Она озарила ее лицо, как луч света, впущенный утром в темную комнату, когда
вдруг раздвигают плотные шторы и вместо прохладного сумрака в помещение врывается
ослепительное весеннее утро.
Я не верила своим глазам.
- Оля, мне показалось - или ты действительно смеялась сейчас?
Ну вот... Солнце спряталось за тучи - лицо потускнело и из него словно ушла жизнь,
оставив безликую спокойную маску. Вместо живой прекрасной девочки передо мной снова
была статуя.
- Я не должна улыбаться, так мне сказала бабушка. У меня не будет морщин и я надолго
сохраню свою красоту.
Мы с Олей Фроловой учились в восьмом классе. Сначала Оля показалась мне очень красивой:
точеные классические черты лица, светлые вьющиеся волосы, большие голубые глаза - не
распахнутые, как у куклы, а чуть миндалевидные, с глубокими веками. И яркие, правильной
формы губы. Все было словно выточено рукой мастера. Но - не более... Не было волнующего
света души, который озарял бы эту скульптуру, вдыхая в нее душу.
Наверно, в Венере Милосской больше жизни, чем было в лице этой взрослой девочки.
Мы вместе ходили из школы, потому что обе жили через дорогу, в соседних домах.
Я провожала одноклассницу до подъезда, мы подолгу разговаривали под ее окнами - так
бабушка видела из кухни свою ненаглядную внучку и не волновалась,- потом я, неторопясь,
шла домой.
В девятый класс я пришла уже в другую школу, в другом городе и больше Олю не видела.
Уже родив Саньку, как-то приехала в Иркутск и шла по нашей улице. И очень захотела
узнать, как живет Оля, и насколько свежа ее мраморная красота.
Дверь открыла какая-то женщина.
- Извините, тут когда-то жила моя одноклассница, Оля.
- Оля здесь давно не живет,- сухо ответила женщина.
И предупредив мой вопрос, добавила:
- Оли давно уже нет, она умерла от болезни.
И закрыла дверь.
Наверно, я плакала, сидя на скамейке у подъезда,- не помню...
Но до сих пор помню горечь из-за бесполезности красоты, которая никому не подарила
свой свет - свою улыбку.