(Из книги "По ту сторону просветления")
***
... Своих детей ты перестанешь "воспитывать".
Ты поймешь, что вообще-то ты их ничему не можешь научить. Все твои нравоучения их сначал раздражают, а потом просто-напросто пролетают сквозь них. Твой опыт им совершенно безразличен. Они и так знают все, что касается жизни и своей, и даже твоей. А даже если и не знают, то все равно они все будут делать по-своему. Поэтому ты поймешь, что единственное, что тебе лучше делать, так это оставить их в покое и единственное, чему ты можешь их научить и что ты сможешь им дать от себя, так это любовь – обычную, спокойную, честную, ненавязчивую, без экзальтации, «тюти-мути» и сюсюкания.
Ты начнешь с ними разговаривать по приятельски, как со своими старыми друзьями, которые просто чуть моложе тебя и тогда они неожиданно начнут слышать то, что ты им говоришь, и присаживаться поближе, и прислоняться к тебе, и спрашивать тебя. И тогда они почувствуют, что ты их отец и что с тобой, оказывается, можно даже играть, шутить и рассказывать тебе о своих сомнениях и может быть даже проблемах. Они будут знать, что ты их любишь и что к тебе всегда можно будет прийти с любой повинной и с любым вопросом. И что ты не будешь на них кричать, а только на секунду нахмуришься, но тут же будешь вместе с ними решать, как лучше и правильней поступить.
И они пойдут к себе в комнату радостные и облегченные, а ты, глядя им вслед, будешь думать о том, что у них еще столько всего неизвестного впереди, и тебе опять до слез будет их жалко за то, что они все же такие хрупкие и они еще в самом начале жизни, а ты не сможешь их ни в чем заменить и пройти за них даже самую малую часть их собственного пути. Ты будешь понимать, что ты фактически можешь только молиться за них и за то, чтобы опекающие их ангелы, не оставили их ни на секунду без присмотра.
Проходя мимо них, ты часто будешь кончиками пальцев еле ощутимо касаться их плеча, спины или волос на голове. Они здесь и они рядом. У них все в порядке. Они кажется совсем не замечают твоего касания. Для них это уже так естественно, потому, что ты их любишь и они это не просто знают, а ощущают. Ты их всех любишь и старших, и младших.
Ну, конечно! Как же можно их не любить? Ведь они как яблоки от яблони! Да, совершенно разные, непохожие друг на друга. Но какая разница? Их может быть даже тысяча и все равно всех их ты будешь любить – каждого из них в отдельности и одновременно всех вместе.
Время от времени ты их всех по очереди прижимаешь к себе и прикасаешься щекой к каждой головушке. Они тебе что-то в захлеб рассказывают, смеются, ты их слушаешь, а потом ты прикасаешься губами к их макушкам и мысленно повторяшь: «Растите, мои дорогие! Растите здоровые, большие и сильные! Растите счастливые!».
И самого старшего ты так же будешь любить, как и младших. Обнимать его уже не получается так, как их. Это случается не так часто, потому что он уже большой и взрослый (вернее ему так кажется) и ему эти «душевные излияния» ни к чему (вернее он делает вид, что ни к чему).
Но когда раз в году на праздники ты его обнимаешь и прижимаешь к себе, как когда-то давно в детстве, когда он был единственным вашим сыном, желая ему всего хорошего, то ты чувствуешь, как он весь расслабляется от удовольствия и закрыв глаза впитывает в себя твои объятия. Они ему очень нужны, хоть он и брыкается.
Он так стоит и стоит, тоже прижавшись к тебе и ты чувствуешь, как он весь дрожит от волнения, а ты ему шепчешь на ухо: «Хороший ты мой. Прости меня, за то, что у нас было так мало времени для тебя. Мы с мамой подолгу работали и ты был все время с дедушкой и бабушкой. Потом рождались твои братья и сестры, и им – маленьким - нужно было столько внимания, что мы о тебе совсем забывали и мы, глупые, не понимали, что тогда оно тебе было необходимо еще больше, чем обычно – простое родительское внимание и ощущение, что тебя любят. Мы же считали, что ты уже большой и все понимаешь. Да ты вроде бы был большой и все понимал, но быстрее всего ты понял, что ты вдруг в один день после рождения твоего брата стал одинок и лишен нашей любви, которая тебе в тот момент была нужна, как никогда.
Прости нас, дорогой ты наш и знай, что мы тебя любим не меньше, чем твоих братьев и сестер, а может быть даже больше. Ты наш первый и потому отношение к тебе, как к первому. Именно ты нас научил любить, а не мы тебя. Ты нас учил терпению и покорности, а не мы тебя. Ведь ты нас в один день сделал родителями, а мы – молодые, вчера еще сами дети, занятые собой, тогда еще не совсем понимали, что значит быть родителем. Нам еще так хотелось времени для самих себя. Мы тогда еще не до конца понимали, что теперь наша жизнь нам уже не принадлежит, что отныне ты – наша жизнь, что тебе прежде всего нужна именно наша любовь, а не игрушки и не бабушки с дедушками.
Мы это, к сожалению, поймем уже потом – с годами, когда будут рождаться твои братья и сестры, когда у нас уже будет навык пеленать и кормить, и когда мы вдруг почувствуем, что ты от нас отдаляешься все дальше и дальше. Но ведь мы сами тебя тогда оттолкнули. Невольно, не желая того, по неразумению, но оттолкнули и ты остался наедине с собой и всем этим миром.
Ты закрылся в своей комнате, как в собственном миру и мы уже не смогли до тебя достучаться. Да и стучались мы не так. Хватило бы просто войти без стука, сесть рядом с тобой, обнять тебя, прижаться к тебе щекой и долго тебя держать в своих объятиях, гладить по головушке и приговаривать: «Милый ты наш, хороший ты наш, мы тебя так любим! Ты такой умница, все понимаешь, но прости нас за то, что именно на тебя у нас теперь катастрофически не хватает времени! Но знай, что мы тебя очень и очень любим».
Тебе тогда нужно было только это и ничего больше. Ты бы спал по ночам спокойно и безмятежно, ты бы не просыпался от страшных снов и не придумывал бы нереальных историй, ты бы сидел вечерами вместе с нами в комнате, разговаривал и смеялся вместе с нами и не было бы многих твоих болезней, потому, что ты бы не считал себя заброшенным и не воспринимал своих братьев и сестер, как конкурентов.
Я тогда, глупый, пытался тебе внушить, что благодаря им ты в мире не будешь одинок, не понимая того, что ты тогда уже был одинок, а тебе нужны были прежде всего мы, а потом только они.
Сынок! Прости нас, бестолковых родителей! Я теперь тебя крепко обнимаю и говорю тебе то, что я должен был сказать еще тогда – мы тебя очень и очень любим! Я тебя очень и очень люблю!
...
***