«Усталая подлодка» заступила на музейную вахту.
На фото:Экипаж пл-189, командир капитан 2 ранга Голанд Л.И.(в светлой рубашке).1978 г.
Удивительное зрелище наблюдали многие горожане и туристы Петербурга, оказавшиеся на набережной Невы в пятницу вечером: в свете заката черно-белый буксир вел за собой нарядную подлодку, казалось, только что выкрашенную шаровой краской. Об этом сообщает газета «Санкт-Петербургские ведомости» 6 августа 2007 года.
Трудно припомнить, чтобы подлодки возвращались к месту своего рождения. А эта пришла. Ведь и на самом деле отсюда недалеко до стапелей Балтийского завода, где ее построили, и откуда субмарина уходила в 1955 году на боевое дежурство. Они предназначались для морского дозора, откуда и пошло название «морской охотник». Главная их задача состояла в том, чтобы отслеживать корабли предполагаемого противника. В ту пору это был надежный морской щит страны.
С-189 несла службу на Балтике и, по свидетельству военных, в боевых операциях не участвовала. Но тем не менее, повышению боеготовности отечественного флота способствовала самым серьезным образом. На ней проводились испытания новых торпед, которые затем шли на перевооружение подводных кораблей.
– Это были серьезные корабли, надежные и грозные, – рассказал ветеран подводного флота адмирал Лев Чернавин. – В Полярном я командовал в свое время Четвертой подводной эскадрой Северного флота. Поэтому испытываю сегодня радость, как от встречи со старым боевым товарищем.
...Отслужив более четверти века, субмарина была списана, выведена из состава ВМФ и получила временную стоянку в Кронштадтской гавани. Это было в конце 80-х годов прошлого столетия. Досталось тогда старой подлодке от похитителей цветных металлов и оборудования. И в конце концов, она затонула. Так бы, может, и лежала на дне морском, покрываемая илом Балтики и беспамятства. Но нашлись добрые люди. Судьбой С-189 заинтересовалась группа энтузиастов, которую возглавляет офицер ВМФ Анатолий Артюшин. Подлодку подняли и увели на реставрацию, за которую взялись работники Канонерского завода. Средствами помогли меценаты. Судьбу единственной оставшейся субмарины проекта 613 взял под свой контроль главком ВМФ Владимир Масорин. Говорят, он и предложил новое место прописки С-189 – штатный причал Ленинградской военно-морской базы на Неве. На восстановленной подлодке есть свой экипаж, его возглавляет капитан 1-го ранга запаса Николай Чернышов.
– Первый этап проекта по созданию плавучего музея мы выполнили, – поделился с нами вчера Андрей Артюшин. – Теперь нам необходимо согласовать все документы, связанные с дальнейшей судьбой С-189, в том числе с федеральными и петербургскими властями, провести еще некоторые работы на борту, закончить подготовку исторических экспозиций. И на будущий год надеемся открыть плавучий музей на Неве для широкого посещения.
Краткая предыстория.
К сожалению, подробная история флота ещё не написана, поэтому скупые справочные сведения приходится выбирать из множества справочников и воспоминаний ветеранов флота. Как хорошо известно, что после окончания Второй мировой войны победительница Россия была втянута в новую войну – «холодную». К началу противостояния СССР и США имели несоизмеримые промышленные и военные потенциалы. Особенно это касалось состояния сохранившегося после войны корабельного состава. В частности, к 1945 году в составе флота числилось 176 подводных лодок разных, в основном устаревших, проектов.
Несмотря на необходимость первоочередных мер по восстановлению разрушенного народного хозяйства страны, СНК СССР 27 ноября 1945 года утвердил перспективную программу строительства флота на 1946-1955 годы. В этой программе наряду с крупными кораблями предполагалось построить 367 подводных лодок современных проектов. Советские средние дизель-электрические торпедные подводные лодки проекта 613 – и стали первым и самым массовым типом подлодок, построенных после Великой Отечественной войны. (По классификации НАТО - Whiskey class»).
Технический проект разработан ЦКБ-18, ныне ЦКБ МТ "Рубин" и утвержден Советским Правительством в августе 1948 года. Первая лодка спущена на воду на заводе "Красное Сормово" (город Горький) в октябре 1950 года и вошла в боевой состав ВМФ в 1951 году. Всего с 1951 по 1958 год подводных лодок проекта 613 было построено в СССР 215 единиц и в Китае – 21.
Для дотошных любителей истории строительства флота кое-что можно узнать в интернете и мемуарах ветеранов. Известно, что немецкие дизель-электрические подводные лодки XXI оказали серьезное влияние на послевоенное подводное судостроение в мире.
Цитирую из воспоминаний контр-адмирала В.В.Смарагдова «10 лет службы на атомоходе» (2004 г.). «Когда я пришел на С-284 (пл. 613 проекта), а это был 1955 год, она еще строилась в Горьком, поэтому у меня была отличная возможность изучить ее вдоль и поперек. К тому же 613 проект по расположению основных магистралей очень напоминает подводную лодку XXI серии, которая была экспроприирована у Германии после окончания войны, и на которой я прослужил три года. Практически наши корабли были копией немецких лодок, но, к сожалению, худшей. Поэтому не случайно флагманский механик 158-й бригады дизельных подводных лодок, в состав которой входили подводные лодки этой серии, капитан третьего ранга Евгений Родионович Сергеев на одном из совещаний сказал: «Подводные лодки 613 проекта – шаг назад по сравнению с немецкой подлодкой XXI серии». В то послевоенное время это мнение было чрезмерно смелым и, как замечает автор мемуаров, не осталось без последствий для этого компетентного офицера.
Следует уточнить, что после капитуляции Германии её подводные лодки были поделены между странами антигитлеровской коалиции - США, СССР и Великобританией. В ноябре 1945 г. англичане привели в Лиепаю подводные лодки, подлежащие передаче Советскому Союзу. Среди них были четыре ПЛ XXI серии: U-2529, U-3035, U-3041 и U-3515. Все они вошли в состав Балтийского флота и прослужили там в качестве боевых субмарин до 1955г. После этого лодки использовались в качестве блокшива (U-3515), плавучих зарядовых станций (U-2529 и U-3035) и опытовой ПЛ (U-3041). В 1958-1959гг. все подлодки, кроме U-3515, были переданы на слом. U-35I5 использовалась в качестве учебно-тренировочной станции вплоть до 1972 г., просуществовав, таким образом, 27 лет. Кроме этих лодок, наши войска захватили в Данциге на стапелях верфи "Schichau" 20 недостроенных ПЛ XXI серии и значительное количество блоков, приготовленных для сборки лодок. Летом 1945г. подводные лодки с номерами от U-3538 до U-3557 были спущены на воду и переведены в СССР. Их предполагалось достроить по проекту 614 с использованием вместо недостающего оборудования комплектующих отечественного производства. Но под давлением бывших союзников советское руководство отказалось от этих планов. U-3538 — U-3540, находившиеся в наибольшей степени готовности, затопили в августе 1947 г. в Балтийском море в 20 милях к северо-западу от маяка Ристна. Остальные лодки в 1947—1948 гг. сдали на разборку.
Еще несколько строк из книги В.В.Смарагдова о службе на подлодках 613 проекта. «Но вот строительство позади, и наша лодка, замаскированная под баржу, совершает переход по Волге на Каспийское море. В Баку нас включили в состав бригады подводных лодок, и мы начали интенсивно готовиться к переходу на Север, отрабатывая задачи боевой подготовки…»
В ВМФ СССР эти подводные лодки несли службу на всех флотах. Их основное назначение - ведение боевых действий против боевых кораблей и транспортов противника, минные постановки, ведение разведки. До конца 1980-х годов в ВМФ СССР лодки проекта 613 несли боевое дежурство в морях и океанах, использовались для испытания нового вооружения, в качестве учебных центров для подготовки личного состава. Многие из них были переоборудованы в другие проекты, которые могли нести ракетное оружие.
Подводная лодка С-189 была заложена на Балтийском заводе 31 марта 1954 года, спущена на воду 4 сентября 1954 года. В составе флота состояла до 1990 года, участвовала в многочисленных боевых походах, учениях и дежурствах. К сожалению, почему-то не принято создавать и публиковать подробные истории каждого корабля, сохранять списки экипажей этих кораблей. Одно время этой подводной лодкой командовал мой однокашник по Рижскому нахимовскому училищу Лев Голанд. В моем альбоме сохранилась групповая фотография экипажа этой лодки, на которой мне известен только командир. Помимо боевых походов лодка принимала участие в испытании новых образцов оружия на полигоне Ладожского озера. До 1988 года на ней прошли школу подводного плавания тысячи матросов, старшин и офицеров. Прослужив почти 35 лет, лодка была выведена из состава флота в 1990 году. В 1990-х годах, во время разрухи флота, с подлодки начали воровать цветные металлы, и, похоже, что-то открутили, так что в 1999-м году подлодка из-за потери плавучести затонула у причала в Купеческой гавани Кронштадта. В 2005 году на средства бывшего подводника, ныне бизнесмена Андрея Артюшина и при поддержке клуба подводников, С-189 была поднята и отремонтирована на Канонерском заводе. После ремонта и восстановления интерьеров на лодке 18 марта 2010 году на борту лодки был открыт музей - первый в России частный музей - подводная лодка. Кстати, сейчас это единственно сохранившаяся в России подлодка этой серии. Все остальные уже давно порезаны на металл. Одним из первых проведенных на ней мероприятий стало торжественное специальное гашение почтовой карточки, на которой воспроизведена картина художника-мариниста А.Ю. Заикина, изображающая подводную лодку С-189 во время морского парада.
С этого времени бывшая боевая единица грозного подводного флота России начала служить по законам музейного мира. Так, «Российская газета» (неделя) от 1 марта 2012 года сообщила: «В Петербурге отметили День подводника Союзного государства России и Беларуси. В торжественной обстановке на борту подводной лодки С-189, которая является музеем, впервые были подняты государственные флаги России и Беларуси, а также Витебска и Смоленска в честь нерушимого братства моряков обоих государств. В рамках акции обсуждалось также создание учебного флота Союзного государства».
В феврале 2013 года небольшая группа бывших выпускников Рижского нахимовского училища, ветеранов-подводников и офицеров флота была приглашена на экскурсию в этот музей. У меня появилась благоприятная возможность рассказать несколько подробнее об устройстве подводной лодки этого проекта, её оснащению большим количеством сложных устройств и механизмов. Для описания работы некоторых устройств и действий экипажа в реальном морском походе использовал блестяще написанный роман писателя-мариниста Николая Андреевича Черкашина «Одиночное плавание» (1990 г.). Этот текст выделен курсивом.
«Детский» вопрос: - Что же такое подводная лодка, в соответствии с каким законом ныряет и плавает? Представьте себе громадную стальную сигару длиной 100 метров и более и диаметром 10 метров, на оконечностях заваренную сферическими крышками. Такой фразой начинается ответ на этот вопрос в книге «Атомная подводная эпопея», которую написали известные подводники Л.М.Жильцов, Н.Г.Мормуль и Л.Г.Осипенко (1994 г). В этом прочном металлическом корпусе располагаются моторы или реакторы, электрика и электроника, вооружение, жилые и служебные помещения и различные системы, обеспечивающие жизнь людей и работу механизмов. Прочный корпус при погружении на глубину выдерживает давление сотен тысяч тонн забортной воды. Он находится внутри так называемого легкого корпуса, придающего обтекаемые формы подводной лодке. В межбортовом пространстве между легким и прочным корпусом заключены большие емкости – цистерны главного балласта, благодаря которым создается и регулируется запас плавучести подводного корабля. Заполняя эти цистерны забортной водой, лодка погружается в пучину моря. И наоборот, вытесняя из них воду сжатым воздухом высокого давления, подводная лодка всплывет. Равенство удельного веса лодки и морской воды достигается с помощью вспомогательных цистерн, расположенных так же между прочным и легким корпусом. Изменяя в этих цистернах количество воды, в соответствии с законом Архимеда, добиваются этого равенства. Эта операция называется дифферентовкой, которая выполняется перед каждым выходом в море, обеспечивая нормальную управляемость лодки под водой. Лодка погружается прямо в гавани, и, перегоняя балласт (воду) то в носовые, то в кормовые цистерны, уравновешивает лодку под водой.
Для маневрирования по курсу и глубине служат рули – горизонтальные и вертикальные. Обводы корпуса позволяют лодке под водой двигаться с большей скоростью, чем в надводном положении. Это объясняется громадным волновым сопротивлением корпуса и кавитацией винта. Однако на лодках 613 проекта надводная скорость больше подводной. Навигация лодки в надводном и позиционном (под перископом) положении обеспечивается набором выдвижных радиолокационных и радиотехнических антенн и перископами, в подводном положении – гирокомпасами и гидроакустическими системами.
Основные тактико-технические характеристики подводной лодки 613 проекта:
• Водоизмещение надводное - 1050 т;
• Водоизмещение подводное - 1350 т;
• Длина - 76 м;
• Ширина - 6,3 м;
• Глубина погружения - 200 м;
• Экипаж 54 человека (8 офицеров);
• Автономность - 30 суток;
• Время непрерывного пребывания под водой - 200 часов;
• Максимальная надводная скорость - 18,25 узла;
• Максимальная подводная скорость - 13,1 узла;
• Дальность плавания в надводном положении со скоростью 10 узлов - 8580 миль;
• Дальность плавания в подводном положении со скоростью 2 узла - 350 миль
Энергосиловая установка:
• 2 дизеля по 2000 л.с.;
• 2 главных гребных электродвигателя по 1350 л.с.;
• 2 электродвигателя экономического хода по 50 л.с.;
Вооружение:
• 4 носовых, 2 кормовых 533-мм торпедных аппаратов;
• боекомплект - 12 торпед или 22 мины;
• одна 57-мм спаренная артиллерийская установка (демонтирована).
Экскурсию по подводной лодке - музею проводит офицер запаса – профессиональный подводник. Как и всякий корабль, подводная лодка делится на отсеки водонепроницаемыми перегородками. На этой лодке таких отсеков семь. Спускаемся в корпус лодки не через круглую шахту в рубке, а по нештатному трапу из нештатной выгородки на палубе, сделанной для удобства экскурсантам. Этот трап ведет в четвертый отсек подводной лодки. Учитывая категорию присутствующих в этой группе, экскурсовод не многословен и ограничивается ответами на вопросы.
Моя служба была связана больше с надводными кораблями, но неоднократно приходилось бывать и работать на подводных лодках многих проектов, главным образом, атомных ракетных первого поколения. Всегда восхищался мужеством этих покорителей глубин морей и океанов. Служба и боевая работа экипажа в таких стесненных условиях сравни подвигу. Постараюсь в доступной форме рассказать читателям о «начинке» этого музея на воде, которых, к сожалению, в России очень немного.
Осмотр внутренних помещений начинаем с носа корабля.
Первый отсек - носовой торпедный, жилой.
В отсеке размещены: четыре торпедных аппарата с приборами управления стрельбой; стеллажи с запасными торпедами; приводы носовых горизонтальных рулей; станция пенотушения; 16 подвесных коек; торпедопогрузочный люк.
Первый отсек самый большой - он протянулся во всю длину торпед, и, оттого что передняя его стенка скрыта в зарослях трубопроводов и механизмов, замкнутое пространство стальной капсулы не рождает ощущения безысходности. Ему не может здесь быть места хотя бы ещё и потому, что отсек задуман как убежище: над головой - торпедопогрузочный люк, через который, если лодка не сможет всплыть, выходят на поверхность, как и через трубы носовых торпедных аппаратов. Это - двери наружу, врата спасения.
У носовой переборки в полумраке тлеет алая сигнальная лампочка станции пожаротушения – ЛОХ. На первых русских подводных лодках в центральном посту вот так же алела пальчиковая лампочка перед иконой Николая чудотворца – покровителя моряков и рыбаков. Но у подводников есть свой святой – праведник Иона, совершивший подводное путешествие во чреве китовом.
На настиле между стеллажными торпедами меня встречает вахтенный отсека старшина 1-й статьи Ионас Белозарас. Опять Иона!… Белозарас отличник боевой и политической подготовки, отличник Военно-Морского Флота, специалист 1-го класса, командир отделения торпедистов, групкомсорг, помощник руководителя политзанятий, кавалер нагрудного знака «Воин-спортсмен». Мне нравится этот старшина не за его многочисленные титулы - тихий неразговорчивый литовец, он человек слова и дела, на него всегда можно положиться… Ионас постарше многих своих однокашников по экипажу - пришёл на флот после техникума и ещё какой-то отсрочки. Рядом с девятнадцатилетним Тодором - вполне взрослый мужчина, дипломированный агроном. Я даже прощаю ему учебник «Агрохимии», корешок которого торчит из-под папки отсечной документации. Вахта торпедиста - это не вахта у действующего механизма, но дело даже не в том. Белозарас поймал мой взгляд, и можно быть уверенным, что теперь до конца смены к книге он не притронется. Нотации об особой бдительности к концу похода лишь все испортят.
Чтобы соблюсти статус проверяющего начальника, я спрашиваю его о газовом составе воздуха. Вопрос непраздный. «Элексир жизни» в соприкосновении с маслом взрывоопасен, недаром торпеды и все инструменты подвергают здесь обезжириванию.
Вахтенный торпедист через каждые два часа обязан включать газоанализатор и сообщать показания в центральный пост. Все в норме. Кислорода - 22%, углекислоты - 0,4 %. Я не спешу уходить. Любой отсек - сосуд для дыхания. Все его пространство, изборожденное, разорванное, пронизанное механизмами, - это пространство наших легких, под водой оно как бы присоединяется к твоей плевре. Воздух в первом отсеке всегда кажется свежее, чем в других помещениях. Видимо, потому что он прохладнее; его не нагревают ни моторы, ни электронная аппаратура, не говоря уже о камбузной плите или водородосжигательных печках. Я делаю несколько глубоких очистительных вдохов…
«С огнестрельным оружием и зажигательными приборами вход в отсек категорически запрещён!» Медная табличка приклепана к круглой литой двери лаза в носовой торпедный отсек. Оставь огниво, всяк, сюда входящий. «Всяк» сюда не войдет. В рамочке на переборке - список должностных лиц, которым разрешен вход в первый отсек при наличии в нём боезапаса.
В палубе этого отсека прорезан небольшой квадратный лаз, а в нем коротенький трапик ведет в тесную выгородку с помпой и баллонами станции химического пожаротушения – ЛОХ.
Второй отсек - аккумуляторный, жилой. Кают-компания и каюты офицеров; рубки радиосвязи и ОСНАЗ; баллоны воздуха высокого давления; аккумуляторная яма № 1 с первой группой аккумуляторных батарей и батарейным автоматом.
Жилой, офицерский. Он похож на купейный вагон, грубовато отделанный тем дешевым деревом, которое идет на изготовление ружейных прикладов и прочих деталей военной техники, не вытесненных ещё пластмассой. Разве что отдвижные деревянные двери «купе» расположены по обе стороны прохода. Даже умывальник размещен по-вагонному – в конце коридора, у круглой двери в носовой переборке.
Я (замполит) отыскал свою каюту по правому борту в середине отсека. Протиснувшись в крохотный тамбур, куда выходила ещё и дверь каюты старпома, я проник в тесную темную выгородку. Выключатель оказался почему-то в шкафу, точнее, в шкафчике чуть больше чемодана. Плафон скудно, высветил мое подводное жилище.
Если разделить пространство большой бочки для засола капусты крестообразной перегородкой, то одна из верхних четвертей будет точной копией лодочной каюты. В этом смысле Диоген был первым подводником.
Примечание. Диоген Синопский. Древнегреческий философ 4 века до н.э. Практиковал крайний аскетизм; по преданию, жил в бочке, а на вопрос Александра Македонского, чего бы он хотел получить от него, ответил: «Отойди, не загораживай мне солнца».
Большую часть площади и объема (каюты) занимал стол с массивной тумбой-сейфом. Между ним и полукруглой стеной прочного корпуса втиснут узкий дерматиновый диванчик. Даже при беглом взгляде на это прокрустово ложе становилось ясно, что оно никогда не позволит вытянуть ноги без того, чтобы не подпирать пятками и теменем переборки. Ложе поднималось, и под ним обнаружился рундук, довольно вместительный, если бы в нём не ветвились магистрали каких-то труб.
Разгибаясь, стукнулся затылком так, что чуть не рухнул вместе с диванной крышкой: с полукруглого подволока свисали два маховика. «Аварийная захлопка», - прочитал я на одной табличке. «Аварийное продувание балластной цистерны №…»,- значилось на другой. Пришлось обернуть маховички кусками поролона.
Единственным предметом роскоши в каюте оказался замасленный туркменский коврик, прикрывавший деревянную панель над диваном. В панели обнаружились встроенные шкафчики. Осмотрев их, я извлек все, что досталось мне в наследство от предшественника - хвост воблы, тюбик со сгущенным глицерином, пуговицу с якорем, засохший фломастер, штемпель «Письмо военнослужащего срочной службы», игральную кость, пистолетную гильзу, дамскую шпильку, двадцать баночек с белой гуашью и диафильм «Кролиководство». Правда, в рундуке ещё оказался ворох бумаг и скоросшивателей. Но разбирать их было делом не одного дня. Целый месяц до моего назначения обязанности замполита исполнял доктор. Наверное, если бы мне довелось замещать его, медицинское хозяйство на корабле пришло бы в ещё больший упадок.
По подволоку моей каюты в три слоя змеились трубопроводы различных толщин. В хитросплетения магистралей, заполненные пылью и таинственным мраком, чья-то хозяйственная рука, знающая цену любому уголку лодочного пространства, рассовала множество предметов. Находить их было так же увлекательно, как собирать грибы или вытаскивать из речных нор раков. Груда моих трофеев росла с каждой минутой - коробка шахмат, тропические тапочки, старый тельник, чехол от фуражки, томик Солоухина, пропитанный машинным маслом до желтой прозрачности. Несколько таких же, прошедших автономное плавание книжек стояло на полке за гидравлической машинкой клапана вентиляции. Все они были обернуты в чистую бумагу, видимо, для того, чтобы не пачкать при чтении руки.
Здесь же, под сводом левого борта, протянулась выгородка кают-компании. В одном её конце едва умещается холодильник «ЗИЛ», прозванный за могучий рык «четвертым дизелем»; в противоположном - панель с аптечными шкафчиками. Раскладной стол сделан по ширине человеческого тела и предназначен, таким образом, не только для того, чтобы за ним сидели, но и для того, чтобы на нём лежали. Лежали на нём трижды - три аппендикса вырезал под водой в дальних походах доктор. Может быть, поэтому, а может быть, потому, что столовый мельхиор под операционными светильниками сверкает на белой скатерти зловещей хирургической сталью, за стол кают-компании всегда садишься с легким душевным трепетом.
В положенный час кают-компания превращается в конференц-зал, в лекторий, в чертежную мастерскую, канцелярию, киноклуб, библиотеку и просто в салон для бесед.
Под настилом палубы отсека - трюм. В этом легко убедиться, если отдраить в среднем проходе люк и заглянуть в лаз аккумуляторной ямы: в два яруса стоят там огромные чёрные баки элементов. В них заключена подводная сила корабля, его ходовая энергия, тепло, свет…
Но в этом же подполье обитает и гремучий дух-разрушитель - водород. Всего лишь четыре процента его в воздухе рождают взрывоопасную газовую смесь. Батареи постоянно выделяют водород, и следить за периодической вентиляцией их, как заведено ещё со времен первой мировой войны, - недреманная обязанность вахтенного офицера - в море, дежурного по кораблю - в базе. И уж, конечно, вахтенного механика.
Третий отсек - Центральный (Главный командный пункт). Здесь расположены: рубки гидроакустиков и радиометристов; штурманская выгородка; перископ; посты управления курсом, глубиной, погружением и всплытием подводной лодки; гирокомпас; торпедный автомат стрельбы; подъемно-мачтовые (выдвижные) устройства; главный осушительный насос; трюмная помпа; артиллерийский погреб; провизионные кладовые; подводный гальюн; нижний рубочный люк.
Центральный пост… Тронное место в центральном посту занимает железное креслице, приваренное к настилу у носовой переборки так, что командир в нём всегда сидит спиной к носу корабля. Оно похоже на подставку для старинного глобуса. Под креслом размещён штурманский агрегат. Если уместиться в тесной чаше сиденья, то в лопатки упрутся, словно стетоскопы, ревунные раструбы машинных телеграфов. Прямо у коленей окажется разножка боцмана перед манипуляторами рулей глубины и многоярусным «иконостасом» из круглых шкал глубиномеров, аксиометров, дифферентометров.
За спиной боцмана - конторка вахтенного офицера с пультом громкой межотсечной связи. У его ног сидит обычно на «сейфе живучести» (несгораемый ящик с документацией по непотопляемости корабля) вахтенный механик. Эти четыре человека - «мозжечок» субмарины - размещены купно, как экипаж танка.
Сейчас здесь напряженно: подвсплытие в приповерхностный слой. Слегка покачивает. Из выносного гидроакустического динамика слышно журчание, с каким перископ режет поверхность. Это журчание да бесплотная мягкая сила, налегающая то на спину, то на грудь, - вот, пожалуй, и все, чем планета Земля даёт знать о себе. Под водой же обрываются и эти связи с внешним миром. Единственное, что напоминает о береговой, сухопутной жизни, - сила тяжести. За оболочкой прочного корпуса могли бы проноситься звёздные миры и проплывать затонувшие города, бушевать смерчи или протуберанцы, но в отсеках все так же ровно светили бы плафоны и так же мерно жужжал репитер гирокомпаса. Но мы-то знаем - что за этой тишиной и бездвижностью. Мы погружены в мир сверхвысоких давлений - такой же опасный, как космический вакуум. Мысль эта неотступна, как и давление океана. Она напрягает душу, чувства, разум так же, как обжатие глубины - прочный корпус.
Быть в центральном посту и не заглянуть в штурманскую рубку очень трудно. Это единственное место на подлодке, где ощущается движение корабля, где своими глазами видишь, как пожирается пространство: в окошечках штурманского прибора переползают цифры миль, градусы и секунды пройденных меридианов, параллелей…
Мне нравится бывать здесь ещё и потому, что деревянная каморка в железных джунглях центрального поста - с полками, заставленными томами лоций, крохотными шкафчиками, выдвижной лампой и самым широким на лодке столом (чуть больше кухонного для малометражных квартир) - напоминает об уюте оставленного дома. К тому же это самая что ни на есть моряцкая рубка на подводной лодке: карты, секстанты, хронометры, звёздный глобус… Тонко отточенные карандаши, резинки, мокнущие в спирте, параллельная линейка из грушевого дерева, острый блеск прокладочных инструментов…
На листе каллиграфически вычерчена схема нашего похода. Схему повесим на самом бойком месте - в коридоре четвертого отсека, - и штурман ежедневно будет отмечать на ней положение корабля.
Не могу обойти вниманием отхожее место на судах, в том числе и на подводной лодке, которое имеет название гальюн, которому посвящено немало строк у писателей-маринистов. Слово galjoen – нос корабля - заимствовано у голландцев. Ранее на парусных судах отхожее место устраивали на носу корабля, например, по обе стороны бушприта. Ниже не забывает упомянуть об этом сложном техническом устройстве и Николай Черкашин.
Трюмному боевого поста номер три вверена святая святых: оба рубочных люка - верхний и нижний. Это главный вход в подводную лодку, и матрос при люках - я понимаю механика - должен быть надежен, как страж у крепостных ворот.
Но в боевой пост номер три входит и гальюн подводного пользования. В рабочей тетради Жамбалова записано: «Подводный гальюн должен обеспечивать бесшумность и бесследность действия, возможность использования на любой глубине погружения подводной лодки, вплоть до предельной». По боевой тревоге матрос Жамбалов заскакивает в гальюн, тесный, как телефонная будка, садится на крышку унитаза и ждет драматических событий. Например, пробоины в районе гальюна или штурманской рубки, к которой примыкает его заведение. Тогда, согласно аварийному расписанию, он должен завести под пробоину пластырь и прижать его малым упором. Но пробоин нет, и Жамбалов сидит в тесной каморке до самого отбоя.
Иногда кто-нибудь из офицеров центрального поста стучится к нему, и матрос поспешно освобождает место. Потом Жамбалов принимается за работу. Прежде чем нажать спускную педаль, необходимо проделать множество манипуляций, чтобы сравнять давление в сливных трубах и за бортом. Для этого надо перекрыть в строгом порядке четыре клапана и открыть шесть вентилей. В общей сложности - прокрутить десять маховичков. Тут главное - не перепутать последовательность, иначе может получиться, как с лейтенантом Нестеровым: он только что пришёл из училища и постеснялся воспользоваться услугами Жамбалова. Неправильно пущенный сжатый воздух выбросил содержимое унитаза прямо на его новенькую тужурку. После такого конфуза служить на нашей лодке Нестеров не мог и перевелся на другой корабль. Жамбалову понятен смысл его работы. Нельзя сказать, что она ему нравится, но она не пугает его, как эти сложные, таинственно гудящие, живущие своей электрической жизнью приборы в штурманской рубке, центральном посту, да и вообще повсюду.
Трагико-комический эпизод на эту же тему у писателя Александра Покровского в рассказе «Черный песец».
...Первый час ночи; лодка только с контрольного выхода, еще не успели
как следует приткнуться, привязаться, принять концы питания с берега, а уже звонками всех вызвали на пирс, построили и объявили, что завтра, а вернее, уже сегодня, в десять утра, на корабль прибывает не просто так, а
вице-президент Академии наук СССР вместе с командующим, а посему – прибытие личного состава на корабль в пять утра, большая приборка до девяти часов, а
затем на корабле должны остаться: вахта, командиры отсеков и боевых частей,
для предъявления. В общем, смотрины, и поэтому кто-то сразу отправился домой
к женам, кто-то остался на вахте и на выводе нашей главной энергетической установки, а кто-то, с тоски, лег в каюте в коечку и тут же... кто сказал "подох"? - тут же уснул, чтоб далеко не ходить.
К девяти утра сделали приборку, и корабль обезлюдел; в центральном в кресле уселся командир, рядом - механик, комдив три, и остальные-прочие из
табеля комплектации центрального поста; весь этот человеческий материал разместился по-штатному и предался ожиданию. Волнение, поначалу
способствующее оживлению рецепторов кожи, потихоньку улеглось, состояние устоялось, и сознание из сплошного сделалось проблесковым.
Вице-президента не было ни в десять, ни в одиннадцать, где-то в
полдвенадцатого обстановку оживил вызов "каштана", резкий, как зубная боль,- все подскочили. Матрос Аллахвердиев Тимуртаз запросил "добро" на продувание гальюна третьего отсека.
- Комдив три! - сказал командир с раздражением.
- Есть!
- Уймите свой личный состав, уймите, ведь до инфаркта доведут!
- Есть!
- И научите их обращаться с "каштаном"! Это боевая трансляция. Научите, проинструктируйте, наконец, а то ведь утопят когда-нибудь нас, запросят вот так "добро" и утопят!
- Есть!
Трюмный Аллахвердиев Тимуртаз был в свое время послан на корабль самим
небом. Проинструктировали его не только по поводу обращения с "каштаном", но и по поводу продувания гальюна. Происходило это так:
- Эй, там внизу, "баш уста", ты где там?
- Я здэс, таш мычман!
- Ты знаешь, где там чего открывать-то, ходячее недоразумение?
- Так точно!
- Смотри мне, сын великого народа, бортовые клапана не забудь открыть!
Да, и крышку унитаза прижми, а то там заходка не пашет, так обделаешься - до
ДМБ не отмоешься, мама не узнает!
- Ест...
- А ну, докладывай, каким давлением давить будешь?
- Э-э... все нормално будет.
- Я те дам "все нормално", знаем мы: смотри, если будет, как в прошлый
раз, обрез из тебя сделаю.
- Ест...
Бортовые клапана Тимуртаз перепутал: он открыл, конечно, но не те.
Потом он тщательно закрыл крышку унитаза, встал на нее сверху и вдул в
баллон гальюна сорок пять кило вместо двух: он подумал, что так быстрее
будет. Поскольку "идти" баллону гальюна было некуда, а Тимуртаз все давил и
давил, то баллон потужился-потужился, а потом труба по шву лопнула и
содержимое баллона гальюна - двести килограммов смешных какашек принялись сифонить в отсек, по дороге под давлением превращаясь в едучий туман.
Наконец баллон облегченно вздохнул. Туман лениво затопил трюм. Тимуртаз, наблюдая по манометрам за процессом, решил, наконец, что все у него из баллона вышло, перекрыл воздух, спрыгнул с крышки унитаза и отправился в
трюм, чтоб перекрыть бортовые клапана. При подходе к люку, ведущему в трюм,
Тимуртаз что-то почувствовал, он подбежал к отверстию, встал на четвереньки, свесил туда голову и сказал только: "Вай, Аллах!"
Прошло минут двадцать, за это время в центральном успели забыть
напрочь, что у них когда-то продували гальюн. Туман, заполнив трюм по самые
закоулки, заполнил затем нижнюю палубу и, нерешительно постояв перед трапом,
задумчиво полез на среднюю, расположенную непосредственно под центральным постом.
Центральный пребывал в святом неведении:
- Что у нас с вентиляцией, дежурный?
- Отключена, товарищ командир.
- Включите, тянет откуда-то...
Дежурный послал кого-то. Прошло минут пять.
- Чем это у нас пованивает? - думал вслух командир. - Комдив три!
- Есть!
- Пошлите кого-нибудь разобраться.
Старшина команды трюмных нырнул из центрального головой вниз и пропал.
Прошла минута - никаких докладов.
- Комдив три!
- Есть!
- В чем дело?! Что происходит?!
- Есть, товарищ командир!
- Что "есть"? Разберитесь сначала!
Комдив три прямо с трапа ведущего вниз исчез и... тишина! Командир
ворочался в кресле. Прошла еще минута.
- Черти что! - возмущался командир. - Черти что!
Туман остановился перед трапом в центральный и заволновался. В нем
что-то происходило. Видно, правда, ничего не было, но жизнь чувствовалась.
- Черт знает что! - возмущался командир. - Воняет чем-то. Почти дерьмом
несет, и никого не найдешь! - командир даже встал и прошелся по
центральному, потом он сел:
- Командир БЧ-5! - обратился он к механику.
- Есть!
- Что "есть"?! Все мне говорят "есть", а говном продолжает нести! Где
эти трюмные, мать их уети! Разберитесь наконец!
Командир БЧ-5 встал и вышел. Командиру не сиделось, он опять вскочил:
- Старпом!
- Я!!!
- Что у вас творится в центральном?! Где организация?! Где все?! Куда
все делись?!
Старпом сказал: "Есть!" - и тоже пропал. Наступила тишина, которая была
гораздо тишинее той, прошлой тишины. Туман полез в центральный, и тут,
опережая его, в центральный ввалился комдив три и, ни слова не говоря, с
безумным взором, вывалил к ногам командира груду дезодорантов, одеколонов,
лосьонов и освежителей.
- Сейчас! - сказал он горячечно. - Сейчас, товарищ командир! Все
устраним! Все устраним!
- Что!!! - заорал командир, все еще не понимающий. - Что вы устраните?!
Что?!
- Аллахвердиев!..
- Что Аллахвердиев?!
- Он...
- Ну?!
- Гальюн в трюм продул... зараза!..
- А-а-а... а вытяжной... вытяжной пустили?!
- Сейчас... сейчас пустим, товарищ командир, не волнуйтесь!..
- Не волнуйтесь?! - и тут командир вспомнил про Академию наук, правда,
несколько не в той форме: - Я тебе "пущу" вытяжной! Ты у меня уйдешь в
академию! Все документы вернуть! В прочный корпус тебе нужно, академик, гальюны продувать... вместе с твоим толстожопым механиком! Сами будете продувать, пока всех своих киргизов не обучите! Всех раком поставлю! Всех! И в этом ракообразном состоянии... - командир еще долго бы говорил и говорил о
"киргизах" и о "ракообразном состоянии", но тут центральный вызвал на связь верхний вахтенный.
- Есть, центральный!
- На корабль спускается командующий и... и (вахтенный забыл это слово).
- Ну?! - ...и вице-президент Академии наук СССР...
И наступил "черный песец". Командир, как укушенный, подскочил к люку,
сунул в него голову и посерел: на центральный надвигалась необъятная
задница. То была задница Академии наук! Командир задергался, заметался,
потом остановился, и вдруг в прыжке он схватил с палубы дезодоранты и
освежители и начал ими поливать и поливать, прямо в надвигающийся зад
академику, и поливал он до тех пор, пока тот не слез. Академик слез,
повернулся, а за ним слез командующий, а командир успел пнуть ногой под
пульт одеколоны и дезодоранты и представиться. Академик потянул носом воздух и пожевал:
- М-м... да... э-э... а у вас всегда так... м-м... Э-э... пахнет?..
- Так точно! - отчеканил командир.
- Э-э... что-то не додумали наши ученые... с очисткой... мда, не
додумали... - покачал головой академик.
Командующий был невозмутим. Он тоже покачал головой, мол, да,
действительно, что-то не додумали, и проводил академика до переборки во
второй отсек. Командир следовал за ними, соблюдая уставную дистанцию, как верная собака. Он был застегнут, подтянут, готов к исполнению. У переборки,
когда зад академика мелькнул во второй раз, командующий повернулся к
командиру и тихо заметил:
- Я вам додумаю. Я вам всем додумаю. Я вам так додумаю, что месяц на
задницу сесть будет страшно. Потому что больно будет сесть... Слезьми... все у меня изойдете... слезьми...
Четвертый отсек - аккумуляторный, жилой. Кают-компания и каюты мичманов; камбуз; электрокомпрессор; баллоны воздуха высокого давления; вторая аккумуляторная яма со второй группой аккумуляторных батарей и батарейным автоматом.
Следующий отсек - жилой, мичманский. Устроен он почти так же, как и второй, - те же аккумуляторные ямы под настилом, тот же коридор купированного вагона. Тут расположены рубка радистов, каюты механика и помощника, сухая провизионка, мичманская кают-компания, она же - восьмиместный кубрик…
По сравнению с первым отсеком, где в тропиках самый благодатный прохладный климат, атмосфера здесь пахучая и жаркая даже в Арктике. Причиной тому - электрокамбуз, приткнувшийся к кормовой переборке. Напротив, чуть в стороне от двери, разверзся в полу люк мрачно знаменитой среди молодых матросов боцманской выгородки. Сюда спускаются провинившиеся, чтобы вершить на дне её тесного трюма сизифов труд по наведению чистоты и сухости.
Перебираюсь в четвертый отсек, он же кормовой аккумуляторный. Кормовой - не потому, что в нём корм готовят, поучал когда-то Симбирцев (старпом) кока Марфина, а потому что расположен ближе к корме. «Кормчий» Марфин в тропических шортах и сомнительно белой куртке отчаянно борется за «живучесть обеда». Лагуны заполнены на две трети, но борщ и компот все равно выплескиваются. Руки у Марфина ошпарены, ко лбу прилип морковный кружочек, взгляд страдальческий и решительный. Работа его почти бессмысленна - к борщу никто не притронется, погрызут сухари, попьют «штормового компота» - квелого, без сахара, - и вся трапеза. Но обед есть обед и должен быть готов к сроку, хоть умри у раскаленной плиты.
- Как дела, Константин Алексеевич? - Вся приветливость, на какую я сейчас способен, в моем голосе.
Марфин стирает со щек горячий пот:
- На первое - борщ, тарьщкапнант, на второе - макароны по-флотски… На «нули» - дунайский салат.
«Нулевое блюдо» - холодная закуска. Противень с горкой консервированного салата выглядит весьма соблазнительно. Как больная кошка выискивает себе нужную траву, так и я вытягиваю за хвостик маринованный огурчик. Нет, право, жить в качку можно.
- А где камбузный наряд?
- Сморился! - Марфин добродушно машет красной рукой в сторону боцманской выгородки.
Заглядываю туда - матросы Жамбалов и Дуняшин по-братски привалились друг к другу, стриженные по-походному головы безвольно мотаются в такт качке.
Пятый отсек - дизельный. 2 дизеля с приборами управления и системами обслуживания; расходный топливный бак; 2 дизель-компрессора; подводный гальюн; судовые вентиляторы.
В пятом в уши ударил жаркий клекот дизелей. Хрустнули перепонки - лодку накрыло, сработали поплавковые клапаны воздухозаборников, и цилиндры дизелей «сосанули» воздух из отсека.
Вот где преисподняя! Получить представление о здешнем интерьере можно, лишь вообразив такую картину: в небольшом гроте под сенью нависших зарослей вытянулись рядком три длинные плиты - что-то вроде доисторических надгробий. Так вот: заросли - это трубопроводы и магистрали. Плиты - верхние крышки дизелей. В надводных переходах на них обычно отогреваются промокшие на мостике вахтенные офицеры и сигнальщики.
Над средним дизелем подвешен чайник, и отсек стал похож на цыганскую кибитку.
Вахтенный моторист хотел крикнуть «Смирно», но я показал ему: не
надо. В сизой дымке сгоревшего соляра сидел на крышке дизеля старшина 2-й статьи Соколов и наяривал на гармошке что-то лихое и отчаянное, судя по рывкам мехов, но беззвучное: уши все ещё заложены. Перепонки хрустнули ещё раз - давление сравнялось, и сквозь многослойный грохот цилиндров донеслись заливистые переборы. Деревенской гулянкой повеяло в отсеке.
Шестой отсек - электромоторный, жилой. 2 главных гребных электродвигателя с главными ходовыми станциями, два электродвигателя экономического хода с ходовыми станциями; шиннопневматические муфты линии валов; станция объемного пожаротушения; 6 подвесных коек.
С погружением под воду рабочая страда мотористов перемещается к электрикам. После стального клекота дизелей глухой гуд гребных электродвигателей льется в уши целебным бальзамом. Палуба по понятным причинам сплошь устлана резиновыми ковриками. От них ли, от озона ли, который выделяют работающие электромеханизмы, здесь стоит тонкий крапивный запах.
Во всю высоту - от настила под подволоки - высятся параллелепипеды ходовых станций. Между ними-койки в два яруса. Точнее, в три, потому что самый нижний расположен под настилом - в трюме, - только уже в промежутках между главными электромоторами. Спят на этих самых нижних койках мидчелисты - матросы, обслуживающие гребные валы и опорные подшипники размером с добрую бочку. Из квадратного лаза в настиле торчит голова моего земляка и тезки - матроса Данилова. Я спускаюсь к нему с тем облегчением, с каким сворачивают путники после долгой и трудной дороги на постоялый двор. После «войны нервов» в дизельном в уютную «шхеру» мидчелистов забираешься именно с таким чувством. Здесь наклеена на крышку контакторной коробки схема московского метро. Глядя на нее, сразу же переносишься в подземный вагон. Так и ждешь - из динамика боевой трансляции вот-вот раздастся женский голос: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - «Преображенская площадь».
Седьмой отсек - кормовой торпедный, жилой. 2 торпедных аппарата с приборами управления стрельбой; ручные приводы управления вертикальным и кормовыми горизонтальными рулями; насосный узел гидравлики; трюмная помпа; 6 подвесных коек; аварийный люк.
Жилой торпедный отсек вполне оправдывает свое парадоксальное название. Здесь живут люди и торпеды. Леса трехъярусных коек начинаются почти сразу же у задних аппаратных крышек и продолжаются по обе стороны среднего прохода до прочной переборки. Стальная «теплушка» с нарами. Дыхание спящих возвращается к ним капелью отпотевшего конденсата. Неровный храп перекрывает свиристенье гребных винтов. Они вращаются рядом - за стенами прочного корпуса, огромные, как пропеллеры самолёта.
Площадка перед задними крышками кормовых аппаратов своего рода форум. Здесь собирается свободный от вахты подводный люд, чтобы «потравить за жизнь», узнать отсечные новости, о которых не сообщают по громкой трансляции. Здесь же чистят картошку, если она ещё сохранилась. Здесь же собирается президиум торжественного собрания; вывешивается киноэкран - прямо на задние крышки. Сюда же, как на просцениум, выбираются из-за торпедных труб самодеятельные певцы и артисты.
Утром мы грузили боезапас в корму. Говоря проще, засовывали торпеды в кормовые аппараты. Дело это весьма ответственное и столь же нудное. Играют тревогу: «По местам стоять! К погрузке боезапаса!» Задраивают все люки, отдают носовые швартовы, и лодка, выбросив фонтан брызг, притапливает нос так, что якорный огонь уходит под воду и брезжит оттуда тусклым пятном, а рубка смотрит лобовыми иллюминаторами прямо в воду, будто субмарина тщится разглядеть что-то в чёрной глубине. Острохвостая корма её при этом поднимается из воды, обнажая сокровенные ложбины волнорезных щитков. Щитки вместе с наружными крышками торпедных аппаратов втягиваются внутрь легкого корпуса, и тогда ощериваются жерла алых торпедных труб. В них-то и надо засунуть нежную смертоносную сигару длиной с телеграфный столб. Для этого нужны ясная погода, понтонный плотик, крепкие руки и точный глазомер. Все это было, но, как назло, заела крановая лебёдка, и торпеда зависла над узкой щелью меж пирсом и корпусом. И старший помощник командира капитан-лейтенант Симбирцев пожелал много нехорошего капризной лебёдке, бестолковому матросу-крановщику и его маме… Мы смотрели на злополучную торпеду, как она, покачиваясь на тросе, поводит тупым рылом то в сторону лодки, то в сторону плотика со страхующими минерами…
Зависшая торпеда не выскользнула из бугеля и не сорвалась в воду, не задела мичмана Марфина, так некстати вылезшего из кормового люка; и матрос Жамбалов, поскользнувшись на пирсе, не выронил из рук пластиковую кокору с запалом, и та не скатилась с настила в море; и адмирал, проезжавший мимо в чёрной «Волге», не заметил двух наших великовозрастных дурил, вздумавших катать друг друга на торпедной тележке; и железнодорожный кран не поддал на ветру своим пудовым гаком по хвостовине последней торпеды с её взведенными винтами и хрупкими рулями… Ничего этого не случилось, не стряслось, не произошло… Минер (командир БЧ-3) записал в вахтенный журнал номера принятых торпед, и тут же в гавани объявили «ветер-три» (т.е. усиление ветра, когда подобные работы должны быть прекращены).
Заканчиваю этот краткий рассказ в основном для тех, кто никогда не был на подводной лодке. Только лично пройдя по тесным отсекам этого уникального музея и выйдя на свежий невский простор, можно осознать в каких трудных условиях успешно воевали и несли службу тысячи моряков. По праву такая экскурсия является лучшим наглядным уроком мужества, особенно для молодежи. Здесь обязательно расскажут о подвигах моряков – подводников в Великой Отечественной войне и в мирное время. Чтобы получить реальное представление о службе на такой боевой подводной лодке, настоятельно рекомендую полностью прочесть упомянутый роман писателя Николая Черкашина «Одиночное плавание». Его текст есть в интернете.
Заинтересованным лицам предлагаю в качестве дополнения так же прочесть несколько следующих ниже страниц о походе подводной лодки С-332 613 проекта Тихоокеанского флота. Рассказ с элементами сарказма недавно написал участник этого океанского похода, состоявшегося, видимо, в середине 1960-х годов.
Калинин Анатолий Владимирович. «Кошки – мышки»
За кормой уже много сотен миль от родных берегов. Вот уже
и пролив «Токара» позади. Пролив «Токара», - это в гряде островов Рюкю, - вопреки нашим опаскам, оказался не то что «малолюдным», скорее, даже
пустынным. Мы прошли его в надводном положении. Скрытности
нашей дизель-электрической подводной лодки проекта 613
сопутствовали и удалённость ближайших островов, - слева остров
«Яку» 50 миль и справа остров Осима, те же 50 миль, - тёмная ночь,
пасмурное небо и довольно бурное море. На поисковой
радиолокационной станции царили мир и покой.
Мы вошли в Филиппинское море.
Не всякий знает, где оно. Далеко! - это для читателей,
равнодушных к морской географии. Для более любознательных,
поясню: Филиппинское море - самое большое море западной части
Тихоокеанского бассейна. Расположено между Японскими
островами, Тайванем, Филиппинами, Идзу, Марианскими, Ял,
Палау и другими островами. Площадь его более 5.7 тыс. кв. миль,
средняя глубина 4108 м, наибольшая 10265 м (Филиппинский
жёлоб). Есть где разгуляться и вдоль, и поперёк, и по глубине!
Но вот вопрос: а зачем нам это море, и зачем мы туда
подались?
А мы любознательные!
Где-то в высших штабных инстанциях стратеги-аналитики
рассматривали в очередной раз большой глобус (они очень любят
этим заниматься), и прикинули: «Смотри-ка, такие чудные морские
просторы! Чужеземными островами прикрыты. И не то, чтобы уж
и далеко от наших вотчин... Каким-нибудь «поларисам -
трайдентам» долететь оттуда к нам - раз плюнуть! А давайте-ка заглянем туда: уж не обосновались ли там наши потенциальные приятели?»
В установленное время наша подводная лодка заняла
скрытно обозначенный «Боевым распоряжением» район поиска,
потекли боевые будни. Главным объектом поиска, конечно,
являлись иностранные подводные лодки - носители ядерного
оружия, боевые надводные корабли, но мы не брезговали и всякой
другой развединформацией, в том числе - интенсивностью и
маршрутами судоходства, полётами авиации, данными
радиообменов. Мы, как опытный охотник-следопыт, крадучись
малошумным экономическим ходом, вели непрерывный поиск.
Гидроакустики внимательно прослушивали весь горизонт во всём диапазоне глубин погружения подводной лодки шумопеленгаторной станцией, ночью подвсплывали на перископную глубину и к поиску подключались радиометристы пассивными станциями контроля радиолокационных излучений, а радисты - к радиоприёмникам, сплетни разные в радиоэфире
послушать. Естественно, на перископной глубине и при всплытиях
в позиционное положение, активно велось и визуальное
наблюдение.
Ищем сутки, ищем вторые, ищем... уже и седьмые, а
«супостата» нигде нет, попадается иногда второсортный, не
имеющий никакого интереса радиомусор, и тот далеко за
пределами наших интересов.
И вот в конце седьмых поисковых суток, в сеанс радиосвязи
получаем приказ Главного штаба: «Следовать скрытно в точку с
координатами Ш= ... ,Д= .... В указанной точке всплыть в надводное
положение ... числа в ... часов, ... минут и перейти в подчинение
командира отряда боевых кораблей контр-адмирала Хомчика.
Флагманский корабль отряда БРК (Большой ракетный корабль) « Упорный».
Приказано - выполним!
Уже на дальнем расстоянии от точки всплытия водная среда
начала «оживляться» разночастотными звуками гидролокаторов в
поисковом режиме, в том числе и «иностранного происхождения».
Всплытие в надводное положение, с соблюдением
установленных правил безопасности, произвели в назначенной
точке, в точно указанное время. Над головой простиралось
безоблачное солнечное небо, ленивые волны Филиппинского моря
ласково плескали в борта подводной лодки. Невдалеке лежал в дрейфе БРК «Упорный», подальше, на разных курсовых, - «болтались» два наших эсминца. А вот ещё дальше, почти у горизонта, на почтительном расстоянии между собой, виднелись ещё два надводных боевых корабля, по внешним очертаниям очень похожих на «не наши» корветы, с их направления исходили характерные низкочастотные акустические звуковые посылки
гидролокаторов типа «AN/SQS-23».
Встреча с «нашим» отрядом боевых кораблей (ОБК) нам
планировалась, с «не нашим» - прогнозировалась. Начальник штаба ТОФ контр-адмирал Ярошевич Дмитрий Клементьевич заслушал
«Решение командира на выполнение боевой службы» и дал ряд
рекомендаций по действиям в экстремальных ситуациях.
Об этом флотоводце есть смысл дать несколько пояснений к
его портрету.
Дмитрий Клементьевич Ярошевич окончил Высшее военно-морское училище им. М.В.Фрунзе в 193 7 году, года полтора прослужил штурманом
«малютки» на Балтике, несколько месяцев был дивизионным
штурманом. В 1938-40 г.г. командовал подводными лодками типа
«М», в Финской военной кампании совершил четыре безрезультатных боевых похода.
В 1940-44 г.г. он командовал ПЛ «Щ-31О». В Отечественную
войну совершил на ней два боевых похода, но значимых побед
тоже не имел. С 1944 по 1946 год он командует уже большой, но
небоеспособной (учебной), подводной лодкой «К-53», затем делает
необъяснимый кульбит - назначается командиром эсминца, позже
становится командиром дивизиона эсминцев. В 1951-53 г.г.
командует крейсером «Чкалов», далее академии, служба на
высоких штабных постах, командует Каспийской военной
флотилией.
И вот он уже в должности начальника штаба ТОФ, с высоты
своего опыта и занимаемой должности, напутствует командира
нашей подводной лодки по действиям на боевой службе. Его
рекомендации сводились к тому, что на переходе и в районе
несения боевой службы надо быть внимательными и осторожными,
соблюдать скрытность; при встречах с иностранными боевыми
кораблями не сближаться до расстояний, на которых возникает
большая вероятность обнаружения нас. «А уж если вас обнаружат,
вы тихонько, не торопясь, используйте малошумные режимы движения, максимальную глубину погружения, глядишь, - они вас
и потеряют ... », - поучал флотоводец.
Вспомнилась, по случаю и по другому поводу, рекомендация
другого флагмана. В Охотском море, в штилевую погоду, в ясный
солнечный день, при максимальной дальности визуальной
видимости и работающих радиолокаторах, находилось всего две
плавединицы - гражданский пароход и эскадренный эсминец.
Обнаружили они друг друга на пределе видимости, ещё за
горизонтом. И начали расходиться. Расходились-расходились ... и
встретились вплотную. На «разборе полётов» флагман поднял
командира эсминца и так повёл речь: « ... ну, допустим, на планшете вы не сумели построить правильное маневрирование; допустим, что ты забыл каким бортом надо расходиться. Так отверни от него, приведи за корму, увеличь ход, ты же можешь выжать 36 узлов! И иди так! Иди сутки, двое - ну, отстанет же он!»
Однако вернёмся в точку всплытия. После обмена опознавательными, позывными и приветствиями, подводная лодка заняла указанное место в
походном ордере. У нас, теперь уже не таясь, было время произвести зарядку аккумуляторной батареи, пополнить запасы сжатого воздуха, провентилировать отсеки, самим надышаться свежим воздухом. Заодно мы получили подробный план действий. Он был несложным: нам определили полигон для обеспечения
выполнения учебно-тренировочных задач по поиску и
уничтожению подводных лодок кораблями ПУГ (поисково-ударной
группы). Мы должны были изображать подводную лодку-цель,
маневрировать в означенном полигоне от точки «А» к точке «Б» и
обратно. Корабли ПУГ должны были нас искать и производить
учебные атаки с целью «уничтожения». Мы же должны были в
этом заданном пространстве уклоняться от обнаружения,
противодействовать применению по нам оружия, самим
контратаковать и отрываться от преследования. То есть, делать то
же, что мы регулярно делаем в своих прибрежных полигонах, без
посторонних глаз и менее затратным способом.
«Кувыркались» мы так почти двое суток. «Супостат» тоже не
дремал, он подступился поближе. Теперь посылки его работающих
гидролокаторов стали слышны не только нашим гидроакустикам,
но и всему экипажу в отсеках.
С завершением этого учения, мы снова всплыли в надводное
положение. К этому времени надводная обстановка несколько
изменилась. К нашему отряду подошёл танкер «Полярник»,
«потенциальных друзей» тоже добавилось - к тем двум фрегатам,
что поближе, на горизонте замаячил третий.
Очередную ночь мы снова в походном эскорте били зарядку,
пополнялись запасами воздуха высокого давления. Ночь прошла
без приключений. Но утро выдалось хмурым, начал усиливаться
ветер. Нам же предстояло выполнить ещё один «гвоздь»
программы - провести учение по бункеровке соляра и пополнению
других запасов снабжения с «Полярника» на ходу. Пока мы
оговаривали условия маневрирования, сближались на безопасное
расстояние, заводили швартовые и погрузочные тросы-проводники,
подключали неуклюжий, длинный и тяжёлый топливный шланг,
погода сделалась уже практически невозможной для продолжения
эксперимента. Всё же, мы перекачали тонн 5 топлива и сделали
несколько проводок сеток с припасами. Ничего этого нам не
требовалось, у нас было своих запасов с избытком, но
приобретенный опыт никогда не бывает лишним.
Следующей ночью должен произойти самый важный эпизод
коллективных учений - мы должны скрытно погрузиться и оторваться ото всех, и «своих», и «не своих».
В назначенное время ночи, под прикрытием своих кораблей,
мы произвели срочное погружение до рабочей глубины и начали
неспешное, скоростью в два с половиной узла (около 4,5 км/час -
скорость пешехода), как учил ранее упомянутый «флотоводец»,
движение в оговоренном с командиром ОБК направлении.
Произведенный во время погружения гидрологический разрез
водной среды, показал удивительное постоянство температуры
воды и её солёности, а это означало отсутствие образований
скачков плотности и слоёв «жидкого грунта», под которыми можно
было уклоняться от неприятельского гидроакустического поиска.
Уже очень скоро шумы винтов нашего ОБК, и писклявые
звуки их гидролокаторов затерялись вдали, а вот сила акустических
посылок «не наших» гидролокаторов агрессивно нарастала, вскоре
послышались и приближающиеся с двух сторон шумы винтов
фрегатов. Звуки низкочастотных гидролокаторов: - «бум!» - «бум!»
- «бум!» - по корпусу подводной лодки стали такой силы, что
создавалось впечатление, сравнимое с тем, когда человек находится
в железной бочке, а по ней снаружи с силой ударяют кувалдой. По
сути, так оно и было, только находились мы в большой «цистерне».
Затем к этим звукам добавились сначала редкие, вскоре
зачастившие высокочастотные посылки: - «пик!» - «пик!» - «пик!».
Эти явно принадлежали «стрельбовым» локаторам. В промежутках
издалека подавал звуки третий фрегат - очевидно, контролировал
обстановку, работая в круговом режиме. Через считанные минуты
над нами прошуршали шумы винтов фрегата.
Стало ясно: мы в «тисках»! Получилось, что наши корабли
ушли в одну сторону, а мы с «хвостом» от «дяди Сэма» - в другую.
Но мы всё продолжали выполнять «скрытный» отрыв от
«супостатов» своим экономическим ходом ... Авось, отстанут!
Уже к концу первых суток «отрыва» мы ощутили, что
погодные условия в море значительно ухудшилось, шторм
разыгрался такой силы, что нас уже начало покачивать даже на
рабочей глубине. А как же там, наверху? Наверное, штормяга - что
надо! И затеплилась надежда, что, может, их там укачает ... Ну, хотя
бы акустиков! Нас тогда упустят, и мы «ушмыгнём»!
«Напрасны были наши ожиданья», - сказал бы поэт: и вторые
сутки, и третьи по корпусу нашей лодки громыхали «бум-бум»,
«пик-пик», а размеренные шлепки гребных винтов
преследователей, шаставших вокруг и около, временами
слышались без всякой электронной техники прямо над нашими
головами.
В конце третьих суток «отрыва» плотность электролита
наших аккумуляторных батарей приблизилась к плотности
дистиллированной воды. Энергетический ресурс для обеспечения
движения под электромоторами мы исчерпали.
Посрамлённые, ночью мы всплыли! Почти рядом, в двух-
трёх кабельтовых от нас, лежали в дрейфе два «дружественных»
фрегата, вдали, почти у горизонта слабо мерцали ходовые огни
третьего фрегата. Наш ОБК не просматривался ...
По рации мы связались с флагманом, получили его
координаты и приказание следовать к ним.
Нет, в боевой обстановке мы бы себя так не вели. Ведь мы и
в район боевой службы пришли «не с пустыми руками», у нас были
боеприпасы и для борьбы с надводными кораблями противника, и с
его подводными лодками, другие активные и пассивные
технические средства противодействия, которые мы в данном случае не сочли нужным применять. Но нам надо было сделать «мирный» отрыв так, чтобы эту «дружественную» армаду оставить с носом! Поэтому, уже на переходе к ОБК мы стали готовить кальки с планшетов маневрирования при этом «отрыве», письменные пояснения к своим действиям и предложения по
дальнейшим действиям. К 10.00 четвёртых суток одиночного
плавания мы воссоединились с нашим отрядом кораблей, погода к
этому времени уже значительно успокоилась. Командир ОБК
контр-адмирал Хомчик приказал нашему командиру передать
управление подводной лодкой старшему помощнику и прибыть на
флагманский корабль с подготовленными документами. Вскоре к
нашему борту подошёл с флагмана командирский катер, и наш
командир капитан второго ранга Попов Георгий Феофанович покинул подводную лодку.
Контр-адмирала Хомчика Сергея Степановича, скажу прямо,
мы не знали. Служили мы в разных соединениях флота, ранее
никому из наших офицеров встречаться с ним не доводилось, да и
пришёл он на ТОФ с Северного флота совсем недавно. Но, как
говорится: «Земля слухами полнится!» Докатились они и к нам. Мы
знали, что он выходец из Каспийского училища военной поры,
участвовал в боях под Новороссийском, когда в суровую годину в
бой были брошены даже курсанты училищ. При штурме
неприятеля был ранен. По выпуску из училища, лейтенантом в
начале 1945 года был направлен на Северный флот и там, пройдя
все ступени роста на подводных лодках, и позже, окончив
Академию, - дорос на подводном флоте до высоких штабных и
командных должностей, удостоился звания «контр-адмирал». По
отзывам, был активен, энергичен, напорист. На Северном флоте он
пользовался большим авторитетом.
И вот, в кают-компании большого ракетного корабля
«Упорный», как когда-то в Филях, под руководством к/а Хомчика
собирается Военный Совет. Вопрос один: обеспечить
гарантированный отрыв подводной лодки от иностранных сил
слежения. Лучшие умы офицеров походного штаба ОБК,
представителей кораблей отряда и командира нашей лодки крепко
задумались, и крепко поспорить пришлось, но, взвесив все
возможности наших средств противодействия «супостату» и
приёмов маневрирования своими кораблями, выработали
оптимальный согласованный вариант действий. Осталось дело за
малым - выполнить Решение командира ОБК.
«Плести тенёты» начали незамедлительно, ещё засветло. Мы
много шумели, радиолокаторы и гидролокаторы наших кораблей
большей частью активно работали в направлении противостоящих
сил, привнося много помех их радиотехническим средствам. Все
наши пять единиц отряда, в том числе танкер «Полярник» и наша
подводная лодка, следующая в надводном положении,
руководствуясь Правилами совместного плавания, приступили к
затейливым перестроениям : то из однокильватерной колонны мы
смещались в строй пеленга, из строя пеленга выстраивали строй
фронта, по команде флагмана изменяли свои места в строю. Всё
выполнялось строго по сценарию, как в фильме: «Левый фланг
переместить направо! А правый - поставить в центр!»
К концу вечерних сумерек, наша лодка оказалась в центре
«коробочки». По кодовому сигналу флагмана подводная лодка
произвела срочное погружение на рабочую глубину, изменила
начальный курс и начала энергичный отрыв в противоположном от
«неприятеля» направлении. Наши надводные корабли тут же
начали активно применять специальные помехи - имитаторы целей,
у нас тоже кое-что было. А доморощенные умельцы предложили, в
дополнение к стандартным средствам, использовать пластины
регенерации воздуха, чем мы тут же и воспользовались. Вещество
пластин очень химически активно при соединении с водой (а при
соединении с маслами или жидким топливом - пожаро- и
взрывоопасно). В водной среде пластины регенерации быстро
разлагаются, обильно выделяют газовые пузырьки, образующие
подобие облака и, в свою очередь, становятся отражающим
объектом, т.е. ложной целью, а для нас - экраном от локаторов
ловца. Вот мы и выстроили за своей кормой целый «забор». Такие
же «заборы» городили и наши надводники. А ещё, флагман очень
внимательно следил за всеми манипуляциями и маневрами визави,
при малейшей угрозе сближения его с нами, он корректировал
наше направление отрыва. Эти направления были согласованы ещё
на Совете, и каждому из них соответствовало определённое
количество взорванных в водной среде гранат. К примеру, взрыв
одной гранаты означал - следовать в направлении на юг, при
взрыве двух - на юго-запад и т.п.
Но и мы тщательно прослушивали шумопеленгаторной
станцией горизонт, по изменению пеленгов на движущиеся цели и
шумам винтов определяли их элементы движения, на планшете строили своё маневрирование с расчетом расходиться с ними на
максимальных расстояниях.
Уже через 30 минут мы достаточно уверились, что наши
действия приносят желанный результат: шумы винтов надводных
кораблей заметно удалились, излучения гидролокаторов, хотя ещё
и прослушиваются, но по корпусу уже не громыхают, нам
непосредственно обнаружением не угрожают. И мы перешли на
экономическое движение. А спустя ещё час, наше движение уже
продолжалось в полной тишине - море безмолвствовало ...
Ура! Мы оторвались!!!
В связи со сложившейся ситуацией (с задержкой в районе
боевой службы), в график нашего возвращения мы не
укладывались, и Главный штаб пошёл на послабление режима
движения: нам ограничили режим скрытности - разрешили
следовать в базу в надводном положении и погружаться только в
оговоренных крайних случаях. Мы сделали своё дело, и были уже
никому не интересны, нас никто не сопровождал. Пролив «Токара»,
к которому мы подошли к вечеру очередных суток, встретил нас
сильной зыбью, видимо здесь остатки волн прошедшего шторма
вошли в смешение с водами течения «Куросио», Была сильная
килевая качка, волны накатывали на проседающую корму,
вздымались на мостик, заливая верхнюю вахту. На низкой высоте
пролетел очередной патрульный «Орион» и, не обращая на нас
внимания, скрылся куда-то к своей базе.
«Паразит, - зло думал про себя старпом командира лодки, он
же - вахтенный офицер, стоявший прикованным цепью на мостике,
- наверное, уже через час будет чисто выбрит, намыт и надушен, и
будет обнимать в пабе свою «фрю», или какую-нибудь Чио-Чио-
сан ... А нам ещё многие сотни миль впереди «пахать» и «пахать» ...
И почему наши лодки не летают?»
СПб. 25.01.2011.
Вместо заключения, небольшое стихотворение недипломированного поэта, но профессионального подводника моего поколения Бориса Игоревича Козлова. (Из книги «Рифмы – ритмы…», 2013)
Мы всплыли ночью в центре океана
И в дрейф легли. Молчали дизеля,
Когда направил объектив секстана
На Альфу Лиры штурман корабля.
В походе курево дороже хлеба.
В открытый люк через центральный пост
Я лез наверх по трапу прямо в небо,
В лучи переливающихся звезд.
И вдруг увидел: с мира сняли крышу.
Земля летит сквозь голубой туман.
Вздыхают волны, будто это дышит,
Как грудь Земли, огромный океан.
Задраен люк, заполнены цистерны.
Мы погрузились. Смене – заступить!
И понял я, что никогда, наверно,
Мне эту ночь теперь не позабыть.
И понял я, что в радости и горе,
Какой бы жребий жизнью не был дан,
Как дружба, вечно это чувство моря –
Огромное, как Тихий океан.