Письма на юг.
«Золото моё, терпеливица моя дорогая! Как мне теперь уютно с твоим великодушием! По-хорошему уютно, не по-свински. У меня такая быстрая жизнь, что трудно остановиться. Иногда я бешено радуюсь двадцатиминутной прогулке, наконец-то выпало время погулять, осмыслить всё, удалиться от этой грешной земли, от быта и забот, почти непосильной ответственности за моего мальчика, от глупости и мелкоты «близлежащих» людей. И если бы ты устала, если бы тебе тоже было тяжело, могла бы порваться ещё одна трогательная, но очень тонкая ниточка душевного общения. Мы все, по крайней мере, мне так кажется, непростительно беспечны и непростительно глупы: легко разбрасываемся дорогими людьми. Иногда так легко расстаёмся, мы, кретины, даже тогда себе не даём шанса хотя бы честно попрощаться. Я вот недавно подумала, что и мужество — тоже одно из самых необходимых черт характера, не только для того чтобы спать на гвоздях, но и просто в быту, по дисциплине общения. Сколько самопреодоления, воли, самоотказа требуется для того, чтобы не обидеть, ничего не забыть, не ранить невниманием! У меня этого мужества явно не достаёт. Остро чувствую его дефицит. У меня есть большая контролирующая меня совесть, вдобавок к способности любить. А ты молодчина! У тебя, как мне кажется, такой дисциплины куда больше, но я буду стараться и продолжать стараться дальше. Пока у меня сейчас всё нормально. Насколько может быть вообще нормально у меня. Я работаю сейчас в управлении кинофикации (кино смотрю очень часто, это тоже работа). И пока мне это очень нравится, деятельность наконец-то гуманитарная, даже есть светская жизнь, без которой я жить не могу. А сейчас, когда дела, одни сплошные заботы и ответственность, особенно в рабочее время, противоречия это не создаёт. Малыш мой сидит с маменькой — заложником. Это тяжело. Я уже понемногу выздоравливаю от каторги последних лет. Начинаю мудреть, всё больше утверждаться в мысли, что отношения с другими людьми — это прежде всего отношения с самим собой. И потому всё простенько: избавься от собственной глупости (а её у каждого своя собственная навозная куча), от зависимостей всякого рода и ещё от тысячи таких же ненужных мелочей. Но бог с этими всеми проблемами! Я ужасно рада, что ты приедешь. Даже не раздумывай. Только приезжай ближе к середине или к концу месяца. В начале, видимо, буду в Москве. Целую, дорогая. Приезжай. Лана».
В те времена вновь принятых на работу никогда не отпускали отдыхать раньше, чем через одиннадцать месяцев. И, хотя этот срок был бесконечно далек, Валя заранее рисовала себе картины своего первого отпуска. Как она поедет, например, домой, чтобы помириться с родителями. Родители, они ведь ничего же не понимают, они всегда настаивают, чтобы ребёнок оставался дома после учебы и зря не мотался по стране. Но ребёнок, как всегда, проявляет дикое упрямство, едет в далекие неустроенные места, где его проблемы растут в геометрической прогрессии. Родители ей сразу говорили: «Оставайся. Мы найдем тебе хорошую работу здесь. У нас хорошие знакомства на гардинно-тюлевой фабрике, где ты со временем займешь высокий пост. И жилфонд у них богатый, и профком у них могучий, будешь в Болгарию ездить каждый год. И у наших друзей-докторов сын развелся, очень приличный человек, самое главное — непьющий. И машина у него маленькая, но иномарка, и лодка моторная, и штаны синие с дырками, как у всех молодых, и библиотека своя, собранная отдельно от мамы и папы. Если бы ты совета у нас спросила, мы бы тебе рассказали, какая у тебя тут начнется новая жизнь. И не надо с ума сходить, психовать, что всё расписано на много лет вперед. Главное — работать, и всё приложится: и уважение людей придет, и личное счастье».
Но Валя не хотела этого счастья, расписанного на много лет вперед. Все её одногруппники как раз разъехались по стране, чтобы самим добиваться. А она, значит, как личинка какая, будет царить на гардинно-тюлевой фабрике? И в чем тут её личная заслуга?
Вот такой вот конфликт кандалами на ней висел, и, хотя именно папа с его знакомствами помог ей устроиться в Лиманске, дальше она надеялась сама себя проявить, как это смогли сделать много лет назад её родители. Какие люди! Неужели она так ничего и не сможет?
Но хотелось ей хотя бы проездом попасть и в город юности. Повидать родню, друзей, если рак на горе свиснет, может даже Акса, очкастую Ульянку и, возможно, Лану. Конечно, она ей заранее стала писать и спрашивать: можно ли, возможно ли. И Лана ей ответила полным согласием, хотя это ничего не означало. Тесное пространство Ланы, её призрачное примирение с окружающими висело на волоске, в хорошем настроении у неё была гармония, в плохом она всех прогоняла.
Если бы Валюшка притащилась к Лане домой и увидела её гневное чужое лицо — каково бы ей было пятиться назад по лестнице, стукаясь о перила коробкой с тортом?
Продолжить http://www.proza.ru/2013/05/10/1398