9. Роковая ошибка

Наталья Ладица
Белые искристые снежинки кружились, словно в хороводе, и бесшумно падали на землю. Юный Месяц робко вывел на небосвод серебряную колесницу, запряжённую белоснежными быками. Снег, словно белым покрывалом, укутывал землю, дома, деревья. Но не радовала людей эта холодная, безжизненная красота. Давно уже должен был растаять снег, поля и деревья налиться молодой силой, но весна в этом году сильно запаздывала. Ох, недаром такое наказание настигло людей: предал Вадим родича, а они, новгородцы, промолчали, вот и карают их теперь боги. Да и про полюбовницу нового князя, что столь сильно на Морену беззаконную похожа, ныне лишь ленивый по зауглам не шептал.  Вскоре поползли зловещие слухи, что Морена при помощи чёрного колдовства охмурила Вадима, заставила его отречься от кровного родства и теперь с его помощью намерена погубить светлых богов. И, кто знает, быть может, ей это и удалось. Те же, кто прежде тайно поклонялись богине смерти, ныне открыто, ничего не боясь, строили свои мольбища. 
Немолодой уже, но ещё полный сил человек по имени Кашица стоял на крыльце своего дома и задумчиво смотрел вдаль. Мороз нещадно щипал за щёки, пар клубами вырывался изо рта, растворяясь в холодном воздухе, но в дом идти не хотелось. Грустные, даже мрачные мысли одолевали его. Когда-то это был весёлый, красивый юноша, справный плотник, умелый, работящий помощник отцу, опора матери. Однако жестокая зависть к более удачливым друзьям и собственные неурядицы сделали его хмурым и ворчливым. Когда же красавица-жена родила ему одну за другой шестерых дочек, когда угасла последняя надежда на то, что чрево её разродится, наконец, сыном, Кашица и вовсе стал угрюм и нелюдим. Но вот дочки выросли, повыходили замуж, вылетели из родного гнезда, и дом вовсе опустел. Теперь же, на старости лет, не было ни одного человека, который мог бы приютить оставшимися сиротами стариков. Тех друзей, что у него были,  Кашица растерял ещё по молодости, а других завести не старался. Дочери, искренне любя и жалея мать, из-за тяжёлого характера отца не часто наведывались в отчий дом. Однако в последнее время жить на отшибе стало опасно. Нечисто было в городе; случалось, люди пропадали прямо из своих домов, и даже останков их не находили более. Страшно, конечно, но идти всё равно некуда.
Вдруг какое-то движение привлекло внимание Кашицы. Подняв глаза, он увидел, что за оградой стоит человек, одетый в тулуп и мохнатую шапку. Сердце столяра часто-часто забилось от страха, но пришелец проговорил неожиданно молодым и приятным голосом:
-Гой еси, добрый человек. Не пустишь ли ты усталого путника переночевать в свой дом?
Кашица облегчённо перевёл дух. Едва ли у тварей беззаконных, обосновавшихся нынче в Новгороде, может быть такой звонкий, юный голос. Но дурное предчувствие по-прежнему давало о себе знать.
-Шёл бы ты подобру-поздорову своей дорогой, парень, - неопределённо махнул рукой хозяин дома. – Поверь, тебе не будет здесь удобно. Да и угостить нам тебя особо нечем.
Тут за его спиной скрипнула дверь, и на крыльцо вышла жена Кашицы Милава. Когда-то это была весьма красивая женщина. Тяжёлая жизнь и лишения преждевременно состарили её, но, против мужа, не лишили  её ни приветливости, ни доброго нрава.
-Входи, добрый юноша, отведай нашего хлеба, обогрейся у очага, и пусть боги хранят тебя под нашим кровом. – Обернувшись же к мужу, Милава тихо произнесла: - Стыдись, как можно так обращаться с гостем? Гость свят. Или ты совсем позабыл Правду Богов?
Гость благодарно поклонился женщине, прошёл в дом, снял рукавицы и первым делом протянул руки к очагу. Тут-то Кашица и приметил, что руки эти тонкие, девичьи. В один миг девушка скинула шапку и рукавицы, и перед ошеломленными хозяевами предстала улыбающаяся Доброгнева. Прежде, ещё в детстве, она часто бывала в этом доме, поскольку женщина, что выкормила её, приходилась Милаве родной сестрой. Потому девушка нынче крепко надеялась на доброе расположение хозяев сего дома.
-Ну что, люди добрые, так и будите на меня глаза таращить, или обнимите, наконец?
Первой опомнилась Милава. Слёзы сплошным потоком полились из её глаз, и, громко всхлипнув, она кинулась обнимать девушку.
-Доброгневушка, деточка, как же ты здесь очутилась? – тихо причитала женщина. – Мы уж и не чаяли тебя живой увидеть. Где ж ты пропадала всё это время? А схудала-то как, родимая!..
-Ну, полно, полно, тётушка Милава. И так всю рубаху уже насквозь промочила. Скажи лучше, где моя кормилица Красава? Здорова ли?
Милава глянула на неё почти безумными глазами.
-Ты разве не знаешь, доченька, какие дела у нас тут творятся? Князь Вадим после того, как ты пропала, сыскать тебя велел. А тех, кто знает, где ты, но молчит, и вовсе грозил со свету сжить. Вот люди его и решили, что моя сестра, а твоя кормилица непременно должна знать, где сыскивать нужно. Красаву схватили, отвели на княжий двор, и с тех пор её никто не видел.
Женщину передёрнуло от вспоминаний, как княжьи слуги тащили по улицам её сестру – простоволосую, в порванной одежде… И за что только такой позор под старость лет? Мужа её схоронили несколькими днями позже – пытаясь защитить жену, он грудью напоролся на меч одного из прихвостней Вадима.
-Вот как? – сразу помрачнела боярышня. – Видно, нет больше среди живых кормилицы моей. А брат, говоришь, князем стал? Чудеса, да и только! И вече спокойно глядит на сии непотребства и молчит? Или позабыли уже честные новгородцы, как роту на верность князю Рюрику давали?
-Может, и не позабыли, - подал голос Кашица. – Да что проку? Кто-то говорит, что свой, здешний князь лучше пришлого и Рюрику давно уж надо было показать путь. Иным же просто боязно. Есть и такие, кому всё равно, кому служить – Вадиму или Рюрику, одного племени побеги.
Доброгнева хотела что-то возразить, но Милава опередила её:
-Полно вам разговоры вести. Ты, доченька, должно быть, устала. Да и голодна, поди, с дороги. Мы вот тоже за стол ещё не садились.
-И то правда, - подхватил хозяин дома. – Давай, хозяйка, что есть в печи – на стол мечи. А ты, Доброгнева, садись, отведай, что нам Род послал. Только не обессудь, еда у нас нынче скудная.
Ужин прошёл в полном молчании. Боярышня, нахмурив брови, размышляла о чём-то своём, а хозяева не хотели прерывать её дум. Наконец всё было съедено, со стола убрано, светец погашен, хозяева и гостья легли спать. Люди, имеющие чистую душу и светлые помыслы, быстро засыпают. Вот и Доброгневу с Милавой сморил  глубокий, спокойный сон. Лишь Кашица ворочался с боку на бок, тёмные мысли одолевали его, сердце затопили страх, смешанный с жадностью. Разыскивая свою сестру, Вадим обещал всякому, кто скажет, где она, щедрую награду. Тому же, кто скрывает Доброгневу, грозил неисчислимыми бедами и карами. В том, что новый князь слов на ветер не бросает, убедиться уже сумели многие. Особенно это касалась наказаний. Вадима в Новгороде боялись. Однако совесть нашептывала, что совсем уж последнее дело – нарушать святые законы гостеприимства. «Но что может сделать родной, единственной сестре старший брат? – лезли в голову паскудные мыслишки. – Ну, оттреплет за ушко неразумницу, ну погрозит, побушует, зато после ещё крепче к груди прижмёт. Да и награда, опять же, сейчас не лишней будет. А вот если прознает кто, что девка у меня эту ночь ночевала, туго придётся. Эх, зачем я только жену послушал, пустил боярышню на свою беду в дом!»
Долго ещё внушённые с детства правила, а также взбунтовавшаяся совесть и страх перед немилостью светлых богов не давали сотворить чёрное дело – нарушить закон гостеприимства.  Но страх перед земным князем и щедрые посулы всё-таки перевесили. Осторожно, стараясь не разбудить жену, Кашица поднялся с лавки и начал одеваться.
-Куда это ты собрался? – услышал он вдруг тихий шёпот Милавы.
-Молчи, глупая баба, - огрызнулся Кашица. – Говорил я, не нужно пускать её в дом. Сердцем чувствовал, не добрый это гость, накликает он на нас беду.
-Видать, ты совсем совесть потерял. Как можно предать гостя, попросившего у тебя крова, того, с которым ты недавно хлеб преломлял? Не важно, кого боги привели к нам в дом, мы должны приютить и оберечь его.
-Да что он ей сделает, родной-то сестре? Не убьёт ведь, поди.
-Кто ж его теперь знает. Не пир ведь пировать зовёт!
-А мне всё едино. Это их, родственное дело, вот пусть сами и разбираются, - отрезал Кашица, схватил тулуп, стиснул потной от страха дланью оберег и выскочил за дверь.
Дождавшись, когда стихнут мужнины шаги, Милава поднялась и подошла к лавке, на которой почивала Доброгнева. Девушка мирно спала, закинув обе руки за голову. Такая юная, красивая и беззащитная. Вновь вспомнилось, как, точно татя последнего, тащили по улицам Красаву. Долго, в муках, верно, умирала она. А за что? Лишь за то, что вот эта девушка любила её, точно мать родную. Нет, у Милавы не было и тени сомнения, как должно поступить.  Решительно протянув руку, она тронула боярышню за плечо. Верная воинской привычке, та тотчас же открыла глаза.
-Доченька, бежать тебе надобно, - прошептала Милава.
-Это ещё зачем?
-Мужу моему, Кашице, чёрная Морена ум совсем затуманила. Он сейчас за гриднями князя Вадима побежал, хочет тебя брату с рук на руки передать. Они скоро будут здесь, за тобой придут.
-Эх, Милава! – сладко потянувшись, промолвила Доброгнева. – Зря ты беспокоишься. Я ведь затем и пришла, чтобы с братом свидеться, потолковать, вразумить, если понадобиться. Похоже, что я единственная, кого он ещё может услышать.
Милава с сожалением покачала головой.
- Ты ведь не знаешь, Гневушка, что у нас здесь происходит. Вадим уже не тот зрелый, справедливый муж, которого мы все знали когда-то. Он злобен, жесток, безжалостен, жаден до крови человеческой, точно упырь. Половину честных новгородцев он вырезал или в подвалах сгноил, остальные рта супротив него раскрыть боятся. Тех, кто прилюдно хулил князя, после находили растерзанными в клочья или не находили вовсе. Как и тех, кто делал это тайно, впрочем. Сила нечистая да злобные оборотни порядок в городе ему блюсти помогают. Да и другие помощнички его, те, что из людей, не лучше. Потому и Кашица предать тебя решился, что всё одно пропадать – либо от гнева богов, либо от «милости» княжьей. Вот только боги далеко, а князь – вот он, от него не спрячешься.
-Что ж, я об этом догадывалась. Чего ещё можно ожидать, если в полюбовницах у моего брата сама Морена ходит.
-Так это правда? – вскричала женщина. – Я слышала, люди шептались о том, но думала – врут. Как же он дошёл до того?
-А вот так. Теперь ты понимаешь, что мне обязательно нужно попасть в княжьи палаты? Тем или иным способом – значения не имеет. Быть может, так даже быстрее будет. И если в душе его сохранилось ещё хоть что-то человеческое, я найду слова, дабы заставить его раскаяться и всё исправить.
-Но всё же лучше самой прийти, чем тебя насильно притащат, будто холопку какую, - возразила Милава. – Лучше стоять пред княжьим троном не со связанными руками, точно пленница, а свободной и говорить как равная с равным. И потом, если всё так, как ты сказала, неужто Морена, заполучив тебя, позволит вам увидеться? Скорее всего, Вадим даже не узнает, что ты здесь. Послушай лучше, что я тебе посоветую. Князь по старому обычаю принимает на вечевой площади жалобщиков, судит спорщиков. Вот ты с утра туда и ступай. А сейчас тебе уходить надобно, схорониться где-нибудь. Я уж тут сама придумаю, что страже сказать.
Боярышня задумалась.
-Пожалуй, ты права, тётушка. Ну что ж, благодарю за кров, за пищу… и за науку.
Девушка быстро оделась и направилась к двери. Здесь она обернулась и ободряюще улыбнулась хозяйке дома:
-До свиданья. Может, когда-нибудь ещё увидимся.
Едва Доброгнева вышла на крыльцо, как тяжёлая палица опустилась ей на голову. Словно подрубленная берёзка рухнула она лицом в снег.

Очнулась девушка нескоро. Голова нещадно болела, руки цепями были прикованы к бревенчатой стене, невдалеке на столе стоял светильник, а за столом на невысокой скамье сидел… Вадим! Выглядел он так, будто совсем недавно перенёс тяжёлую болезнь – осунувшийся и почерневший, волосы давно не мыты, борода не чесана, лишь глаза лихорадочно блестят на исхудавшем лице. 
-Здрав будь, братец, - произнесла Доброгнева.
-Зачем ты пришла сюда? – вместо приветствия спросил Вадим. – Разве ты не должна быть нынче в Ладоге, под боком у счастливого мужа?
-Я не вышла замуж.
-Напрасно. Олег был бы лучшим мужем для тебя.
-Но откуда ты знаешь…
-Я много чего знаю. Так зачем ты пришла.
-Ты меня позвал, - растеряно произнесла девушка.
-Это был не я, - покачал головой Вадим. – Ты ошиблась, сестрёнка.
-Но тогда кто же?
-Боюсь, что это была я! 
Из самого тёмного угла выступила устрашающая фигура, закутанная во всё белое – Морена. Доброгнева с ужасом отшатнулась. Только сейчас она поняла, сколь была глупой и самонадеянной, надеясь в одиночку, одними разговорами вернуть брата, и как же были правы те, кто считал, что спасти его невозможно.
-Но как же это? Ты не могла попасть в Ладогу, ведь мы опахивали её, а въездные ворота перунова невеста заговорила.
-Глупая ты девка! Ты сама открыла потайной ход, сама нарушила целостность круга. Конечно, я не смогу захватить город, но вот пробраться туда ненадолго…
- Глупости, - фыркнула Доброгнева. – Начало хода было за стеной. Круг остался цел…
- Бестолковая! – ухмылка Морены стала совсем уж гнусной. – Выход из него – в чаще лесной. Ты нарушила целостность круга. Да и Дубыня даже не подумал дверь замолить.
Морена выглядела очень довольной. Девушка с отчаянием глянула на Вадима, но тот лишь внимательно разглядывал носки своих красных сафьяновых сапог.
-Бедное дитя! – послышался вкрадчивый голос богини смерти. – Твой брат предал тебя. Так позови своих друзей, они непременно спасут!

До рассвета оставалось совсем немного, когда в сон Олега вломился отчаянный крик о помощи: «Олег, помоги мне!» Перед глазами предстала страшная картина: Доброгнева, прикованная цепями к стене, Вадим, почти полностью потерявший нормальный человеческий облик, Морена, насмехающаяся над пленницей… На урманина дохнуло такой бездной раскаянья и ужаса… Не своего, а той девушки, что стояла в цепях у стены и вынуждена была выслушивать жестокие насмешки богини смерти и собственными глазами смотреть на предательство брата. Но вот ужас уступил место отчаянью – откуда любимый может знать, какая беда с ней приключилась? Да и как он сможет спасти её? И восхочет ли после всего того, что она натворила?.. Ещё какое-то время Олег жил чувствами и мыслями боярышни, но постепенно видение померкло, и он очнулся на своём ложе, весь покрытый холодным липким потом.
Не дожидаясь рассвета, воевода наскоро оделся, спустился в конюшню, вскочил на коня и помчался что было духу к княжьему терему. Стоявшие в дозоре гридни даже не подумали задержать его, а челядь княжеская, зная, сколь сильно благоволит Рюрик своему другу и родичу, не посмели возразить, когда тот потребовал доложить о его приезде князю, его жене и Ольге, невесте Перуновой. Вскоре к усадьбе Дубыни был отправлен гонец от князя, а все остальные, разместившись в горнице, приготовились выслушать рассказ Олега. Урманин честно, без утайки рассказал о своём видении, а закончил свой рассказ так:
-Я не ведаю, насколько истинно то, что я увидел. Быть может, это Морена напустила морок, быть может, отозвались мои собственные мысли и страхи…
Ольга, до этого внимательно слушавшая, поднялась со своего места, подошла к брату и положила десницу ему на лоб. Через какое-то время она покачала головой.
-Нет, это в самом деле было. Хотя без Морены здесь не обошлось. Она сделала доступными для тебя чувства и мысли твоей возлюбленной. Видно, не действует больше наше опахивание, раз чары колдовские за стену крепостную просочились…
-Но что же делать? – растерянно спросила Ефанда.
-А что тут можно сделать? – пожал плечами Рюрик. – Не думаю, что Вадим решится выставить её супротив нас как заложницу. А в остальном всё в порядке. Если в битве с Мореной выиграем мы, то освободим Доброгневу и выдадим её замуж за Олега. Если Вадим нас уничтожит, его сестра, скорее всего, всё равно вернёт себе свободу, правда уже без мужа. Так что…
-Есть ещё кое-что, - задумчиво проговорила Ольга. – Из того же видения я узнала и некоторые мысли Морены, для меня специально переданные. Если мы не освободим девушку в ближайшее время, то следующей ночью она будет убита и обращена в навью.
-Не может быть! – вскричал Олег. – Вадим не допустит этого!
-Кто ж его спросит, - с печальной полуулыбкой проговорила Перунова невеста.
-Но мы в любом случае не успеем ей помочь, - покачал головой князь. – До Новгорода далеко…
-А нам и нет нужды спешить в Новгород, - Ольга как будто прислушивалась к чем-то. – Есть другой способ. Сложный и опасный, но есть. Хотя это скорее напоминает хитроумную ловушку, расставленную на нас богиней смерти. Если мы проиграем, то окажемся прямо в её лапах, если выиграем, то Доброгнева вновь будет с нами, а попутно мы сильно ослабим и саму Морену. Для спасения боярышни достаточно будет нас четверых. Я перенесу нас к священному дубу, а там уж вы поможете мне похитить девушку из вадимовой темницы.
-Всё понятно, - князь Рюрик решительно поднялся со своего места. – Другого выхода у нас всё равно, похоже, нет. Если, спасая Доброгневу, мы ещё и ослабим Морену, значит, так тому и быть. Что для этого нужно?
-Одеваемся и идём на капище. Колесницу перунову я вызвать сейчас не смогу – хлопотно, холодно, да и времени нет. Но через идол мы сможем выйти к дубу, хранящему лик Перуна. А дальше будет видно.
Ефанда с болью наблюдала за братом.  Тот внимательно слушал, то впадая в отчаяние, то вновь обретая надежду на спасение возлюбленной. Молодая женщина хорошо понимала его, но невольно злилась на свою давешнюю подругу, из-за безрассудства которой теперь жизнью должны были рисковать муж, брат и сестра Ефанды. А если всё окончится неудачей, что же, дочь её сиротой останется? Или и впрямь Вадим, как грозился, к себе её возьмёт? И всё из-за глупости взбалмошной девчонки! Боги всемогущие, за что караете?
-Что произошло? – на пороге стоял Дубыня.
-Доброгнева в беду попала, - обернулся к нему Рюрик. – Вот, идём выручать. Ты же, воевода, за старшего остаёшься. Сроку даю тебе – три дня. Собери дружину, ополчение и выступай к Новгороду. Ещё два дня даю тебе на то, чтобы дойти до озера Тёмное, что меж Ладогой и Новгородом лежит. У него мы тебя ждать будем. Хватит по зауглам сидеть, точно тараканы запечные! Пора судьбу в свои руки брать. Когда Перун проснётся – никому не известно, а у Морены милости ждать не приходится. А раз защита наша всё равно разрушена, то, мыслю я, вскорости ждать нужно гостей непрошенных. Так что пусть будет так, как на роду нам написано. Идём нынче на битву супротив Вадима.
...Алое покрывало красавицы Зори ещё только выглянуло из-за края земли, когда все четверо уже спешили на капище. Волхв, стерегущий огонь, горящий у подножия идола, низко поклонился и тут же отошёл в сторону, не смея задерживать столь важных гостей. Однако Ольга подошла к нему, что-то тихо сказала старику, тот кивнул, быстро засеменил к костру и, сунув руку прямо в огонь, вынул оттуда чёрно-золотой сук. Олег невольно поморщились, ожидая, как зашипит сейчас кожа, соприкоснувшись с горящей головнёй, как ударит в нос запах горящей плоти, но этого не произошло. Когда волхв отдал сук девушке, на его пальцах не было и следа ожогов. Перехватив удивлённый взгляд брата, Ефанда пожала плечами.
-Такова сила его веры. Покуда он чист перед Перуном, перунов огонь ему не страшен. Если же волхва подозревают в чём, то лишь таким образом он может доказать свою невиновность.
Рюрик, отнюдь не казавшийся удивлённым, лишь кивнул, подтверждая слова жены. Ему ли, князю, не знать этого?
 Невеста перунова меж тем с поклоном приняла горящую палку и, развернувшись, коснулась ею идола.
-Пусть огонь Перунов откроет заветную дверь.
В тот же миг идол Перуна будто подёрнулся дымкой, а затем расплылся сизой тучей. Ольга бесстрашно шагнула в это неясное, колышущееся пятно. Остальные последовали за ней.

Мгновение спустя все очутились на священном холме, что высился неподалёку от усадьбы старого Сварга, прямо у подножия чудесного дуба, хранящего лик Перуна. Странно, но на вершине холма снега было немного. Дуб был обледенелый, седые мхи, венчавшие голову, осыпались, ясные глаза запорошило снегом, однако зиме не удалось полностью стереть следы священного образа. Всё той же головнёй невеста перунова очертила широкий круг, заключив в него и дерево, и себя, и своих спутников. Сам же еле тлеющий сук девушка бросила прямо к подножью дуба и обернулась к Рюрику.
-Теперь твоя очередь. Возьми свой меч и очерти ещё один круг, рядом с той линией, что начертила я.
Когда всё было готово, Ольга встала прямо против священного лика Перуна и оглянулась на остальных:
-Нам нужно заключить дуб ещё в один круг – тот, что образуем мы. Олег и Рюрик, возьмите меня за руки, Ефанда встанет напротив. И помните, что бы ни случилось – круг размыкать нельзя. Иначе погубите и нас четверых, и Доброгневу. Ну что, никто отступиться не хочет? Тогда начнём.
По слову ведуньи все встали вокруг дерева («Точно хоровод водим» - усмехнулся про себя Олег) и приготовились к… А в самом деле, к чему? Мужчины ожидали чего угодно, но не того, что произошло. Ольга закрыла глаза, и с её губ полилась небывало красивая, но вместе с тем странная, чарующая песня без слов – почти такая же, как та, что пела Яга. Казалось, что её сильный, красивый голос поднимается к самому небу, и всё вокруг, даже ветер, замерло, прислушиваясь к нему. Даже золотая колесница Даждьбога, величаво выезжающая на небосвод, как будто приостановила свой бег, заслушавшись чарующих звуков. Вот в песню влился ещё один голос – голос Ефанды, стоящей за деревом. Мелодия окрепла, заструилась уверенно и величаво, мощным потоком взвилась к небесам. Ствол дуба будто наливался солнечно-золотистым светом, изливая его сиянием и теплом, а за спинами людей, по черте, проведённой князем, поднялась сплошная стена золотого огня. В кругу стало жарко, редкий снег начал таять, образуя небольшие лужицы, а под ним показались робкие зелёные побеги. Неизвестно откуда взялись бабочки, а по земле деловито засновали муравьи. Мощная фигура Перуна исчезла, растворившись в золотом сиянии, а лик Его, оставшийся на прежнем месте, казалось, ожил. Теперь прежде неподвижные глаза с любовью и нежностью смотрели на поющую девушку.

Доброгнева, всё так же прикованная к стене, предавалась тяжким размышлениям. Горько было осознавать, насколько глупо, по-детски поступила она, затеяв этот поход. Морена, видимо, устав глумиться над беззащитной пленницей, ушла в самый тёмный угол, Вадим всё так же неподвижно сидел за столом, и ничто не отвлекало девушку от самобичевания. Но со временем душевную горечь стала подменять телесная усталость. Голова в месте удара нещадно болела, руки и ноги постепенно затекли, измождённое тело грозило подорвать остатки гордости и просто рухнуть к ногам своих тюремщиков. Где-то в глубине души боярышня и сама удивлялась тому, как быстро её, выносливую, крепкую и здоровую телом воительницу подкараулила самая простая усталость. Или всё дело в душевной тяжести и присутствии богини смерти? Впрочем, к чему праздно рассуждать о том, чего всё равно не ведаешь. И узнаешь ли когда?
Неожиданно Доброгнева услышала тихий голос, зовущий её. Девушка украдкой огляделась, но, кроме Морены и Вадима рядом не было ни одной живой души. Меж тем голос настойчиво продолжал звать: «Доброгнева, милая, откликнись. Мы все очень волнуемся за тебя. Олег чуть с ума не сошёл, когда ты сбежала. А нынче ночью, едва поняв, что с тобой приключилась беда, так и вовсе остатки разума потерял, сразу же всех поднял и потребовал, чтобы войско собирали и шли тебя выручать». Боярышня улыбнулась. В самом деле, это так было похоже на Олега. С него станется и в одиночку отправиться ней на подмогу. От этой мысли всё тело девушки окатила горячая волна безумного счастья. Или, быть может, это в холодном подземелье стало теплее? Доброгнева настороженно огляделась вокруг. Всю темницу заполнял неяркий золотистый свет. Более того, в этом призрачном свете девушка вдруг увидела перед собой три полупрозрачные фигуры: прямо перед ней стояла Ольга, одёсную и ошую виднелись Олег и Рюрик. Более того, где-то сзади слышался голос Ефанды. Тем временем Перунова невеста продолжала уговаривать: «Гневушка, я чувствую, что тебе сейчас плохо. Если ты позволишь, я смогу перенести тебя к нам прямо сейчас. Ты согласна? Ответь только – да или нет?» «Конечно, да!» - радостно прошептала боярышня.
-Ну, наконец-то! – услышала Доброгнева неприятный, каркающий голос, и две руки, похожие на птичьи лапки, легли ей на плечи, обдав невыносимым холодом.

Ольга громко вскрикнула, будто от боли, оборвала песню и неистово забилась. Неожиданно вновь повеяло холодом. В сплошной стене золотого пламени яростно заплясали багровые всполохи. Рюрик вопросительно посмотрел на жену. Ефанда медленно покачала головой:
-Не отпускай её, ни в коем случае не отпускай. Облегчить её участь невозможно, а вот загубить обеих…
Князь понимающе кивнул. Молодая княгиня закрыла глаза, запрокинула голову к небу и с её губ вновь полилась всё та же мелодия без слов, что пела ведунья. Конечно, песня Ефанды была не такой стройной и прекрасной, как в то время, когда они пели вместе, но это, несомненно, была она. Вдруг совсем рядом послышался тихий гусельный перезвон. Рюрик завертел головой, но так и не смог понять, откуда льётся мелодия. При этих благостных звуках судороги, сотрясающие тело Ольги, стали стихать. Вот, наконец, девушка глубоко вздохнула, открыла глаза и с благодарностью взглянула в ту сторону, откуда слышалась чарующая мелодия.
- Благодарю, родная, и тебя, Соловей, тоже, - прошептала ведунья, набрала в грудь побольше воздуха, и вот дивная песня вновь распалась на два голоса и с удвоенной силой взметнулась к небесам.

Морена торжествовала. Доброгнева, подчинённая её чарам, не могла даже пошевелиться. Злобная радость, сиявшая на безобразном лице богини смерти, ещё более уродовала её. Наконец Морена разразилась жутким смехом.
-Глупая девка! – торжествующе хохотала она. – А ведь знает, сколь это опасно – связывать свою душу с душой другого человека. Но, видимо, уж очень они дорожат тобой, раз помыслили такое. Слышишь, Вадим, сколь важна твоя сестра для внуков Перуна.
Бывший боярин, а ныне самозваный новгородский князь дёрнулся от этих слов, будто от удара, ещё больше сжался, но промолчал. Для него всё это было сродни самой жестокой пытки, но ослушаться свою хозяйку он давно уже не мог. И хотя сердце Вадима разрывалось от любви к сестре, помочь ей он был не в силах. Боярышня с тоской глянула на брата, но поймать его взгляда так и не смогла. Как ни горько осознавать, но сейчас Доброгнева, сама того не желая, заманила своих друзей в ловушку и, возможно, обрекла их на погибель. «Как Аскольда», - пронеслась в голове непрошенная мысль. В сердце девушки закралось отчаяние. Но вдруг самодовольная улыбка сползла с лица Морены. Её пальцы больно впились в плечо девушке. Доброгнева вновь услышала ласковый, успокаивающий голос Ольги: «Ничего не бойся. Богиня смерти не сможет удерживать тебя долго. Как только ясно увидишь нас – шагни вперёд». «Но на мне цепи», - робко возразила боярышня. «Они не смогут удержать тебя», - был ответ.

Воздух в кругу вновь наполнился теплом и ароматом трав, которые необычайно быстро проросли из-под земли. Бушевавшее вокруг пламя вновь стало ровным, багровые всполохи исчезли почти полностью. Олег взглянул на дуб и удивлённо вскрикнул: на стволе, объятом золотистым огнём, отчётливо виднелось очертание человеческого тела. Ещё миг – и под корой явственно проступили черты лица Доброгневы, нечёткий рисунок приобрёл изгибы её фигуры, даже вышивку на одежде теперь можно было различить. Девушка радостно улыбалась, глядя перед собой. Воевода ликовал. Ещё совсем чуть-чуть, и… Но вдруг по стволу пробежала багровая рябь, и лицо боярышни исказилось будто от боли.

Морена была в бешенстве. Руки тряслись от ярости и… сильнейшего страха. Её противница никак не хотела сдаваться, да и перетащить ведунью сюда оказалось невозможно. Меж тем сама богиня смерти ощутила, как что-то прочное потянуло её куда-то в неизвестность. Морена попыталась было убрать руки от пленницы, но не тут то было; пальцы её будто приросли к плечам девушки. Богиня взглянула в лицо Доброгневу и невольно отшатнулась: боярышня улыбалась насмешливо и вместе с тем радостно.
-Вадим! – в панике закричала Морена. Тот вскочил и непонимающе огляделся кругом. – Вадим, убей её!
Князь остолбенел от ужаса и медленно покачал головой.
-Я не могу этого сделать. Она моя родная сестра, понимаешь?
-Не спорь и немедленно убей.
-Нет, я не сделаю этого.
-Сделаешь, - зло прошипела богиня и вперила в мужчину жесткий взгляд. Вадим отчаянно противился её молчаливому приказу, но тщетно: гладкая, удобная рукоять ножа будто сама легла в руку. Бледный от отчаяния и страха, не веря в то, что происходит, брат коротко замахнулся и по самую рукоять вонзил клинок в грудь сестре. Девушка негромко охнула и с недоумением взглянула в глаза своему убийце. Будто молния промелькнула между двумя женскими фигурами. С жутким грохотом Морену отбросило от Доброгневы. Боярышня же слабеющими руками попыталась зачем-то вынуть нож из своего тела, но не смогла. Широко открытыми глазами девушка взглянула в лицо брата.
-Вадим… - еле слышно прошептала она и медленно опустилась на пол своей темницы.

Неожиданно прямо из дерева вырвался кроваво-красный луч и ударил Ольгу в грудь. Девушка громко закричала от боли, потом тело её обмякло и безвольно повисло на державших её за руки мужчинах. Невидимые струны издали последний горестный вскрик и замолкли. Рюрик рванулся было ведунье на помощь, но тут раздался звенящий от напряжения голос Ефанды:
-Стой! Не смей рвать круг!
Олег поднял глаза к небесам и застыл от невиданного ранее зрелища: в облаках возникла немолодая уже женщина, прядущая пряжу. Вот она отложила в сторону веретено и принялась что-то искать. «Ножницы! Она ищет ножницы, чтобы перерезать нить!» Эта мысль обдала урманина ледяной волной. С безумным рёвом, точно раненый медведь он рванулся к дубу – туда, где сквозь жёсткую кору всё ещё можно было различить искажённое болью лицо Доброгневы. Воевода не видел, как тело его сестры, лишённое поддержки, упало на согретую золотым огнём землю, не услышал испуганного окрика другой сестры, не заметил, что пламя, окружающее их, заметалось и начало гаснуть. Олег знал лишь одно: если сейчас он не попытается вытащить свою невесту, то навек потеряет её. Десница его, не встретив ни малейшего сопротивления, по самый локоть ушла в ствол дерева. Будто сквозь туман он услышал чей-то испуганный голос:
-Остановись, Олег, ты не спасёшь её, лишь сам погибнешь!
Глупые люди! Ну какое значение имеет то, что сам он погибнет? Он с радостью пойдёт на смерть, лишь бы его Гневушка была жива. Жёсткие, словно кузнечные клещи, пальцы сомкнулись на плечах воеводы, но тот с необычайной для человека силой повёл ими, освобождаясь от железной хватки, и сделал ещё один шаг. Крепкий кулак Рюрика с размаху врезался в челюсть Олега, да так, что искры из глаз посыпались. Не сумев удержаться на ногах, воевода упал на спину и увидел, как Хозяйка Судеб, отыскав, наконец, свои ножницы, взмахнула ими, без труда перерезая тонкую нить, что связывала душу Доброгневы с этим миром.

 Вадим с ужасом смотрел на дело рук своих. Доброгнева полусидела на полу, привалившись спиной к стене, и смотрела перед собой невидящими глазами.
-Сестрёнка… - шёпотом позвал князь, не надеясь, впрочем, услышать ответ.
На одно счастливое мгновение в голову Вадима пришла спасительная мысль, что всё это неправда, всё – безумный бред, ужасный сон. Слишком уж страшно содеянное, чтобы быть явью. Но кто-то глумливый, давно и прочно угнездившийся в его душе, нахально хохотнул, потешаясь над трусостью пособника смерти. За спиной послышался тихий шорох. Князь невольно оглянулся. Морена поднялась на ноги, зло глянула на своего помощника, но ничего не сказала. Вместо этого она быстрым шагом подошла к Доброгневе и простёрла руку над её бездыханным телом. В тот же миг нечто, напоминающее то ли маленькую птичку, то ли мотылька сорвалось с губ девушки и метнулось в руку богине смерти.
-Оставь её, - глухо проговорил Вадим, но Морена, не удостоив его ответом, стремительно вышла из темницы.
Брат опустился на колени перед сестрой и трясущейся рукой закрыл ей глаза. «Кровь родная - не водица», - вспомнились ему слова Дира. По зову крови явилась Доброгнева, потому и смерть её настигла. Вдруг Вадим почувствовал, как звериная ярость неудержимой волной затопляет его душу, и если он сейчас же не изольёт её на кого-то, то просто взорвётся. Живо вскочив на ноги, князь рванулся к двери  и с грохотом распахнул её.
-Кашицу с женой мне сюда. Быстро! – заорал он караульным, стоявшим у дверей.
Повторять не потребовалось. Отлично зная, сколь крут нынче норов князя, гридни кинулись выполнять приказ. Вскоре обоих стариков привели в тёмное, сырое подземелье. Увидев перекошенное от ярости лицо Вадима и мёртвую Доброгневу в цепях, Кашица побледнел и затрясся мелкой дрожью. Милава, напротив, выглядела совершенно спокойной, лишь во взгляде её сквозила горечь.
-Здрав будь, гостеприимный хозяин, - обманчиво мягким тоном проговорил князь. – Говорят, нынче ночью ты приветил под своим кровом мою младшую сестру. Так ли это?
Старик молчал. Он никак не мог смекнуть, чего хочет от него этот человек, но наверняка знал лишь одно: самые худшие опасения его жены сбылись.
-Так ли это? – грозно рявкнул Вадим.
-Так, княже, - подтвердил Кашица.
-А ещё сказывают, что ты накормил, напоил её, лучшее место в горнице отвёл. Так ли?
-Да, княже.
-А после, когда гостья уснула, ты вышел из дома. Чтобы позвать гридней, которые и схватили её. Так?
Несчастный старик побледнел ещё сильнее, так, что даже глаза его побелели от страха, но взглянул в суровые серые глаза князя и не посмел промолчать:
-Так, княже…
Глаза Вадима сузились, от его напряжённой фигуры повеяло какой-то жутью, голос стал зловещ и холоден.
-Так неужели ты, собачий сын, никогда не слыхал о священной Правде богов, о незыблемом законе гостеприимства. Гость, ступивший на твой порог, свят и неприкосновенен. Ты же, поганец, не боясь гнева божьего, выдал девушку, что искала защиты под твоим кровом?
-Но ведь… - попытался возразить Кашица, но князь, дав полную волю своей ярости, в один прыжок оказался рядом с ним и, выхватив нож у ближайшего гридня, быстрым движением полоснул ему по горлу. Старик захрипел; кровь потоком выплеснулась из глубокой раны. Внутри что-то противно хлюпнуло. Кашица попытался зажать шею рукой, но не смог. Ноги подкосились, и он, всё ещё живой, рухнул на пол, заливая всё вокруг своей кровью. С гримасой брезгливости на лице Вадим отвернулся от скорчившегося, ещё трепещущего тела и отшвырнул в сторону окровавленный нож.
Милава молча наблюдала за всем происходящим. Ярость и кровожадность князя не вызвала у неё страха, да и бесславная гибель мужа не слишком взволновала. По правде сказать, она ожидала чего-то подобного. В душе женщины царили только боль и горечь утраты. Но вот Вадим обернулся к ней, взгляды их пересеклись и застыли. С лица князя в один миг слетела вся злость, тело его обмякло, а в серых глазах Милава увидела всё ту же боль и горечь, что терзали и её саму. Несколько бесконечно долгих мгновений убийца и его пленница молчали. Наконец Вадим с видимым трудом разлепил губы:
-Тётушка Милава, благодарю тебя за то, что приветила ты сестру мою, дала ей приют, накормила и обогрела. Не твоя вина, что нынче нет её среди живых – твоя совесть чиста.  Я знаю, ты пыталась остановить своего мужа, не дать ему совершить сей гнусный поступок.  К тому же я лишил тебя любимой сестры Красавы, что была кормилицей Доброгневы. Нынче я хочу вознаградить тебя за доброту, честность и преданность. Проси, чего душа твоя пожелает – всё исполню!
Милава с грустью взглянула на мёртвую девушку, которую она столь отчаянно хотела защитить, на мужа, который всё ещё поил своей кровью земляной пол темницы, невесело усмехнулась и подняла глаза на Вадима.
-Что может пожелать женщина, у которой ничего не осталось? Мои дети выросли и живут своими заботами. Моего мужа и кормильца ты, княже, предал жестокой смерти, да  и дом мой слуги твои разорили и сожгли. Куда мне возвращаться? Так убей и меня, княже, отпусти душу мою в светлый Ирий.
-Да будет так, - немного помолчав, задумчиво произнес Вадим и до земли поклонился смелой женщине. Вскоре точный удар ножа в сердце оборвал и её жизнь.