Ранний мир Василия Аксенова: персонажи и призраки
Несколько вступительных слов
«Для человеческой памяти естественно».
Есть что-то естественное, не придуманное, просто данное нам по рождению. Не по месту рождения, а в силу принадлежности к роду человеческому. И что же естественно для нашей памяти? «очищать себя от излишнего» (Джилас, с.11). Замечательное свойство памяти, лишнее куда-то проваливается, как не стучало. Получается, память сама, «за нашей спиной», распоряжается информационными накоплениями, оставляет, отсеивает. Работает какая-то машина, не слишком-то считаясь с нашим мнением. Вот эта машина и выдана нам естественно, просто потому, что мы рождены людьми. Человек? тогда получи в нагрузку, да не суетись, работает сама по себе, крутится и крутится, бывает, иногда щелкает, но это редко, не смертельно.
Не только в памяти заложено, в самом человеке.
Работает некая машина, освобождает от всего лишнего, становишься невесомым.
Скажем, Павел-Петр, от чего он очистился?
От некоторых вещей, связанных с боевой молодостью. Он вспоминает комиссара, кулак над головой. Но то, что этот комиссар, большая черная машина, кожанка, пенсне, очень похож на Троцкого, об этом ему не вспоминается. Еще вспоминает о своем друге, какой был человек! долг превыше всего, оговорил. Но как измучили его самого, и кого заставили оговорить, об этом не вспоминается. Все давно забыто, избыто.
Но вот неожиданно встретились, товарищ детских лет, жертва не совсем детских игр.
40 лет, между ними не просто разная жизнь. У одного в огнях, едва не погорел, догорать? У другого же тлела на колхозных задворках. Каждый очищал свою жизнь, как мог. Очищал или очищался, чистил или чистился? Точнее, избавлялся, что-то напротив, оставлял, во всяком случае, стремился оставить. Как хорошо устроен человек, это я сброшу, это оставлю, сделаю себе приятное. Всего лишь, доставлю себе немного радости, а в итоге возникает некий порядок. И тут же возникает смысл. От смысла – к порядку, или все же,
от порядка – к смыслу?
Сначала мы изменяем настоящее, поближе все-таки, это не сложно, требуются...
Затем начинаем изменять прошлое. Я жил правильно. Ты жил неправильно. Я до сих пор несу Слово людям. Ты до сих пор сидишь возле своего Сарая. Я – участник большого движения, сама История. А ты, какое тут движение. Я горел, ты тлел. Э, Павлуша, да ты изменяешь мое прошлое. Сказал бы лучше, где оно, твое движение, твой большой Каток? Каток катит дальше, а ты выпал, к счастью, на обочину.
А мое, оно тихое, катится и катится, к счастью?!
Не выпадал, и не выпаду. Не изменял, ни себе, ни стране, а главное, Партии! Разве я изменил себе. Я избавлял нашу жизнь от врагов. От чего ты избавлял свою жизнь? Явно намек, как-то удалось тебе застрять в нашей огневой жизни. В самом деле, от чего избавлялся Дикой, разве? Ну конечно, жить = избавляться от всего, что мешает жить. Есть еще вариант, жить = оставить себе, вокруг себя, только самое главное. Или же самое необходимое, самый минимум, это что? Бочка! Нельзя ли попроще, а главное, поярче.
Жить = ловко прятаться, было бы где, остальное дело техники, товарищ Крот.
Жить = лететь на огонек, был бы огонек, а как насчет крылышек, товарищ Мотылек?
1. Этот странный возраст
где начинается? В детстве. И какой же возраст всплывает в памяти Павла-Петра, не общими фразами, «мальчишеские шалости», а вполне конкретными своими действиями? «Было нам лет по двенадцати, когда однажды, томясь от безделья, мы решили совершить налет на его баньку…» (Аксенов, с.8). Его = странный мальчишка. Ровесник, но он «все время уединялся». Всегда что-то «строгал, чинил, мастерил». И почти все свое время «он проводил в заброшенной, полуразвалившейся баньке» (Там же). Память подчеркивает, налет не на самого странного мальчишку, но на его баньку. Просто хотелось узнать, что он там делает. Налет так налет, полетели: «Давясь от смеха, мы поползли к ней огородами, окружили…» (Там же). Ползти-то зачем? Игра, есть же правила игры. Распахнули дверь, ворвались, увидели Дикого. Глаза, «расширенные от ужаса», за спиной «ритмично хлопали какие-то дощечки, скрипели ременные передачи». Увидели, вызнали? можно ведь расспросить. Или сурово так, давай рассказывай, но Игра диктует свои правила, свой финал.
«В мгновение ока мы разрушили эту конструкцию, дико хохоча…» (Там же, с.10).
игра диких мальчишек окончена, Дикой валяется на полу, что дальше? Дикие не знают.
И здесь Павел-Петр рассказывает о себе, последовал резкий переход: «впервые перехватило мне горло от жалости к человеку, от нежности к нему» (Там же), в двенадцать-то лет? Жалость не к себе, но к другому человеку. Странная жалость, она требует «сделать этого мальчишку сильным и гордым» (Там же).
Почему все-таки двенадцать? Не двенадцать апостолов, а двенадцать лет.
Тот же самый, 64-й год, рассказывает учительница, о своих бывших учениках, когда-то они прошли через ее класс. «Был у меня класс сорок первого года рождения. Место рождения – Ленинград» (Долинина, с.92). Мальчики и девочки, тридцать восемь. Семеро – отец есть, двадцать три – мать есть, пятнадцать – «не помнили ни мать, ни отца» (этих почти сорок процентов). Какими они были? «Дикие», «неуемные», но что это значит в повседневной жизни, в той жизни, которой они жили в школе? «Все конфликты в этом классе разрешались драками…» (Там же). Уже не мальчики? «Парни курили и пили с двенадцати лет...», опять этот возраст, а ведь могли начать и с одиннадцати. Или задержаться до тринадцати, какой-то год, имеет ли он, этот единственный год какое-нибудь значение. Не только в их жизни, но и с точки зрения взрослых.
Наше время, самое начало двухтысячных, вспоминает пожилой человек.
В 1949-м он – уже молодой инженер, жизнь определилась, о чем он вспоминает в 2002-м? некоторые грустные вещи, «думали, что есть только базис, экономика», отсюда и развитие. Теперь взгляды меняются, «решающее значение как раз имеет надстройка, человеческое сознание» (Капица, с.8). Развитие личности, одной, отдельно взятой личности, определяет скорость развития всего общества. Нужно ли нам увеличивать скорость? И вот здесь Сергей Петрович приводит пример, исторический : «В Манчестере на специально сохраняемой в духе викторианской эпохи улочке есть пивная» (Там же). Старая улочка, обычная пивная = «важный общественный институт». Пивная – и сто пятьдесят лет назад, и в наше время, необходимая деталь бодрой жизни, не можем обходиться без таких заведений. Оказывается, что? «В музейной пивной надпись: "Спиртные напитки отпускаются лицам старше 13 лет". Тогда это был возраст дееспособности» (Там же).
Возраст перехода к взрослости – тринадцать; в двенадцать – готовится?
А наши традиции? Воспользуюсь подсказкой: мальчик и девочка. Он, серьезно, взросло? – вы, знаете! Она поняла сразу, вы влюблены? Да, «еще четыре года», что дальше? Он говорит, понятные ей вещи, «буду просить вашей руки». Она? начинает считать, «Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…». Как хорошо, радость и успокоение. Потому что решение принято. «Ну что ж, девчонке двенадцать лет – что она понимает в жизни?» (Долинина, 1965, с.93). А нужно ли ей понимать, она следует правилам, того времени.
Какое время? Время Наташи Ростовой.
А ныне?
В те же самые 2000-е в Штатах бушевал скандал, «дочерей Буша застали за употреблением пива», нет, вы только подумайте! Они пьют пиво, а «им не исполнился 21 год» (Капица, с.8). Кажется, наши деды что-то понимали в социальной психологии, во всяком случае, тогда надо было повзрослеть весьма рано. К 15-ти годам адаптация должна быть завершена, начинай жить, как взрослый. Теперь взрослеть можно позднее. До 40 лет можно учиться, менять учебные заведения. Быть при деле, важен не результат, а процесс, привилегия среднего класса, там, где он есть. А где же скорость, то самое пресловутое ускорение жизни. Если мы стали жить до восьмидесяти, собираемся до девяноста, до ста, почему бы тогда не растянуть детство.
Неужели есть такая потребность, неужели возможно вечное детство?
И может ли Скорость довести до вечного Детства.
2. Тайна Носителя
кого же напоминает Павел-Петр? Если не обликом, то своим поведением, стилем жизни.
Поведение самого Павла-Петра, деталей полно: привычки, где можно, своими силами. Вещи, дотащу сам, тяжело же, все равно сам. Дотащил, сдал, в город вышел налегке. Незнакомые улицы, не нравятся эти улицы, «тихая, чуть ли не секретная их жизнь была мне чужда» (Аксенов, с.3). Ему потребна другая жизнь, орать, переорать, верховодить. Все заметить, на все обратить внимание, здесь дети? Разбить парк, слоники, коники, пусть радуются. Там что? Ах, труба, почему над ней язык пламени, бесхозяйственность. Приехал к деду, сам уже дед, сидеть невмоготу. «И вот пошел я с того дня вникать в колхозные дела» (Там же, с. 8). А куда проникаться большому человеку, даже если он на пенсии. «С утра отправлялся я в полевые бригады, на фермы, беседовал с механизаторами, животноводами, полеводами» (Там же). Отвлекает людей? Понятно, не пропустил агронома, председателя, партийную группу. Не жизнь, а функционирование, как будто некоторая Функция нашла в нем воплощение, идеального Носителя. Сам о себе? Очень скромно!
неугомонный городской старичок.
А вот еще один большой человек.
Генеральская форма, неновая, видать, давно не общалась с утюгом. Он входит в мелочи, залезает «в ежедневную работу рядовых коммунистов и граждан» (Джилас, с.90). Хотелось бы узнать, зачем же столь большому человеку – мелочи, решай большие дела, на то ты и поставлен. Чтобы «укрепить» основы.
Нет, он не сидит в кабинете, узнавал, исправлял.
Советские руководители не ездят в колхозы, зачем? есть же люди. «Хрущев же ездил с нами в колхоз, чокался с колхозниками громадными стаканами водки» (Там же). Народ любит приобщаться к высшему, но Никита Сергеевич помимо всенародного общения, «осмотрел парники, заглянул в свинарник», представить здесь Булганина? Бросаются в глаза, «практические его способности в больших масштабах». Искусственная челюсть, работает ударно; к столу, «почти заглатывал большие количества еды», поведение самого простого человека, не столь важно, какая еда, главное «просто хорошо наесться». Сначала наработался, потом наелся. И вот портрет этого большого человека, невысок ростом, «толстый, откормленный, но живой и подвижный, он был, как бы вырублен из одного куска» (Там же). Живой человек, человек дела. А как же Слово? «как все демагоги из народа», он легко начинает верить в то, о чем сам же и говорит. Да, во время драки дубинку не выбирают. Веселый он парень, этот генерал, то ли из курских крестьян, то ли из красных комиссаров.
Таким был Никита Сергеевич в 48-м, всего через год после жуткой голодовки.
Память превосходна, знает мелкие подробности, и не знает элементарные истины, самоучка, работает над собой. А еще говорливость, тут он необуздан, не «страдает комплексом неполноценности». И вот он же через двенадцать лет. «Его широкое лицо с двумя бородавками и огромный лысый череп» (Бурлацкий, с.17). Крупный нос, уши, крестьянин, или даже работяга, «который пробирается мимо очереди к стойке с вином» (Там же). Чем выделяется, к стойке за вином? Мимо очереди, надо понимать, не только к стойке.
Павел-Петр, как помним, едва познакомился, тут же "потянулся к стойке", надо обмыть.
На остановке сбегали, три поллитровки, хамса, даже «стопарики граненые».
Два человека, реальный и литературный, сливаются.
Разумеется, это гипотеза. Но прочие портреты, которые дает Джилас в мемуарах – это Жданов, Берия, Молотов, Вознесенский, совсем другие люди, «чтобы не сказать бояре». Физический облик не совпадает, да он и не может совпасть, но стиль поведения, душевные пристрастия обнаруживают общее Павла-Никиты – их неугомонность. Вечно чему-нибудь предаются, да еще всей душой, должны они выдвигаться, чаще всего, выдавать указания, задавать направление движения. Их тянет «потребность в риске» (Бурлацкий)?
А с кем же сопоставить Дикого?
Его не с кем, поэтому приходится сравнить дела рук человеческих, его вещи – с другими вещами.
Одна вещь = гостиница «Москва», разумеется, какой она была в первое послевоенное время. Понятно, такое сравнение из тех, начало которым положил сам Маяковский: человек и пароход. Здание: "«Москва» была новой и самой большой гостиницей" (Джилас, с.117), личные наблюдения писателя относятся к 1948-му. Персонажи Аксенова повстречались сразу после 22-го съезда, соответствует 62-му. Значит, в сарайчике своем Дикой учредил филиал «вечно движущейся» материи тоже примерно в сорок восьмом. Иначе бы не ссылался на плохую память, не уходил бы от ответа, держал бы дату столь значительного для себя события.
Дикой, как мы помним, подвел сверстника к сараю.
Потом долго открывал замки, громыхал ключами, откинул дверь, смотри. А что в большой гостинице, в величественном Здании? «ничто не функционировало как следует – было холодно, краны текли, а ванны, привезенные из Восточной Германии, нельзя было использовать, потому что вода из стока попадала прямо на пол» (Там же). Рядом передвигается персонал, что-то делается, как-то перебиваются. В том же захудалом Сарае надо только снять засов, и все. Все движется безукоризненно, не надо контролировать, регулировать, налаживать. Что-то совершенно разное обитает в этих постройках, как будто помимо людей, само собой.
Снова Дикой смотрит, и как, «не отрывая взгляда», что он там оставил.
Неужели такое может забыться, можно забыть?
А где живет что-то схожее, близкое, даже родственное?
«в жестких черепах советского руководства» (Джилас, с.118) идет работа, всегда почему-то в одном направлении: любое замечание «превращается в антисоветскую позицию». Тогда лучше молчать, брякнешь, потом не оправдаться. Молчание само собой ведет к изоляции, там они, а здесь мы. Меж собой шепчемся. Они размышляют, и чего бы им шептаться. Уединяются, а чего бы им уединяться. Всегда находятся такие, которые уединяются. Со стороны старшего брата? Возмущение. Со стороны младшего – протест. Еще шаг, и будет организована акция, куда направить? На дезорганизацию такого возмущающего поведения. Но чем-то заменить? Хотя бы обменять, еще лучше заворожить, чтоб не до рефлексии, кого, закаленных бойцов!
«Мы его как-то утром тоже посетили» (Там же).
его = Мавзолей. Медленно идут люди, одеты они очень скромно. Вот женщины в платках, «крестятся, как будто подходят к раке святого» (Там же, с.119). Джилас не скрывает, возможно, и подчеркивает, «меня охватило мистическое ощущение, забытое со времен ранней молодости» (Там же). Откуда ему взяться? «все было так устроено, чтоб создать в человеке именно такое ощущение». Тяжелые гранитные блоки, стража, непонятно откуда льющийся свет. И эта, полная бесшумность, через которую движется вечная человеческая цепь. Мистика, или может быть, все то же русское стремление к тайне. Где тайна, там возможно и великое чудо, чудо устроения жизни.
Кажется, Павел-Петр изгнал мистику, выскреб до донышка, царствует Идея.
Но Дикой словно возвращает мистику. Вернее, жизнь к мистике. А где мистика особенно легко, споро прививается к жизни. Конечно, в детстве, хочешь быть «сильным и гордым», хотя бы в собственных глазах? Найдите что-то таинственное. «Что-то опасное и в то же время притягательное было в этих то больших, то маленьких буквах ОВ, какой-то тайный смысл» (Катаев, с.61). Очень хорошо передал Валентин Петрович это детское стремление к тайне, найди тайну, заполучи свою тайну, какая начнется жизнь.
А в самом деле, какая? Да твоя же жизнь и начнется, дурило.
3. Само собой, или люди машины
Почему же Дикой открылся только после 22-го съезда, не было повода?
Трудно ему было, невероятно, но решился. Партийный форум дал ему толчок, повод, сам съезд и был поводом. О чем мечтал Дикой, уйти, замкнуться, почему нельзя допускать других в этот заветный сарай? На чуждых идейных предпосылках основан этот Сарай. Идейные предпосылки, кто бы спорил. Так было в 20-е, когда громили уклоны, левые и правые. В 40-е, когда громили космополитов и прочих примиренцев.
Почему такой упор именно на «идейные предпосылки»?
Корифей строго объяснил: «…если наши идейные предпосылки правильные, то все остальное должно произойти само по себе» (Джилас, с.138). Есть идея, идея-основание, остальное придет, идея непременно воплотится в жизнь. Идея, воплощающая себя в реальности? Разумеется, сначала она находит Носителя. Не идея становится силой, Носителю приходится набирать силушку, затем последует неизбежное изменение реальности, «само по себе». Сколько их, откуда они? Желающие вступить, массами пополняют партийные ряды, после чего начинают изучать теорию, в данном случае, теорию научного социализма (или научного коммунизма). Военный коммунизм ввели, устроили, жизнь не пошла? Война помешала, начнем, с чистого листа, все наладится, осталось самая малость, «вдохнуть материальное довольствие».
Нужно напрячься, изо всех сил, потом все пойдет само собой.
Есть люди, которые живут по принципу «само собой», а есть люди, которые стараются «само собой». Первые берут, все, что попадается в руки, «берите все, что вам нужно» (Геллер/Некрич, с.55), само пришло, придет еще. Вторые работают, их не надо заставлять, они работают «сами по себе», ибо так устроены.
Но в 60-е жизнь изменилась, изменились ее основания, изменились и лица.
«Идеи Маркса, это, конечно, хорошо, но ежели их смазать свиным салом, то будет еще лучше». Да, все тот же стиль, Никита Сергеевич. Не Идея оборачивается салом, автоматически, но любимое сало должно очеловечить Идею. Теперь предпосылки – это решения партии. Партия решила, решение будет претворено в жизнь, а куда она денется, эта жизнь. Ибо Партия решает, какой должна быть жизнь. Прошли те времена, когда Партия должна была подстраиваться под жизнь, под требования каких-то там единоличников. Если есть активное Начало, прочее пойдет само собой, кто-то выступил, кто-то записал, переписал, передал.
"стало мое выступление ходить по рукам в качестве «подпольного чтива»" (Ромм, с.187).
никто не разрешал, а оно ходит, размножается, само собой.
Как-то считалось, есть паук, будет паутина. Оказалось, есть паутина, вылезут пауки.
Один классик объяснил мир, посмотри на себя самого, уродец, узнаешь? Второй выдал миру средство, чтобы этот мир изменился, вот тебе скальпель, режь, да не обрежься. И мир засветился благодарностью, я готов, дорогой наш вождь, возьми этот чудесный скальпель, вырежи все мои язвы, я же перетерплю. Все что требуется, потерпеть, вытерпеть. Остальное свершится само собой, нет язвы, есть здоровье.
Неужели не понятно, кому, есть еще такие?
Началась она, хирургия, еще до Революции, но Революция открыла двери, распахнула.
Входи рабочий, в царство труда. Откликнулись, вошли, расположились.
«Казалось: что может быть проще и легче?» (Геллер/Некрич, с.55). Вот он, неисчерпаемый источник: «Рабочие, производители сами все контролируют, и все экономические проблемы решаются сами собой». Черпайте, да живите в свое удовольствие, товарищи. Перед вами «неосушимое море, из которого можно без ущерба выкачивать бесчисленное количество благ» (Там же). Почему же не закрутились колеса счастливой жизни? Сколько их было, этих колес, больших и маленьких, а уж приводных ремней, не перечесть.
А до этого, до царства труда, где были колесики, жизнь-то крутилась?
Деньги, текли, стекались, старались! «Пассив вовсе не есть просто сумма вкладов и вообще средств, предоставленных в распоряжение банка» (Богданов, с. 4). Тогда что? «сеть капиталистического доверия, по нитям которой разрозненные частицы капитала стягиваются, чтобы объединится в могучую движущую силу капиталистического производства» (Там же). Деньги = капитал, долой эксплуататоров!
Тогда стимулы не смогут катиться, сами собой, по сетям интересов.
Заставим! На месте денег уже люди, живые люди встали на место бездушных денег. Их души летят по общественным сетям, это они собирают, заряжают, вдыхают энергию и жизнь. Вон как мощно поднимается страна, да мощно. Но приходят новые люди, для них не хватает мест? Ничего, старых подвинем. Павел-Петр отправился в Красноярскую ссылку. Дикой, давай начальником, места-то высвобождаются, тот отказался, не могу быть «тигрой лютой». Обоим повезло, крупно, выжили, дошагали до государственной пенсии.
Стоит только разорвать паутину, тончайшую паутинку, и покатилось.
Сама собой идет только дезорганизация, деградация: свекла не желает расти, а лопухи вымахали. Но есть неутомимый человек, жизнь остановилась, он тут как тут. Он вникнет, поймет, даст сигнал, ЦК выдаст нужное решение и жизнь двинется. На этом конкретном колхозом поле. На любом колхозном поле. Это же так просто, проблема – решение, следующая проблема – следующее решение. Вот где собака зарыта. А мы-то поверили, захотел родину малую повидать, тоска, ностальгия. На деле отправился машину подкрутить.
А здесь, никому не ведомый колхозник, полуграмотный мужик, запустил машину,
и все идет, все крутится «само по себе».
Партия + Мистика, в нашей, насквозь материальной жизни.
Мистика партии + Партия мистики = жизнь вертится вокруг партийного лидера. Предполагали очень просто, есть Великая Идея, как только люди придут к ней, все закрутится. Оказалось, что работает не Идея, она только зовет, работает же Машина. Поэтому Идею нужно превращать в Машину, или, если рассуждать метафизически, то Идея должна превратиться в Машину помимо людей, а сами люди, их-то куда?
В Машину, каких-либо мест вне машины просто нет.
4. Машина для Святого
Почему же Идея превращается в Машину?
Разве теперь не сами люди, свободный союз добровольно объединившихся людей, господствуют над своими отношениями, держат их под своим контролем. Значит, все в интересах людей, сами для себя, разве нужно им делать что-то нехорошее, вредить самим себе. Делают люди для себя, сами себе = «само собой». Отсюда, осуществление Идеи предполагает идеальное будущее, сама Идея = Совершенство, туда же катится общество, должно. Конечно, на место Идеи можно поставить Движение, не приблизить ли ее к людям,
«движение – все, цель – ничто» (Бернштейн), каждый день чуть-чуть, но лучше.
На деле, это означает, поменять цель – к Движению?
Ведь оно вечно, а что вечно, то совершенно, ибо иначе не было бы вечным. А там где Совершенство, там все совершается «само собой». Так полагали первые большевики, так полагали и делегаты 6-й армии, выехавшие на Всеукраинскую партийную конференцию, среди них находился и Павел-Петр. Поезд идет по безжизненной пустыне, как раз тот случай, движение решает все. В головах голубые города, механические стрекозы, каждый день они ближе. Каким же образом происходит переворот, переход от Идеи к Машине? «Маркс скончался как неимущий эмигрант в Лондоне» (Джилас, с.208). Ленин унаследовал некоторые его идеи, лидер «умер, будучи вождем одной из величайших революций, но и диктатором». Дымок культа еще только завивался, «Сталина превратили в божество» (Там же). Путь к Машине один, единственный – через Святого, души ропщут и никогда не останавливаются, почему бы им не остановиться, не могут.
«Он Святой!», это о Ленине, некий солдатик навсегда уверовавший в его святость.
так, видимо, думает и Дикой, думает? Вернее, не думает, просто творит путь к «высшему духу». Тут и выясняется, поменять цель – одновременно поменять и средства достижения цели. Революция не слишком-то и нужна. А не нужна она, и Святой вроде бы ни к чему, но тогда и Апостолы уже лишние.
Оказалось? Повторюсь, на полях и станках зарабатывает не Идея, не важно идея Движения или идея исторической закономерности, работает Машина. Если угодно, она трудится. Надо создать Машину, какую? Маркс выдал идею, конкретное решение предложил Ильич, довел дело до логического конца Отец народов. Можно представить. Марксу не пришлось решаться, все его надежды на грядущую революцию оказались ложными. Ленин решается, затем решает, нужна Машина, он захватывает власть. Поэтому в центре решения – он сам, человеческий центр решения. И как человек он выбирает машину, которая исполняет его решения? Да, все его решения. Но он же Святой?! Машину, которая отсеивает всех, кто способен стать святым.
И что на этом фоне Дикой? С его машиной, которая ни в ком не нуждается.
Создать машину, которая работает сама по себе, но никого при этом не принуждает? Но это значит, упразднить Святого! Тогда почему он всю жизнь сидит возле Сарая? Единственное, там осталась его Душа.
Только бесконечная Душа может приобщиться к бесконечному движению.
На что замахнулся Аксенов, душа выше партии.
5. Роза ветров
Нам было точно известно – есть закономерность,
отменить ее действие мы не в силах, так учил бородатый классик. В лапах слепых сил? Преподаватели успокаивали, эта могучая сила "работает" на нас, с чего бы это, ей быть на нашей стороне? Другой классик смотрел на эти вещи иначе, чуть иначе, предопределенность. Путь к спасению предопределен, надо лишь доказать свой особый статус, мне? Да и тебе тоже, доказывай, и будешь спасен. Надо работать, да работать усердно. Вот так «протестантизм породил трудовую этику» (Фукуяма, 2005). Работа суть ценность сама по себе. Тут не до результатов, трудись. А какую этику породил Павел-Петр? Не смешно. Скорее, он сам есть порождение революционной этики, и в этом смысле некоторый результат. Если бы его спросили, тогда в 20-м, что такое этика? Он бы не растерялся, готов отдать жизнь за Идею, за своих товарищей, и не щадить себя в этой священной борьбе. Борьба! превыше всего? Бдительность. Если Макс Вебер прав, это были Носители «первоначальной духовности» (Там же). Если попроще, на арену высыпались новые носители религиозных чувств. Отрицать религию – можно только чувствами, не уступающими религиозным чувствам.
Что дает такая духовность? в общем плане, подъем.
Путь к спасению дан, пройди.
Человек, сам по себе, связан, с жизнью и смертью.
Банально, тогда чуть иначе, насилие + миролюбие. Насилие = средства насилия. А миролюбие, какие средства нам известны? Можно предположить, миролюбие нужно доказывать. А насилие определяет наше поведение даже тогда, когда оно закрыто, когда его нет, как будто оно всегда стоит за спиной, будь готов! Что выбирает Вождь? Он встает между человеком и жизнью, теперь я решаю, как долго ты будешь длиться.
Ты слышишь? Будь готов применить насилие, во имя жизни, требуй, сам от себя.
Павел-Петр и Дикой – они оказались перед лицом войны, принять участие, не принять.
Но что такое война? небольшой экскурс в методологию, если не будем заходить слишком далеко по пути раскрытия сущности? Тогда можно будет ограничиться внешним определением (Розов, с.295). Вот это внешнее определение, «позволяющее отделить явления войны» (Там же).
Война = организованное массовое насилие.
Придется уточнить. Я опустил некоторые моменты, как-то, обоюдность, разрушение, ряд боев. Сюда же относятся, сообщества, «коалиции таких сообществ». Поэтому когда юные бездельники совершили налет на баньку, это не было войной. Даже на драку не тянет, сопротивления ведь не было. Хулиганство, ударило в голову! но некоторая организованность все же виднеется. Собрались, договорились, наметили некий план, и вдохновенно полетели, вернее, поползли. Еще бы, сами-то они ничем не рисковали. Как тут не посмеяться, какое дикое удовольствие. Разрушение? Было, мы не сомневаемся, Дикой мог бы подтвердить. А если бы он обратился в суд? Разрушение, но что разрушено? как вечный двигатель, какой, говорите, двигатель?! вот смеху-то было бы. Так что же разрушили подростки? Как ни странно, организацию, организованность, то есть выступили в качестве фактора дезорганизации, именно поэтому Дикой больше не заходит в баньку.
Война = фактор организации, для дезорганизации противника, на его территории.
Человек = фактор дезорганизации , много ли расстроит отдельно взятый гражданин.
Другое дело Партия = Организация для осуществления массового насилия. Примеров предостаточно, взять хотя бы Большой террор, или ту же коллективизацию. Но попробуй, докажи, что имела место война, надорвешься. Что же тогда такое партия? Организация, выступающая в качестве дезорганизующего начала. Но ведь не только крушили? Что-то и построили, сверхдержава, всего-то две. В таком случае, партия – это политическое сообщество, повышающее собственную организованность за счет дезорганизации противника. Всякая организация требует Воли, дезорганизация? напротив, обходится. Понятно, почему требуется Воля, организованность невозможна без порядка. Но там где дезорганизация, там-то Воля зачем? Скорость! чтобы осуществить мгновенную, по меркам Истории, дезорганизацию на территории противника.
Пустыня, единственный поезд, идущий сквозь пустыню, символ веры.
Воля – Организация – Сопротивление, в этом треугольнике бродит каждый.
Раствориться в Организации, или слушать требования собственной Воли, сопротивляйся.
Но Дикой? Какой-то мужик, сидит на чурбаке, рубашка, местами рваная, местами зашитая. Здоровье? в армию не призывали, хлипкий. Сопротивление? он никогда не сопротивлялся, отказывался, отговаривался. Пригласил в избу, зачем? Грязные стены, запущенность. Одна маленькая лампочка, засиженная мухами. Кто обратит на него внимание, да кому он нужен. Если бы вдруг исчез? Но машина движется. Или может быть, само Движение двигает эту странную конструкцию. Но тогда, каким образом само Движение приткнулось сюда, застряло, затерялось. Должно быть, Дикой в восторге, вон как смотрит на свою машину, оторваться не может. Прошло столько лет, а он не может оторваться, вечный восторг, переходящий в благоговение.
А что говорит классика, наше классическое: Запад – Восток,
отпадает, сваливается, свалка. Какой еще Запад в забытой Богом рязанской деревне, в которой время словно остановилось? Не смешно. Наклоняется Восток, оглянемся, присмотримся. В нашем случае, видимо, ближе всего будет китайская классика, с ее стремлением к устойчивости, неизменности, повторяемости:
"Ты посмотри, как в тине светел лотос,
И ты поймешь, как сердце не грязнится…" (Курашвили, с.3)
Неужели два этих человека, Павел-Петр + Дикой = формы?
Две формы, за которыми цивилизация, ее неизменная суть. Или сами цивилизации, в их обнаженном, неприкрытом виде. Следуя Классике, видимо, можно оценить поступки двух наших персонажей. Поступки, жизнь, куда они направились, упрямо шагали, шагают? Они снова становятся близнецами! Снова обретают одинаковый облик «первоначальной духовности» . Оба, не сговариваясь, они рьяно устремились в далекое прошлое, туда, в самое начало человеческих форм. Как будто оба, опять же не сговариваясь, решили начать цивилизационный путь сначала, пройти все заново. Молодость мира, почему бы не начать заново, с нуля.
Вольному воля, но куда они вернутся, когда пройдут весь путь заново.
К чему они вернутся, если начнут с того самого Начала, начала всех человеческих форм, с которого уже однажды начинала цивилизация. Пойдут дружно, с песнями, винтовками, стройными колоннами, будет восторг, будут "дикие голоса". И тогда прочим, не способным сопротивляться, им не останется выбора, они пойдут туда же, но тихо и незаметно. Что же такое война? бледное подобие Революции.
Еще бы, ведь Революция праздник!
Революция = Варварство возможностей + Удовольствие варварства.
Иди за нами, и ты сможешь быть самим собой, молодым варваром, быть совершенно безнаказанно. И ты будешь получать удовольствие от этой новой варварской жизни. Такого удовольствия ты еще никогда не испытывал, никогда! Хочешь испытать, жить удовольствием, бери топор, пошли в поход.
Понятно, поэт передает смысл гораздо изящнее: "Бери винтовку, котелок…" (Дудин)
Взяли, дальше что? Понятно, надо идти, да не просто шагать. Особая воинская походка, к ней особый язык оперативной сводки, на горизонте яростный огонь пушек. Все так, иди, но как обозначить первый шаг, вернее, самое первое движение. Традиционно, привычно" :
Трогай!
Девочка начинает сгибать тоненькие пальчики, тринадцать, четырнадцать, что-то пощелкивает. Один, два, три, четыре, пальчик за пальчиком. И девочка говорит, «все кончено», весь ее горизонт четыре года, для нее это равнозначно, с этого мига – и «до самой смерти». А Дикому? пощелкивает маленькая дощечка, или вечный маятник, отбивающий дикие годы. Даже здесь мы не обделены выбором, можем сами отсчитывать годы, свои или чужие, можно довериться маятнику, можно самому себе настроить маятник.
Выбирайте, выбирайтесь, выбоина.
Эх, упала, милая!
Литература:
1. Аксенов В. Новые рассказы. 1. Дикой // Юность, 1964, № 12.
2. Богданов А. Штык – не орудие творчества // Совершенно секретно, 1991, № 5.
3. Геллер М., Некрич А. Утопия у власти. Кн. 1. Социализм в одной стране. – М.: МИК, 1995.
4. Войскунский Е. Трудный год на полуострове Ханко // Аврора, 1973, № 1.
5. Долинина Н. Победы и поражения // Юность, 1964, № 11.
6. Долинина Н. Друзья мои классики… // Юность, 1965, № 6.
7. Капица С.П. Невероятность очевидного // Персона, 2002, № 6 – 7.
8. Катаев В.П. Кубик // Новый мир, 1969, № 2.
9. Курашвили Б.П. Страна на распутье… – М.: Юрид. лит., 1990.
10. (Розов) Макродинамика закономерности геополитических, социальных и культурных изменений. Выпуск 2. – Новосибирск: Наука, 2002.
11. Ромм М. Четыре встречи с Н.С. Хрущевым. – В кн.: Никита Сергеевич Хрущев: Материалы к биографии. – М.: Политиздат, 1989.
12. Тарасевич Г. Последний мудрец // Русский репортер, 2012, август, 23 – 30.
13. Фукуяма Ф. Кальвинистский манифест для эпохи глобализации // Известия, 2005, № 48, 24.03.