В кубрике над Виктором Шумковым смеялись, а он в это время сидел на «воздушной баночке» и рассказывал свою историю. Коленки тряслись, спина натянулась как струна, пот лил ручьём, а он всё рассказывал в деталях и подробностях как убивал в карцере крыс. Почему то на этом месте, молодого матроса заставляли повторять рассказ вновь и вновь. Шумков совсем обессилел и почувствовал, что вот – вот рухнет на палубу.
- Ладно, крысобой, хватит. Молодец, что никого не сдал. Только посуду потерял. Придётся «подродить» - сказал Карявин – После наряда пойдёшь на мой «аккорд», гальюн красить.
- Короче, «Сказочник» - вмешался Бузанов – Не знаю, когда ты найдёшь время, но чтобы моё заведование блестело и сверкало, чтобы все лампы горели. Понял?
- Понял – ответил Шумков, лишь бы те поскорее отстали, и подошёл к баку.
- А ты чего такой наглый? Добра не было писать! – заскулил Бузанов и со всей силы ударил Шумкову по затылку. В глазах потемнело, и Виктор, подумав, что может потерять сознание, схватился за голову и начал пальцами давить на виски. Обошлось. Он присел на корточки возле бака, ожидая ещё ударов.
- Хватит «Буза» - остановил озверевшего дембеля Карявин – Ему сейчас к Скуратову идти, тот ещё синяки заметит. Пиши – приказал он Виктору – Даём добро.
Добираясь до каюты Скуратова, Шумков решил большую часть пройти по шкафуту, а потом уже зайти вовнутрь и подняться по трапу до нужного коридора. Так он намеревался избежать не нужных ему встреч и проветриться на свежем морском воздухе. Солнце ласково улыбалось, чайки радостно кричали и пикировали к волнам, словно маленькие бомбадировщики. Лёгкий ветерок дул в худое, бледное лицо молодого матроса, ноздри его широко раздувались и жадно вдыхали прохладный бриз, который придавал ему силы. «Почему я не чайка» - подумал Шумков, глядя на этих беззаботно игривых птиц – «Для них море свобода, а для меня тюрьма». Виктор шёл к начальнику Службы, не просто отдать пресловутую объяснительную. Он хотел, он не терял надежды поговорить со Скуратовым о своём переводе, туда, где мог бы действительно быть полезным государству.
Командир слушать своего матроса не стал, взял листок о быстренько выставил парня. Шумков отчаялся и побрёл совершенно без направления, наугад, в полнейшей прострации. Он чувствовал себя никому не нужным. Мысль покончить собой, вновь стала преследовать его. На трапе он столкнулся с мичманом Мухиным и, не замечая его, чуть не сбил с ног.
- Ага – злорадно воскликнул тот – Вот ты мне и попался Шумков. Тебя прямо не поймать. Ты в каких водах плаваешь «карась»?
- Что? – опомнился Шумков, ещё не разобрав, кто перед ним, и что хочет этот «чёрный прапорщик».
- Долг, когда отдавать собираешься? Мне, что твоё нищенское матросское жалование долго ждать?
- А что такое? Возьмите у капитана – лейтенанта Данилюка, он же матросам на руки не даёт.
- Да, что – то выплаты задерживать стали, даже офицерскому составу – загундосил Мухин.
- А, я тут причём? - быстро смекнул Шумков – время такое сейчас, на грани государственных переворотов балансируем.
- Ты не умничай матрос, а то схлопочешь. Долг то отдавать надо. Долг дело святое! – промолвил мичман и почесал свою отвисшую щёку.
- Как, если не платят? Сами же сказали товарищ мичман!
- А ты письмо напиши домой, попроси, чтобы тебе денег выслали. Придумаешь что - нибудь, так, мол, и так, нужны деньги. Вот и всё дело не хитрое – ума много не надо!
- Добро, так и сделаю – дал ответ Виктор уверенным тоном и серьёзным видом, чтобы «эта чёрная жирная корабельная крыса» поскорее отстала от него.
- Добро матрос Шумков, вижу, соображаешь. Только не тяни, а то худо будет – толкнув Шумкова в плечо, сказал Мухин и начал в развалку подниматься по трапу.
В тот же день дембель Михаил Карявин забрал Шумкова и Воронова на свой «аккорд». Помимо командирского катера его заведованием был ещё гальюн Службы. От Карявина Виктор многое узнал о канализации на корабле. Почти все гальюны на «Алтае», за исключением только офицерских, находились в нерабочем состоянии. В них могли справлять только малую нужду, а уж по большому так сказать «делу» использовались все тёмные и укромные места, коих на корабле, было великое множество. Гадили где попало, с того времени как «Алтай» встал на бочку в заливе. Корабль пропитывался человеческими фекалиями и из каждых заброшенных отсеков, из нижних палуб, отвратительно несло, когда приходила весна. А летом, совсем приходилось невыносимо, по причине нагревания железа и линолеума все эти кучи человеческого дерьма источали зловоние. Случаи дизентерии и отравлений на судне были не редки. Однажды даже вспыхнула эпидемия желтухи, когда «Алтай» находился в доке. Как раз за время такого докования на «Алтае» закрывались и рабочие гальюны, справление нужды происходило даже на верхних палубах. Прекратить же это безобразие не помогли никакие меры.
Вот уже больше часа матросы «Птица и «Сказочник» скребли, ползая на коленках, обломками лезвий переборки в гальюне Службы «Д». Воронова пришлось вырвать даже из медболка, куда его поместили в крайней степени истощения. Матрос совершенно не мог нести службу и свалился в обморок прямо на вечерней проверке перед Денисом Данилюком. Они сдирали старую краску, нанесённые на эти самые переборки двумя годами раньше Мишей Карявиным. Но высокая влажность, соль, да постоянная неисправность, всегда приводили к тому, что каждый год на дембель, гальюн перекрашивали заново. Их руки изрезанные и слабые, ни на секунду не опускались. Рядом стоял Карявин и держал в руках отрезок толстого шланга. Жуткая духота, усугублялась парами растворителя и отсутствием вентиляции. Уже давно по трансляшке объявили отбой, но мало кто и молодых матросов на «Алтае» отдыхал. Едва только проверяющий офицер уходил из расположения Службы или БЧ к себе в каюту, как молодёжь подрывали старослужащие, на работу, её нужно было сделать в срок, иначе бы дембель задержался. А никто не хотел оставаться на борту больше двух лет. Мыслями они уже были дома и всякая проволочка била и по психике. Командир «Алтая» очень не любил, когда уволенный в запас, покидал судно, навсегда, не выполнив свой последний долг. Конечно же, выполнять этот долг дважды никому не хотелось, никакой уважающий себя дембель даже пальцем не пошевелит в своём заведовании. Такова традиция. За них это сделать должна молодежь. В тоже время Алексей Сутягин шёл воровать. Дембелю Червякову захотелось заполучить парадный офицерский ремень, и если улыбнётся судьба, то и кортик тоже. Где достать, Сутягин знал, нужно только было вскрыть каюту любого офицера, который этой ночью пребывал на берегу и всё дело. С его неординарными слесарными способностями – это совершенный пустяк. Старшина Червяков знал, кого посылал. Противиться молодой механик не мог, очередные удары по почкам он бы, не вынес. Он шёл воровать, чтобы сохранить здоровье, за которое только он сам был в ответе. Ночь – лучшее время суток для воровства и для корабельного вора тоже. Матрос на «Алтае», словно корабельная крыса, рыскает в поисках добычи. Сутягин в эту ночь не был крысой, скорее как мышь прокрался он до нужной каюты и, осмотревшись по сторонам, облегчённо вздохнул. Огромный коридор был пуст. Ни тела, ни души. Все спали или только притворялись? И только звуки судна, его механическое дыхание доносились до слуха матроса. Лишь в обоих его гонцах словно в конвульсиях дёргались дежурные лампы. «Корабль совсем как живой» – подумал Сутягин. «Он стонет. Он стонет как заражённое паразитами животное, гниющее изнутри, которому некому помочь. И ССВ «Алтай» медленно умирает». Он достал из кармана хитроумное приспособление и за пять секунд открыл броняху, потом войдя, аккуратно её прикрыл. По привычке рука потянулась к рубильнику. Матрос включил свет и обомлел.
- Какого хрена – закричал испуганный офицер и как ошпаренный вскочил со шконки, будто по тревоге.
Сутягин потерял всякую способность двигаться. Он понял, что перепутал каюту, его коленки, подкосились, бежать не было сил.
- Сутягин! Ты как сюда попал? – придя в себя, спросони и после лёгкого шока, сказал офицер – Ты как сюда попал, ты как посмел?
У молодого матроса ответа не было, он потерял дар речи и глядел на своего офицера как
блаженный.
- Значит, отвечать не хочешь? – закручивая в узел фланку вместе с тельняшкой Сутягина – ревел офицер.
- Это ошибка, товарищ капитан третьего ранга – успел сказать матрос и получил удар в зубы.
- Да Сутягин! Ты серьёзно ошибся. Я тебя на «кичу» упеку, так и знай. Там многому научишься. Больше так не будешь ошибаться – пылая гневом, распылялся офицер и, сняв трубку, попросил дежурного по кораблю. Через несколько минут матроса БЧ 5 Алексея Сутягина взяли под стражу и заключили в карцер, до утра, где до этого сидел его друг Виктор Шумков. А утром его ожидала «кича» или гауптвахта, такое место, куда попадать никому не хотелось.
Карявин находился на пределе своего терпения. И каждый раз, когда заходил чтобы посмотреть, как идёт работа, усы его дёргались и нервный тик сводил лицо в злобную гримасу. Он обещал старшему лейтенанту Карманову, что гальюн будет сверкать и радовать глаз свежей краской уже к подъёму флагу следующего дня. День начался, а старая краска не поддавалась, и очень трудно было себе представить готовый гальюн к этому сроку. Воронов и Шумков резали себе руки, обливались потом, уже по торс голые, как узники концлагеря, пыхтели, сжимали зубы от злости и соскребали старые слои краски с переборок. Порой на их покрытых толстой плёнкой безнадёжной грусти глазах проступали слёзы, но они справно исполняли, то, что им приказал старший усатый «товарищ». Казалось, ещё немного и они задохнуться, но предел ещё не наступал, а их движения всё слабели. Тогда у Карявина шла в ход дубинка. Он хлестал по рукам, чтобы быстрее двигались. Потом уходил. Заправлялся бражкой, курил. Возвращался злее пущего. Последний раз пришел с Покладником и Бузановым в изрядном подпитии. Им, как и другим старослужащим не спалось от ужасной духоты, которая царила и внутри и снаружи. В неуставных разноцветных трусах «бермудах и тапочках «вьетнамках», они походили на курортников, чей «отдых» неприятно для них затянулся и нарушил все их планы и ожидания. Дембель у многих задерживался на «Алтае». Огромные территории нуждались если не в ремонте, то хотя бы в элементарном порядке. Средств и сил на это катастрофически не хватало. Порой, даже героическими, нечеловеческими, какими – то фантастическими усилиями молодых матросов, привести заведования всё равно не удавалось. Слишком велика была диспропорция средств и возможностей. Такое обстоятельство угнетало и по сути дела губило команду. Это понял ещё первый командир «Алтая», когда не получил никакого ответа на просьбы спасать судно у новых властей, судно оказалось брошено на произвол судьбы. И сейчас, многие увольняющиеся в запас были крайне взбешены такими новостями и шатались по «Алтаю» ища утешение в выпивке, драках и издевательстве над молодёжью. Офицеры в это время, старались не показываться им на глаза. Случались инциденты, когда особо наглые дембеля затевали драки с кадетами. В период демобилизации – в это не простое для флота время, «кичи» и госпиталя были завсегда переполнены.
После трёх ночи матрос Воронов окончательно ослабел и сев на палубу упал в сон, словно в обморок.
- Больше не могу, пусть убивает – еле выжал из себя он, и с этими словами отключился.
Шумков ещё отчаянно скрёб, пытаясь содрать последнюю старую краску и зачистить поверхность переборки. «Потом только покрасить, а это быстро» - вдохновлял он сам себя.
Снова появился Карявин с дружками. Последовал сильный удар в живот, от которого Матрос Воронов едва слышно всхлипнул, но не сделал попыток подняться.
- Ты будешь работать пидор? – завизжал Карявин, брызгая слюной – Ты будешь работать гнида дрищёвая?
В ответ раздались только глухие стоны.
- Косит, сука – заметил Бузанов.
- В рот возьмёшь, Козёл? – сказал Карявин и схватил своей огромной рукой Воронова за подбородок.
Ответ снова не последовал.
- Берите его братки – воскликнул Покладник – Отведём в «лабу», в чувства будем приводить.
Трое пьяных дембелей схватили тощего еле живого матроса под руки и вывели из гальюна. Покладник обернулся и как – то дьявольски улыбнувшись, сказал Шумкову.
- Ты будешь следующее тело, если упадёшь! Закрой броняху!
Виктор остался один. Через несколько секунд вышел в коридор, глотнул свежего воздуха и задумался. «Что же они с ним сделают»?
Через полчаса он уже красил переборки, надышавшись растворителя и краски, Шумков опьянел. Только это состояние ещё помогало ему держаться на ногах, все стало как - то по «барабану». В это же время трое дембелей в одной из лабораторий Службы «Д», насиловали коматозного «скелета», коим стал матрос Воронов. Казалось, он совсем не понимал, что с ним творят, глаза его были широко раскрыты и пусты, а лицо искажала идиотская улыбка, словно он сошёл с ума.