от тебя я ничего такого не ожидала.
– Какого?! – растерялась Мила. – Во-первых, я его к себе не звала, а во-вторых, ничего не было! Он как пришел, так и ушел…
– Вот именно, – кивнула Галина. – А почему, ты можешь мне объяснить?
– Да потому… Потому, что я не… – забормотала Мила, не понимая, чего хозяйка ожидает услышать. – Вы разве сами не понимаете?
– Все я прекрасно понимаю, Юленька. Но и ты тоже пойми: Игаль – молодой мужчина, ему уже двадцать лет. И совершенно нормально, что ему нужна женщина…
Она просто хочет извиниться за сына, – сообразила Мила. Но все-таки, мужчина, даже молодой, обычно старается скрыть свои неудачи такого рода. Хотя, кто его знает, может быть, в Израиле на это смотрят иначе, проще, человечнее, что ли…
– Я вовсе не сержусь на него, – улыбнулась Мила.
– Что-о? – вскинула брови хозяйка.
– Честно говоря, я даже забыла об этом. Будем считать, что мне все приснилось.
Галина снисходительно глянула на Милу.
– Ничего-то ты не поняла, деточка. Совсем ничего… О чем я говорю с тобой уже полчаса?
– О чем?..
– О том, что мужчине нужна женщина. Не пойдет же мой мальчик в махон?
– Куда? – переспросила Мила. – В какой такой махон?
– Ну, в публичный дом! Его там научат плохому. Там разврат, наркотики и сифилис. Мой Игаль – интеллигентный, ранимый. Ему нужна простая девушка, вот, как ты. Тем более, ты живешь прямо у нас, удобно…
– …далеко ходить не надо, – подхватила Мила, чувствуя, что ее охватывает бессильная злость.
– Ну да! Конечно, это будет не задаром.
– Но я не проститутка!
– Боже упаси! – всплеснула руками Галина. – Я же не сказала этого слова!
– Но это называется именно так. Мне надо связаться с Мишей.
– Зачем?
– Я не соглашалась на такие условия. В договоре ничего не сказано о секс-услугах!
Милу едва не трясло от возмущения. Мало того, что ее с самого начала обманули в почасовой оплате, так она еще должна ублажать половозрелого сына хозяйки, и не просто с благословения, а именно по указанию мамаши!
– Насколько я поняла, Юля, ты приехала заработать денег, – спокойно произнесла Галина. – И мы даем тебе великолепную возможность получить куда больше, чем зарплата простой домработницы. В конце концов, ты тоже взрослая женщина, живой человек, и у тебя тоже есть потребности… Я уже договорилась с нашим семейным врачом, завтра он возьмет у тебя анализы…
– Он ничего у меня не возьмет. Я не буду здесь работать. Мне нужно позвонить Мише.
В ответ Галина пренебрежительно скривилась.
– Ну, Мише могу позвонить только я.
– Вот и позвоните сейчас.
– Кроме того, выбора у тебя нет. Да, ты права, в договоре действительно ничего не сказано о сексе. Но и не сказано о том, что эти услуги исключены. Вот.
Галина выдвинула ящик комода, где, как видно, хранились текущие документы, извлекла договор, нашла нужное место и сильно провела под ним длинным алым ногтем.
– Читай!
Мила глянула на очерченную строку.
– Вслух читай! – потребовала Галина.
– «…и другие дополнительные поручения заказчика, не указанные в настоящем договоре, за отдельную плату», – пробормотала Мила.
– Теперь ясно?
– Но я не подписывала этого договора!
– А ты и не должна была ничего подписывать. Достаточно моей подписи.
– Я хочу поговорить с Мишей.
– Пожалуйста! – внезапно согласилась хозяйка. – Говори.
Она пробежалась тем же пальцем по кнопочкам сотового телефона и вручила его Миле.
Миша отозвался лишь после нескольких долгих гудков. За это время Мила немного успокоилась, несмотря на то, что Галина подошла к ней вплотную и тоже приникла ухом к трубке.
– Алло, Миша? Это Мила, Мила из Рамат-Илиягу!..
– Откуда у тебя мой номер, Мила? – строго спросил Миша, как только услышал ее голос.
– Хозяйка набрала…
– Что там у вас случилось?
– Случилось. Я бы хотела поменять место работы.
– Тебя что-то не устраивает?
– Я не могу по телефону!
– Говори по телефону! – резко потребовал Миша.
Вдохнув поглубже, Мила выпалила:
– Я не хочу быть проституткой!
– Что, что ты сказала? – казалось, Миша едва не задохнулся от гнева.
– Меня принуждают спать с сыном хозяйки. А я…
– Вот что, Мила, – оборвал ее Миша. – Я приеду и во всем разберусь. Завтра.
– Почему – завтра?!
– Потому что завтра. Сегодня у меня новая группа.
– А мне-то что делать? – выкрикнула Мила.
– А тебе – делать все то, что поручит заказчик. Это твоя обязанность. Все!
– Ну? – победно глянула на Милу хозяйка.
Мила стояла как вкопанная, не в силах сдвинуться с места. Полюбовавшись ею, Галина равнодушно заметила:
– На сегодня тебе никакой работы нет. – И, глянув в полные слез глаза девушки, резонно заметила: – А нет работы – нет и зарплаты. Отдыхай. Только не здесь, пожалуйста, а в своей комнате.
Поднявшись к себе, Мила упала на диван и затряслась от рыданий. Все, все было совершенно не то, не так, как она себе представляла, как обещали ей в Харькове, как расписывал тот же Миша! Она мечтала увидеть другую страну, заработать денег… Почти все ее знакомые – Мила только сейчас сообразила, что это были именно мужчины! – повкалывав на сезонных работах в Израиле – на стройках, на сборе апельсинов, на уборке улиц – вернувшись на родину, сразу же приобрели автомобили или квартиры, а то и открыли собственный магазинчик… Квартира у Милы есть, машина ей не нужна… а вот хорошая мебель, бытовая электротехника, фирменные шмотки и счет в банке вовсе не помешали бы. Но жизнь устроена очень неудачно. Одни идут по ней напролом и на все кладут, а вот другим нужны четкие ориентиры, как маяки в гавани.
Мила вспомнила свои недавние грезы – мечты-сюжеты, которые она по детской привычке изображала себе перед сном.
…В норковой шубке с огромным капюшоном она сидит в уличной кафешке. Перед ней – маленькая рюмочка коньяка, чашечка дымящегося на морозе кофе и высокий узкий стаканчик с каким-нибудь экзотическим соком, между пальцев – тоненькая дамская сигарета. Люди проходят мимо, кутаются, мерзнут, хлюпают по мокрой грязи, с завистью поглядывают на Милу. А вот подходит Валерий, бывший муж. «Милка! Неужели ты?» – «Ну!» – Мила лениво поворачивается в его сторону, скептически косится на его куцую курточку и заношенный до белизны «вранглер». «Ты что это, богатого любовника подцепила?» – «Н-ну, зачем так… – цедит сквозь зубы Мила, – Просто работа нехилая попалась» – «А где же ты работаешь?» – «Сейчас – нигде. Просто живу, наслаждаюсь жизнью, вот, думаю о дальнейшей судьбе». И тут Валерий, скорее всего, скажет нерешительно, после длинной напряженной паузы: «Мила! Я очень ошибался и прошу у тебя прощения. Давай снова поженимся!»
И тут… И тут Мила, перестав гримасничать и любоваться собой, глянет на Валерия с искренним сочувствием, по-доброму, так, как на ребенка, который по недомыслию навредил сам себе. И скажет, наконец, те слова, которые когда-то повторяла наизусть, оттачивая каждый звук, каждую ноту, каждую интонацию, скажет те слова, которые проговаривала долгие месяцы и годы на влажной и соленой от слез подушке:
– Валерий. Послушай меня, Валерий. Ты еще раз убедился, что жизнь устроена очень справедливо и гармонично. Свинство всегда возвращается, но уже к самой свинье, и свинья всегда заканчивает в грязи и вони. Я не люблю свиней не за то, что они свиньи, а потому, что от свиньи можно ожидать свинства в любой момент и, как правило, в момент непредсказуемый. С тобой это я уже проходила. Ни повторения, ни продолжения не будет.
Он явно захочет выпить, Мила закажет ему порцию самого дорогого коньяка. Нет, даже две порции – не жалко. И скажет медленно, закурив новую сигарету:
– Я хочу, чтобы ты знал, Валерий: никогда никого я не любила так, как тебя. Еще точнее: я любила только тебя, как женщина может любить своего единственного и тысячу раз желанного мужчину. Мне было очень, очень плохо, поверь. Когда родной человек уходит потому, что умирает, это и страшно, и больно. Но это – природа, все мы смертны, и ничего здесь не изменить. А вот если родной человек оставляет тебя потому, что он тебя грязно предал – то это больно вдвойне. Здесь не только горечь потери, но и разочарование, и презрение, граничащее с ненавистью… Жуткое это чувство, Валерий. Но, как видишь, я ни словом, ни жестом не дала тебе этого понять. Потому, что ты не достоин ни единой моей слезинки. Если хочешь знать, я до сих пор тебя люблю. Но никогда не вернусь к тебе, никогда. Хотя, тебе этого не понять.
На деле же все оказалось далеко не так. Вместо долгожданной работы в цивилизованной стране она получила перспективу стать «домашней» проституткой, а ведение хозяйства на вилле Галины – дело, оказывается, параллельное. А если Игаль встретит другую женщину, или же Мила ему просто надоест? Куда ей тогда деваться?..
Мила хорошо слышала, как внизу, в кухне, хозяйка громко стучит крышками кастрюль, наливает воду в ведро для мытья полов, словом, открыто демонстрирует Миле, что прекрасно обходится без помощи домработницы. Лишь один раз она постучалась к Миле и сообщила, что отправляется в супермаркет за продуктами, а Мила пока может спуститься и поесть, так как обед уже готов. Дождавшись, когда стихнет рокот хозяйкиного «Фольксвагена», Мила отправилась вниз и увидела, что холл сверкает чистотой (хозяйка даже вымыла окна), а на столе – еще дымящийся обед: суп с куском куриной ножки, шницель с пюре, три салата и бутылочка лимонной «Фанты». Вот, как надо, учись! – словно хотела сказать этим Галина.
И вдруг Мила замерла. Кажется, ее осенило.
Она толкнула входную дверь – дверь тут же открылась, значит, хозяйка не ожидает бегства Милы. Убедившись, что с улицы ее не видно, Мила приблизилась к комоду. Ящики не были заперты на ключ. Рыться в бумагах не пришлось – нужный документ лежал сверху. На столе она увидела авторучку и быстро переписала себе на ладонь адрес, обозначенный на договоре: «Alina LTD, Allenby, 34, Tel-Aviv». Далее следовали номера телефонов и факса.
Телефонный аппарат стоял рядом. Не раздумывая, Мила набрала первый номер. Ответил женский голос:
– «Алина», шалом.
От неожиданности Мила не нашлась, что сказать. Трех слов на иврите, которые она знала, сейчас было явно недостаточно.
– Ани шомаат! – нетерпеливо сказала собеседница. – Ми зе?
Мила положила трубку и закусила губу. Да, есть телефонный аппарат (пусть даже, как предостерегает Миша, ее голос идентифицируют), есть номера, есть возможность связаться с внешним миром, но все это совершенно бесполезно – иврита она не знает. Может быть, попробовать на английском? Ведь учила же она этот язык и в школе, и в институте…
– «Алина», шалом! – зазвучал тот же голос.
– Хау ду ю ду. Май нейм из Мила, – тихо проговорила Мила, выдав едва ли не четверть своих знаний английского.
– Не мучайтесь, говорите по-русски!
У Милы отлегло от сердца.
– Ой, спасибо! – обрадовалась она. – Я Мила из Рамат-Илиягу…
– В чем дело, Мила? Кто тебе дал этот телефон?
– В договоре увидела, – призналась девушка.
– Кто тебе показывал договор? – продолжала допрашивать чиновница.
– Случайно прочитала, когда менеджер просил хозяйку расписаться…
– Черт знает что… – собеседница была очень недовольна. – Чего ты хочешь?
– Я хочу поменять место работы! – решительно сказала Мила, думая, что именно сейчас этот вопрос может решиться. Сотрудница «Алины» вычеркнет ее из адреса в Рамат-Илиягу и перепишет на новый адрес, Миша перевезет ее на другую виллу, пусть даже в другом конце Большого Тель-Авива.
– Это невозможно, – так же твердо ответила сотрудница «Алины». – Работай.
– Да я не могу, не могу здесь работать, я нанималась домработницей, а не…
Но в трубке уже звучали короткие гудки.
– Юля…
Мила резко обернулась.
Перед ней стоял маленький Рони, он пришел из школы. Хороша была бы Мила, если бы вернулась Галина!
– Подслушивать нехорошо, – справившись с собой, заметила Мила.
– Я не подслушивал, я просто слышал, – Рони поднял на нее свои огромные глаза. – Убеги отсюда, пока никого нет. Я скажу маме, что тебя уже увезли на синей «Мицубиши», и она тебя не будет искать. Сейчас убеги!
– Куда же я убегу, малыш? – покачала головой Мила, готовая снова разрыдаться.
– Как – куда? – искренне удивился Рони. – Конечно, в Тель-Авив! Только смотри, чтобы миштара тебя не поймала…
– Какая… мошкара?
– Не мошкара, а миштара! Израильская полиция. Потому, что у тебя нет документов и мало денег, я знаю. А в Тель-Авиве есть ваше посольство, там могут помочь.
– Откуда ты все знаешь, Ронька?
– У нас и раньше были Юли… Знаю.
Рони снял, наконец, свой рюкзак, положил его на стул, и принялся расхаживать по холлу, размышляя вслух, словно взрослый мужчина, от которого многое зависит.
– Нет, сейчас тебе убегать нельзя. Мама вернется, увидит, что тебя нет, и позвонит твоему боссу, и тебя сразу начнут искать. Лучше так: когда все уснут, я тебе открою дверь, и ты убежишь. У тебя будет время, чтобы тремпом добраться до Тель-Авива…
Мила подошла к мальчику и обняла его за плечи, усадив рядом с собой.
– Нет, Рони, я не могу убежать просто так. Завтра придет мой менеджер, он должен что-то решить. В конце концов, я просто уеду домой, уж на обратную-то дорогу денег у меня пока хватит.
«Только паспорт заберу», – подумала Мила, но уж посвящать Рони в эти сложности не было смысла, он мог их просто не понять.
– Пугач у тебя? – серьезно спросил Рони.
– У меня, куда же он денется.
– Если будет страшно – сразу стреляй. И патронов не жалей, они в любом детском магазине продаются.
– Ладно, мой рыцарь, я обязательно буду стрелять…
Вернулась хозяйка, это Мила поняла по звуку мотора. Не дожидаясь, пока та войдет в дом, Мила поднялась в свою комнату.
Телевизор принимал сумасшедшее количество программ, были среди них и русские. Мила послушала российские новости, посмотрела израильскую передачу «Двойной удар». Очередное шоу с нанятыми актерами. Какими жалкими показались ей проблемы участников встречи! Глупые, они не понимают, что великое счастье – жить у себя дома, в своей стране, со своими друзьями… А вот очередная серия «Бригады» заставила ее даже всплакнуть: она вспомнила, как смотрела этот фильм вместе с мамой, и мама все время качала головой, наблюдая за опасными приключениями молодых суперменов…
Ужинали молча. Семья словно не замечала присутствия домработницы, Мила молча поела и снова поднялась к себе.
Заснуть не удавалось, пришлось попросить у Галины таблетку снотворного. От усталости Мила не обратила внимания, как хитро сверкнули хозяйкины глаза…
Ей приснился Валерий. Она говорила ему давно подготовленные и тысячу раз отрепетированные слова, гневные и убийственные слова, но ее ничуть не удивило, когда экс-супруг вдруг начал ее обнимать. Мила почувствовала внезапно накатившую нежность и полностью отдалась страсти, резонно отметив, что это всего лишь сон, а во сне можно совершать любые, даже самые неоправданные поступки… Видение было настолько явственным, что Мила едва не проснулась от собственного стона, и лишь усилием воли снова вернулась к блаженству…
Встрепенулась от мощного, взрывного оргазма, равного которому не испытывала никогда в жизни.
Она сразу все поняла.
Глухо рыча и задыхаясь, ее насиловал Игаль. Видимо, в доме были запасные ключи от комнаты Милы, и этот подонок воспользовался тем, что Мила приняла снотворное. Сначала Мила замерла в испуганном непонимании происходящего, потом, взвизгнув от отвращения, попыталась выдернуться, однако после короткой борьбы Игаль так переломил ее тело, что Мила уперлась подбородком в свои коленки. Вдавленная спиной в матрац и сжатая мускулистыми руками, она была полностью обездвижена, ей оставалось лишь кусать губы от обиды, ненависти и бессилия, чувствуя, как в ней бьется чужая плоть; и, лишь когда Игаль ослабил хватку и заскрипел зубами, ей удалось сорвать со стены ночной светильник и изо всех сил ударить им Игаля в темя.
Еще, и еще раз…
Охнув, Игаль скатился с дивана и замер на полу. Вокруг его головы расплывалось вязкое пятно, в свете уличного фонаря кровь казалась черной.
Дрожа, Мила быстро оделась, схватила со стула свою сумочку и бросилась вниз по лестнице.