Глава 5. СТЕФАНИЯ ЛЕОНАРДОВНА ПЕТРОВСКАЯ (1887 - ?).
25 марта 1908 г. Иосиф Джугашвили был арестован жандармами Баку. Выписка из протокола допроса Г.Б. Нижерадзе (И.В. Джугашвили) от 1апреля 1908 года «В настоящее время я не принадлежу ни к какой политической противозаконной партии или сообществу. В 1902 г. я привлекался к делам Кутаисского ГЖУ за пропаганду по делу о забастовке. Одновременно с этим привлекался к делам Тифлисского ГЖУ по делу о Тифлисском комитете социал-демократов. В 1904 г., зимой, я скрылся из места ссылки, откуда я поехал в Лейпциг, где пробыл около 11 месяцев. Около восьми месяцев тому назад я приобрел паспорт на имя дворянина Кайоса Нижерадзе, по которому и проживал. Обнаруженный при обыске у меня № журнала “Гудок” принадлежит мне. В журнале я состоял сотрудником. Больше я ничего не могу показать. Из Лейпцига я вернулся после Высочайшего манифеста 17 октября 1905 г. В Лейпциге я жил более года. Иосиф Виссарионович Джугашвили».
В тюрьме Иосиф находился до 9 ноября 1908 г. и затем был отправлен по этапу в город Сольвычегодск Вологодской губернии. На место ссылки он прибыл 27 февраля 1909 г. Здесь он познакомился с 22-летней Стефанией Леандровной Петровской из Одессы. Ее отец, Леандр Леандрович, был потомственным дворянином, служил в земской управе, имел собственный дом. Мать рано умерла, и детей воспитывала мачеха Наталья Васильевна. В 1902 г. Стефания окончила Мариинскую гимназию и поступила на Высшие женские курсы. В сентябре 1906 г. она уехала из Одессы в Москву, где ее почти сразу же арестовали, но из-за отсутствия улик вскоре освободили. В начале 1907 г. ее арестовали вновь и летом того же года выслали в Вологодскую губернию сроком на 2 года. Первоначально она отбывала ссылку в Тотьме. 4 января 1908 г. вологодский губернатор распорядился о ее переводе в Сольвычегодск. Здесь она вступила в гражданский брак со ссыльным Павлом Семеновичем Трибулевым, который прибыл сюда по разрешению от 14 октября 1908 г из Вельска.
О первом пребывании И. В. Джугашвили в Сольвычегодске известно немногое. Прежде всего, сведения о выдаче ему ежемесячного пособия в размере 7 рублей 40 копеек за март-июнь 1909 года (в то время как корова стоила три рубля, а лошадь - пять), а также о двух собраниях ссыльных: 25 мая на мосту и 12 июня в лесу. В ночь с 11 на 12 июня 1909 г. были задержаны на берегу Вычегды у костра 15 человек, среди них, согласно протоколу, были «ссыльные Антон Федорович Богатырев, Петр Филиппович Дементьев, Иосиф Виссарионович Джугашвили, Сергей Поликарпович Курочкин, Варвара Васильевна Полуботок, Исаак Менделевич Свердлов, Минард Петрович Соликвенко, Сергей Семенович Шкарпеткин, а также освобожденные от надзора полиции Попов и Петровская».
Отбыв положенный срок, Стефания отправилась не в Москву, откуда была выслана, и не в Одессу, где находились ее родные, а в Баку. Есть основания предполагать, что Иосиф повлиял на нее своими рассказами о деятельности социалистов в Баку, дал ей явочный адрес и, возможно, попросил передать на словах важную информацию. Даже, возможно, обещал жениться на ней, когда вернется в Баку, что и послужило главной причиной ее переезда в незнакомый город, к чужим людям.
По воспоминаниям очевидцев, Иосиф сразу же начал готовиться к побегу. Необходимые для этого деньги помогли собрать другие ссыльные. От Сольвычегодска до Котласа ходил пароход, но им Иосиф воспользоваться не рискнул и отправился вниз по Вычегде на лодке вместе с тремя помогавшими товарищами 27 верст до Котласа. А там Иосиф сел на поезд до Вятки и затем до Петербурга. Через три дня, 26 июня 1909 г, он был уже в Питере, где остановился в семье старого друга Сергея Аллилуева. В Баку он прибыл 12 июля.
Скрывался от полиции и шпиков почти целый год, но 23 марта 1910 г. был арестован, в тот же день была задержана и Стефания Петровская. При обыске в квартире были обнаружены брошюры и другие документы антиправительственного содержания. У Иосифа, назвавшегося Закаром Меликянцем, кроме того, в кармане пиджака оказалось письмо, в котором шла речь о некоторых проблемах бакинского комитета РСДРП. Для жандармов не было тайной, что назвавший себя Меликянцем является на самом деле членом бакинского комитета РСДРП Иосифом Джугашвили (подпольная кличка - Коба) и разыскивается департаментом полиции с августа 1909 года как совершивший побег из ссылки. Сообщая об аресте И. В. Джугашвили в Департамент полиции, начальник Бакинского охранного отделения ротмистр П. П. Мартынов писал 24 марта 1910 г.: «Упоминаемый в месячных отчетах (представленных мною от 11 августа минувшего года за № 2681 и от 6 сего марта за № 1014) под кличкой „Молочный“, известный в организации под кличкой „Коба“ — член Бакинского комитета РСДРП. К необходимости задержания „Молочного“ побуждала совершенная невозможность дальнейшего за ним наблюдения, так как все филеры стали ему известны, и даже назначаемые вновь, приезжие из Тифлиса, немедленно проваливались, причем „Молочный“, успевая каждый раз обмануть наблюдение, указывал на него и встречавшимся с ним товарищам, чем, конечно, уже явно вредил делу. Проживая всюду без прописки и часто у своей сожительницы Стефании Леандровой Петровской, „Молочный“ имел в минувшем году паспорт на имя Оганеса Вартанова Тотомянца».
В Бакинском ГЖУ было заведено дело № 4228 «По исследованию политической благонадежности крестьянина Тифлисской губернии Иосифа Виссарионовича Джугашвили и дворянки Херсонской губернии Стефании Леандровны Петровской. Сохранились протоколы их допросов № 1 и 2. Арестованный дал следующие показания: «Зовут меня Иосиф Виссарионов Джугашвили. По роду имею 30 лет. Вероисповедания православного. Грузин. Звание - крестьянин Горийского уезда Тифлисской губернии. Занятие - домашний труд. Семейное положение - холост. Мать Екатерина Голатьевна, рожденная Геладзе. Сестер и братьев не имею. Мать живет в городе Гори Тифлисской губернии. Экономическое положение родителей - ничего не имеют. В 1894 году учился в духовном училище г. Гори, а с 1895 года в Тифлисской духовной семинарии. Вышел оттуда из пятого класса в 1899 году. Принадлежащим себя к каким бы то ни было политическим партиям не считаю. В Баку я проживаю уже около 6 месяцев. Жил я здесь без прописки. Ночевал, где придется. Положение мое было довольно неустойчивое. Искал я себе какое-либо место, но нигде не находил. <…> В Баку я купил у одного неизвестного мне лица бессрочную паспортную книжку, выданную Управлением бакинского полицмейстера на имя Захария Крикорова Меликянца, но по ней я не жил, ибо жил без прописки. Отобранное у меня при обыске письмо на русском языке адресовано Петровской, которое по просьбе одной женщины я еще не успел передать Петровской. Со Стефанией Леандровной Петровской я познакомился, находясь в ссылке в г. Сольвычегодске Вологодской губернии. В крепости в д. № 495 я не проживал и паспорт на имя Оганеса Вартанова Тотомянца никогда не имел. С Петровской я вообще никогда не жил и в сожительстве не состоял». Стефания Петровская на допросе вину за хранение антиправительственной литературы взяла на себя, а также сообщила: «В Баку проживаю около полугода. Прибыла сюда из Вологодской губернии, где отбывала срок административной высылки. В городе Баку проживала в доме № 495 в Крепости. С Джугашвили знакома с ссылки и состою с ним в сожительстве».
Когда прибыла в Баку Стефания, если она выехала из Сольвычегодска в 20-х числах июня? Неизвестно. Возможно, она где-то останавливалась и поэтому сообщила в полиции, что проживает в Баку около полугода, то есть с октября. А возможно, свой период пребывания в городе она специально по каким-то причинам сократила. Иосиф был в Баку уже 12 июля, и они вместе находились как минимум шесть месяцев. 30 ноября 1909 года Иосиф отправил открытку в Сольвычегодск Татьяне Суховой, в которой хвастался и даже особо подчеркнул, что живется ему (совместно со Стефанией) хорошо: «Вопреки обещаниям, помнится, неоднократным, до сих пор не посылал Вам ни одной открыточки. Это, конечно, свинство, но это факт. И я, если хотите, при-но-шу из-ви-не-ния. От Ст.(ефании) (Петровской) получите письмо. А пока примите привет. Мне живется в общем хорошо, если хо-тите, даже очень хорошо. Мой адрес: Баку. (Каменистая). Бюро увеченных, Дондарову. Для Осипа. Где Антон и Сергей? Пишите. Осип». Историки сразу установили, что под сокращением «Ст.» скрыто имя Стефания.
Любил ли ее Иосиф, хотел ли, чтобы Стефания стала его официальной женой, были ли эти шесть месяцев самыми счастливыми днями у Иосифа? Историки могут только предполагать. А вот с потомственной дворянкой, 23-летней Стефанией, полюбившей его и отправившейся за ним, беглым, все ясно – она хотела быть рядом и с положением гражданской жены смирилась.
В мае 1910 г. друзьям по партии Иосифа удалось добиться его перевода в тюремную больницу. «Мы, — вспоминала Елизавета Адамовна Есаян, — старались сделать все, чтобы т. Сталина перевели в тюремную больницу, где он был бы в сравнительно лучших условиях, чем в общей камере тюрьмы. Для этого вот что мы сделали. В тюремной больнице тогда сидел некто Горячев, у которого был туберкулез 3-й степени. Мы взяли его мокроту и сдали в городскую больницу на анализ доктору Нестерову. Этот последний был пьяница и большой взяточник. За деньги мы получили от него листок диагноза туберкулеза 3-й степени на имя т. Сталина. Благодаря этому диагнозу удалось т. Сталина перевести в тюремную больницу».
25 июня ротмистр Федор Иванович Гелимбатовский, постановил С. Л. Петровскую освободить, а И. В. Джугашвили подвергнуть новой административной ссылке. 26 июня он как временно исполняющий обязанности начальника Бакинского ГЖУ подписал постановление, в котором говорилось:
«Принимая во внимание все вышеизложенное, я полагал бы: настоящую переписку в отношении Петровской ввиду отсутствия данных, которые указывали бы на ее участие в период проживания ее в г. Баку в деятельности каких-либо противоправительственных сообществ, прекратить без всяких для нее последствий. Что же касается Джугашвили, то ввиду упорного его участия, несмотря на все административного характера взыскания, в деятельности революционных партий, я полагал бы принять высшую меру взыскания — высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет».
Узнав о принятом решении, Иосиф обратился к бакинскому градоначальнику с прошением: «В виду имеющегося у меня туберкулеза легких, констатированного тюремным врачом Нестеровым и врачом Совета съезда одновременно в начале мая с. г., после чего я все время лежу в тюремной больнице – честь имею покорнейше просить Ваше Превосходительство назначить комиссию врачей для освидетельствования самочувствия по состоянию своего здоровья, что комиссия подтвердит сказанное вышеупомянутыми врачами и, принимая во внимание, что при аресте ничего предосудительного не найдено у меня, – покорнейше прошу Ваше Превосходительство применить ко мне возможно меньшую меру пресечения, и по возможности ускорив ход дела. Одновременно с этим прошу Ваше Превосходительство разрешить мне вступить в законный брак с проживающей в Баку Стефанией Леандровной Петровской. 1910. 29 июня. Проситель Джугашвили». Иосиф надеялся, что столь серьезная болезнь и женитьба (будет кому ухаживать) позволят ему избежать сурового наказания за бегство из ссылки. Перспективы быть отправленным в Якутскую область никак не радовали Иосифа, и он направил на следующий день новое прошение вдогонку за ходатайством: «Его Превосходительству г. Градоначальнику г. Баку от содержащегося под стражей в Бакинской тюрьме Иосифа Виссарионовича Джугашвили. ПРОШЕНИЕ
От моей жены (тут Стефанию уже величает своей женой, хотя три месяца назад напрочь от нее отрекался).), бывшей на днях в жандармском управлении, я узнал, что г. начальник жандармского управления, препровождая мое дело в канцелярию Вашего Превосходительства, вместе с тем считает от себя необходимым высылку меня в Якутскую область Не понимая такой суровой меры по отношению ко мне и полагая, что недостаточная осведомленность в истории моего дела могла породить нежелательные недоразумения, считаю нелишним заявить Вашему превосходительству следующее.
Первый раз я был выслан (в административном порядке) в Иркутскую губернию в 1903 г. на 3 года. В 1904 г. я скрылся из ссылки, в следующем же (1905) был амнистирован. Второй раз я был выслан в Вологодскую губернию на 2 года, причем на первом же допросе в конце апреля или начале мая 1908 г. мною чистосердечно было заявлено ротмистру Боровкову и начальнику Зайцеву о бегстве из ссылки в 1904 г., об амнистии и т. д., в чем нетрудно удостовериться, просмотрев соответствующий протокол, снятый вышеупомянутыми чинами жандармского управления. Между прочим результатом такого моего заявления явилась упомянутая высылка в Вологодскую губернию, ибо ничего предосудительного у меня не было найдено, а других улик, кроме проживательства по чужому виду, не имелось. В 1909 г. самовольно уехал из Вологодской губернии, о чем при аресте же было заявлено мною чинам жандармского управления. Причем ничего предосудительного не было у меня найдено.
Делая настоящее заявление, покорнейше прошу Ваше превосходительство принять его во внимание при обсуждении моего дела. Иосиф Джугашвили. 1910 г. 30 июня».
12 августа 1910 г. было принято решение возвратить И.В. Джугашвили в Вологодскую область «для отбытия остающегося срока гласного надзора» и «воспретить ему жительство в пределах Кавказского края сроком на 5 лет».
10 сентября бакинский градоначальник направил «спешное арестантское предписание» № 18221 на имя полицмейстера с указанием «с первым отходящим этапом отправить названного Джугашвили в распоряжение вологодского губернатора».
31 августа бакинский градоначальник направил на имя начальника Бакинского ГЖУ письмо, в котором говорилось: «Содержащийся в бакинской тюрьме административный арестант Иосиф Виссарионов Джугашвили возбудил ходатайство о разрешении ему вступить в законный брак с проживающей в г. Баку Стефанией Леандровой Петровской. Проситель
Иосиф Виссарионов Джугашвили». Ответ был дан 10 сентября» «Уведомляю, что ходатайство содержащегося в бакинской тюрьме административного арестанта Иосифа Виссарионова Джугашвили о разрешении ему вступить в законный брак с проживающей в Баку Стефанией Леандровой Петровской с моей стороны препятствий не имеет. За начальника жандармского управления Поручик Подольский. 1910 года, сентября 10 дня».
20 сентября 1910 г. Иосифа Джугашвили отправили по этапу в знакомую ему Вологодскую губернию, а 23 сентября, когда ссыльный Иосиф был уже в пути, бакинский градоначальник уведомил заведующего отделением бакинской тюрьмы о своем согласии на брак Джугашвили и Петровской. Этим разрешением Иосиф не воспользовался – смягчение приговора он добился, а связывать свою жизнь со Стефанией, по-видимому, для него уже не имело смысла (а любовь, если она была, то прошла).
В нескольких брошюрах, изданных в Баку в советское время до 1929 г., Стефания Петровская упоминалась как активный член Бакинской организации РСДРП. После 1929 г. ее фамилия исчезла со страниц партийной печати. Cведений о дальнейшей судьбе Стефании Леандровной Петровской нет.
Глава 6. СЕРАФИМА ВАСИЛЬЕВНА ХОРОШИНА. (1887 - ?)
29 октября 1910 г. И.В. Джугашвили был возвращен в Сольвычегодск, откуда ему удалось бежать больше года назад. 10 января И.В. Джугашвили прописался в доме М. П. Кузаковой вместе с 23-летней Серафимой Хорошениной, тем самым подтвердив, что находился с ней какое-то время в гражданском браке. Серафима Васильевна Хорошенина родилась около 1887 г. в селе Баженово Ирбитского уезда Пермской губернии в семье учителя, закончила Ирбитскую женскую гимназию, затем уехала в Саратов, там была арестована и 19 сентября 1909 г. выслана в Вологодскую губернию на 2 года. В письме к своей знакомой. Серафима через год писала пребывания в ссылке: «Плохо живут в нашем Сольвычегодске. Даже внешние природные условия отвратительны. Такая скудная, бедная природа. Только и жить тут мещанам. И верно, городок совсем мещанский. Ничего не коснулось жителей, ничему не научились их жители. Но еще безотраднее жизнь ссыльных. Знаете, полицейские условия довольно сносные, но ссыльные не живут, они умерли. Живет каждый по себе, до другого мало дела. Сойдясь, не находят разговоров. Была когда-то жизнь, и жизнь кипучая. Были и фракции, и колонии, было много кружков, но теперь нет ничего. Только вспоминаем о прежней жизни — осталась библиотечка, но библиотечка так себе. В существующую же земскую библиотеку ссыльные должны вносить 3 руб. залога, а это, конечно, непосильно ссыльным. Даже совместных развлечений нет, и ссыльные топят тоску в вине. Я тоже иногда выпиваю».
Прожили они вместе в доме Кузаковой полтора месяца. 24 февраля сольвычегодский уездный исправник В. Н. Цивилев сообщил в Вологодское ГЖУ: «Согласно предписанию вологодского губернатора от 12 февраля с. г. за № 623, состоящая в г. Сольвычегодске под гласным надзором полиции Серафима Васильевна Хорошенина 23 сего февраля отправлена этапным порядком в г. Никольск для отбывания дальнейшего срока гласного надзора полиции». Серафима не смогла попрощаться с Иосифом, видимо, его не было дома, когда ее забрали. Она передала через знакомых ему открытку. 29-го апреля у ссыльного Джугашвили был проведен обыск, были обнаружены в кармане пиджака письма от Хорошениной от 23 и 25 февраля, 16 марта и 13 апреля из г. Никольска. 25 мая Иосифу изъятые при обыске письма С. В. Хорошениной были возвращены.
Глава 7. КУЗАКОВА МАТРЕНА ПРОХОРОВНА (1875 – 1941).
Иосиф Джугашвили остался в доме молодой вдовы Матрены Прохоровны Кузаковой, дочери дьякона. Деревянный одноэтажный дом с мезонином был построен недавно, в 1905 г. Хозяйка сдавала переднюю часть дома под квартиру для ссыльных, а сама с пятью детьми жила в задней половине дома. Квартира имела отдельный от хозяйской половины вход, чем была очень удобна. Год, как она вдовела. С хозяйством справлялась с трудом, нужен был мужчина в доме. Ссыльный Иосиф стал помогать, а вдова его приголубила. И все считали его «ейным мужиком». Слухи об очередной новой семье товарища Кобы распространились среди ссыльных, его коллега по ссылкам большевик Александр Петрович Смирнов писал товарищу Кобе в дружеском письме: «О тебе слышал, что еще раз поженился». 27 июня истек срок ссылки И. Джугашвили, и 6 июля он был отправлен из Сольвычегодска в Вологду. «Отъезд товарища Сталина из Сольвычегодска произошел внезапно. Придя однажды домой, хозяйка увидела, что вещей нет, квартиранта нет и только деньги (квартирная плата), оставленные под салфеткой стола, красноречиво указывали на то, что квартирант выбыл совсем». Информируя начальника Вологодского ГЖУ об отъезде И.В. Джугашвили, сольвычегодский уездный исправник писал 6 июля: «Сообщаю Вашему высокоблагородию, что состоящий в городе Сольвычегодске под гласным надзором полиции крестьянин села Диди Лило Тифлисского уезда и губернии Иосиф Виссарионов Джугашвили за окончанием срока высылки 27 июня сего года освобожден от надзора полиции и по проходному свидетельству 6 сего июля выбыл на жительство в г. Вологду». .Прожил Иосиф в доме Матрены с 10 января по 6 июля 1911 года.
Вскоре у Матрены Прохоровны родился черноволосый мальчик. Он резко отличался от светловолосых братьев и сестер. Матрена назвала его Костей, а отчество записала - Степанович, по имени мужа, умершего за два года до рождения Кости.
К. Кузаков свою тайну открыл лишь в 1996 г, в интервью газете «Аргументы и факты»
«У меня было три брата и две сестры от законного брака моей матери, от ее мужа Степана Михайловича, он умер за два года до моего рождения. И самое интересное то, что меня, незаконнорожденного, вся семья обожала. Особенно баловали сестры. Смешно, но старшая сестра была замужем за жандармом»…
«Я был еще совсем маленьким. У нас, в Сольвычегодске на пустыре, неподалеку от дома ссыльные устроили футбольное поле, и я часто бегал туда смотреть игру. На краю поля подбирал мячи и подавал игрокам. Тогда, конечно, я не понимал, насколько сильно отличаюсь от своих сверстников. На меня все поглядывали с любопытством. И как-то я заметил - один ссыльный пристально смотрит на меня. Потом он подошел ко мне, спросил, как зовут. «Костя», - ответил я. «Так это ты - сын Иосифа Джугашвили? Похож, похож». Я не сразу спросил маму об отце. Она была женщиной доброй, но с железным характером. Гордой женщиной. Иногда суровой. Губы всегда плотно сжаты. Крепкая была. И очень разумная до последних своих дней. Когда я все же собрался с духом и спросил, правда ли то, что обо мне говорят, она ответила: «Ты - мой сын. Об остальном ни с кем никогда не говори».
К. Кузаков.
После Гражданской войны Матрена Прохоровна узнала, что ее бывший постоялец стал членом правительства, и написала ему письмо с просьбой о помощи. Но ответа не получила. Тогда она написала Ленину. Это письмо попало к Надежде Аллилуевой, работавшей в секретариате председателя Совнаркома. Из письма она узнала о другой семье своего мужа. Ничего ему не сказав, она оказала денежную помощь семье Матрены.
Константин в 1927 г. приехал в Ленинград, поступил в Институт философии, литературы и искусства (ЛИФЛИ). В 1932 г. его вызвали в НКВД и потребовали дать подписку о неразглашении «тайны происхождения». Эту подписку он нарушил только через 63 года.
В тридцатых годах М.П. Кузаковой помогли переехать в столицу неизвестные благодетели, дали квартиру в новом правительственном доме, стали звать Марией Прокопьевной.
В декабре 1934 г. страна отмечала 55-летие И.В. Сталина. Торжественные мероприятия прошли и в Сольвычегодске. 20 декабря партийной организацией города, городским Советом и краеведческим музеем был устроен вечер воспоминаний о ссылке Сталина. На следующий день, 21 декабря, в доме М.П. Кузаковой была торжественно открыта комната, в которой воссоздали интерьер и обстановку периода проживания в ней Сталина. Кроме мебели в ней были представлены фотоматериалы и исследования о периоде его сольвычегодской ссылки. Первоначально музей занимал одну комнату, в остальных двух комнатах и на кухне проживала Мария Прокопьевна Кузакова, пока она не получила квартиру в Москве. Полностью дом Кузаковой был передан музею в августе 1935 г.
После окончания института Константин Кузаков преподавал философию в Военно-механическом институте, работал лектором в обкоме партии. В 1939 г. по инициативе А.А. Жданова был переведен в Москву на инструкторскую работу в ЦК ВКП(б) в отдел пропаганды и вскоре стал заместителем начальника Управления пропаганды ЦК партии.
«Читал лекции на курсах секретарей райкомов. Смотрю, в зал вошел Жданов. Посидел. Послушал. Мне потом передали, что ему понравилось. Через короткое время меня телеграммой вызвали в Агитпроп ЦК, в Москву. Агитпропом руководил Жданов. Мне предложили стать инструктором, я согласился. Ездил, проверял, как идет изучение «Краткого курса истории ВКП(б)». Скоро стал помощником начальника отдела, потом управления, и пошло, пошло.
Знал ли Жданов о моем происхождении? Думаю, большим секретом это не было. Для него тоже. Но я всегда ухитрялся уходить от ответа, когда меня об этом спрашивали. Полагаю, мое продвижение по службе связано и с моими способностями, хотя не могу отрицать, что, приближая меня к себе, Жданов хотел стать ближе к Сталину. Очень хорошо относился ко мне помощник Сталина, Поскребышев. Он же передавал мне и личные поручения Сталина. Одно время я чувствовал особое отношение ко мне Маленкова. Он попытался устроить мне личный прием у Сталина, но ничего не вышло по
моей вине: мы работали в ЦК на Старой площади до самого утра, и, вернувшись домой, я крепко уснул. Семья была на даче. Мне звонили и по вертушке и по городскому телефону, а я спал. Проснулся, позвонил к
себе в отдел узнать, как дела. Сказали, что нужно срочно перезвонить Поскребышеву. Тот на меня шуметь: «Слушай, мы тебя искали-искали. Маленков сам звонил тебе. Сталин хотел видеть тебя. Теперь поздно, к нему зашли маршалы».
К. Кузаков
Как представитель ЦК, в числе членов специальной группы он редактировал тексты выступлений всех участников партийных съездов и сессий Верховного Совета СССР.
«На съездах партии и сессиях Верховного Совета СССР создавалась редакционная комиссия. Делегаты и депутаты за день до выступления сдавали в нее тексты своих выступлений. В комиссию входили люди из аппарата ЦК, Совнаркома, Президиума Верховного Совета. От ЦК, как правило, назначали меня. Я занимался политическим редактированием речей. За несколько дней до несостоявшейся встречи со Сталиным на сессии один из депутатов сдал на проверку речь, в которой обрушился на советских и партийных руководителей Прибалтики. А было негласное указание «прибалтов» не критиковать. Я в перерыве заседания подошел к Жданову. «Что делать?» - спрашиваю. Андрей Александрович просмотрел речь. Помолчал. Потом говорит: «Пойдем, посоветуемся с Молотовым. И мы пошли в буфет Президиума. Молотов начал читать. Вдруг я вижу, на меня смотрит Сталин. Он рядом, в двух шагах. Молотов говорит: « Я бы не стал эту речь давать, но надо посоветоваться». И глазами показывает на
Сталина. Я даже шага не успел сделать в сторону Сталина - раздался звонок. Члены Политбюро пошли в зал. Сталин остановился и опять посмотрел на меня. Я чувствовал - ему хочется что-то сказать мне. Хотелось рвануться к нему, но что-то остановило. Наверно, я подсознательно понимал - ничего, кроме больших неприятностей, публичное признание родства мне не принесет. Сталин махнул трубкой и медленно пошел».
К. Кузаков.
В Великую Отечественную войну в звании полковника в составе лекторской группы К. Кузаков выезжал в воинские части. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны I степени, медалями.
Мария Прокопьевна Кузакова умерла в декабре 1941 г. во время блокады Ленинграда
В 1947 г. Берия обвинил К. Кузакова в причастности к «атомному шпионажу». Его судили судом чести в ЦК, исключили из партии и сняли со всех постов. Со дня на день он ждал ареста. Написал первое и последнее письмо Сталину. Замечание вождя, что он не видит оснований для ареста, спасло Кузакова.
«Видел я его не раз. И издали, и близко. Но к себе он больше не вызывал. Думаю, не хотел делать меня инструментом в руках интриганов.
Однажды я наблюдал его очень близко. На заседании Оргбюро ЦК сидел недалеко от него. Заседание было посвящено кинематографии. Неожиданно вошел Сталин. Мне врезались в память его руки. Странные, необычные. На Оргбюро он все время делал пометки на листках. И потом рвал эти листки. На мелкие, нет, микроскопические кусочки. Никто бы снова не мог собрать их воедино. Совершенно закрытый человек. И от врагов, и от друзей, и от обычных человеческих чувств. Однажды поздно вечером меня вызвал Жданов. У него сидел министр госбезопасности Абакумов. Мне было сказано, что мой заместитель в ЦК КПСС Борис Сучков - шпион и выдал американцам секрет советской атомной программы. В глазах у меня потемнело. Не верил, что Борис - предатель, но это уже не имело никакого значения. Его, кстати, впоследствии реабилитировали. Атомными вопросами занимался сам Берия, и никакой пощады ни Сучкову, ни тем, кто с ним знаком, ждать не приходилось. Особенно мне, поскольку именно я поручился за Бориса при его приеме на работу в ЦК. Тогда была такая форма взаимной ответственности. Нигде в документах не было зафиксировано, но на работу в аппарат ЦК Сучкова рекомендовал Жданов, а я по его просьбе только подписал поручительство. Берия пытался уничтожить Жданова и хотел, чтобы я дал компромат на Жданова самому Сталину. Берия, конечно, все знал и мог сам доложить об этом, но предпочел обзавестись свидетелем, которому Сталин поверил бы безоговорочно. Жданов делал вид, будто не имеет к Сучкову никакого отношения. Говорил, что плоховато мы знаем своих сотрудников. Он не просил меня не выдавать его как поручителя за Сучкова, но я прекрасно понимал — назови я Жданова, и мы все автоматически станем участниками грандиозного заговора — защитить нас уже не сможет никто.
Меня судили судом чести ЦК за потерю бдительности. Исключили из партии. Сняли со всех постов. Было тяжело, но все же не лагерь, не расстрел. А потом, в день ареста Берия, меня восстановили в партии. Председатель партийного контроля Шверник показал мне мое персональное дело. Многие, кого я считал друзьями, написали на меня страшные доносы. Тогда меня спас сам Сталин. Берия вынес вопрос об «атомном шпионаже» на Политбюро и там, как мне рассказывал Жданов, требовал моего ареста. Он понимал, что в тюрьме они заставят меня подписать любые
признания. Сталин долго ходил вдоль стола, курил и, наконец, сказал: «Для ареста Кузакова не вижу оснований!»
К. Кузаков.
В партии его восстановили. Работал директором Всесоюзного издательства «Искусство». В начале 1970-х, на телевидении появился новый главный редактор литературно-драматической редакции Константин Степанович Кузаков. С его поддержки были пропущены для просмотра несколько постановок полуопальных авторов. За год до смерти в интервью «Аргументам и фактам» в конце сентября 1996 года Кузаков признался: «Я был еще совсем маленьким, когда узнал, что я сын Сталина».
Глава 8. ПЕЛАГЕЯ ГЕОРГИЕВНА ОНУФРИЕВА (1894 – 1955).
В Вологду по завершении ссылки в Сольвычегодске Иосиф Джугашвили прибыл 16 июля 1911 г. Он обратился к губернатору с прошением разрешить ему проживание в Вологде в течение двух месяцев. Через три дня такое разрешение было дано. Остановился он в доме Новожилова по Калачной улице, а с 27 августа жил на Мало-Екатерининской улице в доме Беляевой. В конце августа были зафиксированы его встречи с 17-летней ученицей седьмого класса Тотемской гимназии Пелагей Георгиевной Онуфриевой (рождения около 1894 г.). Она была дочерью состоятельного крестьянина из селения Усть-Ерга, Ягрышской волости, Сольвычегодского уезда. В Вологду она приехала 23 августа к своему жениху Петру Алексеевичу Чижикову, с которым познакомилась год назад, когда он отбывал ссылку в Тотьме. Судя по документам, молодые люди собирались пожениться. Во всяком случае, девушка остановилась на квартире Петра. У вологодских жандармских филеров, следивших за ссыльными, Пелагея проходила под кличкой “Нарядная”, П. Чижиков был прозван “Кузнецом”, а Джугашвили - “Кавказцем”. Судя по донесениям филеров, “Кавказец”, быстро расстроил этот брак. В конце августа - начале сентября он надолго задерживался у “Нарядной” в отсутствие жениха, который работал в магазине. О встречах этой троицы местные филеры аккуратно доносили начальству:
• «24 августа, уже на следующий день по прибытию “Нарядной” в Вологду, “Кавказец” оказался с ней в доме Беспалова, “откуда его выхода” филер “не видел».
• «25 августа, в 12 часов дня “Кавказец” “был взят из дома Беспалова вместе с “Нарядной” и проведен в детский сад, где к ним присоединился “Кузнец”».
• «26 августа, около полудня “Кавказец”, “Нарядная” и “Кузнец” расстались, “Кузнец” пошел без наблюдения. “Кавказец” и “Нарядная” пошли в аптеку Линдер, где пробыли семь минут и пошли в дом Беспалова в квартиру “Нарядной”, где пробыли четыре часа. Вышли “Кавказец” и “Нарядная” и пошли в детский сад, где дождавшись запора магазина, вышел к ним “Кузнец”, и пошли все трое в квартиру “Кузнеца” и “Нарядной”, откуда выхода “кавказца” не заметил».
• «27 августа, в девять часов сорок пять минут утра “Кавказец” вышел из вышеупомянутого дома».
• «31 августа, в семь часов вечера “Кавказец” вторично вышел из своей квартиры и проведен в дом Беспаловой в квартиру “Нарядной” и “Кузнеца”. Через один час тридцать минут в свою квартиру пришел “Кузнец”. “Кавказец” пробыл два часа и вышел, и пошел домой».
• «3 сентября, в семь тридцать часов вечера в квартиру “Нарядной” пришел “Кавказец”, через сорок пять минут пришел “Кузнец”. “Кавказец” пробыл час тридцать, вышел и пошел домой».
Через два месяца, когда Иосиф собрался покидать Вологду, Полина подарила ему свой нательный крестик вместе с цепочкой и попросила на память его фотографию. Иосиф преподнес ей в качестве подарка книгу П. С. Когана «Очерки западноевропейской литературы», оставив на ней надпись: «Умной, скверной Поле от чудака Иосифа». Из Вологды Иосиф отправился в Петербург, 9 сентября, в 7.50 в гостиницу «Россия» явилась полиция, И. В. Джугашвили был арестован и снова оказался в тюрьме (въезд в столицу ему был запрещен). Выдворив из Питера, его отправили в Вологду, куда он прибыл только 24-го числа и сразу же посетил П. А. Чижикова. В этот же день он отправил открытку в Тотьму Полине, куда она вернулась после вологодских каникул, с изображением обнаженной Афродиты. Текст послания Иосифа такой же фривольный, как и рисунок: «Ну-с “скверная” Поля, я в Вологде и целуюсь с “дорогим”, “хорошим” Петенькой. Сидит за столом и пьет за здоровье “умной” Поли. Выпейте же и Вы за здоровье известного Вам “чудака”. Иосиф». В феврале 1912 г. Иосиф отправил Полине в Тотьму вторую открытку с изображением скульптурной пары, слившейся в поцелуи. Текст соответствовал изображению: «За мной числится Ваш поцелуй, переданный мне через Петьку. Целую Вас ответно, да не просто целую, а горррррячо (просто целовать не стоит). Иосиф»
Полину Онуфриеву к концу Великой Отечественной войны нашли сотрудники дома-музея И.В. Сталина в Вологде, так как прослышали, что у нее хранится раритет – книга, подаренная самим вождём, да ещё с надписью: «скверной Умной Поле от Чудака Иосифа». Они уговорили Онуфриеву отдать эту книгу в музей на хранение. Кроме этого Полина оставила работникам дома-музея рассказ о встречах с Иосифом:
«Наше знакомство длилось не больше месяца. Немало времени мы проводили вместе. Мы подолгу разговаривали о литературе, искусстве, книжных новинках. Чаще всего эти собеседования мы проводили в Александровском или в Детском садах, сидя в летние дни где-нибудь на скамеечке в тени. Если мы бывали дома у нас, вели себя свободно – читали, каждый про себя, что-нибудь.
Тогда в большой моде был Арцыбашев. Интересовал он и меня. Как-то Иосиф веско сказал: «Это писатель низменных чувств. Пошлый писатель, о пошлости и пишет». Однажды на обложке журнала мы рассматривали репродукцию с картины Леонардо да Винчи «Джоконда». Мне картина не понравилась. «Чего хорошего, - сказала я ему, - нарисована женщина, да и то хитрая». Иосиф со мной не согласился, сказав: «Может, и хитрая, но нарисована очень хорошо. Вы посмотрите, какая тонкая работа, даже жилки под глазами видны».
Иосиф рассказывал мне о своих переживаниях в связи со смертью любимой жены. Он мне часто говорил: «Вы не представляете, какие красивые платья она умела шить». Он понимал, что красиво. А ведь не всякий мужчина в этом разбирается».
В Вологодском доме-музее И.В. Сталина демонстрируются две открытки, которые были посланы им на имя Пелагеи Онуфриевой в Тотьму Вологодской губернии.
Полина Онуфриева никогда о себе вождю не напоминала, а он и не вспоминал. Увлечение прошло. Полина стала Фоминой, умерла в 1955 году, на два года пережив своего вологодского кавалера.