"Жизнь — это испытание пресмыкающихся на ползучесть".
(Наблюдение)
Где-то далеко на небольшом острове жил-был жук обыкновенный (Lamellicornia Vulgarius). Он был убежденным детритофагом, некрофагом и падальщиком, питался не просто навозом, а сложным разлагающимся органическим материалом (детритом), мертвечиной, падалью. Жук хотя и противопоставлял себя хищникам, однако не отказывался от удовольствия поедать себе подобных.
Жук гордился своим происхождением, так как детритофаги являются важным звеном в социальном круговороте живой природы вещей, усиливая доступность органических веществ для прожорливых бактерий. В социальных экосистемах детритофаги выполняют роль потребителей - «консументов», как и социальные животные, питающиеся разлагающейся органикой.
От остальных консументов наш жук-детритофаг отличался тем, что сознательно не уменьшал количество своих вторичных ресурсов. Не то что некоторые социальные жуки, которые своей главной миссией видят осуществление перехода между детритофагами и редуцентами — социальными слизняками, спорами, бактериями и грибами, а также между теми, кто способствуя корпоративному взаимодействию между детритофагами, питаются серым веществом мозга социальных консументов, с удовольствием потребляя извилины, споры, бактерии и грибы.
Что бы там ни говорили, но жук — полезное животное. Даже если он навозный. История цивилизации навозных жуков показывает, что при изоляции трупов социальных животных от детритофагов их разложение редуцентами резко замедляется. Измельчая органику останков и трупов карьеристов, лжецов и негодяев, и пропуская её через свои кишечники, детритофаги способствуют их ускоренному разложению.
Поскольку развившиеся на детрите микроорганизмы могут служить пищей другим социальным детритофагам, то детритофаговые пищевые сети включают большее число привилегированных звеньев, чем обычные пастбищные кормушки.
Но жук понимал, что его польза как навозного жука им же самим не исчерпывается, так как там, где есть чем поживиться, всегда найдутся падальщики покруче.
Он понимал также, что там, где дурно пахнет, как правило, обитают и другие алчные до останков наземные детритофаги, прожорливые навозные черви, всегда готовые нагреть руки термиты, копающие под соседа навозники-землерои и жуки-могильщики, волосатые многорукие многоножки, мокрицы, навозные мухи, водные детритофаги в виде двустворчатых янусов-моллюсков, клерки-коловратки, бесхребетные многощетинковые черви, офисные планктонные ракообразные, эхиуриды и даже адские вампиры.
Как правило, все они от природы обладают свойством бессмертия, так как они не брезгуют ничем, они абсолютно всеядны, беспощадны как хищники, аморальны как растлители. Они — продуценты зла и насилия, пасущиеся у кормушки ненасытные консументы и коварные редуценты.
Жук ощущал себя породистым навозником из семейства пластинчатоусых из подсемейства (Lamellicornia s. Str.), составляющих две жуковато-масонские группы: Coprophaga и Arenicolae.
Обе социальные группы навозных стратов весьма близки между собой и различаются главным образом не столько алчностью аппетита, сколько тем, что у представителей первой группы верхняя губа и верхние челюсти прикрытые и кожистые, у представителей второй – челюсти твердые и неприкрытые, поэтому у них, как правило, с похмелья во рту кисло, а нижняя губа отвисла. Но слюна аппетита одна и та же.
Словом, наш жук был навозным «жуком обыкновенным», как и все другие представители семейства жуковатых из общей навозной кучи. Жук знал много жуковатых словосочетаний и среди них были даже такие мудрёные, как "толерантность" и "дерьмократия".
В неадекватной среде обитания жук получил адекватное среде воспитание. С детских лет воспитатели-детритофаги ему говорили, что там, за навозной горой, есть небо, а за небом звезды, а за звездами - Запад, а за Западом есть нечто, что нельзя измерить аршином и во что можно только верить. Словом, нечто большее и вонючее, чем та маленькая провинциальная навозная куча, в которой он обитал.
Жук смотрел на мир широко открытыми глазами, и мир влетал в его душу без всякого сопротивления. Но жука еще учили и летать! А здесь, кроме ушибов, синяков и раздражения у него ничего не получалось. Но он был упрям как баран и всем говорил: "Отстаньте, я сам..."
В эпоху разложения фекальной среды жук наел бока и многому научился. Он мог даже стремительно взлетать наверх. Но крылышки его не были гибкими, и его часто сносило ветром в не ту сторону. Тогда он больно шлепался головой о стену, падал и лежал на спине, беспомощно шевеля лапками.
Конечно, такое положение не нравилось жуку. Он хотел стрелой мчаться вверх, увидеть звезды, познать мир и блаженно плавать в восходящих потоках струящегося ночного эфира. Но при этом он почему-то больше ползал, чем летал.
Жуки этого вида жили тесной этнической группой, и в глазах других жуков наш жук выглядел вполне респектабельно. Он жил правильной жизнью. Роясь в навозе, он умело шевелил лапками, иногда говорил умные слова и очень любил давать ценные советы. И при этом он всегда помнил о долге и добросовестно копошился в навозе, понимая, что все то, что хорошо для навозной кучи, питательно и полезно для жука.
Шевеля усами-рогами он мог слышать, если прислушивался, других многочисленных существ, живущих на навозной земле-материке. Эти существа внешне походили на людей. От них он однажды узнал о том, что определением духовного существа является его экзистенциальная самодостаточность, смердящая свобода духа и независимость от других навозных жуков.
Но реализовать свою самодостаточность он не мог. Мешала Стена. Будучи частичкой Вселенной, жук беспокойно вертел головой, озираясь по сторонам, как бы спрашивая самого себя: "Где же я нахожусь?.." Бедняга! Он не мог сказать себе: "Я – гость этого мира."
При этом, где-то в области груди, у него возникала необъяснимая тревога, отдаваясь болью в каждой нервной клеточке. Эта боль еще больше усиливалась, когда другие подобные существа с Большого Материка , находящегося за мелководным Вонючим Морем, били его своими рогами как кувалдой. И в этом нельзя было их винить. Они следовали инструкциям животного инстинкта, поэтому искренне верили, что так нужно, и от этого у нашего жука вырастут новые, пусть не блаженные как у ангела, зато более гибкие крылья.
Но жук обижался и всякий раз, подстегиваемый инстинктом самосохранения, пытался уползти. Конечно, никуда он не мог уйти от своей навозной кучи: все-таки, там было хорошо — влажно, уютно и тепло. А других навозных куч он просто не знал.
Но однажды, сделав усилие и преодолев себя, он перелетел на другой остров, тот, что поменьше. По запаху определяя родной запах навоза, жук приполз к жуковатым сионским мудрецам. Каждый из них давал ему попить жижи из своей кредитно-банковской чаши. Попробовав вкус тонизирующего напитка, жук слегка пьянел, но потом, когда хмель проходила, жук морщился и говорил: "Тьфу, что-то не то..."
Но вот однажды, попробовав из очередной чаши, в которой был слит отборный многолетний отстой банковских афер, жук очень сильно охмелел. У него закружилась голова. Он почувствовал, что мир вокруг изменился. Конечно, это тоже была иллюзия.
Жук увидел, как меняется цвет жидкости в чаше вонючего изобилия, как благовоние источало свежий запах другого навоза. Жижа отстоя дурманила, бурлила и пенилась. Искрящийся снег и звезды казались более яркими, а солнышко более теплым, чем тогда, в детстве, когда он смотрел на мир широко открытыми глазами...
И жук стал считать, что теперь он способен видеть невидимое. И он стал задумываться: "Что это за странная способность во мне? Может быть, добавилась новая? Быть может, я хватил лишнего от нектара навозной жижи? И тогда для чего же я пью? В чем польза — пить из этой дурманящей чаши? Ведь я просто могу превратиться в мудроголика ..."
Чтобы узнать ответ на этот вопрос, он попытался осознать, кто он есть и в чем его сущность. А быть может он и не жук уже вовсе?! С одной стороны, - вслух рассуждал жук о смысле своей жизни, - жуки-навозники имеют дело с навозом, но мы не менее важны для природы, чем, пчелы. наш образ жизни далек от гламурного, но нас мало заботит пиар. Жаль, что репутация малость хромает: мы, жуки-навозники, только и заняты тем, что катим свои навозные шары (а не бочки) через саванны, пустыни, степи, поля, моря и океаны чтобы принести пользу.
Нас, навозников, в природе насчитывается свыше 600 видов! И большинство из нас заняты полезным делом: удобряем почву, уничтожаем паразитов и даже играем важную роль в уменьшении выбросов тепличных газов. Скарабеев почитали древние египтяне.
- Но с другой стороны далеко не все мы, навозники, едим навоз! - продолжал рассуждать жук. - Жуки не брезгуют полакомиться деликатесами из партийного буфета. Позор! А некоторые навозники предпочитают держаться поближе к депутатам и обезьянам, чтобы быть всегда наготове и первым перехватить помет, как только он покинет тело хозяина или хозяйки. Тут действует старый принцип - "кто успел, тот и съел". В поисках навоза приходится вступать в тяжелые бои, поскольку конкуренция в навозном бизнесе высока.
- Тут бы рога барана пригодились, - размечтался пластинчатоусый скарабей.
Совершив мощный рывок в осознании себя, жук выскочил за пределы реальности. Чтобы лучше узнать свои идеалы и ценности, он укутался золотистым ореолом сияющего прозрения. Блаженствуя в трансе озарения, он клетками нейронов маленького мозга уловил мощный инфразвук, эхом исходящий от Большого Материка: "Ты не жу-у-ук, ты — свинья!"
С осознанием новой значимости, весь окутанный презренным содержанием, разумный жук как дефекация рухнул в свою новую сущность, поняв при этом все преимущества более высокоразвитого существа и попутно изменив смысл жизни, цели и задачи.
Жук с сожалением заметил, что лучше бы эхо назвало его бараном, а не свиньей. Баран - боец, ему от природы дано умение бодаться за место под солнцем у сытного корыта. Правда, только там, где другие бараны позволят.
И тут же свершилось чудо! Послышался новый мощный инфразвук исполнения заветных желаний, блаженным эхом исходящий от Большого Материка: "Ок, ты не жу-у-ук, ты — баран!"
Жук с радостью заметил, что у него растут новые, костяные рога. А так как хитиновые, как атавизм, отвалились, то ему уже незачем жить в навозной куче, что, в общем, было тоже неплохо.
Теперь рога у жука были настоящие. И он громко бил ими о стену непонимания смысла жизни насекомого существа. Но его бодание не причиняло стене никакого вреда, нисколько не разрушало её. Наоборот, от сотрясения рогами стена становилась еще крепче. Как и все настоящие бараны жук был настойчив и упрям. И поэтому всегда добивался цели.
И вожделенное свершилось! Упрямый навозный жук добился своего, сделал головокружительную карьеру и, наконец, стал настоящим бараном! Но при этом утратил способность летать.
- Пусть навозные мухи витают в облаках, - загордился бывший навозник. Нам, баранам, нет до них никакого дела.