Глава 9. ПЕРЕПРЫГИНА ЛИДИЯ ПЛАТОНОВНА (1900 – 1964).
1 июля 1913 г. из Петербургской пересыльной тюрьмы был отправлен Иосиф Джугашвили в Туруханский край под гласный надзор полиции на 4 года. Столицей Туруханского края было село Монастырское, в которое Иосиф прибыл 10 августа, а затем переведен для отбывания ссылки в станок Мироедиху, который находился в 25 верстах южнее Монастырского. В «Требовательской ведомости об отпуске пособия от казны лицам, состоящим под гласным надзором полиции в Туруханском крае Енисейской губернии на сентябрьскую треть 1913 г.», т. е. на сентябрь — декабрь. записан как вновь прибывший в станок Мироедихд, И. В. Джугашвили, а в графе «С какого времени надлежит назначить пособие?» указано: «с 10 августа 1913 г., 15 руб.». В начале сентября Иосиф был отправлен в село Костино, располагавшееся еще южнее на 138 верст. 29 января 1914 г. директор Департамента полиции С. П. Белецкий направил в Красноярск телеграмму, в которой сообщал, что 28 января «для организации побега» И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлову было отправлено 150 рублей. В связи с этим Департамент полиции указал жандармам принять меры по недопущению побега. И. В. Джугашвили и Я. М. Свердлов были срочно переведены в поселок на границе Полярного круга, в станок Курейка, находившийся на левом берегу Енисея, в месте слияния его с рекой Курейкой. В поселке в 8 домах жило 67 человек: 38 мужчин и 29 женщин. В среднем на один дом приходилось 8–9 человек.
Станок Курейка был самым северным поселением Туруханского края. Зима в этом месте длится восемь-девять месяцев, в течение месяца солнце не поднимается над горизонтом, круглые сутки тянется долгая зимняя ночь. Три месяца занимает весенняя и осенняя распутица, и всего лишь месяц или даже несколько недель выпадает на тот сезон, который можно называть летом. Зимой ночью морозы порой достигают рекордно низких температур - около минус 65 градусов. К концу зимы толщина снежного покрова обычно превышает полтора метра, у домов наметает снегу под крышу. До соседних селений можно добраться только по Енисею (ближайшее село Монастырское – 200 км). Во время короткого полярного лета в Курейку заходил всего лишь один пароход. Последний пароход из Енисейска выходил 1 августа, но он не доходил до Курейки, а останавливался на зимовку в Монастырском. За три месяца, когда здесь царила распутица, Курейка была совершенно оторвана от жизни. В первые дни осени по Енисею можно было передвигаться только на собаках и оленях в легких нартах. Весной же, когда снег на реке начинал таять, даже легкая снасть в упряжке собак не помогала - собаки проваливались в снег. Движение прекращалось.
На новое место ссыльные были отправлены 11 марта 1914 г. «В марте 1914 г., - вспоминал Иван Михайлович Тарасеев, - из станка Костино в Курейку привезли ссыльных И. В. Сталина и Я. М. Свердлова. Привезли на двух лошадях надзиратель Лалетин и возчик. Возчик в Курейке знал только Тарасеевых, а поэтому заехал на квартиру к Тарасееву Алексею Яковлевичу». Эту дату называл и А. С. Тарасеев: «Помню, в марте товарищ Сталин с товарищем Свердловым приехали на лошадях в Курейку. Попросились к нам на квартиру. Мы пустили их обоих» По утверждению Александра Тарасеева, «домов в Курейке было восемь, не считая старой покосившейся и заброшенной избы Якова Тарасеева». Их хозяевами были братья Алексей и Семен Яковлевичи Тарасеевы, Федор Тарасеев и Афанасий Калашников, Павел Яковлевич Тарасеев, Михаил Андреевич Тарасеев, Петр Степан и Филипп Салтыковы и семья Перепрыгиных. 22 марта Я. М. Свердлов писал с нового места: «Нас двое. Со мною грузин Джугашвили, старый знакомый, с которым мы встречались в ссылке, другой. Парень хороший, но слишком большой индивидуалист в обыденной жизни».
В середине мая Сталин перешел квартировать к Перепрыгиным, а Свердлов – к Ивану Филипповичу Салтыкову. Из воспоминаний Александра Михайловича Тарасеева следует, что от А. Я. Тарасеева Иосиф перебрался вначале к Петру Степановичу Салтыкову, но пробыл у них лишь около 20 дней, после чего перешел к Филиппу Салтыкову, а затем к Перепрыгиным. Анфиса Степановна Тарасеева дополнила и уточнила: «Так он и прожил у нас до Страстной недели». В 1914 г. Пасху отмечали 6 апреля, а Страстная неделя продолжалась с 31 марта по 5 апреля. То есть получается, что вместе Иосиф и Яков прожили с 10 марта по 31 марта - 5 апреля, то есть всего лишь 20 дней, затем переехал Иосиф к Петру Салтыкову, где пробыл «лишь 20 дней», а затем — к его родственнику Фи¬липпу и 15-20 мая перебрался к Перепрыгиным
Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях объяснял причину этой ссоры между будущими вождями, ссылаясь на разговор со Сталиным: «Мы готовили себе обед сами. Собственно, там и делать-то было нечего, потому что мы не работали, а жили на средства, которые выдавала казна: на три рубля в месяц. Ещё партия нам помогала. Главным образом мы промышляли тем, что ловили нельму. Большой специальности для этого не требовалось. На охоту тоже ходили. У меня была собака, я её назвал Яшкой. Конечно, это было неприятно Свердлову: он Яшка и собака Яшка». «Так вот, – говорил Сталин, – Свердлов, бывало, после обеда моет ложки и тарелки, а я никогда этого не делал. Поем, поставлю тарелки на земляной пол, собака всё вылижет, и всё чисто. А тот был чистюля». Можно сказать, что эти хрущевские сказки далеко не соответствуют истине. Во-первых, политическим ссыльным запрещалось брать ружья и уходить на охоту. Мария Давыдова (Перепрыгина) в 1942 году рассказала об эпизоде столкновения Сталина с приставом. «Однажды Иосиф Виссарионович взял у моего брата ру¬жье и хотел сходить на охоту. А охота у нас рядом, тайга начинается под окном. Жандарм Лалетин налетел на Иосифа Виссарионовича, обнажил шашку и хотел его обезоружить. Брать ружье товарищу Сталину не разрешалось. Но товарищ Сталин не отдал ружья жан¬дарму, а возвратил брату. Помню, тогда жандарм порезал Иосифу Виссарионовичу руки». Во-вторых, собака появилась у Сталина после их размолвки, и звали ее не Яшка, а Тишка. В-третьих, денег выдавала казна не три рубля, а 15. Как следует из письма Якова Михайловича к Л И. Бессер, 27 мая 1914 г они жили уже раздельно. «Со мной товарищ - писал он. - Мы хорошо знаем другу друга. Притом же, что печальнее всего, в условиях ссылки, тюрьмы человек перед вами обнажается, проявляется во всех мелочах. С товарищем теперь на разных квартирах, редко и видимся». Осенью Свердлова перевели в Туруханск.
Перепрыгины «были сироты без отца и матери, - вспоминал Ф. А. Тарасеев, - пять братьев (Иона, Дмитрий, Александр, Иван, Егор) и две сестры (Наталья и Лидия). Самому меньшему было 12 лет».
.
Ответ на вопрос - почему Иосиф выбрал для квартирования дом Перепрыгиных, - может помочь нам понять общую ситуацию в станке Курейка. Прежде всего, в отличие от Шушенского, куда был сослан Владимир Ульянов, в округе Курейки не родилась ни рожь, ни овес, ни тем более пшеница. За короткое, часто дождливое лето здесь даже не успевали созреть ни картофель, ни овощи, ничего кроме зелени. Питались в основном тем, что удавалось подстрелить, собрать в лесу и поймать в реке. Более того, короткое, дождливое лето не позволяло даже высушить траву, и никакой крупной живности: ни коров, ни лошадей здесь не было (на лошади приезжали с верховий и возвращались сразу обратно). Если Ульяновы могли за 8 рублей в месяц снимать квартиру, питаться сытно и нанимать работницу, то Джугашвили на свои 15 рублей с трудом мог обеспечить себя продуктами, которые продавались в магазине на противоположном берегу Енисея, ширина которого в этом месте достигала пяти километров. Муку он покупал, а хлеб пекли по его просьбе женщины Тарасеева Ольга Ивановна, Иванова и Дарья Алексеевна. И. М. Тарасеев объяснял это тем, что «Перепрыгины — девочки были маленькие и стряпать не умели». Пристав Мерзляков, который был откомандирован в Курейку и наблюдал за Джугашвили в течение 3-х лет, писал в воспоминаниях: «Точно не помню, но, кажется, И.В. получал кормовых по 15 руб. в месяц, я же получал 50 руб. в месяц, этих денег мне никогда не хватало, а И В. тем более, — поэтому находился в постоянной нужде». И хотя большую часть работы по обслуживанию себя, Иосиф понимал, он сможет выполнить сам, но все же в этих суровых условиях он один со всеми проблемами справиться не сможет. Из воспоминаний пристава Мерзлякова «И.В. сам готовил себе пищу, рубил дрова, чай кипятил в чайнике на железной печке».
В семье Перепрыгиных все батрачили, работали у хозяев по найму. «Избушка у них была плоха, а поэтому грязноватая, всегда был в ней дым, стекла в окошках побиты, закрывались дыры дощечками, газетами, корочками от книг». За квартирование в такой избе, по мнению Иосифа, они не должны были запросить много денег. С другой стороны, ребята могли бы оказать ему услуги и выполнять непосильные для него работы (левая рука у Иосифа не сгибалась), а он в свою очередь будет расплачиваться с ними или деньгами, когда они будут, или рыбой – главным продуктом питания сельчан. У тунгусов он узнал об особенностях рыбалки, о способах ловли. Сам делал переметы, плел сети, покупал рыболовные принадлежности у проезжавших купцов. Летом отправлялся на лодке. Федор Андреевич Тарасеев писал: «Я, как и другие, часто Сталину и Свердлову давал лодку. Жандарм хотел взять подписку, чтобы я им лодку не давал, но я подписку не дал. Меня хотели посадить в тюрьму». Существовавшие правила запрещали ссыльным не только иметь собственные лодки без разрешения полиции, но и пользоваться лодками местных жителей, поэтому требование стражника Лелетина о подписке, предъявленное Ф. А. Тарасееву, строго соответствовало букве закона, но оно только привело к обострению отношений стражника с местными и ссыльными. Пристав Мерзляков разрешал Иосифу брать лодку и отпускал его, не ограничивая во времени, (иногда он отсутствовал на рыбалке по несколько дней). «На лодке катался один, в этом отношении был бесстрашный, даже местные жители удивлялись, как он в большие волны сам справлялся, его сильно бросали волны. Ширина Енисея у Курейки — 5 км. И.В. переезжал один на другую сторону в лавчонку за продуктами и, особенно за табаком, которого у нас часто не хватало» - вспоминал Мерзляков. Александра Аллилуева пи¬шет, что Сталин рассказывал «о Севере, о тундре, о бесконечных снежных далях, о замерзших реках, где у проруби просиживают часами низкорослые добродушные люди. Они звали меня Осипом и научили ловить рыбу. Он вспоминал северные реки: Енисей, Ку¬рейку, Тунгуску, волны которых текут, сливаясь с небом, спокой¬ным и задумчивым, молчаливым небом Севера».
Соратница по партии, большевичка В. Л.. Швейцер вспоминала о своем визите в Курейку вместе с Суреном Спандаряном зимой 1915 года: «Нашему неожиданному приезду Иосиф был необычайно рад. Он проявил большую заботу о нас. Мы зашли в дом. Небольшая квадратная комната, в одном углу — деревянный топчан, аккуратно покрытый тонким одеялом, напротив рыболовные и охотничьи снасти — сети, оселки, крючки. Все это изготовил сам Сталин. Недалеко от окна продолговатый стол, заваленный книгами, над столом висит керосиновая лампа. Посредине комнаты небольшая печка-«буржуйка», с железной трубой, выходящей в сени. В комнате тепло; заботливый хозяин заготовил на зиму много дров. Мы не успели снять с себя теплую полярную одежду, как Иосиф куда-то исчез. Прошло несколько минут, и он снова появился. Иосиф шел от реки и на плечах нес огромного осетра. Сурен поспешил ему навстречу, и они внесли в дом трехпудовую живую рыбу. “В моей проруби маленькая рыба не ловится, — шутил Сталин, любуясь красавцем-осетром”. Оказывается, этот опытный «рыболов» всегда держал в Енисее свой «самолов» (веревка с большим крючком для ловли рыбы). Осетр еле помещался на столе. Сурен и я держали его, а Иосиф ловко потрошил огромную рыбу. За столом завязался разговор».
Иосиф понимал, что бежать через леса и болота отсюда невозможно, да и денег на пароход не было достаточно, чтобы добраться хотя бы до Красноярска, поэтому надо устраиваться здесь надолго. В первую очередь он нашел общий язык со старшими братьями Перепрыгиными. Вечерами за столом после еды завязывалась беседа. Он любил, когда его внимательно слушают. Ребята ничего не знали о Большой земле, и он мог долго им рассказывать о столице, о Москве, о Грузии и грузинских обычаях и даже о Европе. Во всех домашних делах он принимал активное участие, а порой как опытный организатор давал дельные советы и даже составлял планы их совместных действий, которые, как оказывалось, были очень ценными и приводили к намеченной цели. Ребята его зауважали, авторитет его в доме вырос, и, как старший в доме, он по сути дела взял на себя руководство хозяйством. Самым близким другом у него был пес. «Был он моим собеседником, — рассказывал впоследствии Сталин Аллилуевым. — Сидишь зимними вечерами, если есть керосин в лампе, пишешь или читаешь, а Тишка прибежит с мороза, уляжется, жмется к ногам, урчит, точно разговаривает. Нагнешься, потреплешь его за уши, спросишь: «Что, Тишка, замерз, набегался? Ну, грейся, грейся!»
Наладил он отношения и с сельчанами, которые ходили к нему в гости, засиживались допоздна, наведывался и он к ним. Почта в поселение Монастырское приходила раз в месяц, и всегда для Джугашвили приходили газеты, журналы, книги, посылки. Полученными медикаментами он лечил местных: заливал раны йодом, давал порошки при температуре. После того, как ему удалось спасти девочку, умиравшую от воспаления в горле, для всех он стал доктором. Обладая некоторыми познаниями в медицине, он сумел через трубку высосать гной из фурункула, душившего ребенка, рискуя сам погибнуть от инфекции. Книги и канцелярские принадлежности он приобретал в Монастырском. О событиях, прочитанных в газете, рассказывал собравшимся, все внимательно слушали, задавали вопросы, и он подолгу разъяснял. Курил всегда трубку. Табак, муку, керосин и промтовары покупал в магазине на противоположном берегу. Носил черную шляпу, френч и брюки, сапоги с широким носком. Летом всех мучила мошка и комары, Иосиф надевал на голову тюлевую сетку. От мошки не было спасения и дома, спал под пологом. Только на реке их не было. Мылся в бане (по-черному) у соседа, так как у Перепрыгиных своей бани не было. Когда зимой уезжал в Монастырское, соседи давали ему унты и сокуй (верхнюю одежду из оленьих шкур с капюшоном). Приезжали в Курейку тунгусы, привозили рыбу пелятку, которую очень любил Иосиф, и оленье мясо, за товар он платил деньгами. В лес, в тайгу далеко не заходил. В праздники собирались на посиделки: пили, ели, курили и пели. Иосиф любил и умел петь еще с семинарии. Разучивал с местными понравившиеся им песни, даже грузинские. Был очень доволен, когда все пели дружно. В село Монастырское ездил в разное время раз десять вместе с приставом Мерзляковым - летом в лодке (лодку вверх по течению тянули собаки, а возвращались на веслах). Осенью и зимой добирались на собаках, иногда на лошадях, брал с собой лыжи, и чтобы не замерзнуть бежал за собаками на лыжах или держался за упряжку. По дороге ночевали в соседних станках, его встречали гостеприимно, стелили лучшую постель, хорошо кормили. В поселении Монастырском он задерживался на 5-7 дней, встречался с жившими там политическими ссыльными и затем с приставом возвращался обратно. У кого он останавливался, история умалчивает. Село было большое и в нем поселили большое число ссыльных, среди них были и одинокие женщины. Вполне вероятно, что какая-то из них его и принимала: кормила, поила, обстирывала и укладывала рядом. Промерзший грузин нуждался в женской ласке.
.
Жизнь текла своим чередом, мирно. Большую часть времени Иосиф проводил за столом, читал, писал письма, статьи, пытался сохранить свои связи с Лениным и друзьями по партии. В воспоминаниях отмечены были только два серьезных конфликта за двухлетний период. Сразу по приезду возникла ссора с приставом Лелетиным, который настолько ретиво исполнял инструкцию начальства – следить за Джугашвили неустанно, что врывался в его комнату для проверки даже ночью, бесцеремонно «вваливаясь в его комнату без стука». Федор Андреевич Тарасеев так описывал тот памятный скандал: «Как-то вечером весной 1914 г., мы наблюдали такую картину: жандарм пятился к Енисею и трусливо махал обнаженной шашкой впереди себя, а товарищ Сталин шел на него возбужденный и строгий со сжатыми кулаками. Оказывается, в этот день товарищ Сталин сидел дома, работал и не выходил на улицу. Жандарму показалось это подозрительным, он и решил проверить. Без спроса ворвался в комнату, и товарищ Сталин в шею выгнал этого мерзавца». Во время этой баталии пристав поранил саблей руку Иосифа, и тот написал жалобу начальству на Лелетина. «В мае 1914 г. туруханский пристав вынужден был после настоятельных требований товарища Сталина сменить стражника Лалетина, на место Лалетина был поставлен Михаил Мерзляков». Вероятнее всего, эта история произошла не ранее конца марта - не позднее середины апреля. Покидая Курейку, Лалетин чуть не утонул в Енисее, провалившись сквозь начавший таять весенний лед.
Второй серьезный конфликт произошел у Иосифа Джугашвили с братьями Перепрыгиными. Об их ссоре и серьезном столкновении можно судить по косвенным данным. Как сообщал пристав Мерзляков: «И выезжал он на остров Половинка в 18 верстах на целое лето. Там рыбачил. Я только слухами пользовался, что он не убежал». При этом сам же М. А. Мерзляков удивлялся: «Пустое (нежилое) местечко Половинка. Пески. Где он только там рыбачил? Никто другой там не был». Целое лето 1916 г. Джугашвили отсутствовал в Курейке. По возвращении с острова он не вернулся к Перепрыгиным, а остановился в доме Алексея Яковлевича Тарасеева. «Товарищ Сталин, — вспоминала Анфиса Степановна Тарасеева, — осенью 1916 г. пожил у нас, а потом опять перешел к Перепрыгиным». Осенью 1916 г. был арестован Федор Андреевич Тарасеев. Его обвинили в том, что он дал И. В. Джугашвили лодку, и приговорили Тарасеева к полутора годам тюремного заключения. По сведениям А. Колесника, у Лидии Перепрыгиной в начале 1917 года родился сын, Александр, который был официально зарегистрирован как Джугашвили. Отсчитывая назад 9 месяцев, можем утвердительно заявить, что в марте-апреле Иосиф соблазнил, обольстил, уговорил Лидию. И когда летом стало ясно, что Лидия беременна, братья вместе со старшей сестрой поговорили с Иосифом, видимо, очень серьезно, угрожая ему так, что он был вынужден бежать и спрятаться на острове. Осенью 1916 г. Иосиф пошел на мировую, согласившись на требования братьев, и был допущен к беременной 16-летней Лидии. Тогда она уже было на 6 месяце беременности.
О том, что у Сталина в Сибири живет его сын, ходили слухи в советское время. Об этом же слышала Светлана Аллилуева в ближайшем окружении вождя. «Тетки, — вспоминала она, — говорили мне, что во время одной из сибирских ссылок он жил с местной крестьянкой и что где-то теперь живет их сын, получивший небольшое образование и не претендующий на громкое имя». В 1990 г. в печати было названо имя этой «местной крестьянки».
«Народная молва гласит о том, — читаем мы в книге А. Колесника „Хроника жизни семьи Сталина“, — что до революции у Сталина было еще двое детей. Первый ребенок умер младенцем, а второй, Александр, появился на свет в 1917 г. от Лидии Платоновны Перепрыгиной, у которой Сталин жил на квартире в ссылке». По свидетельству Сухотина, в 1917 г. Л. П. Перепрыгина родила сына, «которого нарекли Александром и записали в метрическом свидетельстве как Джугашвили».
В свое время А. В. Антонов-Овсеенко со слов О. Г. Шатуновской заявил, будто бы данный эпизод из биографии И. В. Сталина при Н. С. Хрущеве рассматривался в Политбюро ЦК КПСС. «Во время туруханской ссылки, — писал он, — Коба изнасиловал 13-летнюю дочь хозяина избы, у которого квартировал. По жалобе отца жандарм возбудил уголовное дело. Пришлось И. Джугашвили дать обязательство повенчаться с потерпевшей. Первый ребенок родился мертвым, потом появился на свет мальчик». «Документы по этому делу, — писал А. В. Антонов-Овсеенко, — зачитал на заседании Политбюро в 1964 г. Серов».
До недавнего времени можно было лишь строить предположения о том, насколько соответствует действительности приведенное свидетельство. Антонова – Овсеенко. В последнее время была рассекречена эта записка председателя КГБ И. А. Серова. На нее ссылался ведущий научный сотрудник Института Российской истории РАН Б. Илизаровым:
«По рассказам гр-ки Перелыгиной, — информировал Н. С. Хрущева в 1956 г. И. А. Серов, — было установлено, что И. В. Сталин, находясь в Курейке, совратил ее в возрасте 14 лет и стал сожительствовать. В связи с этим И. В. Сталин вызывался к жандарму Лалетину для привлечения к уголовной ответственности за сожительство с несовершеннолетней. И. В. Сталин дал слово жандарму жениться на Перелыгиной, когда она станет совершеннолетней. Как рассказывала в мае с. г. Перелыгина, у нее примерно в 1913 г. родился ребенок, который умер. В 1914 г. родился второй ребенок, который был назван по имени Александр. По окончании ссылки Сталин уехал, и она была вынуждена выйти замуж за местного крестьянина Давыдова, который и усыновил родившегося мальчика Александра. За все время жизни Сталин ей никогда не оказывал никакой помощи. В настоящее время сын Александр служит в армии и является майором».
Справку для Хрущева работники КГБ составляли или второпях, или намеренно допустили массу серьезных подтасовок для достижения требуемого руководством эффекта. Во-первых, Сталин (Джугашвили), прибыл на Курейку 13-14 марта 1914 года, и у него не мог родиться от Перепрыгиной ребенок в 1913 году, не мог его ребенок появиться и в 1914 году, так в семье Перепрыгиных он поселился в середине мая. Пристав Лелетин не мог заниматься этим делом, так как покинул Курейку в мае 1914, и утверждение, что Сталин дал слово жандарму жениться, когда она станет совершеннолетней, не имеет никакой почвы, и является откровенной фальсификацией (ложью). Неправильно в справке указана фамилия Лидии – Перелыгина, ее братья, сестра и она – все были Перепрыгины.
О событиях, которые происходили 100 лет назад на окраине Российской империи, мы пытаемся судить по современным нормам и правилам. Мудрец, покровитель благородной Бухары шейх Баха-ад-Дин Накшбанд в таких случаях учил: «Никогда не позволяйте себе каждую вещь оценивать способом, не относящимся к тому времени. Одно должно соответствовать другому».
В оторванном от Большой земли небольшом коллективе, члены которого всегда подвергались смертельной опасности, существовали свои правила, заведенные предками и которые позволили выжить здесь первооткрывателям и их потомкам. Суровый климат, оторванность даже от соседей, когда неоткуда ждать помощи, а приходиться рассчитывать только на свои силы, заставили создать жесткие правила поведения, которые следовало выполнять всем членам коллектива неукоснительно. Важнейшими ритуалами были: свадьба, рождение ребенка и похороны. Молодым людям разрешалось жить вместе только после получения согласия старейшин, прохождения регистрации и свадьбы. Порядок соблюдался строго, чтобы избежать кровных браков между сестрами и братьями. Браки между двоюродными братьями и сестрами допускались, девушки могли выходить замуж и в 14 лет, достигнув половой зрелости. В таких коллективах вопрос о совершеннолетии не стоял. Жизнь заставляла создавать семьи рано. Кроме того, в таких коллективах на Севере число мужчин почти всегда превышало число женщин, - в такие суровые условия жены часто отказывались ехать с мужчинами, даже если его туда направляли по приказу. За женщину боролись мужчины, и побеждал чаще тот, кто давал больший выкуп.
Так было и в Курейке: мужчин – 38, женщин – 29. И на Наташу, и Лидию Перепрыгиных уже были претенденты, и для братьев их сестры были самым главным достоянием, самым главным богатством. Наверняка, они заломили серьезную сумму денег в качестве выкупа, и женихи пытались каким-то образом собрать эти деньги. А тем, кому такие суммы были не по карману, им приходилось искать женщин на стороне, даже среди инородцев (тунгусов). То, что Иосиф Джугашвили совратил их сестру, возможно, и, дав ей обещание, вызвала острую реакцию у братьев – они лишались своего богатства. И с требованиями выкупа они на него набросились. Убивать его им не было никакого смысла, но отдубасить намеревались серьезно. Когда Иосиф вернулся с острова, он пошел на мировую: наверняка, обещал устроить свадьбу и предоставить требуемую сумму. После этого ему разрешили вернуться в дом и быть рядом с беременной невестой.
Шла война, фронт требовал пополнений. Мужчин из Туруханского края в армию не призывали. Распоряжением енисейского губернатора от 13 октября 1916 г. на военную службу были призваны административно-ссыльные. К 3 ноября ссыльным уже были разосланы повестки, И. В. Джугашвили покинул Курейку не позднее ноября 1916 г. По воспоминания Александра Михайловича Тарасеева, И. В. Джугашвили, получив повестку «уехал из Курейки вместе с надзирателем Мерзляковым. Повез их Салтыков Леонтий Степанович». Не более месяца пробыл Иосиф рядом с беременной Лидией, а в начале ноября покинул Курейку навсегда, и Лидия Платоновна Перепрыгина больше никогда не видела Иосифа Джугашвили. Брачных уз Иосифу удалось избежать и на этот раз, благодаря судьбе или стараниям полиции.
Сохранился рапорт И. И. Кибирова на имя енисейского губернатора от 20 декабря 1916 г., в котором сообщалось, что из поселения Монастырского И. В. Джугашвили был «отправлен в партии в распоряжение красноярского уездного воинского начальника как подлежащий призыву на воинскую службу 14 декабря». 8 февраля 1917 г в газете «Енисейский край» появилось сообщение: «На днях прибыла первая партия административно-ссыльных Туруханского края, призванных для отбывания воинской повинности». 9 февраля И. В. Джугашвили предстал перед медицинской комиссией. «Врачи, — писал А. Байкалов, — признали Сталина негодным к военной службе. Его левая рука была вывихнута в детстве, и так как сустав был плохо вправлен, то рука в локте почти не сгибалась». 16 февраля 1917 г. И. В. Джугашвили подал на имя енисейского губернатора прошение, в котором говорилось: «Сим имею честь просить Ваше превосходительство разрешить мне остаться до окончания срока ссылки (до 9 июня 1917 г.) в городе Ачинске ввиду имеющихся у меня в этом городе шансов на заработки». 17 февраля губернатор дал согласие на отбывание И. В. Джугашвили остающегося срока ссылки в Ачинске. В начале 1917 года Лида родила сына Александра Джугашвили.
В 20-е годы Лидия Платоновна Перепрыгина вышла замуж за Якова Давыдова, который усыновил мальчика Александра. У них родилось еще 8 детей. Сталин хотел забрать сына к себе в Москву, но Лидия не захотела отдавать мальчика, так как ее в Москву Сталин не приглашал. Александр окончил в Дудинке школу. Когда было Александру 17 лет, вторично Сталин попытался перевезти сына к себе, но он отказался. Сына вызвали в НКВД и взяли подписку о неразглашении «особо таинственных государственных сведений». Работал в РК комсомола, окончил техникум связи в Красноярске. Имеются свидетельства и о том, что в годы войны по поручению Сталина были посланы в Сибирь на имя Давыдовых два денежных перевода. Александр участвовал в Отечественной и Корейской войнах. В звании майора был уволен из рядов Вооруженных Сил, вернулся домой с орденами. Работал прорабом на одном из объектов в Красноярске, переехал в Новокузнецк, женился. Его жена работала на строительстве в отделе снабжения, у них было три сына.
Оставшийся в живых единственный сын, Юрий Александрович Давыдов, который работал начальником отдела в небольшом проектном институте, рассказывал, что был потрясен, когда узнал о своем происхождении - точно так же, как в свое время был потрясен его отец. «Мой отец сказал мне, что я внук Сталина, только когда я вырос. Отцу рассказала об этом его мать Лидия через много лет после своего романа со Сталиным. Бабушку я видел только когда был маленьким. Она была худощавая, смуглая. Волосы темные, глаза темные, роста среднего. Они оба хранили это в тайне. Только несколько жителей Курейки знали, чьим сыном на самом деле является Александр. Мой отец всегда боялся того, что могло бы с ним произойти. Это было секретом».
Глава 10. ШВЕЙЦЕР ВЕРА ЛАЗАРЕВНА (1887-1950).
Впервые Вера Швейцер (Ревекка Лейзеровна) встретила Иосифа Джугашвили в начале июля 1909г. К ней на Высшие женские курсы профессора Раева забежал Сильвестер Тодрияр, сообщил о приезде Кобы и попросил устроить его встречу с Полетае¬вым. И в тот же день на квартире члена 3-й Государственной Думы большевика Полетаева было устроено узкое совещание: "Лично я, - вспоминала В. Л. Швейцер, - познакомилась с товарищем Сталиным в 1909 г., работая в Питере, где я была связана с Русской группой большевистского ЦК РСДРП, с Иннокентием (И. Ф. Дубровинским) и Макаром (В. П. Ногиным). Держала связь с фракцией РСДРП 3-й Государственной Думы и рядом подпольных организаций Питера, Москвы, Киева, Ростова-на-Дону, Баку, Тифлиса и с отдельными товарищами - Сталиным, Серго Орджоникидзе, Спандаряном и другими».
Вере Лазаревне Швейцер, которую Тодрия познакомил с Иосифом Джугашвили, шел 21 год. Она была ответственной за организацию встреч представителей большевистского ЦК. «13 апреля в Питере появился товарищ Сталин. Иосиф Виссарионович нелегально остановился на квартире у товарища Полетаева. В эти дни товарищ Сталин руководил газетой „Звезда“. Я помню, - писала Швейцер - как товарищ Сталин пришел ко мне на квартиру и принес с собой несколько готовых статей для газеты „Звезда“. Жила я тогда на Коломенской, д. 5, кв. 50».
Их пути вновь пересеклись в мае 1912 году в Ростове на Дону. Иосиф, сбежав из Нарымского края, добрался до Баку и на обратном пути в Петербург заехал в Ростов, куда в это время, во второй половине мая 1912 г., приехала к своим родным Вера Швейцер. «Он – вспоминала Швейцер - оставил мне директивы для работы Донского комитета. В это время ЦК почти весь сидел. Мы дошли до вокзала пешком и, маскируя нашу встречу, выпили по чашечке кофе и провели вместе два часа до поезда. Он был в демисезонном пальто черного цвета. На нем была темно-серая, почти черная шляпа, и сам он был худой, а лицо смуглое».
.В первой половине 1912 г. департамент полиции нанес ощутимый удар по Российской социал-демократической рабочей партии. В апреле в Петербурге были арестованы Серго Орджоникидзе и Иосиф Джугашвили; в конце мая в Баку - Сурен Спандарян (Тимофей), в первой половине июня в Петербурге на квартире родителей - товарищ Зельма (Елена Дмитриевна Стасова). Арестованные Серго, Коба и Тимофей входили в состав ЦК Русского Бюро, а Е. Д. Стасова была кандидатом в члены ЦК. Позже, в июле, была арестована в Ростове-на-Дону студентка Вера Швейцер, являвшаяся связующим звеном между Стасовой и Петербургской, Ростовской и Одесской организациями РСДРП и переписывавшаяся с Надеждой Константиновной Крупской. У В. Л. Швейцер жандармы захватили обширную переписку, которую она привезла в Ростов. Среди них было письмо Сурена Спандаряна с рядом имен из социал-демократического подполья; письмо из С.-Петербургского дома предварительного заключения от Г. К. Орджоникидзе, в котором он благодарил Елену Семеновну за хлопоты. Жандарм Пастрюлин потребовал этапировать Швейцер в Тифлис для присоединения к делу Е. Д. Стасовой. Начальник корпуса жандармов в годовом отчете в Петербург записал следующее: «15 июня ликвидирована группа Веры (Ревекки-Кейли) Швейцер по связи с "Дельной" – (Еленой Стасовой), из Тифлиса, куда и была отправлена Швейцер со всем обширным материалом, где она была привлечена к дознанию».
3 мая 1913 г. в г. Тифлисе состоялся суд над Стасовой, Вохминой, Оввьян, С. Спандаряном, Верой Швейцер, Хачатурянцем и Оганесянцем. Годом ранее, на Всероссийской (Пражской) конференции РСДРП в 1912 г. С. Спандарян (1882 г. рождения) был избран членом ЦК большевистской партии и членом Русского бюро ЦК. В распоряжении полиции оказались материалы, написанные Джугашвили, по работе в Русской группе ЦК и в подпольных организациях Питера, Москвы и Кавказа «за период с конца 1910, 1911, и1912 гг.». Предполагали привлечь Джугашвили к Тифлисскому делу. Сурен Спандарян, защищая своего давнего друга Кобу, заявил, что это - его работы. Тифлисская судебная палата приговорила к вечному поселению в Сибирь Стасову и Спандаряна, которого сослали в Енисейскую губернию, сначала — в село Иннокентьевское Канского уезда, а затем - гораздо севернее, в Туруханский край, в село Монастырское. Сурен был женат на Ольге Васильевне Спандарян, у них было три сына. Один из них, Степан, стал известным баскетболистом в советское время, а затем тренером сборной Советского Союза. Возможно, Сурен разошелся со своей женой, понимая, что отправляется в ссылку на вечное поселение в Сибирь, и, не желая обрекать жену и детей на тяготы жизни в суровом краю. Сохранились его письма к жене и детям, отправленные из ссылки.
По закону от 10 июня 1900 г об ограничении ссылок: «женатые и замужние, за которыми их супруги в Сибирь не последовали, могут, по истечении определенного срока, просить о расторжении прежнего брака и о разрешении на вступление в новый». В соответствии с правительственными указаниями браки поселенцев в Сибири поощрялись: «Ссыльным мужчинам разрешаются браки, как с сосланными преступницами, так и с женщинами свободного состояния, а ссыльным женщинам - только с лишенными прав состояния». В большинстве случаев у ссыльных и политкаторжан не было достаточных навыков к ведению самостоятельно хозяйства, они были непрактичны и неспособны сами что-то делать и мастерить. Это подталкивало их к объединению, к созданию семей. Практическая сторона при решении вопроса о совестном проживании играла доминирующую роль, чувства в этих условиях были второстепенными. Ко всем непривычным и суровым условиям добавлялась скука и депрессия. Вдвоем переносить тяготы было проще. После того, как брак с первой женой был расторгнут, Сурен Спандарян зарегистрировал брак с Верой Швейцер, и она приехала к нему в село Монастырское в конце сентября 1914 г.
«Когда последняя баржа пришла в Туруханский край – вспоминала она - я застала тов. Сталина в селе Монастырском. Он гостил здесь у Сурена Спандаряна». С этого момента Сурен и его жена Вера стали для Иосифа ближайшими помощниками, с которыми он поддерживал связь на протяжении всей ссылки. 23 сентября Свердлов получил разрешение переселиться в Селиваниху, где отбывала ссылку его жена, с ним Иосиф встречался в Монастырском изредка.
По свидетельству В. Швейцер, зимой 1914-1915 г. она вместе с С. Спандаряном посетила Курейку – нужно было разрешить ряд вопросов, связанных с внутрипартийными делами. В полярную ночь, при жестоком морозе они проехали по Енисею на собаках без остановки 200 километров. «Мчались под несмолкаемый вой волков. Когда подъехали станку, из домиков выбежали люди. Навстречу нам вышел Сталин». По тем деталям, мелочам, которые врезались в память Веры, и которые она в восторженно романтическом тоне описала через сорок лет, можно сказать, что эта встреча оказалась для нее незабываемой и, возможно, поворотной. О других встречах, а их было немало, (пристав Мерзляков отметил особо, что он с Иосифом в Монастырском были 10 раз) она писала очень кратко или вообще умолчала. Отшельник Иосиф произвел на нее впечатление своей самостоятельностью, уверенностью, спокойствием. В доме было тепло и уютно, он сходил к вырубленной полынье, принес из темноты здорового трехпудового осетра, сам разделал и приготовил. В нем чувствовалась мужская сила и воля, и она потянулась к нему. «Мы, - вспоминала она, - пробыли у Иосифа Виссарионовича двое суток и, забрав его с собой, вернулись в Монастырское». По дороге в ночи и при трескучем морозе Иосиф, понимая, что привлек внимание молодой женщины, балагурил и пел песни. «Мы ехали двое суток – писала Швейцер - останавливались для того, чтобы погреться, дать отдохнуть собакам, покормить их». О времени этого визита можно судить на основании двух доверенностей, оформленных И. В. Джугашвили на получение посылок. Одна из них, датированная 24 февраля 1915 г., была выписана на С. С. Спандаряна, вторая, датированная 26 февраля, - на И. И. Кибирова. На последней из них тем же днем отмечено и получение посылки. Это означает, что в этот день И. В. Джугашвили находился в селе Монастырском. Об этом же свидетельствует и письмо С. С. Спандаряна, датированное 27 февраля. В нем говорилось: «Сейчас Иосиф у меня гостит».
В июле члены фракции думы Бадаев, Муранов, Петровский, Самойлов, Шагов, Каменев с началом навигации прибыли в Туруханский край. Сталин вновь отправился с приставом в Монастырское. «Вскоре после нашего приезда, — вспоминал Ф. Самойлов, — в квартире Петровского и Каменева было устроено собрание всех находившихся там в ссылке большевиков, на котором были кроме нас, девяти сопроцессников, товарищи Я. М. Свердлов, К. Т. Новгородцева, Спандарян, его жена Вера Лазаревна, товарищ Масленников, Сергушова, приехавший специально на это собрание товарищ Сталин (из Курейки за 200 верст ниже села Монастырского), Филипп Голощекин (не помню откуда) и еще кто-то, всего около 18 человек» «На второй-третий день» после совещания И. В. Джугашвили уехал». А вот по свидетельству В. Л. Швейцер, он пробыл в селе Монастырском около недели. Где он находился 4 дня? Никто об этих днях пребывания Иосифа в Монастырском не вспомнил.
Осенью 1915 г. в Монастырское прибыла новая партия ссыльных, среди которых находился питерский рабочий Борис Иванович Иванов. От В. Л. Швейцер он узнал, что скоро в Монастырское должен приехать И. В. Джугашвили показаться врачу. Прибыл он по первому же санному пути в нартах, запряженных четырьмя собаками, в сопровождении местного охотника. Он вошел в дом с мороза весь заиндевевший, в оленьем сакуе, в оленьих сапогах и оленьей шапке. По свидетельству Б. И. Иванова, Иосиф, не стряхнув снег, поцеловал С. С. Спандаряна в щеку, а затем Веру крепко два раза в губы. При этом, как живописал Б. И. Иванов, «она оба раза вскрикивала: «Ах, Коба! Ах, Коба!». На Иванова произвела эта сцена яркое впечатление, и этот страстный поцелуй и восклицания Веры для окружавших стали многозначительными.
Вполне вероятно, что в это время стали проявляться симптомы туберкулеза у Спандаряна. Бичом тюрем были эпидемии: туберкулеза, тифа, холеры. В камерах было холодно, сыро, и многие заболевали. Ежедневно в тюрьме умирало от тифа несколько человек. Наверняка, именно в тюрьме заразился Сурен, и для лечения ему бы надо было находиться где-то на юге, в Крыму, а он мерз от стужи и сибирских ветров. Суровый климат севера Сибири был не для больного Спандаряна, и его болезнь стала резко прогрессировать. Вся это незабываемая для присутствовавших сцена означала одно, что Иосиф не хотел скрывать своего отношения к Вере, а она, продолжая сохранять тайну, не могла сдержать своего восхищения и желания. Сурен, надо полагать, уже догадывался и знал об их встречах, но болезнь к этому времени его уже серьезно скрутила, и он понимал, что жить осталось ему недолго. Он больше волновался, как бы Вера не ушла от него в эти тяжелые для него дни.
В конце зимы 1916 г перед распутицей. Иосиф приехал в Монастырском, чтобы отправить почту за границу и в центр России. «Март в Туруханском крае, - писала В. Л. Швейцер, - был последним месяцем санной дороги, в апреле уже наступала распутица - бездорожье. Это бездорожье для Курейки продолжалось до середины мая, только тогда можно было на лодках переправиться по Енисею. Товарищ Сталин, чтобы успеть использовать дорогу до распутицы, приехал в 1916 г. в Монастырское»
Состояние здоровья Спандаряна ухудшалось с каждым днем, он уже больше частью лежал, у него пошла горлом кровь, «На семейном совете, (Иосиф уже стал членом семьи) – повествовала Швейцер, - было принято решение добиваться его перевода в другое, более благоприятное место». С просьбой перевести его в другое место, лучшее по климату Спандарян направил телеграмму депутату Госдумы Пападжанову 1 марта 1916 г., а 12 марта Швейцер отправила письмо, подготовленное совместно с Джугашвили, в редакцию журнала «Вопросы страхования». Из Монастырского Иосиф уехал в Курейку после 12 марта 1916 г. «Это, - отмечала B. Швейцер, - была его последняя встреча с Суреном». 26 мая медицинская комиссия нашла у Спандаряна запущенную форму чахотки. В августе он был освобожден от вечного поселения с разрешением проживать везде, кроме столиц и крупных городов. С разрешения Министерства юстиции Швейцер перевезла Спандаряна в Енисейск, а затем в Красноярск. Однако, как оказалось, слишком поздно. 11 (24) сентября 1916 г. Сурен Спандарян умер в красноярской больнице Общества врачей (здание сохранилось на улице Маркса, 45). Теперь на нем установлена мемориальная доска.
А в апреле-мае, при распутице начались весенние ухаживания Иосифа в Курейке за 16-летней Лидией Перепрыгиной, закончившиеся ее беременностью. В июне он бежал от гнева братьев и скрывался все лето на острове, а затем в сентябре после мирового соглашения вернулся к беременной невесте. А в ноябре, как новобранец, под конвоем он уже ехал в Монастырское, где не застал ни Веры, ни Сурена, и здесь же узнал о смерти Сурена. По свидетельству Иванова, они вместе с Джугашвили добирались до Красноярска с партией ссыльных. «На первой подводе, - вспоминал Б. И. Иванов, - ехал стражник Кравченко, а за первой подводой с урядником стояли нарты, в которых ехал Джугашвили». «Ехали мы все время по льду Енисея, другой дороги не было». Поскольку самих жителей Туруханского края в армию не призывали, то призванных в армию ссыльных встречали в каждом селении тепло и радушно: с песнями и гульбой. Призывники в дороге пробыли два месяца. Ссыльные чувствовали себя почти «на свободе» и не подчинялись местным урядникам, которые уговаривали «партию» быстрее передвигаться. В конце декабря 1916 г. призывники прибыли в Красноярск. Джугашвили остановился на явочной квартире у Самойлова и сразу отправил телеграмму Вере Швейцер в Ачинск - город на Сибирской железной дороге, западнее Красноярска. «Как только Сталин приехал в Красноярск, он вызвал меня из Ачинска». Приехав в город, она сразу направилась на квартиру Самойлова, проживавшего по М.Качинской улице, дом 15.
9 февраля Иосиф прошел медкомиссию и был признан непригодным для несения службы. В присутствии Веры Иосиф написал прошение: «Сим имею честь просить Ваше превосходительство разрешить мне остаться до окончания срока ссылки (до 9 июня 1917 г.) в городе Ачинске ввиду имеющихся у меня в этом городе шансов на заработок». Бывший депутат III Госдумы и член Союза русского народа, губернатор уже на следующий день дал согласие на удовлетворение этой просьбы.
В Ачинск Джугашвили прибыл на поезде 21-го числа. Сразу же он направился к Вере на край города, где она жила вместе со ссыльной А. В. Померанцевой. «Приехал товарищ Сталин, - вспоминала В. Л. Швейцер, - рано утром прямо ко мне на квартиру. Жила я в доме Шатырской на Никольской улице № 43 вместе. Этот дом стоял на краю города при въезде в Ачинск», «у меня тов. Сталин прожил несколько дней».
Затем Джугашвили переехал на другую квартиру, «С Никольской улицы И. В. Джугашвили,- по свидетельству В. Л. Швейцер, - «перебрался в самостоятельную квартиру, в одну комнатку на первом этаже деревянного дома по улице Иркутской, 13, угол Гимназической». Их свиданиям Померанцева мешала, - Иосиф предпочитал встречаться с Верой без посторонних глаз. «Когда он пришел к нам, - вспоминала дочь хозяйки дома Валентина Павловна Филиппова, - то вещей у него никаких не было. Одет был в черное пальто, в серой папахе, при выходе завсегда поднимал воротник». Описывая быт своего квартиранта, В. П. Филиппова отмечала: «Из дома он уходил или утром рано и приходил после обеда, или же после обеда и приходил поздно ночью», «к нему часто приходила женщина, чернявенькая, нос греческий, в черном жакете, и они подолгу сидели, а потом он выходил ее провожать и сам закрывал двери». Их роман достиг в Ачинске своей высшей точки, товарищи по партии не могли не заметить их столь близкие отношения, что по городу стали ходить слухи, будто бы Вера Швейцер – жена Иосифа Джугашвили.
7 марта 1917 г., когда монархический режим рухнул, власть перешла к Временному правительству, политические ссыльные из Государственной Думы были амнистированы, Иосиф и Вера собрались в дорогу, в Питер. О своем отъезде он предупредил хозяйку квартиры еще днем. Филиппова вспоминала: «Мы долго не ложились спать - эта женщина (В. Швейцер) в этот вечер была с ним. Поздно ночью, часов в 12 они вышли, попрощались с нами, и при выходе он сказал этой женщине: подожди, скоро все уладится, все будет иначе». На дребезжавшей телеге вместе с группой местных жителей Яков Крюков довез их до станции к красноярскому поезду. О том, что Джугашвили уехал из Ачинска в Петроград днем свидетельствовал М.К. Муранов: «Выехали из Ачинска днем. Мы ехали на лошадях, до вокзала 4 версты, а ехали мы шагом, потому что много было провожатых, которые шли пешком. Около меня ехали Сталин, Каменев, Швейцер и еще несколько человек. Мы ехали на разных извозчиках»:
«12 марта (старый стиль) 1917 г., - вспоминала В. Л. Швейцер, - утром тов. Сталин приехал в Петроград. Шел мягкий пушистый снежок. Стоило нам выйти из вагона на платформу, как на нас пахнуло политической и революционной жизнью столицы. Сливаясь с толпой, мы пошли по Невскому». Вечером на квартире Ольминского состоялось расширенное заседание ЦК большевиков, в котором участвовали тов. И. В. Джугашвили, М. Ольминский, В. Молотов, Е. Стасова, Н. Полетаев, М. Муранов, Е. Бош, В. Швейцер и другие. Джугашвили, Каменева и Муранова ввели в состав редакции «Правды. 14-го марта вышел номер «Правды», в котором сообщалось: «В воскресенье, 12 марта, вернулся из ссылки один из пяти депутатов от рабочих в Государственной Думе т. М. К. Муранов». В этом же номере были опубликованы статьи Л. Б. Каменева и И. В. Джугашвили. Статья последнего появилась под псевдонимом Сталин. Иосиф Джугашвили поселился на Васильевском острове, в доме 46 на Среднем проспекте, на квартире баронессы, дочери адмирала Марии Штакельберг. Сюда его привел профессор В.Г.Котельников. На этом воспоминания В. Швейцер обрываются. Что произошло в их отношениях, она не сообщила. Но понятно, что и в этот раз Иосифу Джугашвили удалось избежать брачных уз.
С ноября 1917 по 1921 годы Вера Лазаревна была сотрудницей Совета Народных Комиссаров, в 1924 г - в Народном комиссариате просвещения, 1926 – 1932 годы - членом Центральной Контрольной Комиссии ВКП (б), руководителем Группы Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции, 1933 - 1934 годы – в Народном комиссариате тяжелой промышленности. Умерла в 1950 г., похоронена в Москве, на Новодевичьем кладбище. Награждена в 1933 г. орденом Трудового Красного Знамени в связи
с 20-летием Международного Коммунистического женского дня 8 марта и за выдающуюся коммунистическую работу в области коммунистического просвещения работниц и крестьянок.
В Музее революции одно время хранилась книга В. Швейцер «Сталин в туруханской ссылке». Экспонатом она стала потому, что Вера Лазаревна, по некоторым утверждениям, была негласной женой будущего вождя.
Были ли у революционера Джугашвили, без определенного места жительства, другие женщины в период с 1899 по 1917 г.? Учитывая его темперамент, способность легко находить контакт, умение общаться с женщинами, покорять их своей речью и пленять своей романтической историей, можно с уверенностью сказать, что были. Только они, эти женщины ушли в неизвестность. Не собирался Иосиф быть монахом, сдерживать свой темперамент и пыл, и когда возникали удобные ситуации, и он оставался с женщиной наедине в теплой избе, на краю земли, то проявлял настойчивость и добивался своего. И независимо от того, какая это была женщина, какой национальности, какого возраста, какого образования, чья она была, он брал ситуацию в свои руки, подчинял женщину своими уговорами и снимал накопившееся мужское напряжение. А дальше возникали проблемы, но это была уже другая история. С одной стороны, женщина по его темпераменту должна была находиться с ним постоянно, но, с другой стороны, по своему характеру бродяги, отшельника, он был не приспособлен к семейной жизни. Ему не были по душе семейные обязанности, - эти пеленки, распашонки, детские крики, женские упреки, - он избегал всего этого всю свою жизнь, и как только женщина (жена) начинала притязать на его личную жизнь, вмешиваться в нее, он охладевал к ней, а чаще просто уходил. Его скитания по явочным квартирам, аресты, тюрьмы, ссылки позволяли ему легко расставаться с бывшими подругами, оставляя о себе что-то памятное: кому открытку, кому книгу, а кому и ребенка. Необремененный обязанностями он был свободным для новых встреч.