Тель-Авив... русский альянс. Гл. 26 Дед Шульман

Леонид Курохта
***

 
...«Сегодня на территории исправительно-трудового учреждения ЮЖ 512-К, более известном нашим землякам как «Холодная гора», царило непривычное оживление…»

Он придвинулся ближе к монитору, защелкал кнопкой «мыши». Строки побежали вверх, до ряби замелькали абзацы, глаза снова заслезились.

Вот и подпись автора.

Шевеля губами, он несколько раз повторил эту фамилию, потом вернулся к началу статьи.
Прочитав несколько строк, откинулся на спинку инвалидного кресла и прикрыл глаза.

Этого не может быть.
 
Такие совпадения невероятны.

Просто невероятны, невозможны. Это что-то другое. Не бывает...

И, тем не менее, статья есть, воображение не могло ее придумать, она напечатана в реальной газете, в сайт которой он только что вошел.

Успокоительные препараты не помогали от старческой бессонницы, поэтому каждый вечер он подкатывал свое кресло к компьютеру и до одури «гулял» по Интернету. Завтрашняя информация американских, английских, немецких, русских и других газет, биржевые ведомости и курс доллара на будущий день действовали на него лучше любого снотворного, он не ахал, не охал, и не хватался за голову, прочитав «Вашингтон-пост» или «Вести Забайкалья». Часто он засыпал за монитором и спал до утра, зная, что великовозрастная незамужняя внучка, придя проведать его вечером,  не забудет выключить компьютер, накроет пледом парализованные ноги деда и погасит свет.

Его палец надавил на кнопку селектора. На первом этаже виллы запищал зуммер.
 
– Ани шомаат, саба! – отозвалась внучка.

Ответом было молчание.

Он закурил сигарету и закашлялся. Дым попал в глаза, старик протер их пальцами, от чего глаза еще больше заслезились. Кивнув появившейся Орне, он снова перевел взгляд на экран. Внучка низко наклонилась, стараясь расслышать слова деда – несколько лет назад он потерял голос и мог говорить только шепотом.

– Распечатай мне то, что сейчас на мониторе, и прочитай вслух.

– Это… на русском? – расстроилась внучка. – Я плохо читаю на русском…

– На русском, на русском. Они пишут об Алине.

– Русские пишут об «Алине»?

– Русские пишут об Алине, да.

– Они заинтересовались нашей фирмой?

– Нет, они не заинтересовались нашей фирмой, – раздраженно прошипел старик. – Они пишут об Алине Хайкиной, я рассказывал тебе, я же рассказывал…

– Вау! – всплеснула руками Орна.

– И это пишет мой внук. Твой брат. Твой старший брат.

Орна закусила губу:

– Ты никогда не говорил, что у меня есть  старший брат. Он… он живет в России?

– Он живет не совсем в России, он в Харькове, это близко от России, да. Я о нем узнал только сегодня, сейчас. Орна! Отпечатай мне эту статью.

– Хеци шния, саба...

Из принтера поплыли страницы с текстом. Орна прочитывала каждый листок, неимоверно коверкая русские слова, но старик прекрасно понимал смысл. Это был не обычный краткий репортаж, это был обширный очерк о Харьковском Централе, написанный журналистом А.Хайкиным. Этот А.Хайкин не просто описывал факт открытия памятника на территории исправительно-трудового учреждения ЮЖ 512-К – крытой тюрьмы «Холодная гора», но и вводил фрагменты воспоминаний бывших заключенных этого острога, а также работников УИТУ МВД, СБУ и даже… собственной бабушки.

– «Памятник профессору Мещанинову самостоятельно разработал и осуществил гражданин Ивонин, отбывающий срок за умышленное убийство, – читала Орна. – Гражданин Ивонин до совершения преступления работал оформителем в Доме архитектора, учился на заочном отделении Харьковского инженерно-строительного института, увлекался историей скульптуры»…
 
– Дальше…

– «На торжественном открытии памятника присутствовали также бывшие военнопленные, которых доктор Мещанинов, фельдшер Фабрикант и медсестра  Катя Рашкова  спасли от неизбежной гибели, выдавая их за больных сыпным тифом, холерой и чумой. Впоследствии эти пленные красноармейцы были переправлены в партизанские отряды, где продолжали свою борьбу с немецко-фашистскими захватчиками»… Дедушка, тебе сделать чаю? – Орна подняла глаза на старика.

В последние годы при любом воспоминании о той войне деду становилось плохо. Орна помнила, как он едва не потерял сознание в берлинском метро, лишь услышав по радиорепродуктору традиционное «Ахтунг, ахтунг!..» Пришлось вызывать медслужбу, которая с помощью двух инъекций вернула его в реальность, где давно уже нет ни нацистских концлагерей, ни самих нацистов.

– Не отвлекайся. Читай.

Внучка равнодушно пожала плечами.

  – Н-ну… «В свежеструганных гробах, бок о бок с разлагающимися мертвецами вывозили живых людей, бывших солдат и офицеров Красной Армии… Однажды в одном из этих гробов лежала женщина по имени Алина с новорожденным младенцем, которого она назвала еврейским именем Хаим, что значит – Жизнь. Шел сорок третий год. Через двадцать с лишним лет этот мальчик стал моим отцом…»

    – Стал его отцом, – прошептал старик, словно стараясь получше понять смысл услышанного. – Хаим... Хайкин. Мой Хаим, маленький Хаим, я не знал, что она родила мне сына... Я не нашел ее...

– Хаим – это твой сын? – переспросила Орна.

– Хаим – это мой первый сын… Первый сын. Посмотри телефон этой газеты. Он должен быть. Это Алина. У нее не было двух пальцев на руке. Узнай, Орна, прошу тебя, умоляю… Узнай. Узнай, спроси!..

По щекам деда покатились слезы, губы его задрожали.

– Она… Она – Алина. Мне нужен Эли. Позвони Эли. Позвони ему, Орна. Свяжись с Эли, да. Скажи, что срочно. Он приедет. Эли приедет, – Шульман глубоко задышал. Это было первым сигналом очередного сердечного приступа. – Скажи Эли, что он мне нужен, ани царих ото, маэр, маэр, Орна, таси эт зэ, ани мэвакеш меод-меод…

…На следующее утро в редакции газеты «Вечерний Харьков» раздался телефонный звонок, который так резко изменил жизнь корреспондента Аркадия Хайкина.