Давно хочу рассказать эту историю. Люди верующие толкуют её как Божественное проведение. У меня, атеистки, свое объяснение произошедшего. Но то, что без влияния Небес не обошлось, абсолютно точно.
Работал на Одесской киностудии молодой кинооператор Егор Большов. Воспитанник детского дома, он окончил ВГИК в середине восьмидесятых и попал к нам по распределению. Получил комнатку в студийном общежитии и сразу увяз в работе – фильмов тогда снималось достаточно, и хорошие операторы были востребованы постоянно.
По складу характера Егор оказался настоящим отшельником, предпочитал уединение и общение с самим собой, чем, конечно, сильно отличался от всегда открытых и компанейских одесситов. Наверное, поэтому близких друзей на студии он не завел. И с девушками у Егора серьёзные отношения все как-то не получались, хоть парнем он был симпатичным и неплохо зарабатывал.
А в начале девяностых, когда уже случилась перестройка и в кино хлынули шальные деньги, которые под видом меценатства «отмывали» дельцы всех мастей, Егор Большов вдруг выпал из работы. Всё на киностудии крутилось, вертелось, мелькали названия новых фильмов, снимались экранные знаменитости, выплачивались непривычные для «совковых» киношников огромные гонорары, специалистов для съемочных групп не хватало, а опытный оператор Егор сиднем сидел в своей общежитской комнатенке и отказывался от выгодных предложений.
Я тогда работала на киностудии редактором и слыла активисткой-общественницей из тех, которым «все надо». Вот и стало мне надо узнать, что же такое происходит с Егором Большовым?
Я явилась в общежитие, но дверь мне Егор не открыл. Сначала не отвечал ни на стук, ни на настойчивые уговоры и нытье, а когда всё порядком его достало, откровенно послал меня куда подальше. Соседи по общаге ничего толком тоже не рассказали. Мало общительный Егор ни с кем не откровенничал, выходил из своей комнаты редко, в последнее время нацепил на нос большие темные очки, которые не снимал даже в сумерках.
Меня все это заинтриговало до такой степени, что, умостившись на коврике у двери, я решила взять Егора измором: ну приспичит же ему когда-нибудь в туалет? Так и подстерегла.
Егор поначалу грубил: какого чёрта, мол, приперлась и чего тебе от меня надо? А потом как-то обмяк и заговорил, заговорил, заговорил… Сначала со злой иронией, ёрничая, а к концу растерянно, как испуганный мальчишка.
Оказывается, у него нашли онкологическое заболевание. Болезнь поразила верхнюю челюстную кость и была неоперабельной. Диагноз звучал как приговор.
Егор прошел облучение, затем химиотерапию, но остановить процесс не удавалось. Работа в кино - всё, что он любил и что составляло главный смысл его жизни – отошла на второй план. Потеряв веру в выздоровление, Егор отказался от помощи врачей-онкологов. Запершись в общежитской комнатенке, он страдал от болей и ждал неизбежного конца. Рассказать о своей беде соседям или коллегам заставить себя не мог – такой уж он был человек.
Боже мой, как же мне было его жалко, как хотелось ему помочь! Собрав ребят из уже упразднённого, но всё еще по привычке действующего студийного комитета комсомола, я попросила найти любую информацию, которая могла бы стать полезной Егору в его ситуации, и вскоре кто-то сообщил, что в Крыму живет травник, который достаточно успешно справляется с онкологическими заболеваниями. Ни фамилии, ни адреса народного целителя узнать не удалось – только имя Николай Владимирович и симферопольский телефон.
Мы сразу связались с Симферополем и услышали по-военному четкий приказ: «Приезжайте немедленно!». А когда сообщили Николаю Владимировичу, что пациент чувствует себя плохо и привезти его в Крым вряд ли удастся, он так же по-военному оперативно отреагировал: «Тогда приеду я».
На второй день мы уже встречали травника в одесском аэропорту. Оказался он кряжистым мужчиной лет сорока пяти, очень похожим на маршала Жукова из фильма «Освобождение» в исполнении Михаила Ульянова. Очевидно, Николай Владимирович знал об этом своем сходстве и подсознательно эксплуатировал маршальские повадки. Сразу приказал отвезти его к Егору, миндальничать с ним не стал, а, выставив меня из комнаты, откровенно поговорил по-мужски и убедил поверить в его методику лечения.
По образованию он был физиком-спектрологом и медиком, травами занимался по семейной традиции: его прабабка, бабушка и мать были народными целительницами. Но у вооруженного научными знаниями Николая Владимировича был свой подход к травам и пациентам. Опытным путем он установил, что спектральный анализ пораженных заболеванием клеток всегда показывает отсутствие в их спектре гаммы определенных цветов. Каждый диагноз подтверждался своим цветом спектра, и травник искал исцеление в тех растениях, спектральный анализ которых свидетельствовал о преобладании именно отсутствующих цветов. Безусловно, это очень примитивное изложение уникальной методики Николая Владимировича. Но то, что она действенна, подтверждали сотни излеченных им людей. Уже тогда в стране было достаточно чернобыльцев с онкологическими заболеваниями, и методика Николая Владимировича показывала убедительные результаты.
Пообщавшись с Егором, травник выругал меня, как девчонку: почему-де мы обратились к нему так поздно? Если бы удалось блокировать процесс в самом начале, до применения лучевой и химиотерапии, можно было бы попытаться спасти Егора, а сейчас речь будет идти только о замедлении распада тканей и избавлении от физических страданий.
Хоть мне было и обидно до ужаса за такую несправедливую выволочку, в глубине души проклюнулась маленькая надежда: а вдруг?.. Раз травник так уверенно говорит об избавлении Егора от страданий, может, благодаря своим научным приемам он сможет и вытащить его из болезни?
Но уже следующее не подлежащее обжалованию военное приказание Николая Владимировича повергло меня в растерянность. Он потребовал ни много, ни мало, как срочно найти любых сектантов – баптистов, пятидесятников, иеговистов – не важно каких, лишь бы они устраивали коллективные молебны. Ничего себе – физик с медицинским уклоном!
Ореол маршальской исключительности травника сразу померк, и мне пришлось внятно объяснить ему, что мы, бывшие комсомольцы с атеистическим воспитанием, в Бога не верим, и какие-то там сектанты, которые неизвестно чем занимаются на своих собраниях и чуть ли ни детскую кровь, по слухам, приносят в жертву, для нас вне закона, а потому искать этих мракобесов я не хочу и не буду.
Напомню, время было перестроечное, но советское мировоззрение в людях сидело крепко - религия считалась опиумом для народа. И если православная и католическая церкви вместе с иудаизмом и мусульманством были не признанными государством, но узаконенными традиционными религиями, то протестантизм как конфессия вообще не принимался во внимание. Мракобесы – и точка!
«Не разлагольствуй, а немедленно найди сектантов!!!», - заорал на меня Николай Владимирович, и мы… помчались на Молдаванку, где в Одессе тогда действовал неофициальный молельный дом баптистов.
Приняли нас приветливо. Молодой симпатичный пастор очень внимательно выслушал рассказ о Егоре и просьбу травника к его пастве в течение месяца ежедневно совершать молебны о выздоровлении. Поинтересовался, где лучше молиться: здесь, в молельном доме, или в общежитии? Николай Владимирович попросил обязательно приходить в общежитие, и согласие было получено.
Я, конечно, кипела, как самовар, но, боясь очередного нагоняя в присутствии понравившегося мне молодого священника, молчала. А когда мы ехали назад, травник произнес извинительным тоном: «Ну, хватит дуться» - и рассказал, для чего он вынужден привлекать сектантов.
Оказывается, когда много людей возносят к Небу одну и ту же молитву или просьбу, или пожелание (назовем это как угодно), исходящая от них энергетическая волна бывает настолько направленной и сильной, что в прямом физическом смысле достигает космического пространства, вызывая явление резонанса. И из космоса в этом случае возвращается такая же конкретно направленная энергетическая волна, обладающая целительной силой.
В православных или католических храмах такое явление вызвать трудно, потому что здесь каждый, как правило, молится о своем и возносит к Богу глубоко личные просьбы. Не то у протестантов – они всегда обращаются к Господу с общей молитвой, и благотворная Небесная энергия обязательно возвращается с резонансом. Так объяснил мне Николай Владимирович.
Он назначил Егору комплекс трав, убедил его относиться к визитам баптистов, как к неизбежной медицинской процедуре, и уехал, не взяв денег ни за визит, ни за препараты, которые оставил. Мы оплатили только авиабилеты.
Баптисты пришли к Егору Большову уже на другой день, и «работали» у него по два часа в течение месяца, как мы и договорились. Как они молились, какие слова произносили, что просили у Бога, я не знаю, потому что принципиально старалась держаться от них подальше. Слышала от Егора, что они никогда не приходили с пустыми руками – приносили ему то мед, то домашний пирог, то горшочек крестьянской сметаны. Женщины сделали генеральную уборку в Егоровой комнатенке, а мужчины, когда Егору стало полегче, возили его на рыбалку, по грибы, отдохнуть на даче у кого-то из братьев.
Обратить Егора Большова в свою веру баптисты пытались, не скрою, но парень не поддался уговорам и агитации, и от него постепенно отстали.
Прожил Егор на травах Николая Владимировича еще семь лет. Постоянно работал, хоть болезнь миллиметр за миллиметром медленно расползалась дальше.
Когда метастазы достигли глаза, мы обратились за консультацией к директору знаменитого Института глазных болезней и тканевой терапии имени Филатова академику Надежде Александровне Пучковской.
Осмотрев Егора, академик спросила: «Как давно назначили морфий?». И, услышав ответ, что морфий Егору не назначали, потому что болей он не испытывает, не поверила. По ее словам, распад костной ткани сопровождается непереносимыми страданиями. Но что было, то было: после лечения, назначенного Николаем Владимировичем, боли Егора не беспокоили.
Ушел он из жизни, как и обещал травник, без мучений и пытки. До конца нес свой крест с достоинством и настоящим мужским стоицизмом. И уж не знаю, то ли травник с его маршальскими замашками так на него повлиял, то ли баптистские смиренные молебны, то ли врачующая космическая энергия, а может, просто близость последней жизненной черты, но Егор Большов за семь подаренных ему лет стал совсем другим человеком – просветленным и внимательным к людям.
(Фамилии и имена героев изменены)