Обелиск. рассказ
***Рассказы о Советской Армии***
ОБЕЛИСК
Рассказ
В кабинет начальника политотдела высшего общевойскового командного училища полковника Семенкова вошёл высокий русоволосый офицер и, сделав несколько чётких шагов к рабочему столу, молодцевато доложил:
– Товарищ полковник, капитан Александров по вашему приказанию прибыл!
– Здравствуйте, – поднимаясь из-за стола, мягко проговорил тучный широкоплечий мужчина с сединою на висках и следами от старых ожогов на лице. На кителе бросались в глаза несколько рядов орденских планок и нашивки за ранения.
Начальник политотдела обошёл вокруг стола и, указав на одно из стоявших перед ним кресел, предложил:
– Пожалуйста, садитесь…
Капитан Александров пожал протянутую ему руку, сел, подавшись вперёд. Полковник опустился напротив.
– Я вызвал вас, чтобы посоветоваться по весьма важному вопросу, – не спеша, начал он. – Близится час, когда ваши питомцы получат лейтенантские звания. Пора уже определить, кого из выпускников мы оставим в училище командирами курсантских взводов. Надеюсь, вы, товарищ капитан, уже подумали об этом?
– Так точно, товарищ полковник, – кивнул Александров. – Могу доложить свои соображения…
Он положил на колени кожаную папку, извлёк из неё листок бумаги, пояснил:
– Это рапорт на имя начальника училища… Я прошу назначить на должности командиров учебных взводов перечисленных здесь наших выпускников…
Не глядя в рапорт, Александров стал на память называть фамилии будущих офицеров.
Бывая в ротах, беседуя с людьми, начальник политотдела познакомился со многими курсантами и теперь, слушая капитана, удовлетворённо кивал головой.
– Подождите, – вдруг остановил он. – Вы сказали Самострелов? Я не ослышался?
– Нет, не ослышались… Я ходатайствую о назначении его командиром курсантского взвода.
Начальник политотдела привстал, подошёл к стоявшему поодаль от стола сейфу и, открыв его, взял оттуда уже знакомую капитану Александрову коричневую папку. Порывшись в ней, протянул исписанный лист бумаги. Спросил:
– Помните?
Александров читать не стал. Содержание этого рапорта, написанного им самим и поданного по команде на имя начальника училища, он помнил наизусть. Там излагалась просьба отчислить из училища курсанта первого взвода Анатолия Самострелова за неуспеваемость.
*-*-*
…Это случилось вскоре после очередного набора курсантов. Вот так же, как и сегодня, сидел Александров, тогда ещё старший лейтенант, в кресле напротив начальника политотдела.
Полковник Семенков держал в руках рапорт Александрова.
– Вы хорошо подумали, товарищ старший лейтенант? Быть может, всё-таки поторопились? Понимаю, бумагу написать легко, легко и резолюцию наложить. Гораздо труднее помочь курсанту стать офицером. Но ведь именно в этом наша задача.
– Я считаю, что судьба человека в его собственных руках. Нужны лишь настойчивость и прилежание…
– Возможно, – проговорил начальника политотдела. – Только ведь бывают случаи, когда необходимо поддержать человека. Не такой ли здесь случай? Ведь прошло совсем немного времени с тех пор как курсант, – полковник мельком взглянул на рапорт.., – Самострелов поступил в наше училище.
– Но уже успел нахватать двоек почти по всем предметам обучения, – парировал Александров.
– Самострелов, Самострелов.., – задумчиво повторил Семенков. – Где-то я уже слышал эту фамилию. Запомнилась она мне. Редкая фамилия.
– Я регулярно указывал в списках неуспевающих, – попытался напомнить Александров.
– Нет, – отрицательно покачал головой начальник политотдела. – Не по вашим спискам она мне знакома. Вот что. Пришлите курсанта ко мне. Поговорить с ним хочу, прежде чем высказать своё мнение начальнику училища по поводу отчисления. А рапорт пусть пока здесь, у меня в папке полежит…
Через несколько минут порог кабинета робко переступил невысокий веснушчатый паренёк. Он остановился в дверях, потом едва слышно задал вопрос:
– Вызывали?
– Вызывал, – в тон ему с улыбкой ответил полковник – Только доложите, пожалуйста, о прибытии, как положено. Вас ведь учили этому? – Голос начальника политотдела, несмотря на то, что он делал замечания, был добр и мягок.
– Учили… Виноват, – пробормотал курсант и тут же выскользнул за дверь.
Вошёл снова, доложил правильно, хоть и не слишком чётко.
– Садитесь, Анатолий Матвеевич, – указал полковник на то самое кресло, в котором всего лишь несколько минут назад сидел старший лейтенант Александров.
Самострелов поднял на начальника политотдела чуть округлившиеся от удивления глаза и опустился на краешек кресла.
Семенков присмотрелся к курсанту и поймал себя на мысли, что где-то уже видел это крутолобое, курносое, веснушчатое лицо, эти рыжие брови. Где?..
– Эх, Анатолий, – задушевно и просто начал полковник, видя, что курсант держится в напряжении, ожидая неприятного разговора, нотаций. – Что ж это у нас с тобой, сынок, дела пока не идут?
Курсант молчал, потупившись и старательно разглядывая что-то на полу кабинета.
– Твой батька-то воевал? Ничего, что я с тобой на «ты» говорю? Ведь мне, пожалуй, в сыны годишься…
– Что вы, что вы, конечно, ничего, – торопливо ответил курсант. – Мне даже приятно, что так говорите.
Он, наконец, поднял глаза и больше уже не опускал их, продолжая отвечать на вопрос:
– А батька мой умер, – Самострелов тяжело вздохнул. – От ран умер. Всю войну в пехоте прошёл. Под конец командиром взвода стал, лейтенантом. Вот и я хотел, да только…, – курсант махнул рукой. – Какой из меня офицер!? Не получается у меня ничего. Подготовка слаба….
– В пехоте говоришь командиром взвода? Значит, постоянно на передовой, – проговорил начальник политотдела, подумав при этом, что фраза «подготовка слаба» звучит больно заучено – видимо, он повторяет от кого-то услышанное в свой адрес.
– А вы тоже в пехоте воевали? – несколько осмелев, спросил курсант у начальника политотдела.
– Нет, я был танкистом, – возразил Семенков, всё пытаясь вспомнить, откуда ему знакома необычная фамилия Самострелов: – «Уж, не с войны ли?»
– Мой дедушка тоже танкистом воевал, – оживлённо заметил курсант: доверительный тон полковника, непринуждённый разговор расположил к откровенности. – Погиб он. Отец говорил, что геройски погиб и орденом награждён посмертно.
– Танкистом, говоришь? – переспросил начальник политотдела. – А где воевал?
– Вот этого я не знаю. Знаю только, что механиком-водителем тридцатьчетвёрки был, – сказал курсант и добавил не без гордости: – Отец говорил, что я – вылитый дед… Только, – вздохнул он, вспомнив, зачем находится в кабинете, а вспомнив, сник: – Только схож с ним, выходит, лишь внешне.
– Что же мешает во всём походить на деда? Что мешает брать с него и с отца пример?
– Подготовка у меня слаба.
– Это я уже слышал, – слегка поморщился полковник, окончательно убедившись, что курсант повторяет слова, которые не раз, видно, произносились в его адрес. – Вы же окончили школу, – полковник перешёл на официальный тон, – вступительные экзамены сдали, конкурс выдержали…
– Я окончил вечернюю школу, да и то с тройками. Некогда было учиться. У матери, кроме меня, ещё три меньшие мои сестрёнки остались. Вот и помогал по хозяйству, а как подрос. в колхозе работать стал… А экзамены… Всё лето готовился, вот и сдал.
– Видите, значит, если пожелаете, можете учиться. Что же вам теперь мешает?
– Ничего не мешает… Просто трудно, – признался курсант. – Нагрузка большая, да и предметы сложные… Не то, что в школе.
– Вы хотите стать офицером?
– Очень! – откровенно сказал курсант. – Я отцу обещал, что стану офицером!
– Тогда вот что, курсант Самострелов, – сказал начальник политотдела, – ступайте в роту. И помните, вы обязаны стать офицером, обязаны выполнить обещание, данное своему отцу-фронтовику. Это ваш долг перед отцом и перед дедом. Понимаете – священный долг!
Когда за курсантом закрылась дверь, начальник политотдела серьёзно задумался: «Нет, одной фразой о долге здесь не поможешь. Нужно пробудить в курсанте веру в себя, в свои силы. Но как?..»
…Ночью Семенков долго не мог заснуть. Не выходил из головы курсант Самострелов.
В дальних кладовых памяти, это Семенков чувствовал, было зарыто временем что-то связанное с этой фамилией. Ведь он сам прошёл всю войну, начав её в сорок первом наводчиком танка, и окончив с сорок пятом командиром танкового взвода. Сколько людей довелось встретить на своём пути! Поди-ка, вспомни каждого… И куда только не заносила военная судьба!
«Самострелов!?. А не тот ли это сержант, что прибыл с пополнением перед одним жестоким боем? Мы как раз стояли недалеко отсюда…»
На следующий день полковник написал письмо матери курсанта. Осторожно, в деликатной форме он поведал о трудностях, которые встретились на пути её сына в первые месяцы его учёбы в училище, попросил оказать помощь в его воспитании, причём, не совсем обычным образом.
Ответ пришёл быстро. С волнением Семенков вскрыл конверт, дрогнуло сердце, когда он нашёл в нём именно то, о чём просил…
Тут же связался по телефону с учебным отделом, задал вопрос:
– Когда очередное тактическое занятие с ротой первого курса?
– На следующей неделе, – ответил офицер учебного отдела и назвал тему занятия.
– Хорошо бы провести его в районе высоты «Блиндажная». Возможно это? – спросил начальник политотдела.
– Конечно, товарищ полковник. Проведём. Сейчас же предупрежу преподавателей и командира роты.
…Ещё не испарилось молоко тумана в низинах, ещё не успело солнце съесть тонкий ледок, за ночь покрывший лужи, когда широкое поле заполнилось до краёв треском и грохотом учебного боя.
Полковник Семенков стоял на вершине высоты «Блиндажной», увенчанной обелиском с пятиконечной звездой, и смотрел, как рота, развернувшись в боевой порядок, шла в атаку вслед за танками. И вспомнилось ему, как много лет назад он впервые увидел эту высоту с опушки рощи, куда прислали его танковый взвод для поддержки атаки стрелкового батальона.
Высота, окутанная дымом разрывов, свирепо огрызалась плотным огнём. Только что была отбита очередная атака батальона, и роты отошли на опушку.
Командир батальона, молодой старший лейтенант в прокопчённой гимнастёрке, собрал командиров рот и что-то говорил им горячо и резко. Он указывал на высоту здоровой левой рукой. Правая река висела на повязке, сделанной из бинтов. Из-под каски виднелся окровавленный бинт.
Возле комбата стоял фельдшер. Он в чём-то убеждал, очевидно, настаивая, чтобы тот шёл в медпункт.
Комбат возражал, указывая на высоту.
В этот момент Семенков подошёл к нему и услышал фразу, брошенную фельдшеру:
– Отстань… Вот возьмём высоту, тогда…
Семенков доложил:
– Товарищ старший лейтенант, танковый взвод прибыл для поддержки вашей атаки!
– Хорошо, танкист. Ты как раз вовремя. А где же кони твои? Сколько их? – задал вопрос комбат.
– За рощей! Не хочу на глаза врагу показываться. Там все три стоят. Только перед боем пополнение получил.
– Это хорошо! Так слушай… В лоб нам эту высоту не взять. Танки они там закопали, пулемёты на перекрёстный огонь поставили. Попробуем с фланга. Там балка. По ней метров на сто поближе к высоте подобраться можно, ну а дальше уж всё решит скорость!
Один танк Семенков оставил для поддержки атаки с фронта. Два других сам повёл в обход.
По балке удалось незаметно подобраться довольно близко к высоте, но лишь только, отыскав пологий склон, Семенков вывел танки на открытое место, с высоты ударил окопанный вражеский «Т-IV».
Подав сигнал «Делай, как я!», Семенков бросил свою машину вперёд, но тут же снаряд, выпущенный из вражеского танка, взметнул столб земли. Лязгнув, слетела гусеница, и тридцатьчетвёрку резко развернуло так, что она подставила свой борт. Томительно потянулись минуты. В любой момент можно было получить снаряд… Лобовую броню этот вражеский танк взять не мог, но бортовую…
До сих пор этот танк молчал, и никто не подозревал о его существовании. Теперь он мог сорвать атаку.
Вражеский танк, как видно, находился в длинном широком рву. Он то скрывался из глаз, то появлялся в самом неожиданном месте, и трудно было поймать его в прицел.
Оставалось надеяться на второй танк. Он шёл к высоте, стреляя с коротких остановок и мешая тем самым вражескому танку разделаться с тридцатьчетвёркой, потерявшей ход.
Семенков, воспользовавшись этим, развернул башню, но позиция была неудобна. Большая часть рва, в котором находился вражеский танк, видна была плохо, потому что механик водитель, когда почувствовал, что сбита гусеница, успел сделать так, что танк оказался в небольшой ложбинке. Под прицельным огнём гусеницу не восстановишь, да и танк могут подбить в любую минуту.
А наш второй танк шёл по открытому участку, продолжая вести огонь.
– Ну, ещё немного, ещё, – шептал про себя Семенков, наблюдая за этим движением по лезвию бритвы.
Наши снаряды взрывали возле вражеского танкового окопа, вверх взлетала земля, но в башню, едва видневшуюся над землёй, попасть было почти невозможно.
Тридцатьчетвёрка была уже совсем близко к окопу, когда вражеский снаряд угодил в неё. Орудийный ствол безжизненно повис, но танк продолжал двигаться, набирая скорость.
– На таран пошли! – понял Семенков.
Взрыв стал сигналом к общей атаке. Две роты батальона ворвались в опорный пункт. Уцелевшие гитлеровцы поспешно отходили за высоту. Те, кто не мог спастись бегством, поднимали руки.
Из разбитой тридцатьчетвёрки извлекли останки героев. Стало ясно, что к моменту тарана жив был лишь один механик-водитель сержант Самострелов. Остальные погибли, когда в башню танка попал вражеский снаряд.
В тот же вечер Семенков сам написал письмо родственникам сержанта, которое приложил в «треугольнику» с официальным извещением.
…Самострелов прибыл в батальон лишь накануне. Глядя на его невзрачную фигуру, на веснушчатое лицо, Семенков подумал с досадой: «Ну, какой же это солдат?!»
Но когда тот, переодеваясь в танкистский комбинезон, скинул шинель, под ней на гимнастёрке засверкали орден Славы III степени и медаль «За отвагу».
– Давно на фронте? – спросил Семенков.
– С сорок первого. Добровольцем ушёл. Я тракторист. Вот и назначили механиком-водителем.
– Орден за что?
– Так, ранен был, – неопределённо ответил сержант.
Только позднее удалось узнать, что Савельев во время жестокого боя, когда вражеский снаряд вывел из строя ходовую часть танка, когда погиб наводчик и был тяжело ранен командир, перебрался в башню и меткими выстрелами подбил два вражеских танка, подставившие борта погибшему, по их мнению, советскому танку.
А потом он вынес с поля боя раненого командира и доставил его в медпункт.
…Тем временем на полигоне училища был отработан первый учебный вопрос, и командир роты, поднявшись на высоту, попросил у полковника Ссменкова разрешения сделать перерыв.
– Постройте курсантов на высоте, возле обелиска, – выслушав ротного, приказал Семенков.
Поздоровавшись с курсантами, начальник политотдела похвалил их за отличные действия на занятиях, а потом рассказал о памятном бое за эту высоту.
Во время перерыва курсанты обступили обелиск.
– Гляди-ка, Самострелов, однофамилец твой! – воскликну кто-то из курсантов.
– Не может быть – усомнился курсант.
Он подался вперёд, отыскал фамилию и, прочитав её, задумчиво опустил глаза.
И тут прозвучал сигнал к началу занятий. Рота закреплялась на высоте. Курсант Самострелов, не спеша, работал сапёрной лопаткой, думая о своём: «а ведь и инициалы сходятся… Впрочем, не один же я Самострелов на свете».
За думами не заметил, как к окопу подошли офицеры.
– Ну-у, товарищ старший лейтенант, – услышал он голос начальника политотдела, – здесь дела совсем плохи.
Товарищ полковник, – отозвался Александров, – это же тот самый курсант. Помните, я рапорт подавал…
– Попрошу всех пройти вперёд, – сухо сказал полковник Семенков. – Я догоню.
Когда командир роты и командир взвода отошли, начальник политотдела тихо сказал, обращаясь к Савельеву:
– Держите, товарищ курсант. Вот… Ваша мама прислала по моей просьбе.
Самострелов осторожно взял пожелтевший листок бумаги. Это было письмо, о котором когда-то давно говорил ему отец. Обещал дать почитать, но всё было не досуг, а со смертью отца о письме забыли. В письме рассказывалось о подвиге деда. Самострелов быстро прочитал то, о чем слышал несколько минут назад из уст полковника.
«Неужели?!» – он посмотрел на подпись. В конце письма значилось: Лейтенант Семенков».
Савельев выскочил из окопа, но начальник политотдела был уже далеко. Тогда он аккуратно вложил письмо в конверт, убрал его во внутренний карман кителя и, подхватив сапёрную лопатку, принялся с ожесточением долбить неподатливый грунт.
Спустя два года в кабинет начальника политотдела вошёл подтянутый младший сержант.
– Разрешите обратиться по личному вопросу? – попросил он.
– Я вас слушаю, Самострелов. Садитесь.
– Хочу вступить в ряды Коммунистической партии. Прошу у вас рекомендации.
Полковник улыбнулся:
– Ну и что ж. Рад за вас. Верю: будете настоящим коммунистом. Да вы садитесь, садитесь. Сейчас при вас и напишу.
*-*-*
Капитан Александров продолжал в смущении теребить рапорт, ожидая, что скажет начальник политотдела.
– Правильно сделали, что внесли Самострелова в список. Хороший будет командир. А рапорт? Рапорт можете оставить себе на память…
*-*-*
Рассказ опубликован в журнале «Советское военное обозрение» в 1979 году.