Ночь тихонько подкралась к Новгороду и ласково, заботливо укутала мир, навивая сон и отгоняя все дневные тревоги. В ясном небе зажглись светлячки звёзд, а после боязливо выкатился на небосклон месяц. Новый город погрузился беспокойный, настороженный сон.
Нынче Вадим в последний раз отдыхал в своей опочивальне: назавтра его войско выступало в поход. Узнав, куда именно князь Рюрик приглашает их для последней брани, Морена торжествующе расхохоталось, как будто знала нечто такое, что сулило ей непременную победу. А вот Вадим, бывший боярин, а ныне князь новгородский, по достоинству оценил выбор своего противника: место довольно глухое, однако прямо перед озером раскинулась обширная поляна – есть, где развернуться обеим ратям. Вот преследовать противника в лесу не слишком удобно, но князь крепко подозревал, что никто не побежит – драться все будут насмерть. Правда, в последнее время говаривали, что на озере не всё чисто, вроде как завелась там какая-то сила тёмная, ну да ему ли, кому покровительствует сама Морена, тьмы бояться? Это уже Рюрика забота – защититься от неё.
Воспоминание о собственном войске заставило Вадима слегка передёрнуться. Для него не было секрета в том, что нынче среди воинов были волкодлаки, упыри, еретники и прочая нечисть. Знал князь и то, что его люди, зачарованные Мореной, не замечали в своих рядах её пособников – напротив, относились к пришлицам с непонятной теплотой. А меж тем голодная нежить уже пожрала несколько семей в городе, и даже кое-кого из воинов. Вадим временами обращался к богине смерти с просьбой приструнить своих слуг, но та лишь равнодушно пожимала плечами: им, дескать, тоже нужно где-то сил набираться. На простых воинов надежды мало – войско Рюрика сметёт их в два счёта, так что опираться новоявленному князю следует на тех, кто сильнее, кто от века ей, Морене, верность хранил. А людишек смертных чего жалеть? Небось, бабы ещё нарожают. Зато бояться без меры будут, а значит, никто на престол более не посягнёт. От подобных выводов бывшего боярина временами мутило, но что он мог сделать? К тому же, по совести сказать, молодому, полному сил мужчине было попросту боязно. В последнее время слишком уж много смертей прошло перед его глазами, и, надо сказать, ни одна из них не была лёгкой. Что-то богиня припасёт для него в случае неповиновения?
Долго ещё Вадим ворочался на мягкой, удобной постели, точно на досках неструганных, долго безрадостные мысли бродили у него в голове, не позволяя сомкнуть глаза. Но постепенно веки всё же тяжелели, тело окутывало сонное безволие, и наконец князь провалился в тяжёлый, беспокойный сон.
…Очнулся Вадим в лесу. Стояла глубокая ночь. Уродливые, искореженные деревья обступали его плотным кольцом. Ни одна капля лунного света не просачивалась сквозь частое переплетение ветвей. Было очень холодно. Ветер тоскливо завывал, бешено проносясь меж стволов деревьев, которые зловеще поскрипывали под его напором. Метель бросала горсти колючего снега князю в лицо. Где-то вдалеке ухал филин. Противный, липкий страх незаметно забирался под кожу, продирая до костей, постепенно сминая холодной, костлявой рукой сердце.
Вадим, спотыкаясь и падая, бежал, не разбирая дороги, по этому странному, зловещему лесу. Ветви деревьев, будто разумные, зловредные существа исподтишка хлестали по лицу и рукам, рвали одежду, запутывались в волосы и бороду. Всё более поддаваясь панике, мужчина закричал в призрачной надежде быть услышанным, но ветер заглушил и развеял его крик. Вадим почувствовал, что по щекам текут слёзы страха и отчаяния, застывая в бороде маленькими льдинками.
Вдруг ветер донёс до ушей самозваного князя музыку. Да не просто музыку - чудесный гусельный перебор. Лишь один человек в целом мире сумел бы извлечь из обычных гуслей столь дивную мелодию. Новгородец остановился, прислушался. Стопы его сами понесли его туда, откуда лились эти сладостные звуки. Вот впереди мелькнул огонёк. Как будто кто-то посреди леса разжёг костёр. Костёр в такую непогоду? И он не погас? Тут ветер донёс до Вадима тихий голос, призывающий его. Не сознаваясь самому себе, что признал сей голос, князь ринулся напрямик, через лес, прямо к огню.
Ноги вынесли его на поляну, посреди которой горел костёр. Странно, хотя в лесу бушевала пурга, на поляне не ощущалось даже тени непогоды. У огня спиной к князю сидела девушка. Золотая коса, перекинутая через плечо, вышитая серебром налобная повязка, до боли знакомые серебряные кольца возле ушей… Мужчина бесшумно рассмеялся, ибо с первого же взгляда узнал эту девушку. Его нисколько не беспокоило, что она уже несколько дней мертва, и он, Вадим, сам убил её. Это всё не важно! Главное – она ждала его, звала его, а стало быть – простила. А против неё - да, он не ошибся! - удобно расположив на коленях свой неизменный инструмент, сидел он, мальчишка Соловей.
Подойдя ближе, князь протянул руки к огню. Языки пламени взметнулись, будто приветствуя, но не обожгли, а лишь согрели озябшие пальцы, и ласково, точно маленькие безобидные котята, потёрлись о них.
-Здрав будь, братец, - Доброгнева задумчиво следила за движением его рук.
-И тебе поздорову, сестрица, - присаживаясь рядом, Вадим невольно залюбовался игрой света на нежных щеках девушки. – Я так соскучился по тебе, родная!
-Я тоже скучала, - сестрица сердечно улыбнулась и тронула брата за плечо. – Рада, что ты всё-таки услышал мой зов и сумел откликнуться на него.
-Разве могло быть иначе?
-Конечно. В том случае, ежели душа твоя совсем зачерствела.
-А она, значит, ещё не совсем? – грустно усмехнувшись, спросил князь.
Доброгнева лишь покачала головой.
В этот момент на поляну выбежали, держась за руки, маленькие мальчик и девочка, а за ними, улыбаясь, шёл молодой темноволосый мужчина. Вадим так и ахнул – в мужчине он узнал своего брата Воронка, а дети, со смехом бежавшие к огню, были его сыном и дочкой. Всех их пару лет назад, сразу после появления Морены, унесла безжалостная лихорадка. Тогда боярин умолял вернуть жизнь дорогим ему людям, но богиня смерти ответила, что это не в её власти. Врала, конечно. Воронок был на год моложе князя, а вот, поди ж ты, успел народить двоих деток. И умереть вместе с ними. Заливисто смеясь, дети подбежали к Вадиму и ласково прильнули к нему. Воронок присел рядом, внимая, как когда-то, дивной мелодии.
Обернувшись к Доброгневе, князь увидел подле неё немолодую уже женщину, с любовью приобнявшую девушку за плечи. Красава, кормилица Доброгневы. Когда-то давно, ещё будучи незамужней девкой, Красава нянчила старших детей дочери Гостомысла, матери Вадима. До сих пор он помнил её ласковые руки, которые с любовью приглаживали его непослушные вихры.
Палицы Соловья продолжали перекатывать волны чудной мелодии. Звуки то нарастали, то становились тише. Казалось, они вот-вот умрут, но нет, песнь продолжалась, будто созывала кого. Вот из леса вышли, держась за руки, мужчина и женщина – отец и мать Вадима. Вот появился друг, который давным-давно погиб в схватке с датчанами. На поляне появлялись всё новые и новые люди, приветствовали друг друга, протягивали руки к огню, садились вокруг костра.
-Здесь собрались те, кого ты любил, брат, и те, кто любил тебя, - объяснила Доброгнева.
Князь внимательно огляделся кругом.
-Но ведь они все мертвы.
-Да. Морена намеренно убрала с твоего жизненного пути всех, кто мог пробудить в твоей душе лучшие чувства и тем помешать ей.
Неожиданно на самом краю светового круга Вадим увидел Ефанду. В отличии от других она не подошла к огню, а осталась на самой границе света и тени – величественная, неприступная, гордая.
-Всё-таки ты был не прав, - вновь услышал князь голос сестры.
-Не прав в чём? – пристально взглянув ей в глаза, спросил Вадим.
-Ефанда не просто хочет быть княгиней. Она действительно любит Рюрика. Даже если бы он был последним из холопов, это ничего бы не изменило.
-Да знаю я, - вздохнув, ответил князь. – Ты думаешь, я совсем ничего не вижу, не понимаю, точно чурбан бездушный? Она ведь смотрит на него как на величайшего из богов. Если бы она хоть раз так взглянула на меня…
Новое движение привлекло внимание Вадима. Прямо напротив него на землю опустился Дир, пристально глянул в глаза новгородцу, протянул руки к огню.
- Ты-то откуда здесь? - с удивлением и насмешкой спросил Вадим.
- Поговорить пришёл, - буркнул тот. - Да, брат, облапошили тебя. Как же ты мог? Ты, правнук самого Перуна!
- А ты? - новгородец с вызовом глянул на киевского князя. - Ты - воин перунов, прошедший полное посвящение, как ты поддался?
- Я! - невесело усмехнулся Дир. - Меня кровь подвела.
- Это как?
- А вот так. Мы же с Аскольдом всё-таки братья. Вот он за собой меня и утянул. Он старший, значит, наш отец уже познал её, когда зачал меня. Я с самого рождения бы под пятой смерти. Как ещё перуновым воином стал - не понимаю. Не иначе, как потому, что сызмальства часто на капище к дядьке-волхву убегал.
Тишина. Слышно лишь, как потрескивает огонь. Даже музыка почти совсем стихла. Странно, вокруг уже никого не было. Только Соловей, Дир, Доброгнева и сам Вадим. Да ещё неподвижная Ефанда - на самом краю светового круга. Киевский князь, подняв с земли какую-то палку, кинул её в огонь.
- Тебе было проще и сложнее противостоять им, - вновь заговорил он. - Я знал, но не мог из-за этого проклятого родства, ты - мог, но не знал. Помочь тебе пытался, силой напитать…
- Ты?
Полянин кивнул.
- Когда?
- Когда на капище привёл клятву давать. Думал, даст тебе силы твой великий предок, совладаешь с Мореной. Не хотел я вам с Рюриком такой судьбы - ни тебе стать невольным предателем, ни ему - получить удар в спину от родича. Не вышло.
- Вышло, - прошептал новгородец. - Почти вышло. Да только у меня посильнее погуба была.
Вадим вновь перевёл взгляд туда, где только что стояла Ефанда, но молодой княгини уже не было. Он недоуменно перевёл взгляд на Доброгневу.
-Она ушла, - просто ответила девушка. – Не захотела подавать несбыточных надежд. К чему тебе чужая жена, брат? Оглядись кругом, жизнь без неё не потеряет смысл.
Боль разочарования стиснула сердце. Груз несбывшихся надежд и невосполнимой утраты всей своей тяжестью опустился на плечи. В самом деле, о чём он думал, на что надеялся? Однако уже через мгновение мощная волна гнева затопила душу Вадима. Гнева на сестру, на Ефанду, Рюрика, Морену, Дира, Аскольда, на всю свою неудавшуюся жизнь. С перекошенным от злобы лицом князь обернулся к Доброгневе…
Отчаянный вскрик струн - как тот, когда погиб Соловей - больно ударил по ушам. Неожиданно ветер, бушевавший в лесу, с воем и хохотом ворвался на поляну. Добрый согревающий огонь мигом погас. В страхе Вадим попытался схватить за руку сестру, но рядом уже никого не было. С криком ужаса он вскочил на ноги…
…Светец давно догорел, а в потухшем очаге огонь не разводили с самой осени. Лишь мохнатая шкура защищала князя от холода. Вадим сидел на ложе, непонимающе уставившись в темноту. Слёзы текли по щекам. Сердце разрывало чувство невосполнимой потери. Князь точно знал, что сегодня он навсегда потерял любимую сестру.
Князь Рюрик меж тем не спешил более предаваться тревожным мыслям. Напротив, сердце его радостно пело. То ли чудесная гривна, подаренная Кием, придавала уверенность, то ли ещё по какой причине, но более в голову князю не приходили мысли о смерти. Или, быть может, и впрямь мечом махать легче, нежели терпеливо ждать чего-то, предаваясь безрадостным помыслам? Нынче рано утром у ворот, точно по слову всесильных богов (либо по просьбе Сварга) появился молодой парнишка, ведущий под уздцы четверых справных коней. Нынче все обитатели сварговой усадьбы покинули своё обиталище и направились к озеру Тёмное, а к полудню примкнули, наконец, к войску, которое вёл верный Дубыня.
Озеро, раскинувшееся посреди леса, всё ещё будило в душе неприятные воспоминания, но Рюрик уверенно загнал их на самое дно своей памяти. Его дружина и ополчение развернули становище на его берегу. Ни страха, ни малейшего волнения никто, похоже, не испытывал. Люди разводили костры, готовили пищу, кто-то деловито осматривал напоследок оружие – ни суеты, ни лишней тревожности. То тут, то там среди воинов мелькали фигуры Ольги и Ефанды, либо белые одежды Сварга. Мысленно князь морщился, но не связывать же их, в самом деле. Лишь когда показалось войско Вадима, варяг заметно напрягся. В памяти слишком ясно жило воспоминание о той ночи в осеннем лесу, которая едва не стала последней для него самого и его войск дружины. Нет сомнений, что и сейчас среди «новгородцев» не менее половины нежити. Но Перунова невеста, незнамо каким чутьём угадавшая волнения родича, поспешила его успокоить.
-Не беспокойся, княже, - проходя мимо, шепнула она. – Нынче ночью у Морены едва ли хватит сил на какие-нибудь каверзы. И потом, богине смерти нужно, чтобы её победу признали другие боги. Значит, битва должно быть днём.
Рюрик, конечно, верил её словам, но всё-таки волнение не покидало его.
Когда садящееся солнце окрасило снега и верхушки деревьев в багрово-золотистые тона, рюриковичи начали готовиться ко сну. Князь меж тем предусмотрительно расставил караульных и назначил смену. Те из воинов, кто был постарше, спать легли рано, понимая, что от того, как они отдохнут и наберутся сил, может зависит прежде всего, увидят ли они следующий закат. Ефанда тоже на удивление рано скрылась за занавесью шатра и улеглась почивать. А вот молодёжь, собравшись у одного из костров, внимательно слушала старого Сварга, что-то увлечённо им рассказывающего. Подойдя поближе, варяг услышал следующий сказ:
-Давно это было, очень давно. Ещё в те благословенные времена, когда светлые боги без труда могли спуститься на земную твердь, не опасаясь скверны людской. В одном племени, что стало матерью всех славянских племён, жил мудрый вождь и великий воин по имени Дид со своей женой – красавицей Ладой и славной дочерью по имени Леля.
-Брешешь, старик, - проворчал один из гридней. – Все знают, что Дид, Лада и Леля – боги, а не простые смертные.
-Богами они, волей Перуна, стали потом, когда сбросили бремя человеческих тел, - спокойно возразил ведун. – А в те стародавние времена все они были простыми людьми, как мы с вами. Так вот, однажды на красавицу и умницу Лелю милостивым взором глянул сам Перун, и сердце его ретивое наполнилось любовью. И тогда бог-воитель, подчиняясь тем законам, что сам же и установил для людей, в образе человеческом спустился на землю с тем, чтобы честь по чести просить у рода руку их дочери. Дид и Лада поначалу ласково приняли незнакомца, оказывая ему должные почёт и уважение, как и всякому гостю. Однако просьбе отдать ему в жёны дочь не обрадовались, хотя тот и пришёлся девушке по сердцу. Шутка ли, отдать свою кровиночку незнакомцу без рода и племени? Долго пришлось Перуну доказывать, что он достоин сей чести. В то время он и сдружился с одним из братьев Лели Кием, научил его кузнечному делу, чем опять-таки снискал уважение остальных родовичей. Наконец сердце родительское растаяло, и они позволили дочери дать согласие парню. Лишь после свадьбы Дид и Лада узнали, кого на самом деле приветили они в образе безродного бродяги. В положенное время Леля порадовала мужа сыном, а после и дочерью. Когда же дети выросли, Перун с женой поднялись в светлый Ирий.
Дедушка замолчал и, по-стариковски пожевав губами, стал пристально вглядываться в огонь, будто в блеске пламени видел образы давно ушедших времён.
-Но в жизни всё случается. Не познавши горя, как узнать радость? Посетило горе и Перуна. Жену его, нежную Лелю, по злобе великой похитила Морена. Желая покрепче насолить богу грозы, она украла у своего мужа Чернобога чародейский посох, заперла Лелю в железных горах и всячески измывалась над ней. Даже Чернобог ничего не знал о безумствах своей жены. Когда же узнал, то вынудил её вернуть Перуну его любушку, но та отдала Лелю, только когда жизнь отняла, а душу оставила при себе. Перун в горе удалился от мира людей и долгие годы никто не знал, где он. Лишь спустя многие лета Кий нашёл своего побратима, рассказал, сколь тяжко бремя, возложенное на людей злобной Мореной. Тогда Перун вновь поднялся супротив человеконенавистницы и, наконец, победил её, а душа его жены вновь оказалась у него. Но долго ещё бог грозы маялся без жены, и лишь теперь он нашёл способ одеть душу любимой телом. Морена в ужасе бежала и долго ещё боялась показаться на глаза кому-либо, но чародейский посох Чернобога прихватила. Вот нынче супротив неё и пойдём войной все мы.
Сидевшие вокруг костра воины молчали, обдумывая то, что рассказал Сварг. Ни у кого не было желания обсуждать сей сказ. Молчал и Рюрик. Конечно, быль, поведанная знахарем, сильно отличалась от того, что князь знал об истории Перуна. Но отчего-то верилось – всё, что рассказал Сварг, есть истина. Недаром ведь перунова невеста столь дерзко говорила с Позвиздом, отменно владеет тем, что посвящённые называют чародейством, да и Перун, судя по всему, действительно благоволит ей. Глазами Рюрик нашёл Ольгу. Та в полном облачении быстрым шагом пересекла поляну и нырнула в тёмный лес. «Ступай за ней» - раздался в голове князя странный рокочущий голос. В самом деле, не в одиночку же девушке бродить по опасному нынче лесу. Поправив висящий у бедра меч, варяг бесшумно двинулся следом за ней.
Ольга зябко куталась в шубу, всё выше поднимаясь по лесистому склону холма. За ней, бесшумно ступая, крался Рюрик. Десница его давно уже покоилась на рукояти меча, готовясь в случае надобности отразить нападение и защитить девушку. Сама Ольга, казалось, не замечала следовавшего за ней на некотором отдалении князя. Вообще, со дня смерти Доброгневы ведунья постоянно пребывала в какой-то задумчивости. Как будто грезила наяву. Быть может, это близкое соприкосновение со смертью столь поразило девушку?
Наконец Перунова невеста вместе с тайно сопровождавшим её варягом поднялась на самую вершину холма. Странное дело: если склоны его была сплошь покрыта лесом, то самая верхушка была совершенно лысой, без единого деревца. Снег, сохраняемый тенью деревьев, здесь растаял, обнажая чёрную землю. Лунный свет, точно жидкое серебро, растёкся по поляне, оделив своим вниманием каждый камешек на земле, каждую веточку на дереве. Весь мир, казалось, замер в ожидании чего-то величественного и неизбежного.
Поднявшись на холм, Ольга сбросила шубу и тёплый платок, положила всё это на одинокий камень, притаившийся под деревьями на краю поляны. Дивные волосы цвета спелого ореха тяжёлой волной рассыпались по плечам, укутывая девушку почти до самых колен. Раскрыв обручья, поблескивающие на запястьях, Ольга распустила длинные рукава. Теперь они почти касались земли. Против обыкновения на девушке почти не было украшений, разве что вышитый пояс золотистой змейкой обвивал её талию. Глядя на все эти приготовления, Рюрик понял, что ведунья пришла сюда лишь с одной целью: при помощи древнего магического танца попытаться разбудить грозного Перуна и призвать-таки в их измученный, замёрзший край весну.
Девушка вышла в центр поляны и воздела руки к небесам. Танец начался. Подчиняясь одной ей слышной музыке, ведунья плавно поводила плечами, извивалась всем телом и кружилась, кружилась, кружилась… Когда-то, будучи совсем ещё мальчишкой, в доме своего отца варяг видел пляску заморской рабыни, специально обученной танцам. Движения той девчонки завораживали, обещали, манили… Но что значит пляс рабыни, готовой при грубом окрике или резком движении сжаться в комочек и стремительно забиться в дальний угол супротив танца свободной, красивой женщины, отдающейся движениям со всей страстью пылкой души?
Теперь и Рюрик слышал тихую, елё различимую музыку – слышал не ушами, а сердцем. Торжественная, величавая, протяжная, она то взвивалась до самых небес, то падала на дно самой глубокой пропасти. Мелодию можно было различить в потрескивании деревьев, посвистывании ветра, поскрипывании снега – всех тех звуках, которыми полон ночной лес. Теперь всю вершину холма заливал изумительный изумрудно-зелёный свет, который истекал не с небес, а из самой земли.
Лёгкий шорох вывел князя из восторженного оцепенения и заставил вспомнить, зачем же он, собственно, сюда пришёл. Оглянувшись, Рюрик увидел в нескольких шагах от себя две светящиеся точки. Громадный волк с белой полосой посередь спины крался к нему. Каким-то внутренним чутьём варяг понял: не просто волк от страшного голода решился напасть на человека – оборотень изготовился уничтожить воина, дабы после без помех расправиться с той, что кружилась сейчас на поляне. Не секрет, что оборотня нельзя убить простым оружием – только заговорённым, да чтоб полоска серебряная по лезвию шла. Таким и был аскольдов нож, с некоторых пор постоянно носимый Рюриком на поясе. Не отрываясь глядя в глаза волкодлаку, князь нащупал рукоять и без помех снял нож с пояса, готовясь защищаться. Волкодлак хищно ощерился, будто усмехнулся, потешаясь над глупостью человека, решившего выступить супротив него, и лениво прыгнул вперёд.
Неожиданно тёмная тень бесшумно распросталась над Рюриком, и вот уже два волка, сцепившись, катались между деревьями. Округа огласилась злобным рычанием, клочья серой шерсти летали вокруг – каждый из дерущихся истово стремился добраться до горла другого. Варяг ошеломлённо наблюдал за этой бойней. Он и хотел бы помочь своему спасителю, но как? Два волкодлака, казалось слились друг с другом, и различить где кто, было абсолютно невозможно. Но вот один из оборотней начал одолевать. Ринув наземь своего обессиленного противника, он стал пробираться к его горлу. В лунном свете ярко полыхнула белая полоса вдоль спины, и Рюрик без труда понял, кто из двоих есть его спаситель. Не раздумывая более, он с силой вонзил нож волку под лопатку – туда, где должно находиться сердце. Волкодлак взвился от неожиданности и боли, попытался зубами достать рукоять ножа, но шерсть вокруг раны быстро занялась голубоватым пламенем. Через мгновение в бело-голубом огне с диким воплем корчился человек, а ещё спустя миг от него осталась лишь горстка пепла, поверх которой лежал подаренный Аскольдом нож. Князь поднял нож и вернул его в надлежащее место, лишь прошептал с благодарностью:
-Спасибо, сынок, пригодился твой подарочек.
Не теряя времени, варяг опустился на колени перед вторым волком, своим спасителем. Одного взгляда было достаточно, дабы понять, что тот едва ли доживёт до рассвета. На могучей шее зверя зияла внушительная рана, мощные лапы противника располосовали живот так, что внутренности едва не вываливались на замёрзшую землю, из многих ран на теле медленно сочилась кровь. Однако оборотень был ещё жив. Рассудок подсказывал, что самым правильным было добить благородного зверя, дабы избавить его от дальнейших мук, но рука не поднималась свершить столь страшное злодеяние. Пока волкодлак был жив, оставалась малая, совершенно призрачная надежда на его чудесное исцеление. Рюрик обернулся к той единственной, кто могла его сотворить.
Между тем в танце кружилась уже не одна девушка – целый хоровод несравненных красавиц. Их прекрасные тела, казалось, сотканы были из лунного света, а развивающиеся одежды – из клочьев тумана. Плавные, красивые движения сливались в чарующую пляску с замысловатым узором. Удивительно, но среди этих призрачных, полупрозрачных фигурок невозможно было различить одной женщины из плоти и крови – Ольги.
-Не надо, - услышал князь свистящий шёпот. – Не отвлекай её. Дозволь завершить начатое.
Рюрик обернулся. Вместо раненого, умирающего волка на мёрзлой земле в луже собственной крови лежал ладожский воевода Дубыня. Руками он пытался зажать рану на животе, но немеющие пальцы не хотели слушаться. Заглянув в глаза воеводе, варяг понял – даже самый искусный кудесник, появись он прямо сейчас, уже не сможет помочь. Сердце вопило, не желая мириться с неизбежным, но разум понимал – сделать ничего нельзя. Дубыня криво усмехнулся.
-Ну вот, княже, теперь ты знаешь, кем был тот оборотень, что сына твоего от бесчестия спас. Не чаял, что так о том узнать доведётся?
-Зачем же ты… так?
-На своего собрата кинулся? Так ведь волкодлак волкодлаку рознь. Кто-то Морене служит, кто-то – Перуну. Седой – оборотень матёрый, ты бы один с ним не сладил.
-Отчего же ты прежде никогда не сказывал, что ты… оборотень?
-Зачем? Люди боятся нас и от страха того ненавидят. Волкодлаки, как и простые люди, разными бывают, но ведь каждому в душу не заглянешь. Большая сила даёт большую власть, а большая власть – знатное искушение для слабой души. Не все выдерживают это испытание, но я сдюжил. А посему Морены я не боюсь. Не совладать ей со мной. Об одном лишь прошу: после смерти позволь родичам моим забрать тело.
Из уголка рта на бороду стекла тонкая струйка крови.
-Приподыми меня, - прошептал Дубыня. – Хочу посмотреть…
…Танец девушек меж тем из плавного и неторопливого превратился в неистовую пляску. Словно безумные девушки носились по поляне, высоко подпрыгивали, выгибались дугой, резко вскидывали руки, подчиняясь всё убыстряющейся мелодии. Берегини и вилы весело смеялись, и смех их напоминал шелест весны и шум дождя – звуки приближающейся весны. А прямо посреди поляны виднелась маленькая фигурка гусляра. Руки его быстрее быстрого порхали над струнами извлекая из них мелодию - ту самую, что прежде слышалась лишь сердцем, но более быструю.
Небо постепенно затягивало тучами. Вот уже лунный свет перестал пробиваться сквозь эту плотную пелену. Лишь зеленоватое зарево, идущее от земли, своим неясным, призрачным сиянием освещал всё кругом.
Вдруг далеко на востоке полыхнула первая зарница, а через несколько мгновений докатился громовой раскат. Следующая вспышка полыхнула гораздо ближе – Перун что было мочи мчался на призыв своей возлюбленной и её подружек. Вот молния ударила совсем близко, а гром оглушил своими раскатами. Наконец с неба хлынули тугие струи дождя, смывая всю скверну, что накопилась за зиму. С радостным визгом и смехом полупрозрачные девушки разбежались, будто растворились в дождевых каплях. Посреди поляны осталась лишь Ольга. Она стояла, запрокинув голову и простирая руки к небесам, как будто стремилась обнять того, кого только что пробудила от долгого, глубокого сна. Вдруг со стороны озера донёсся протяжный, неистовый вопль. Дубыня вновь усмехнулся.
-Ну вот и славно, - прошептал он. – Всё-таки у нас получилось. Теперь прими меня, господине…
Воевода закрыл глаза, дыхание его прервалось, по телу прошла последняя судорога. На миг князю почудилось, что с его уст сорвался маленький прозрачный мотылёк и устремился к небу, туда, где полыхали отблески золотой перуновой секиры, где громыхала его колесница.
Вскоре гроза начала стихать. Пошатываясь от усталости, к Рюрику подошла Ольга. Опустившись на колени перед мёртвым Дубыней, она длинным рукавом оттёрла с его лица кровь.
-Спасибо тебе, - прошептала Перунова невеста. – Спасибо за всё. ОН может гордиться тобой. Возвращайся к НЕМУ, могучий волот, до скорой встречи.
-Дубыня просил, чтобы тело его отдали родичам, - подал голос Рюрик.
-Да будет так. Вы можете забрать его, пусть покоится с миром.
Только теперь князь приметил троих вышедших из леса животных: волчицу и двух её отпрысков. Волчица, шедшая чуть впереди, вопросительно посмотрела на варяга и ведунью, подошла к распростёртому телу и уткнулась ему в плечо. Без всяких слов было видно, сколь велико и неподдельно её горе. Затем волчица вновь заглянула в глаза князю. «Помоги, человек» - безмолвно молила она. Без лишних слов Рюрик уложил тело Дубыни на спину одного из молодых волков. Волчица с благодарностью потёрлась мордой о бедро варяга, и вскоре вся троица со своей ношей скрылась за деревьями.
-Кто это? – спросил князь, догадываясь, впрочем, каков будет ответ.
-Это жена Дубыни и его сыновья. Будучи оборотнем, он мог в жёны взять либо смертную женщину, либо волчицу. Среди волков, знать, ему было вольготней.
Дождь по-прежнему лил из тёмной тучи, растапливая остатки снега. Вскоре, непонятно, каким образом, из земли стала пробиваться зелёная трава. Повеяло теплом. В воздухе запахло весной. На душе стала легко и свободно. Куда-то ушли мысли о неизбежном поражении и смерти. Впервые за многие дни варяг поверил, что и впрямь всё будет хорошо.