***
Дверь скрипнула, замок хлопнул, как пистолетный выстрел.
Мила огляделась.
Маленькая душная камера, не первой свежести матрас на металлическом ложе, пятнистый от растоптанной жвачки пол, маленькое зарешеченное окошко под потолком, неоновый светильник, тоже забранный густой железной сеткой – все это было пропитано запахом страха и безысходности.
Шелушащиеся стены исписаны в основном ивритскими крючочками и арабской вязью.
Но были строчки и понятные:
«Меня сдал Борька Шнейерсон. Он стукач и падла. Брат, отомсти! Моня Киевский».
«Саша Берзин молчал».
«Разборки, выбивание долгов и мн. др. Большой стаж, рекомендации. Качество гарантировано. НЕДОРОГО».
Несмотря на собственное положение, Мила невольно хмыкнула: надо же, даже здесь не уйдешь от рекламы…
Через некоторое время в дверном окошке появилась женская головка в полицейской фуражке.
– Аколь тов? – поинтересовалась надзирательница.
– Мне нужен переводчик, – сказала Мила. – Я не говорю на иврите.
Об адвокате или консуле Мила уже молчала, полагая, что, как лицо, незаконно пребывающее в стране, она не может качать права. Был бы переводчик – и этого, возможно, хватит…
– Ани ле мевина русит, – смущенно улыбнулась собеседница и громко, отчетливо, словно надеясь, что узница так лучше поймет, проскандировала: – Ахшав эйн аф эхад ше медабер бе русит. Улай йотер меухар, – лицо ее выражало сочувствие и умиление, как у истинной слуги общества.
Мила поморщилась и развела руками, показывая, что ничего не поняла.
Окошко закрылось.
Лишь по мимике девушки-полицейской Мила определила, что русского переводчика она не получит, по крайней мере, сейчас, в ближайшее время.
Дежурный следователь был то ли зол от природы, то ли чем-то обижен. Он сразу же начал выкрикивать непонятные рубленые фразы, в такт похлопывая ладонью по столу. Мила поняла лишь отдельные слова, с которыми уже была знакома: «зона» – проститутка, «мафионерим ми Русия», «бандитим», «Рамат-Илиягу»… Последнее испугало больше всего: они знали о вилле Галины, и, естественно, о том, что там произошло. Хоть бы этот ублюдок Игаль жив остался…
Одновременно со своими выкриками следователь курил, не вынимая сигарету изо рта, и быстро щелкал пальцами по клавишам, глядя то на экран монитора, то на Милу, отвечал на звонки сразу нескольких сотовых телефонов, что-то приказывал по рации, нажимал на кнопки полукруглого пульта. За спиной у Милы все время хлопала дверь, кого-то вводили или выводили, знакомая девушка-полицейская ставила перед следователем то чашку кофе, то чистую пепельницу…
Когда из принтера выползли несколько листков, мелко и густо исписанных непонятными иероглифами, следователь ткнул Миле авторучку и велел подписать каждую страницу. Не поняв ни слова, Мила решительно заложила руки за спину. Мало ли, вдруг ей приписывают пару-тройку чужих убийств, терроризм, в конце концов?
– Я не понимаю иврита, – так же выразительно, как и следователь, проговорила Мила, поднимая на него глаза.
– Не понимай иврит! – скривившись, передразнил тот, вдруг сбрасывая с себя фуражку, которая тут же откатилась в угол комнаты. – «Кибенимать» понимай? «п-шелнахуй» понимай? Аваль иврит не понимай? З-зона, кус-с има… Зэу! – он махнул рукой.
Милу перевезли в светло-желтое здание с крепкими решетками на окнах и поместили в довольно просторную камеру. Здесь уже находились три женщины – две молодые девчонки, задержанные охранником супермаркета за попытку кражи, и старая таиландка, причастная к торговле наркотиками.
Этот следственный изолятор был похож на советский пионерский лагерь – с аккуратными кроватями, душем, телевизором. В ванной – мыло «Дов» и стиральный порошок «Ариэль», которыми сокамерницы совсем не пользовались, Милу выворачивало от запаха немытых тел и пота, бесили и доносящаяся из окна ругань на всех языках мира, и вопли наркоманов, страдающих от отсутствия наркотиков, и грубые окрики охранников.
День прошел очень быстро, новые знакомые не проявляли никаких признаков тревоги о своей дальнейшей судьбе и заразили Милу своим спокойствием.
Но вечером ее снова вызвали и привели в маленькую комнатку, кивком указали на стул. Здесь уже был и самодеятельный русский переводчик – молоденький солдат в бежевой форме – очевидно, зашедший в гости к кому-то из работников тюремного участка. Он сел напротив Милы и тоже вежливо кивнул. Вопросы формулировались так, что не было никаких сомнений в том, что Мила, незаконно проживая на территории государства, покушалась на жизнь воина ЦАХАЛ, нелегально работала в фирме «Лючия», не платя налогов, пыталась бежать на территорию Газы, но была схвачена израильским патрулем…
Допрос закончился, Миле протянули компьютерную распечатку, едва занимавшую половину листка.
– Я отказываюсь от подписи, – тихо произнесла Мила. – Я не могу прочитать, что здесь написано.
– Но в этом компьютере не предусмотрено русской версии, только иврит, арабский и английский, – пожал плечами солдат-переводчик, и, казалось, с сожалением посмотрел на Милу.
«А мне какое дело?» – подумала она, но обратить эту мысль в словесную форму так и не решилась.
Солдат и следователь быстро заговорили, Мила машинально улавливала едва знакомые предлоги и междометия, но совершенно не поняла, о чем идет речь.
– Я тебе очень советую подписать, – подмигнув, улыбнулся переводчик. – Сама подумай, кому нужно возводить на тебя напраслину – что, в Израиле других проблем нет? Здесь диверсанты, бандиты, убийцы… Зубы проешь и ноги переломаешь. А у тебя такое «детское» обвинение, что… – он махнул рукой. – Ну, дала по морде мужику-насильнику. Тем более, нашли его без трусов у тебя же в комнате и вся простынь в сперме. До утра провалялся на полу, кровищи много, а сам живой, и не хочет устраивать лахац. Тут все ясно. Погрозят тебе пальчиком и отпустят. Подпишешь и домой поедешь. Тебя молча депортируют за счет государства Израиль, в самолете будет теплый плед и горячая котлета с куриным бульоном, не ты первая, не ты последняя…
«Вот сам и подписывай», – мысленно ответила ему Мила, а вслух произнесла:
– Извините, но меня ориентировали на то, что в Израиле нельзя подписывать никаких бумаг, если я не понимаю, о чем там говорится.
Солдат что-то сказал следователю, тот скривился, махнул рукой, коротко ответил и… вдруг взял в руки распечатку допроса Милы и разорвал его на мелкие кусочки. Обрывки бросил в пластиковую корзинку для мусора, и что-то сказал солдату-переводчику.
– Иди уже, – снова улыбнулся солдат. – За тобой приехали.
– Кто?!
– Ну… наверное, друзья, тебе виднее. Ждут в коридоре. Иди, иди.
– Ахуца!!! – взревел следователь, когда Мила уже с трудом поднималась со стула.
«Алла, – мелькнуло у нее в голове, – кто же еще?»
Алла, подруга, душа родная, нашла, приехала, договорилась… Объяснила все со слов Милы, ведь она же, Алла, хоть как-то владеет ивритом! Наверное, по телефону позвонила, вон, сколько раз на столе у следователя звенел телефон…
– Хорошо, что есть друзья-земляки в чужой стране, правда, Мила? – солдат подмигнул, явно обрадовавшись, что его неожиданная миссия переводчика закончилась. – Всегда помогут. Без этого здесь нельзя…
С Милы сняли наручники и вывели ее в коридор.
Но ждала ее не Алла.
В коридоре, заложив руки за спину, стоял Роман Евгеньевич.
Он не улыбался.
События последних двух часов добавили ему немало седых волос. А дорога до Ашкелона была долгой из-за усиленных постов и полицейских проверок после недавнего теракта – обстрела мирного джипа «Мицубиши» исламскими боевиками. И в этом синем джипе находилась Мила, слишком много знающая, но даже не подозревающая, насколько много.
Все это время Роман Евгеньевич молил Бога, чтобы к Миле не успели привести толкового русского переводчика из работников израильской полиции.
***
Мила ничего не понимала: сначала ее хотели продать арабам, а вот теперь везут назад. Сенечка убит. Роман Евгеньевич молчит, и, глядя на его неподвижное лицо, шрам на горле и побелевшие пальцы, вцепившиеся в баранку, Мила подумала, что он тоже чем-то похож на покойника. И зеленоватым в отблесках ночных фонарей цветом лица, и гробовым своим молчанием. Но покойники машин не водят, тем более, на такой скорости.
Интересно, сколько ему пришлось заплатить за такое оперативное освобождение Милы?..
На трассах Израиля хозяин ориентировался очень хорошо – уверенно объезжал участки с вероятными пробками или постами ЦАХАЛ по боковым дорогам, а то и мог внаглую проскочить по встречной полосе движения. Он торопился. Его «Опель», километр за километром, глотал расстояние между Ашкелоном и Тель-Авивом.
– Меня убьют? – спокойно спросила Мила.
– Нет, ты умрешь со смеху. Во всяком случае, долго мучиться не будешь, – успокоил ее Роман Евгеньевич, и задумчиво добавил: – Многия знания – многия печали…
– Спасибо за откровенность, вы весьма любезны.
– Откуда такое спокойствие… в такой ситуации?
– Устала, – вздохнула Мила.
– Ясненько… – пожал плечами Роман Евгеньевич. – Мы тоже устали. Но, как говорят, скупой платит дважды, а лох – постоянно. Я не хочу быть последним. Христос велел платить за зло добром, а за добро воздавать сторицею. Одного он не понял: что любое наше добро вернется к нам же – бумерангом по лобешнику…
Автомобиль скрипнул тормозами у знакомой виллы. Шевельнулась телекамера на стене, бесшумно разъехались ворота, навстречу вышел вооруженный охранник. «Опель» спустился в подземный гараж.
– Скучать не будешь, у тебя теперь есть компания, – пообещал Роман Евгеньевич. – Идем, идем, шевели булками.
Вместо уютной гостиной, как было в прошлый раз, Милу втолкнули в полуподвальную комнату. Здесь, словно в следственном изоляторе, стояли двухъярусные нары – две по две койки одна над другой с узким проходом посередине.
Одна из нижних была занята – на ней, укутавшись одеялом с головой, кто-то лежал.
Мила робко присела на свободную койку. Ни постельного белья, ни предметов туалета, ни даже смены одежды у нее не было – оставалось лишь надеяться, что все это могло сохраниться в той комнате, откуда ее так быстро увезли к арабам. А могло и не сохраниться – кому нужны ее вещи?..
Человек на соседней койке коротко и тихо всхлипнул. Одеяло зашевелилось, из-под него показалась всклокоченная голова.
Мила с трудом узнала Катю.
– Милка, ты! – Катя на секунду замерла и тут же зарыдала. – Мы умрем здесь… Мы все умрем! Нас не отпустят, они не могут нас отпустить, понимаешь?! Они боятся, что мы все расскажем… Здесь их целый синдикат, государство в государстве! Как Ватикан! Вита умерла, Вику спрятали…
– Вита умерла? – ахнула Мила. Она живо представила себе двух близняшек, которых даже родители могли отличить лишь по родинке на плече у одной из них.
– Вита, Вита! Их обеих отдали одному хозяину, этот старый пердун любит групповой секс с одинаковыми девочками, заплатил за них бешеные бабки. А девчонки, как только просекли, чего от них хотят, так поначалу было заартачились, потом вроде как согласились. А этот хрен оказался еще и садистом. Кусал до крови и ранки обсасывал… Девчонки хотели сбежать ночью через окно, а он услышал, подумал, что воры лезут… и начал стрелять.
– Стрелять? – удивилась Мила. – У него что, оружие было?
– Господи! Да в Израиле у каждого третьего есть пистолет, и совершенно официально, с разрешением от полиции! Это тебе не «совок»…
– Ну, ну, дальше! И что с Витой?
– Он ранил ее в шею, вызвал Мишу… Ну, сама понимаешь, в больницу ее никто не отправил...
Привезли сюда обеих. Виту пытались лечить прямо здесь, каких-то своих докторов приглашали… Короче, похоронили ее, а где – неизвестно. Вика тоже здесь… похоже, она тронулась. Все время плачет и зовет сестру, разговаривает с ней, как с живой…
– Ты-то сама как?
– Как… А так. Попала к молодому вдовцу, лет тридцати. Адик. Двое детей у него, сам не управляется. Поработала немного, пацанов понянчила. А он пристает: я, говорит, тебя купил, заплатил, и все такое... Ты должна спать со мной. Я говорю: в договоре этого нет. А он: прочитай строчку – «…и другие поручения заказчика». Как оно тебе, а? Говорю: я на проститутку не подписывалась. А он: ты не проститутки, ты – покупка, и теперь ты полностью моя собственность. Прав у тебя никаких, вот и делай, что приказано… Я отказалась, хотела связаться с Мишей, он ведь все-таки наш опекун. Так хозяин сам ему позвонил, отказался от меня, попросил другую горничную. Теперь я здесь, третий день уже… А у тебя-то как?
Мила коротко рассказала Кате о своих злоключениях, и сама удивилась, как это с ней могло случиться. Раньше просто не было времени задуматься над происходящим, потому что, как только возникали какие-то непредвиденные ситуации, то Мила тут же влипала в новые истории, гораздо худшие, чем предыдущие. Игаль, Роман Евгеньевич, арабы, обстрел автомобиля, полиция, тюрьма…
Теперь вот новая тюрьма. А все, что произошло до этого, сейчас почему-то казалось случайным эпизодом, словно мельком увиденным из окна поезда.
Лишь сейчас она вспомнила, что не ела больше суток, но чувства голода не было. Была лишь тянущая боль в животе. Она понимала, что вырваться из этого капкана нужно любой ценой, даже если придется отгрызть собственную руку.
Мила вдруг представила свою искалеченную стальными челюстями капкана ладонь, и вдруг явственно увидела, как отскакивают в сторону отбитые острой сталью пальцы…
Откуда ей знакома эта страшная картина?..
– Нас продадут в обычный бордель, – всхлипнула Катя. – Это конвейер…
– Меня уже пытались продать куда-то в Газу, к арабам, но что-то не состыковалось там. Почему же тебя не отвезли?
– Ну, меня… – Катя сквозь слезы пожала плечами. – Ты – красивая, высокая, беленькая… Черножопые таких любят. А я что – ни кожи, ни рожи. Тем более, трах за бабки – это не мой диагноз...
– Да ладно… – Мила махнула рукой и придвинулась ближе к Кате, невольно оглянувшись на дверь. – Слушай. Есть человек, тоже из наших. Живет в той же гостинице, где мы спали в первую ночь, перед развозкой. Зовут Алла. Обещала помочь, у нее много знакомых в Израиле… – вздохнула Мила, решив пока не говорить Кате о том, что понадобятся деньги. – У меня был ее номер сотового, но все бумажки у меня отобрали…
– Ну, так мы не сможем с ней связаться, даже если выберемся. И гостиницы этой не найдем…
– Почему не найдем? Я была там еще раз, тогда, после случая с этим уродом Игалем…
Позвонила Алле, она продиктовала улицу, и я поехала…
– Что, ты помнишь адрес? – в глазах у Кати мелькнула надежда.
– Ну! Улица Аяркон, номер я забыла, но саму-то гостиницу мы на вид помним. Большой дом такой, то ли белый, то ли светло-серый...
– Аяркон, Аяркон… – забормотала Катя. – Алла, говоришь?
– Алла. Второй этаж. Ну, у негра внизу спросишь, она там давно живет, ее должны знать.
– Если удастся…
– Думаю, удастся. Лишь бы отсюда вырваться…
Дверь отворилась, в комнату вошли Роман Евгеньевич и незнакомый пожилой марокканец в твидовом костюме.
– Эта? – по-русски спросил гость, ткнув в Милу коротким темным пальцем.
– Нет, вот эта, – Роман Евгеньевич кивнул на Катю.
Марокканец критически оглядел Катю и снова обратился к Роману Евгеньевичу:
– Пусть разденется.
Катя опешила.
– Тебе как, переводить с русского… обратно на русский? – ласково спросил Роман Евгеньевич.
Продолжая всхлипывать, Катя сбросила футболку и шорты, осталась в одних трусиках. Марокканец задумчиво потрогал ее грудь и ягодицы, ощупал плечи и ноги, погладил спину. Короткопалая ладонь задержалась на узких лопатках, пальцы быстро пробежали по линии позвоночника.
– Худая, – скривился он, брезгливо отряхивая руку. – Она не стоит пяти тысяч. Возьму за три.
– Я бы остановился на четырех с половиной, – возразил Роман Евгеньевич. – Худые живут дольше и едят меньше.
Господи, подумала Мила, они торгуются при нас… Нас просто за людей не считают! Ей захотелось заплакать от бессилия и ненависти, но сдерживало присутствие самой Кати, полуголой и несчастной, стоящей босиком на кафельном полу.
– Даже до четырех ее нужно… как это по-русски? Докормить, много докормить!
Оба рассмеялись – покупатель снисходительно, продавец угодливо.
– За четыре я возьму вот эту, – марокканец перевел взгляд на Милу.
– Эта девушка не продается, – продолжая улыбаться, твердо ответил Роман Евгеньевич. – И разговора не будет, Ларби. Она мне нужна.
– Даже за пять?
– Даже.
– Вот как? Жаль, – покачал головой покупатель и глянул на часы: – Мне жаль моего времени и бензина. Я давно имею дело с вами, русскими, и знаю, что за вас... за вами... Как это сказать по-вашему... – он пощелкал пальцами, – О! Надо двух глаз!
– Что?..
– Ну, два глаза, глаз и еще один глаз.
– Ларби, боюсь показаться наивным, но я вас не понял, – смутился Роман Евгеньевич. – Объясните более внятно...
– Глаз да глаз за вами нужен, – не выдержав, буркнула Катя, натягивая футболку.
Ларби медленно обернулся к ней.
– О, девочка понимает...
Он снова критически оглядел Катю снизу вверх, обошел ее вокруг. Пошевелив губами, повернулся к выходу.
– Меньше четырех она не стоит, – снова вступился за Катю Роман Евгеньевич.
Хорошо, – вдруг резко остановился на пороге марокканец. – Я дам тебе семь. Вот за эту, – он указал на Катю, – и за ту, что мы сейчас видели, которая сумасшедшая и страшная, как пресс-конференция президента Ирана. За обеих вместе. Это как водки налить.
– Что?..
– Как пить дать, – подсказала Катя.
– А, ну да. Семь пятьсот, – развел руками Роман Евгеньевич. – Я не спонсор.
– Надо подумать.
– О чем? Для утверждения существует одно слово – «да». Все другие слова придуманы, чтобы сказать «нет». Или я не прав?
– Семь двести. Но это – последняя цифра.
– Вика?.. – тихо спросила Мила, глянув на Катю.
Та едва заметно кивнула.
– Все, прощайтесь, – кивнул Роман Евгеньевич Миле.
Девушки обнялись. Катя снова всхлипнула, Мила похлопала ее по плечу.
– Аяркон…
– Я запомню…
Катю увели.
***
Роман Евгеньевич покрутил в руке капроновую пачку и ловко выщелкнул пальцем сигарету. Сигареты ему присылали из Нью-Йорка, это куда получше лицензионного курева с тем же названием, которое изготавливают в Петах-Тикве или Нетании. Туда же еще, израильские «Мальборо», фу!.. Струйка сизого дыма потянулась к раскрытому окну. Между двумя затяжками он осушил бокал виски, запив его холодным апельсиновым соком.
Что-то не давало покоя, Роман Евгеньевич не мог привычно расслабиться. Какое-то событие последнего времени, может быть, даже малозначительное, или даже не событие, а мимолетная мысль, вдруг возникшая в мозгу и тут же забытая, задавленная новыми заботами, тревожила хозяина, и, самое обидное, что он не мог понять, какая же именно.
Он не был очень уж расстроен неудачной сделкой с марокканцем Ларби, в конце концов, не все так плохо, хотя ожидать можно было чего угодно. Как хорошо сказал Киплинг: Запад есть Запад, Восток есть Восток, и их не объединить. Вот Ниночку-невидимочку удалось-таки всучить за пять, и это еще не предел. На подходе – еще четыре девушки из «Алины», да и Слава в Харькове готовит новую группу «гувернанток».
Сенечка погиб, это неприятно, но все же поправимо – на место шофера-телохранителя найдется много желающих. Татьяна подсуетится.
Нет, ну это было таки его ошибкой, одной из немногих, но – ошибкой. Он, Роман Евгеньевич, намеревался продать Милу этому грязному Захиру с тем, чтобы выкупить ее через неделю, выкупить тогда, когда она уже будет изнасилована парой десятков арабов, растоптана, унижена, перепугана… Выкупить ее такой, чтобы можно было делать с ней все, что он захочет. Чтобы в его руках Мила была лишь безвольным и послушным автоматом. Плюс то, что после всего уже можно будет легко посадить ее на иглу. Татьяна и это умеет.
Татьяна… Сегодня он так и не смог кончить, несмотря на трехчасовые старания. Этот «сухостой» – следствие нервного, напряженного дня, да и не восемнадцать лет уже. Вполне объяснимо, но… но все равно обидно. Природная или же обычная возрастная несправедливость. А может, просто нет страсти, ни у него, ни у нее – секс он всегда делает автоматически, и только лишь для самого себя, любимого, прекрасно видя, что Татьяна совершенно не испытывает удовольствия. Сегодня не помогло и почти всегда «срабатывающее» старое детское воспоминание о женщине в харьковском Луна-парке, которая наклонилась над питьевой колонкой – под джинсовой юбкой на мгновенье мелькнули узкие трусики, почти не прикрывающие волос, после чего тринадцатилетний Рома долго сидел на скамейке, прикрыв свои брюки газетой и ожидая, когда же, наконец, высохнет длинная мокрая полоса на правой штанине...
Нет, нет, все нет, – вдруг сообразил Роман Евгеньевич. Аркадий. Арон Хаймович Хайкин, внук хозяина той, первой «Алины», чьим именем прикрылась фирма Романа Евгеньевича. Внук бизнесмена Шульмана, получивший от деда миллионное наследство, а точнее – магнитная карточка «Виза» и официально заверенные документы на совместное владение акциями фирмы «Алина». И все это вдруг обломится какому-то провинциальному бумагомараке-газетчику?.. Да что он сможет сделать с этим наследством? Ах, все это бы, да Роману Евгеньевичу, на его имя, на баланс его собственной компании, пока время не потеряно! Неограниченные возможности. Нужен лишь нотариус да сам Аркадий.
Нотариус есть. Аркадия нет…
Вот!..
Вот, есть она, поймана за хвост эта ускользающая мысль – Аркадий ведь остался один!
Без прикрытия и помощи!..
Как вовремя этот хрипатый, полунемой старик Шульман отвалил в Штаты, переведя с собой основной капитал своей разгромленной фирмы! Наверное, готовился заранее – кто-то вспугнул его, может быть, даже сам Роман Евгеньевич, предложив деду «крышу» через своих ребят, чтобы иметь самую свежую информацию о грядущих переменах в той, первой «Алине»… А уж известие о том, что господин Шульман нашел своего внука и вознамерился одарить его миллионом американских долларов и правом на совладение фирмой, просто ошеломило Романа Евгеньевича. Он понял, что это – шанс…
Конечно, дело было не только в принципе. И Роману Евгеньевичу нужны были не только и не столько деньги, сколько документы – справка о наследстве, полученная Ароном Хайкиным от Шульмана. И Роман Евгеньевич знал: он сможет сделать так, что Хайкин отдаст не только этот пресловутый миллион, но и все имеющиеся у него бумажки, подтверждающие законность владения наследством. И, само собой разумеется, бывший миллионер Арон Хайкин просто-таки обязан будет составить дарственную на имя Р. Е. Горского, узаконив при этом собственность Романа Евгеньевича, ныне ставшую безраздельной. И под прикрытием этого банковского счета можно будет отмывать любые деньги, ведь в странах Ближнего Востока борьба с проституцией практически не ведется, особенно там, где развит туризм. Для туристов главное – развлечения, и диапазон программы этих развлечений весьма широк – от познавательных путешествий по экзотическим местам до экзотического интима. Налоги от полуофициальной секс-индустрии вносят довольно ощутимый вклад в бюджет государства, а какое государство будет отказываться от любых финансовых вливаний? Деньги не пахнут...
«Алина» отныне будет единой и единственной в своем роде. Самой мощной в Израиле. Новый хозяин «Алины» станет монополистом. Он резко снизит цены на предлагаемые услуги, и другие фирмы, близкие по роду деятельности, будут просто задавлены. Деньги потекут уже не ручьем, а полноводной рекой.
Ради этого стоило поднапрячься и побегать, – подумал Роман Евгеньевич и усмехнулся: – бегать-то придется не ему…
А Мила пока должна жить. Но – не выходя за порог своей комнаты. Пока не выходя. Разумеется, Аркадию глубоко плевать на эту девку, да он, скорее всего, давно забыл о ее существовании, но…
– Вас спрашивают, – сообщил по селектору охранник.
Роман Евгеньевич поморщился.
– Из наших?
– Да нет, раньше не наблюдалось.
Роман Евгеньевич глянул на монитор, повернул телекамеру в сторону ворот, дал максимальное увеличение и отрегулировал контрастность. Он впервые видел эту девушку. Типичное славянское лицо, светлые волосы, фигурка – хоть сейчас на подиум. Он невольно залюбовался внешностью незнакомки, даже прицокнул языком: за такую взять меньше десяти тысяч – преступление. Хотя этот чертов Ларби скажет, что больше семи она не стоит…
– Танюша...
– Да, Ромчик? – не отрываясь от компьютера, ответила Татьяна, продолжая водить «мышью» по яркому мини-коврику.
– Глянь-ка, что за новый бриллиант в нашей короне?
– Ну-ка…
Татьяна выбралась из-за столика и приблизилась к экрану. Роман Евгеньевич привычно положил ей руку на талию.
– Где-то видела, – через полминуты ответила она. – Точно видела, сто пудов. Но определенно могу сказать, что эта девица не из последних наших партий. Может быть, из старых?
– Танюша, кисонька, – нежно промолвил Роман Евгеньевич. – Запомни раз и навсегда: девицы из «наших партий», как новых, так и старых, могут появиться здесь лишь в одном-единственном случае – если этого захочу я. Иных вариантов просто нет. Не-бы-ва-ет. Ты хорошо меня услышала?
– Очень знакомое лицо, – задумалась Татьяна, не обращая внимания на сарказм хозяина.
– Ну, так подумай, повспоминай… Или нет! Слушай, выйди к ней, спроси, чего она хочет, поговори, даст Бог, и вспомнишь. Только лишнего не болтай.
– Учи меня…
– Иди уже, ученая. А то она сейчас развернется и покинет нас, не дождавшись. И будешь всю оставшуюся жизнь мучиться сомнениями…
Татьяна спустилась по лестнице на первый этаж, вышла в холл. Охранник услужливо открыл перед ней дверь пультом дистанционного управления.
Приближаясь к решетке ворот, Татьяна увидела, как у незваной гостьи меняется выражение лица: спокойствие сменилось легким удивлением, удивление – неуверенной улыбкой и, наконец, настороженностью.
Татьяна вопросительно подняла брови.
– Вы хотели видеть именно Романа Евгеньевича?
– Хотела… И сейчас хочу, – ответила незнакомка, внимательно разглядывая Татьяну.
– По какому вопросу? Только не говорите, что по личному. Он принимает только по служебным, да и то не сию минуту.
– Ну, у меня скорее личный вопрос...
– Говорите мне, я передам, – как можно проникновеннее сказала Татьяна, в то же время сохраняя долю официальности в голосе.
– Видите ли… – незнакомка потупилась, видимо, подбирая слова. – Мы разыскиваем одну девушку. Она стала жертвой теракта, попала в ашкелонскую больницу. Оттуда ее доставили в полицию, потом – в следственный изолятор тюрьмы. Мы были там, но ее уже успели отпустить под поручительство некоего Романа Горского, дали его адрес, – гостья качнула головой в сторону особняка. – Адрес именно этот.
– Простите, вы ничего не путаете? Как вам могли в полиции... или даже, как вы говорите, в тюрьме дать адрес поручителя?
– Мы просто объяснили, что нам это очень нужно, ну и…
– «Мы» – это кто? – строго оборвала ее Татьяна.
– Я и один мой друг.
– Так вот, – Татьяна скрестила руки на груди. – Передайте своему другу, что вас обманули. Да, здесь действительно проживает некий Роман Горский, но в данный момент он пребывает в длительной командировке за пределами страны. И единственная девушка, которая находится здесь – это я, экономка и секретарь в едином лице. Посторонних девушек или женщин здесь нет, а если и бывают, то очень редко. Роман Горский – серьезный бизнесмен.
– Спасибо, извините, – обиженно поджала губы незнакомка. – Видимо, действительно произошло недоразумение. Всего хорошего.
Она отошла от решетки. Не ожидавшая такой быстрой развязки Татьяна на мгновенье растерялась, ей хотелось продолжить разговор и из чисто женского любопытства. Спрашивать в лоб – где мы могли с вами встречаться? – значит, заставить девушку внимательнее присмотреться к себе… А если она вдруг узнает Татьяну – то хорошо это, или плохо? Кто знает, почему она интересуется Милой, на кого работает...
Стоп… Неужели?..
Сейчас она произнесет несколько слов… несколько правильных слов… чтобы посмотреть на реакцию этой девушки.
– С вашей фантазией, – тихо, но так, чтобы услышала незнакомка, сказала Татьяна, – у вас бы получались хорошие стихи. Кстати, не пробовали?
– Нет, это как-то прошло мимо меня, – громко бросила, не оборачиваясь, девушка и направилась к ожидавшему ее такси.
На заднем сидении Татьяна заметила еще одного пассажира, и ей вдруг показалось, что его она тоже где-то видела, причем совсем недавно! Не лично, нет… По телевизору?.. В газете?..
Неужели галлюцинации или ранний склероз? – раздраженно подумала Татьяна. Загадка за загадкой, совсем памяти нет! «Я сошла с ума, ах, какая досада…»
Хотя…
Татьяна внезапно остановилась в холле и тут же бросилась назад, к воротам. Черт подери, да этого просто не может быть!
Белый «Мерседес» с желтым флажком «Taxi» уже сворачивал за угол.
Роман Евгеньевич встретил ее на пороге кабинета.
– Ну, и кто же эта сирена очарова… Боже, что с тобой, Танюша, ты вся белая!
– Ромчик, я сейчас видела его…
***
– Она здесь, – уверенно тряхнула головой Алла, прикурив сигарету и выдыхая струйку дыма на ветровое стекло.
Некурящий таксист-эфиоп демонстративно поморщился, но промолчал – не каждый день попадаются клиенты с таким большим заказом, можно и потерпеть. На счетчике уже перевалило за тысячу шекелей…
– Откуда ты знаешь? – вяло спросил Аркаша.
– Помолчи пока, дай подумать.
– У вас проблемы? – спросил таксист, обнажая зубы, ослепительно белые на коричневом лице.
– Проблем у нас нет... нет у нас проблем, – вздохнула Алла. – Никаких проблем. У нас обычный, простой кошмар. Говоря по-русски – пис-с... дец.
Кондиционер не работал, и салон такси был раскаленный. Водитель – до омерзения терпеливый и услужливый. Ситуация – крайне идиотская.
***
– Ты представляешь себе, что натворила! Одним-единственным дурацким вопросом! Теперь тебе с ним встречаться нельзя! Он тебя срисует в момент, он все это время смотрел из машины! У него память явно не такая девичья, как у тебя, он же профессиональный репортер! Не болтай, курва, языком, если не хочешь болтать ногами!..
Татьяна тихо плакала, забравшись с коленками в кресло. Перед ней, на журнальном столике, лежали вперемежку фотографии Аркадия Хайкина.
– А девка эта, из вашей стихоплетной секты! Ты же дала ей понять, что ты ее узнала!
– Но какая связь…
– Связь?
Роман Евгеньевич вплотную приблизил свое лицо к Татьяниному и, шумно дыша, заорал:
– Что с тобой сделать, дебилка?! Если она знает тебя, расскажет этому щелкоперу, и если они вдвоем ищут эту Милочку… Ищут, потому что она им зачем-то нужна! А если она тебя узнала, и поняла, что ты тоже ее вспомнила…
Роман Евгеньевич на секунду запнулся, он привык молниеносно прокручивать в голове сложные комбинации, но на словах выразить их всегда затруднялся – путался в глаголах и местоимениях, от чего нервничал еще больше.
– Столько народу работало, чтобы вычислить его и выйти на него… Он уже был в руках, сам к нам пришел, а теперь!.. Он насторожится, затаиться, или просто сменит адрес, исчезнет…
– А кто мне сказал, что надо было смотреть еще и на ближайшие машины и на пассажиров?! – голосом, близким к истерике, произнесла Татьяна. – Ты бы тоже не посмотрел…
– Должна была смотреть! Забыла, кем работаешь? Не можешь срать – не мучай жопу!..
Сжав кулаки, он нервно заходил по кабинету.
– А может, она меня и не узнала…
– Брысь отсюда! – рявкнул Роман Евгеньевич и громко топнул ногой.
В другое время Татьяна от души засмеялась бы, глядя на своего рассвирепевшего хозяина. Но сейчас она сочла самым правильным тихонько улепетнуть из кабинета.
Роман Евгеньевич достал из бара начатую бутылку виски и, позвякивая горлышком о стакан, налил половину. Залпом выпил, потянулся к сотовому телефону и пробежал пальцем по кнопкам.
– Бросай все, и быстро в «Хилтон», – сказал он, услышав ответ. – Веди объект. Когда он появится, сразу же звони мне.
Новая идея, внезапно возникшая в его голове, казалась если не гениальной, то, во всяком случае, весьма перспективной.
Он без стука вошел в соседнюю комнату.
Татьяна стояла лицом к окну и никак не прореагировала на появление Романа Евгеньевича.
– Вот что, – сказал он. – Отдыхай пока. Ночью будем исправлять твои проколы. Придется ломать все старые установки и тащить его прямо сюда. Лучше десять процентов от ста, чем ноль от миллиарда. Кстати, как эта сладкая парочка вышла на наши координаты?
– Они были в Ашкелоне.
– И что, им дали мой адрес? – поразился Роман Евгеньевич. – Вот так взяли и… дали?
– За что купила, за то и продала.
– Ну, блин! – Роман Евгеньевич снова сжал кулаки. – Ты не вспомнила заодно, как зовут эту твою знакомую?
– Помню, что как-то на «А». Алена, Алла, Анна…
– Стоп, стоп! Алла, говоришь?.. Хм, – он хохотнул. – А не Аделина, не Аделаида? Может быть, Амалия… или Анжела?.. А как насчет Ангелики?
– Да не шучу я… – дернула плечами Татьяна.
– Тогда вот сейчас проверим одну вещь. А заодно и твою память.
Роман Евгеньевич вышел в свой кабинет и через несколько минут вернулся, держа в руке сложенный вдвое листок, найденный несколько дней назад в кармане Милиных джинсов, и протянул его Татьяне.
На листке был написан десятизначный номер сотового телефона. Под ним значилось короткое имя.
– Алла, говоришь… – улыбнулся, глянув на Татьяну, Роман Евгеньевич. – Ну, пусть будет Алла.
***
Расплатившись, они вышли из такси.
– Мы знакомы с этой дамой, – Алла закурила новую сигарету.
– Поразительно, – скривился Аркаша. – Именно это и я собирался сказать. В Израиле я ее точно не видел, а вот раньше… И в каком-то, помнится, коллективе… Точно, в какой-то куче людей, и не очень приятных.
Он наморщил лоб.
– Вот если бы я услышал ее голос…
– Не напрягайся. Она поэтесса, – полупрезрительно бросила Алла. – Мы с ней в одну литературную студию ходили.
– Уж не в областную ли, при Союзе писателей? Не к Виктору ли Тимченко?
– Да, – Алла ничуть не удивилась Аркашиной догадке. – К Тимченко ходило полгорода. Имени-фамилии не помню, но она была одной из активных. Печаталась в «Молодой смене», у нее в руках постоянно была газета с новыми публикациями. Она это, она. Правда, была брюнеткой и «под мальчика», а сейчас на ней рыжий парик… но голос, жесты и повадки те же.
– Почему ты решила, что Мила здесь?
– Поэтесса врет. Она меня тоже узнала.
– Узнала? То есть?..
– Да. Если бы Милки здесь не было, то она сразу начала бы трепать языком. Ой, привет, как, да какими судьбами в Израиле… Она, скорее всего, тоже забыла, как меня зовут, но в лицо помнит, и любопытство проявила бы обязательно. Без вариантов. Обычное бабское любопытство. Да я же сама видела: ее так и подмывает порасспрашивать. А она – молчок. Вроде и не узнала меня совсем.
– Ну и что? Логики не вижу.
– Что, что… Логика тебе нужна с философией. Был бы ты женщиной, сам бы все понял. Подлее и коварнее, чем женщина, нет ни единой твари на свете. Это я говорю тебе как женщина! Милка здесь.
– Понял... Ее держат насильно?
– А то. Судя по тому, что она попала не в ту «Алину», в которую хотела.
– Н-да. – Аркаша закусил губу. – И как же ее вытаскивать…
– Не только вытаскивать. Надо сделать все, чтобы она не вышла оттуда без нас.
– Это как? – не понял Аркаша.
– Чтобы она, во-первых, не сбежала, а во-вторых, чтобы ее оттуда не выпустили без их надзора. Но с этим, кажется, все в порядке, если ее пребывание там держится в глухом секрете. Иначе она может натворить глупостей и для них, – Алла кивнула в сторону, – и для нас.
– Для нас?
– Да не для нас с тобой. Для нашей «Лючии». Нас же просто разгонят…
– Ты только об этом беспокоишься?
– Да! – вдруг резко остановилась Алла. – И об этом! И о Гиле! И о девчонках наших!.. А их могут не только депортировать, а и деньги отобрать, понял? И о себе я забочусь, в конце концов! Ты вообще тут сбоку припека, ты ничего не теряешь… с твоим-то наследством, так что…
Аркаша вознамерился что-то ответить, но, встретив злобный взгляд Аллы, лишь часто заморгал и махнул рукой.
– Хватит.
– Хватит, много ты понимаешь… Я есть хочу.
– Проблема? – Аркаша похлопал себя по карману.
– Ну, так веди в кафе, раз добрый такой, – смягчилась Алла. – Добро всегда побеждает зло.
– Верно, – кивнул Аркаша. – Кто победил – тот и добрый…
Спустя несколько минут они сидели в русском ресторане «Князь Потемкин». Кроме кошерной пищи здесь подавали сочную свинину, еще пахнущую дымком свежего смоления, соусы и приправы, от которых у Аркаши не только потекли слюнки, но и закружилась голова.
Молоденькая официантка в кокошнике положила перед ними меню. Аркаша едва не икнул, увидев прямо перед собой стройные бедра, почти не прикрытые полоской ткани, весьма условно обозначающей юбочку, и вызывающе задранные грудки, на кончиках которых едва удерживался верхний край ажурного фартука, при вдохе пористые соски игриво выглядывали, чуть приподнимаясь над краем, при выдохе неохотно укатывались вниз. Отметив реакцию Аркаши, Алла покрылась легким румянцем.
– Спиртное будете заказывать?
– Естественно! – улыбнулся Аркаша. – Мне, например, двести грамм водки.
– У нас порции только по шестьдесят.
– Значит, три порции. В один стак… бокал.
– «Смирнофф», «Абсолют», «Финляндия»?
– «Московскую» дайте. Только не из Иерусалима…
– Обижаете. У нас прямые поставки. Девушка что будет?
– Девушка будет порцию «Наполеона», – Алла даже не глянула в меню. – А поесть… Свинину с чипсами.
– Салаты?
– На ваш вкус. И кофе с мороженым на десерт.
– Полминутки!
Официантка легко развернулась на каблучке – микроскопическая юбочка до половины ягодиц и тонкая, словно нить, шлейка трусиков меж крепких полушарий весьма озадачили Аркашу. Алла снова отвернулась, постукивая пальцами по столу.
– Шею не сверни, – ревниво буркнула она. – Ты всю ее уже облизал, или еще осталось?..
А через пять минут они жмурились от наслаждения, уплетая куски мягкого мяса с толстым слоем сала и запивая свежим томатным соком, чипсы хрустели во рту, из-под потолка скулил стереофонический голос Алсу. Мог ли я себе представить полгода тому назад, подумал Аркаша, что когда-нибудь попаду в проклятый зарубеж и буду пить водку в русском ресторане, покупать самую классную одежду, самую крутую электронику и набивать всем этим свой гостиничный номер… Да и вообще, если бы кто-нибудь сказал, что когда-нибудь Аркаша будет полноправно владеть миллионом долларов и тратить его по своему усмотрению, он бы просто расхохотался. Или решил бы, что над ним издеваются.
Аркаша помнил, как в детстве просил у мамы сладенького, а она, вздохнув, намазывала хлеб маслом и посыпала сверху сахаром. Нельзя сказать, что они голодали, но в память Аркаши почему-то врезались мамины слова – «осталось пять рублей на шесть дней… два рубля на три дня…». Нет, голода он никогда не испытывал, мама умела экономить так, чтобы это было незаметно, но Аркаша чувствовал, как тяжело ей крутиться между двумя работами, больной бабушкой Алиной и перманентным двоечником Аркашей.
…Аркаше было семь лет, когда не стало отца – он умер от врожденного порока сердца. Мама старалась как можно больше времени проводить с сыном. Вместе они ходили в гости, в кино, в парк, даже на футбол, которого мама терпеть не могла…
Как-то, гуляя в саду Шевченко, Аркаша случайно закатил мячик под скамейку. Нырнув за ним, мальчик наткнулся на толстый и плотный кошелек, даже не кошелек, а небольшую сумочку с защелкой. Он тут же отдал находку маме.
…Четыре тысячи восемьсот рублей сотенными купюрами – мамина зарплата ровно за четыре года. Или новый автомобиль «Москвич», о котором так мечтал отец, пока был жив… А у Аркаши перед глазами поплыли горы шоколадных конфет, халвы и мороженого; электрическая «железная дорога» из витрины «Детского мира» – с паровозиками, семафорами, мостами и разъездами; новые туфли для мамы, на которые она никак не может собрать денег; лекарства для бабушки Алины, от которых она сразу же выздоровеет…
– Как много денег, – лишь проговорил Аркаша, когда мама захлопнула найденную сумочку.
Она почему-то не разделяла Аркашиного счастья. Она медленно повернулась к сыну.
– Арик, это деньги не наши. Это чужие деньги.
– Я нашел, – упрямо напомнил Аркаша.
– Ты нашел, да. Ты нашел. Но их кто-то потерял. А теперь ищет и плачет, понимаешь?
Аркаша вдруг вспомнил свою обезьянку. Плюшевую обезьянку, которая смешно кувыркалась, если ее завести ключиком и положить на пол. Ее подарил отец, и это, пожалуй, был его последний подарок маленькому сыну. Игрушка потерялась в детском саду в тот день, когда Аркаша узнал, что папа больше никогда не придет, потому что он умер. Напрасно мальчик ползал по полу, заглядывая под столы и кроватки, пока все дети спали, плакал и искал свою обезьянку, бормоча сквозь слезы – «Ну где же, где же…»
…Он появился внезапно, словно вырос из-под земли – немолодой мужчина в распахнутом костюме, в галстуке, сбившемся набок и с портфелем в руке. Аркаша подумал, что так должен выглядеть сумасшедший – незнакомец хрипел, задыхался и все время смотрел под ноги…
Остановившись около мамы, едва не простонал:
– Ради Бога, простите, вы ничего здесь не находили?
– А что вы ищете? – равнодушно спросила мама.
– Маленькую сумочку такую, коричневую, с замочком…
Мама выдержала небольшую паузу, после чего поинтересовалась:
– А что было в сумочке?
– Деньги…
– Сколько?
– Четыре восемьсот, – простонал мужчина, держась за сердце.
Протянув ему Аркашину находку, мама спокойно сказала:
– Пересчитайте.
…Лишь через много лет, случайно вспомнив эту историю, Аркаша спросил у мамы:
– Мы ведь могли взять эти деньги, уйти, спрятать… Почему ты их отдала?
– Да, – ответила мама. – Мы могли взять эти деньги. Не знаю, может быть, я так и сделала бы, но рядом был ты, Арон. И я не могла так поступить при тебе. Ведь ты бы это видел. А я дала тебе урок. Да, нам очень нужны были деньги, но тот урок, который ты получил в тот день, дороже любых денег…
Аркаша улыбнулся, вспомнив случай, произошедший через некоторое время. Играя в песочнице, он нашел чью-то пластмассовую машинку, совсем новую, покрутил ее в руках и положил туда же, где нашел. Потому что, как он понял, сейчас кто-то ищет и плачет, ищет и плачет…
…Алла удивленно глянула на него:
– Почему ты улыбаешься?
– Я не улыбаюсь. Вспомнилось просто. Поверишь, моя бабушка во время войны просила милостыню на Бурсацком спуске. У нее даже место свое было, между Рымарской и Клочковской. А я, сколько себя помню, видел другую старуху – дряхлая, страшная, сидит напротив гостиницы «Харьков», продает древнее женское белье. Застежки, резинки, побрякушки. И у всех спрашивает: «Вы говорите на идиш?» Лысая, грязная, оборванная... Но – вечная. И сейчас, наверное, сидит. Смешно...
– Вспоминать не вредно. А кофе-гляссе ты мне закажешь? – капризно скривилась Алла, глядя на огромный причудливый поднос, на котором громоздилось подобие пирамиды из разноцветных шариков мороженого и измельченных фруктов, щедро усыпанной тертым шоколадом.
– Извините, можно один кофе-гляссе? – перехватил Аркаша пробегавшую мимо полуголую официантку.
– С киви, манго, авокадо?
– С обычным яблоком, – попросила Алла. – И еще порцию джина с тоником!
– Это после «Наполеона»? – горестно покачал головой Аркаша. – Кощунство, домотканое кощунство…
И тут в сумочке Аллы зазвучала залихватская мелодия – «Тореадор, смелее в бой…»
Она извлекла свой мобильник и глянула на экран – номер, звонивший ей, не высветился.
– Кен, ани шомаат, – ответила Алла вместо привычного для Аркаши русского «алло».
– Здравствуйте, – услышала она густой мужской голос.
– Здравствуйте. Очень внимательно слушаю вас. Даже жевать перестала.
– Дайте, пожалуйста, трубочку приятелю, который сейчас рядом с вами.
– Простите, а какой вы номер набрали?
– Ваш, Алла, ваш. Именно ваш. И хотел бы слышать Аркадия Хайкина.
Пожав плечами, Алла протянула трубку Аркаше.
– Алло, – произнес он. – Алло, говорите!
Он слышал дыхание в трубке.
– Кто звонит мне и молчит, у того дурацкий вид, – выдал Аркаша и недоуменно глянул на Аллу. Та пожала плечами.
В ответ ни звука.
– Перезвоните, пожалуйста. – Аркаша вернул трубку Алле. – Не отвечают. Что я могу сделать?
-- Ну, молчание – тоже ответ…
***
– Ты не ошиблась, – удовлетворенно кивнул Роман Евгеньевич. – Но лишний раз проверить не мешало. Во всяком случае, теперь я знаю его голос.
И мысленно добавил: если эти шерочка с машерочкой уже добрались сюда, то пора идти ва-банк.
***
– Хохмит кто-то из приятелей, – предположила Алла, оглядываясь. – Наверное, увидели меня здесь в твоем обществе и решили приколоться.
– Ну, если твои друзья знают мое имя… Откуда?
– Тайна сия поистине великая есть.
– А за многими тайнами стоят банальности. Ты кому-нибудь обо мне говорила?
– Когда бы я успела? Мы же все время были вместе.
– Ты оставила свой адрес и телефон в полиции, – напомнил Аркаша. – Там вполне мог быть кто-то из русскоговорящих. И еще в тюрьме…
– Разве что. А я тебя там называла по имени?
– Не помню…
– Даже если так, то почему этот «русский» сразу же замолчал, как только услышал тебя?
– Может, ты ему понравилась. Хочет назначить свидание, и пытается узнать, одна ли ты сейчас, или все еще со мной…
– Неубедительное объяснение, – задумчиво покачала головой Алла. – Хотя для Израиля допустимое. Здесь даже на улице могут полюбезничать с незнакомой девушкой, не обращая внимания на ее спутника. И это, в принципе, нормально.
– Ничего себе…
– Демократия и свобода. Не в лучшем понимании.
Последняя оливка упрямо выворачивалась, скользя по тарелке, и никак не желала накалываться на вилку. В конце концов Аркаша победил.
– Что будем предпринимать? – спросил он, торжественно отправляя оливку в рот.
– Думать. Во всяком случае, звонили не из полиции и не из тюряги. Делать им больше нечего…
– Тогда кто?
– Ты у меня спрашиваешь? Хотя постой…
– Что?..
– О! – Алла хлопнула ладонью по столу, да так, что звякнули тарелки. Лицо ее стало едва ли не безумным. Возможно, именно так выглядел мудрец из Сиракуз, выскочив нагишом из ванны и вопя свое бессмертное «Эврика!»…
– Что?! – опять воскликнул Аркаша.
– Поняла. Все поняла.
– Да что ты поняла, Господи?!
– Поняла, откуда у них мой номер. Знаешь, откуда?
– Не знаю. Спрашиваешь – отвечай. У нас самообслуживание.
– Отвечаю: я сама дала его Миле.
– Тьфу! Не могла раньше сказать. Но тогда это еще раз подтверждает…
– …что Мила именно у них. Видишь, все гениальное просто. Прям-таки на поверхности. Другого варианта я не вижу.
Аркаша задумался.
– И что это нам дает? Чем они могут нам навредить, если вычислили твой номер?
– Пока не знаю. Можно, наверное, отследить местонахождение моего мобильника, но очень приблизительно. Да и то с помощью спутника.
– Из космоса, что ли?
– Ну. Только я не думаю, что им это по зубам. Если, конечно, у них нет концов в миштаре или контрразведке. Слишком уж это сложно. Даже если они охотятся за твоим наследством, то, извини, в Израиле каждый двадцатый-тридцатый – если не миллиардер, то уж, по крайней мере, миллионер. Если кто-то у кого-то захочет отнять миллион, то это можно сделать гораздо проще. И без космических спутников, я так думаю. И без ночных привидений в темной комнате.
– А если это дело принципа?
– Разве что. Но любой принцип должен иметь смысл. Кто-то кому-то что-то хочет доказать. А вот этого смысла я пока не вижу. Любое разумное действие должно иметь свое логическое завершение. Только лишь херней можно заниматься вечно.
– Дефехтив какой-то дешевый, – вздохнул Аркаша.
– Да не дефехтив, а хренотень. И опять-таки это нам ничего не дает. Анекдот есть такой, – хмыкнула Алла. – Из разряда «длинных».
– Куда уж длиннее, – Аркаша поежился. – Ну?
– Решили, значит, Холмс и Ватсон отдохнуть от трудов праведных и отправиться в путешествие. Взяли воздушный шар, полетели. Летят, летят… Вдруг – шквальный ветер, шар занесло черт-те куда, с маршрута сбились… Холмс достает карту, смотрит, смотрит – ничего не поймет, местности такой не указано. Ну, тут внизу прохожий идет, мужичок. Холмс ему кричит: «Сэр! Не могли бы вы нам сказать с максимальной точностью, где мы в данный момент находимся?» А тот посмотрел, помолчал задумчиво, да изрекает: «Господа, вы находитесь в корзине воздушного шара»… Холмс молчит, Ватсон – тем более. Наконец Холмс спрашивает: «Скажите, Ватсон, как вы думаете, кто он, этот прохожий?» – «По-моему, он дебил», – отвечает Ватсон. «Да нет, друг мой. Этот человек – преподаватель высшей математики, и не исключено, что даже доктор наук»... – «Почему вы так решили, Холмс?» Тот раскурил свою трубку и говорит: «Элементарно, Ватсон! Этому существует как минимум три объяснения. Первое: он хорошо подумал, прежде чем ответить. Второе: он дал исчерпывающе точный ответ. И, наконец, третье: никто не знает, что с этим ответом делать…»
– Великолепно! – Аркаша захохотал. – Алла, вы прекрасно сошлись бы с моим израильским приятелем Арье. Он тоже на каждый конкретный случай знает конкретную притчу или байку.
– Думаю, мы с ним не сойдемся, – пожала плечами Алла. – Одноименные заряды отталкиваются. Хотя, кто знает, кто знает…
– Все, – вдруг сказал Аркаша. – Бинго.
– Что?
– Вспомнил. Вспомнил эту даму. И она действительно была брюнеткой. И было ей тогда тринадцать или четырнадцать лет.