Закусили

Валентина Алефиренко
             Как много в жизни похожих историй… вот прочла рассказ «Собачатина» и вспомнила, как мой дед тоже отведал такого же угощения.

             Жили, поживали три приятеля, были они уже давненько на пенсии, жизнь вели размеренную, раз в месяц соображали на троих. Пенсию получали в один день. Это был хороший повод, ну а желание посидеть за столом, не спеша побалакать, песни поспевать, закусить… общим душу отвести, было всегда.

             Первый, мой дед Мыкола Нянченко, был уже давненько вдовым, троих детей из семерых один без своей Ульяны поднимал. До последнего жил в деревне, пока не вышел на пенсию, и после долгих уговоров не переехал в город к дочери, к моей маме. Характера был спокойного, курил только самосад, сворачивая козью ножку. Казалось, что он никогда никуда не спешил, разговаривал спокойно и неторопливо, голос никогда не повышал.

             Второй, Виктор Золотайко, был женат, и прятался от своей Марии, потому что она женщина была крутого нрава, могла и приласкать, чем попало под руку, хоть и был он высокого роста и могучего телосложения.
 
             Но, как правило, деды собирались днем, когда она была на работе, и часто все сходило ему с рук. А к ее приходу он развивал по хозяйству бурную деятельность, и на свежем воздухе хмель у него выветривался быстренько.
 
             Третий, Михась Гусак, был родом из Закарпатья. Жил он один, жена умерла, когда он находился в местах не столь отдаленных. За что? Никто не знал, а он не рассказывал даже своим приятелям. Был слушок еще при жизни его жены, она как-то жаловалась соседке, что сидит ее Михась "зазря". Но пенсию Гусак получал. Был у него сын, который на момент события о котором идет речь, тоже находился в тех же местах, но уже за покушение на жизнь своего отца.

             Поговаривали, что, будучи на лесоповале, Михась жестоко простудился и захворал сильно. Настолько, что на свободу он вышел из тюремной больницы, похожий на тень — съедал его туберкулез. Да посоветовал ему по дороге домой один попутчик не побрезговать псинкой, мол, и излечишься от хвори, и силу мужскую восстановишь.

             Вернувшись домой, он внял совету попутчика. Частенько из трубы его баньки шел черный дым, и вонь паленой шерсти стояла на всю округу. Соседи поговаривали, что «опять Гусак собаку смалИт».

             Однако наши собаки были на привязи, кого он там смолил, одному богу известно. Но через несколько лет Гусак оздоровел, и, как рассказывал мой дед, рукопожатие у него стало крепеньким. И начал он на свою невестку погладывать.

             Видимо увлекся старый, да и молодайке, наверное, понравилось. Да только однажды сын прихватил их в разгар любовных утех, и поднял он руку на отца. Подрались они, да хорошо, сын за нож схватился, подрезал чуток папашку, за что  и пошел за решетку.

             На момент, когда старики скорифанились, Гусак жил один в доме, невестка жила у него во времянке. Поступая по справедливости, деды каждый раз собирались у другого, по очереди. Все какое-то разнообразие, да и каждому хотелось проявить свое гостеприимство.
          
             И вот как-то наступил черед Гусака принимать приятелей. На дворе стояла весна, природа вся в цвету, у дедов настроение соответствующее. В предвкушении приятного времяпровождения приятели Нянченко и Золотайко потрусили к Гусаку. На подходе ко двору Гусака запах жареного мяса приятно защекотал в носу, слюнка потекла вожжёй, и деды ускорили шаг.

            В доме стол уже был накрыт. По холостяцкой привычке вместо клеенки на столе расстелены газетки, на середине стола стояла глубокая сковорода, полная жареного мяса,  рядом горкой нарезанный хлеб, тарелки с квашеной капустой,  солеными огурцами,  картошечка в мундирах, и венчала этот парад запотевшая бутылочка с сургучной головкой. Картинка радовала глаз. Деды, покряхтывая от предвкушения, расселись, и пиршество началось.


           Трапеза подходила к концу, водка была выпита, и от закуски остались только крошки. Дежурный репертуар песен тоже подходил к концу, деды были в благодушном и умиротворенном состоянии. У всех было ощущение, что встреча удалась. По обычаю осталось только уточнить, кто принимает у себя приятелей в следующий раз. Вот тут-то все и испортил хозяин гостеприимного дома. Возьми и спроси своих приятелей:

          - Ну друзи, як вам, мясце понравилось?
          - Да уж! Дуже смачно получилось! –откликнулся сразу Золотайко.
 
          А Нянченко еще соображал, что ответить, когда Гусак душевненько так произнес:


          -Да, справного песика купував.
         
          Приятели уставились на него, тупо переваривая его слова.

          Вдруг, как по команде они резво подскочили и понеслись вон из дома.
Гусак был нашим соседом, и дед,  добираясь до дома, несколько раз обнимал забор, щедро обливая его только что съеденным и выпитым.

          Весь остаток дня он провел во дворе на бревнах, сложенных у забора. Время от времени, он сгибался в три погибели, и оттуда неслось утробное рычание.


          А, как Золотайко добирался до своего дома,— это было зрелищем для всех жителей двух улиц. Приступы дурноты заставляли его мычать, мотать головой, прибавлять скорости. Содержимое желудка  неудержимо рвалось наружу, и каждый раз всю его могучую фигуру так сотрясало, что он непременно падал на четыре точки, и потом кое–как поднимался, делал рывок и через несколько скачков на него накатывал новый приступ.

          На следующий день мой дед в основном лежал, да попивал крепкий чай.
А его приятель Золотайко провел в кровати три дня, дошел до состояния, когда стал походить на зеленую мумию, и на все яростные выпады своей Марии только постанывал и отворачивался к стене.


          С этих пор посиделки дедов прекратились, хоть приятельские отношения они так и поддерживали. Но о том, что произошло,  дружно помалкивали, не портили друг другу настроение.