Сколько ещё пребывал бы дворник Чуркин в состоянии уныния и онемения не знал никто, даже он сам, если бы внезапно не раздалась со стороны клумбы матерная брань.
- Где этот идиот!? - орал какой-то толстяк в шляпе при галстуке с папкой в правой руке голосом, похожим на управдома Ивана Ивановича Чуб.
- Ё моё, это ж про меня, - вслух произнёс Степаныч и выбежал из дежурки.
- А-а-а, вот ты где, скотина, пьяница, бездельник… ты, что же весь сквер затопил! Опять нажрался, алкаш несчастный!
- Иван Ваныч, я щас… только на минутку… кран перекрою…
- Беги, беги, потом ко мне… я тебе сейчас клизму двухведёрную вставлять буду.
Ивана Ивановича так распирала злость, что её хватило бы сейчас на десятерых таких, как Степаныч. Он готов был в эту минуту запустить в дворника чем угодно, что иногда и бывало. Степаныч, чувствуя за собой грешки, прощал управдому многие оскорбления и помалкивал. Поэтому и заявлений по собственному желанию об увольнении с такой ответственной должности не писал. Тогда управдом сам не раз увольнял Степаныча за пьянство и халатность, но не проходило и недели, как дворника восстанавливали на работе месткомы, профкомы, парткомы и товарищеские суды одновременно с очередным выговорешником… Ивану Ивановичу с формулировкой «за плохую воспитательную работу».
Во всех этих организациях Ивану Ивановичу говорили, что решение его об увольнении Чуркина дирекция отменяет, а подчинённых надо ему лучше воспитывать и брать почаще их на поруки. Да, уважаемые, безработных людей в советское время не было, безработных называли тунеядцами. Уволить человека с работы без его желания считалось чуть ли не должностным преступлением. Поэтому, Иван Иванович «воспитывал» своего подчинённого так, чтоб спровоцировать его на написание заявления добровольно, но Степаныч мужественно терпел все провокационные выпады против себя и делал вид, будто бы это его не касается. Только в пьяном виде управдом не трогал Степаныча, побаивался, что тот может дать сдачи. Тихий, тихий, а один раз, когда Иван Иванович запулил в него пьяного совком, он был тут же так отделан метлой, что с побитой и царапанной мордой неделю не смог появиться на территории.
- Ну, что скажешь мне в оправдание сучий потрох!? - заголосил Иван Иванович на подходящего к нему дворника.
- А ничего не скажу, Иван Ваныч, кроме одного, ЧП у нас с Вами на территории, - как ни, в чём ни бывало, ответил Чуркин.
- Да, я вижу, что ты весь сквер затопил и ещё наглости набрался, меня к твоим выкрутасам причислить, не так ли!?
- Я не об том… за это я готов ответить, дело совсем в другом…
- Та-а-к! Что ты ещё натворил!?
- Это не я, а кто-то подбросил в нашу клумбу сумку с человечьим фрагментом…
- Что ты мелешь своим дурным языком, сколько ты вчера выжрал, что до сих пор отойти от своей белочки не можешь?
- Иван Ваныч, я уже и в милицию позвонил, а про шланг это я… от страху и забыл, что оттэда вода хлещет-то, мать её…
- Постой, постой, в какую такую милицию?..
- Самую настоящую… по «02» и сообщил о том, что кто-то кому-то секир башка сделал, а сумку с головой в нашу клумбу подбросил, а я стал поливать и обнаружил, как она там лежит, совсем настоящая, но мёртвая… должны вот-вот подъехать.
Внезапно стало тихо, состояние управдома изменилось не в лучшую сторону, правая щека и глаз задёргались в нервном тике, а лицо приняло кисловатый и жалостливый вид. Но через минуту Иван Иванович вышел из штопора и дал дворнику указивку:
- Вот, что Степаныч, меня тут не было, повтори, - потребовал управдом.
- Меня тут не было, - повторил дворник.
- Да, не тебя, а ме-е-н-я-я тут не было, идиот! В общем, так, я пошёл в управление по делам…, конкретно, на совещание, - добавил он и, поправив галстук и шляпу, поспешил немедля оставить сквер.
- Ага, - едва успел проронить Степаныч, глядя вслед сверкающим ботинкам управдома.
А спустя несколько минут прямо к клумбе подкатил милицейский газик и из него вышли два молодых человека в штатском. Степаныч понял, что это по его душу и проворно подбежал к операм и представился.
- Ну, что, отец, показывай, где твой фрагмент? – спросил один из них, очевидно старший группы.
- Да вон в самом центре клумбы сумка лежит, а в ней голова…
- А кто ещё об этом знает или видел?
- Видел только я, а знают двое…, опять я и управдом Иван Ваныч Чуб.
- Ну что ж, папаша, зовите быстро управдома, а мы тут пока осмотримся.
Управдом до совещания не дошёл и не потому, что Степаныч летел за ним как сайгак и успел вовремя перехватить, а потому, что он никуда не ходил и вовсе. Это была у Ивана Ивановича от неожиданных неприятностей такая отмазка, о которой дворник знал и поэтому сразу пошёл в ЖЭК. Громко стукнув три раза в дверь кабинета управдома и, широко распахнув её, Степаныч прямо с порога как мажордом, чтоб всем было слышно, торжественно произнёс:
- Иван Ваныч, а Вас к клумбе милиция зовёт…
Управдом от неожиданности чуть было не слетел с кресла, но быстро очухавшись, рявкнул:
- Чего орёшь, идиот, на весь ЖЭК! Закрой дверь! Я же приказывал тебе, не вмешивать меня в свои делишки…, так ты выполняешь мои указания!?
- Дык, я и не вмешивал…, но они спросили, кто ещё знает об этом, то есть, об том, что башка человечья в клумбе валяется, ну, я и ответил, что докладывал Вам. Разве не так?
- Господи, ну почему мне так не везёт с кадрами, то пьянь, то дурачьё, а то сразу вдруг вместе и в одно и то же время.
- Я извиняюсь, Иван Иванович, так что мне передать милиционерам, может быть, что Вы на совещании?
- Куда я теперь денусь, если я окажусь даже там, а ты в это время им наплетёшь такое, что меня прямо оттуда за цугундер, да в чёрном воронке и прямо в тюрьму… нет уж, пошли теперь вместе.
И они пошли вместе. Иван Иванович шёл уверенной походкой, держа в правой руке папку – атрибут солидности. Шляпа на нём сидела как на обкомовском работнике..., надёжно, лицо было неподвижным и суровым. Степаныч мельтешил вокруг управдома, семеня мелкими и частыми шажками, то выбегая вперёд, то, отставая, то, оказываясь, справа или слева от своего начальника. При подходе к клумбе лицо Ивана Ивановича изобразило улыбку, управдом вежливо поздоровался, представился и сразу выпалил:
- Товарищи, я не совсем представляю, зачем я вам понадобился, я ничего совершенно не видел и не слышал о том, что вам тут наговорил наш дворник Чуркин… очевидно, как всегда, он вчера перебрал и нёс с утра такую околесицу…, что трудно было поверить в то, что он нёс, тем более, что он затопил при этом весь сквер. Разве можно таким разгильдяям верить!?
- Погодите, Иван Иванович, - спокойно возразил управдому старший группы, - а мы считаем, что товарищ Чуркин в данном случае проявил высокую бдительность и сознательность, и вовремя сообщил в органы о чрезвычайном происшествии. Сейчас мы при вас достанем из клумбы сумку и вскроем её. Заранее просим о том, что вы увидите, никому ни слова.
Как по команде управдом и дворник в знак согласия кивнули головами. Опера достали сумку и показали содержимое управдому и дворнику. Ивану Ивановичу стало сразу как-то не по себе, и он полез в карман за носовым платком. Вытирая платком пот со лба и губ дрожащими руками, управдом произнёс:
- Да-да, нельзя с вами не согласиться, несмотря порой на некоторые недостатки в работе, чего греха таить, они ведь у всех бывают, товарищ Чуркин в целом очень даже неплохой работник, профессионал в своём деле, отзывчивый товарищ и примерный семьянин.
У дворника от сказанных слов приятно закружилась голова, и запылали щёки как у пионера. Впервые он слышал такие хорошие слова в свой адрес, к тому же от кого – от своего грозного начальника. Удивлению тоже не было предела, когда он узнал, что в его семье, где не было родителей, жены и детей, братьев и сестёр, племянников и дальних родственников он был тоже примерным. Бывает.
После подписания акта о зловещей находке Иван Иванович Чуб как-то заторопился, ссылаясь на совещание, и быстро покинул место происшествия. У дворника и милиции тоже были дела.
илл. из Интернета
продолжение следует