Безымянные стражи мира
«Имя твоё неизвестно, но Подвиг твой – бессмертен!»
Из надписи на памятнике Неизвестному солдату
РАЗГОВОР СО СМЕРТЬЮ
Смерть, ну одолжи мне три минуты!
В тысячу раз больше я отдам.
Не толкай к последнему приюту,
Я ещё так мало повидал!
Ты возьми взамен тех бородатых,
Так они спешат на небеса,
Дай подальше отойти ребятам,
А под дым, авось, рвану и сам...
…Очередь! Позицию меняю.
Одиночный! Влево кувырок.
Снова одиночный. Пусть считают
То, что у меня патронов “ёк”.
Точно, повелись и осмелели.
Бросил камень… и гранату вслед.
- Повезло, осколки не задели,
Отдышаться и секунды нет...
Через немогу в камнях петляю,
В кровь колени, локти, я смеюсь.
Веришь, на тебе женюсь, Косая?!
(Обещал, не значит что женюсь.)
Рано нам на людях целоваться.
Да, жениться - это не в тюрьму,
Дай денёк, с друзьями попрощаться.
Что, не дашь?! Ну, сука, сам возьму!...
Алексей Матвеев, Май 85, с Афганской границы
На пятый день войны пробился к нам, с Западного острова, пограничник.
Жутко обгоревший с одного бока, с брезентовым поясом, увешанным флягами с водой! Отказался от перевязки, спросил, не найдётся ли, случаем, парочки противотанковых гранат. А то два самоходных орудия, задрали уже.
Кто-то, теперь уж не вспомнить, спросил его:
- И много вас там осталось, на Западном?
Тот снял фуражку, вытер пот со лба, скупо улыбнулся:
- Есть ещё. Как и на Южном острове. Вот только с боеприпасами - не очень. Точнее с гранатами: свои – кончились на второй день, а немецкие пехотные - не особо, против бронетехники если.
Врач, помявшись, предложил хотя бы обезболивающий укол сделать, а он глянул и сказал:
- Не стоит зря переводить, вы же видите сами... Приберегите для тех, кого ещё можно спа..
- Тебе осталось до темноты жить! Потом падение температуры воздуха и...
- Вот поэтому и не стоит, - мотнул головой пограничник.
Потрясённый военврач прошептал:
- Я же вижу, как у тебя зрачки «скачут», то расширяясь, то суживаясь! Тебя же дикая боль должна му..
- Не будем о грустном, - прервал военного медика погранец.
Окинул взглядом всех на прощанье:
– Ну, бывайте, братцы! Пролетарское вам спасибо за гранаты! Простите, что больше воды не смогу принести.
Когда уже шёл на выход, (присел примериваясь, готовясь к броску через простреливаемое пространство), неожиданно даже для себя самого военврач окликнул:
- Звать-то тебя как, из каких ты мест? Может весточку родным сможем послать...
Пограничник, пристально осматривая прилегающий, «лунный» ландшафт развалин Центрального острова, покачал головой:
- Там, на Западном и Южном, многие уже ничего и никогда не смогут сказать, никому: кто они, откуда. Прибыли на окружные сборы пограничников-спортсменов накануне, даже толком познакомиться не успели. От прямых попаданий мин или снарядов даже клочков личных документов не осталось...
Глянул на врача и видна тому стала жуткая, запредельная боль. Не физическая, ибо у него был какой-то уже потусторонний взгляд, а невыносимая, душевная мука.
(Страдал он, что не может хотя бы пофамильно передать, кто и откуда они были – те, что самыми первыми встретили захватчиков, на Западном и Южном островах Брестской крепости. Ни тот усиленный наряд-«секрет», все пятеро, когда, где-то через 40 минут боя, их окопчик накрыло прямым попаданием мины реактивного миномёта. Ни тот пограничник с ручным пулемётом, несколько суток без передыху, без воды и еды, без сна отстреливавшийся от наседавшей гитлеровской пехоты. Перед его огневой позицией громоздились десятки трупов в мышастой форме, а вокруг и сзади – валялись расстрелянные диски от «дегтяря»... И который, предельно истощённый физически и психологически, на предложение пробирающейся мимо группы гарнизонных идти на прорыв – ответил, как отрубил:
- Никуда я с вверенного мне рубежа обороны не уйду!
И многое-многое из того, о чём и про кого из них мы никогда не узнаем, ни-че-го.)
- Пусть и я останусь таким же – безымянным, просто пограничник и всё...
Отвернулся. Посмотрел по сторонам и решительным тоном, не терпящим возражений сказал:
- Спасибо, братцы, но прикрывать огнём – не надо! Боеприпасы поберегите, скоро фрицы снова в атаку пойдут. Да и привлекать к себе внимание их снайперов, без особой нужды, не стоит!
Дождался-убедился, что, нехотя, но послушались. Напрягся и – рванул наружу! К намеченному заранее холмику из битого кирпича. Огонь по нему гитлеровцы открыли с опозданием, пули зацокали по груде кирпичных обломков и вокруг, когда он уже укрылся за ней.
- Из какого подразделения хоть, скажи!!!? – крикнул военврач так, что у всех зазвенело в ушах. Страстно желая хотя бы чем-то, как-то попытаться отблагодарить этого мужественного, умирающего человека: за принесённую воду, за заботу о посторонних ему в общем-то людях.
(Не посторонних, товарищ военврач третьего ранга: все защитники Крепости – не могут быть посторонними друг другу, кем бы ни были, где бы ни удерживали свои рубежи обороны.)
- С окружной автошколы! – обернувшись, крикнул тот и улыбнулся, белозубо, особенно контрастно на фоне закопчённого лица. Помахал рукой... и бросился вперёд! Эдаким то ли зигзагом, то ли маятником что ли. Снова, словно заговорённый, добежал невредимый до следующего укрытия – громадной воронки.
Врач вспомнил, что здание этой автошколы находилось на Западном острове чуть ли не в нескольких десятках метров от линии непосредственного прохождения госграницы. Он ещё задавался вопросом, какой дурак решил так близко к границе расположить окружные автомобильные курсы?!
Ни он сам, ни другие тогда, ни подавляющее число потом и теперь не знали, что эта школа готовила не одних лишь автоводителей... Что были там, по всем косвенным признакам, засекреченные курсы разведчиков-диверсантов пограничных войск Народного Комиссариата Внутренних Дел.
Через некоторое время, когда пограничник скрылся за грудами развалин, с не слишком большим интервалом, раздалось два мощных взрыва. Переглянулись и сняли кто пилотки, кто фуражки, у кого что было. Склонив голову все, уставились в заваленный битым щебнем и кусками кирпича, устланный гильзами пол полуподвала. Противотанковые гранаты ПРГ-40, при взрыве ближе 20 метров, вне какого-либо укрытия, гарантированно убивали и бросившего, вследствие фугасного действия ударной волны. Такой вот был счёт, когда ползком вперёд выдвигались по приказу или без оного к прущим на позиции рубежа обороны танкам с крестами: один танк – один человек.
«Ну вот и отмучился,» - подумал военврач с непонятным самому себе облегчением. Затем осознал, что тот – перестал страдать от обширных ожогов.
Военврач третьего ранга ошибался. Обоим самоходкам подорвали по гусенице, обездвижили. Скупым, но изумительно точным огнём из лёгкого стрелкового отсекли мотопехоту, а пытающиеся покинуть подбитую бронетехнику экипажи – уничтожили штыками и трофейными ножами. Развернули самоходки и стреляли, накрыв и разметав миномётную батарею на том берегу Буга. Подавляли выявленные огневые точки до тех пор, пока штурмующие не разобрались и не вызвали огонь тяжёлой артиллерии на свои самоходные орудия. Теперь уже безошибочно ясно, что захваченные обороняющимися...
Конечно, можно задаться резонным вопросом: как пограничники-слушатели советских окружных автомобильных курсов сумели управиться и вести огонь из германских «шурм-орудий»?!
Нет ничего проще: солдатам любой армии, в массе своей, дают хотя бы азы знаний и навыков использования лёгкого стрелкового вооружения «вероятного противника». А военнослужащих разведывательно-диверсионных подразделений в данном вопросе подковывают ещё более основательно. Только и всего.
Ведь производить диверсии в тылу врага можно не только подрывая мосты, хлебосольно засевая прифронтовые автотрассы противопехотными и противотанковыми минами; гуманно, соблюдая всевозможные конвенции, предельно кротко и вежливо расспрашивая захваченных в плен штабных... Но и, если понадобится, (израсходовав носимый боекомплект, да и много ли на себе принесёшь), без спроса одолжить во временное пользование оружие противника. Какое только окажется под рукой или до какого только получится дотянуться. И сыграют напоследок такую музыку, такой «Марлезонский балет» устроят, что... на долгую память хватит, точно, даже не сомневайтесь.
Так, информация к размышлению: по свидетельствам оборонявшихся, одиночные выстрелы и спорадически вспыхивающие перестрелки на Западном и Южном островах были слышны в Цитадели Крепости ещё две недели. А что потом? А потом гитлеровцам на территории крепостного комплекса отравляли существование небольшие группы пограничников, нашедшие отрывочное упоминание в некоторых германских мемуарах, как, к примеру, «кочующая диверсионная группа», с которой не смогли справиться до середины августа. И то, нет уверенности, что ликвидировали всю: от взятых в плен двоих тяжелораненых «не удалось» добиться ни сколько было в группе, ни кто именно. Поясню тем, кто не понял, почему «не удалось» взято в кавычки: по косвенным данным, (не имеющим документального подтверждения, потому что такое, по понятным причинам, ибо квалифицируется как «военные преступления», ни у кого документально не подтверждают), где-то со второй половины июля всех взятых в плен в Брестской крепости пограничников расстреливали на месте, как и комиссаров. И той лишь разницы, что последних – с самого начала боевых действий.
Или, вот, группа пограничников в начале сентября, средь бела дня (!), сумевших не только незамеченными проникнуть в самое сердце Крепости, полуразрушенный гарнизонный клуб (бывшую церковь) на Центральном острове, со станковым пулемётом «максим», (а он крайне не приспособлен для скрытных передвижений – неповоротлив и тяжёл даже в «разъятом» виде: «тело», станок, щиток и коробки с лентами к нему), но и около трёх часов вести бой. Пленных в данном случае не было: все раненые сумели подорвать себя. По словам местных жителей, согнанных в Крепость на расчистку завалов, тела павших пограничников гитлеровцы не разрешали похоронить до середины октября.
А сколько групп осталось неупомянутыми нигде да никак – не сможет сказать никто, и, скорей всего, уже никогда. Не принято афишировать свою войсковую диверсионную деятельность потому что. Поэтому, видимо, всегда и везде они остаются безымянными. Как сказал один германский офицер другому приватным образом: «Странно: тела, оружие при них – есть, а документов – никаких, будто и не существовали вовсе. Только и известно, что в зелёных фуражках...» Остаётся только поблагодарить его, сгинувшего без вести под Сталинградом, что переслал домой, с оказией, то есть пользуясь неофициальными каналами доставки личной корреспонденции, свои «записки». И его правнука, приславшего выдержки из них автору. Потому что многие стали понимать, что на ненависти – ничего хорошего вырастить не получится, но и забывать каждому своё прошлое – тоже нельзя. Дабы эта сохранённая, переданная дальше память не дала разразиться новой войне. Чтобы не захотели ни «переиграть» результаты, задним числом, ни «взять реванш». Потому что остались свидетельства, пусть разрозненные, неполные, как правило не подтверждённые официально или документально, о том как было тогда и как БУДЕТ ВСЕГДА! Всегда у нашей страны будут те, кто будет драться вот так, как эти безымянные герои. А ещё - десятки и сотни примеров беспримерного мужества и стойкости советских военных и гражданских в первые часы и дни Великой Отечественной, оставшиеся неизвестными по объективным или того горше – субъективным причинам.
(К «реваншистам» по обе стороны баррикад – той, и наших, доморощенных «правдорубов»-исследователей архивных бумажек – обращаюсь: не будите лихо, пока оно тихо. Не доводите до греха. Потому что может статься, что ваши «правдоискания», вольно или невольно умаляющие и очерняющие беспримерный Подвиг советских людей, положат начало «всеобщей амнезии» неблагодарных потомков, уже больше полвека живущих без Мировой войны и не знающих-не ценящих-не понимающих своего счастья. Себя не жаль, подумайте о своих внуках и правнуках, ибо им – жить после нас. В наших ОБЩИХ силах попытаться сделать так, чтобы снова не захотели ещё разок наступить на известные грабли.)
Вместо послесловия
Иногда воспоминания ветеранов бывшего врага, красноречивее многотомных исторических исследований.
Вот три из них. О лете 41-го.
”…После прорыва приграничной обороны 3-й батальон 18-го пехотного полка атакуется советским арьергардом, состоявшим из... политработника и четырех солдат. Командир батальона майор Нойхоф в разговоре с батальонным врачом явно обескуражен: “Я не ожидал ничего подобного. Это же чистейшее самоубийство атаковать силы батальона пятеркой бойцов...”
…Немецкий военный корреспондент Артур Гримм, в конце июня следовавший вместе с танковым «клином», приводит слова одного из артиллеристов о первых часах войны: “Во время атаки наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!...”
...Ефрейтор санитарного подразделения 17-й танковой дивизии Губерт Корала, попавший в эпицентр Смоленского сражения, оставил такую запись: “Они сражались до последнего, даже раненые и те не подпускали нас к себе. Один русский сержант, безоружный, со страшной раной в плече, бросился на наших с саперной лопаткой, но его тут же пристрелили. Безумие, самое настоящее безумие. Они дрались, как звери, — и погибали десятками...”
Они не были зверьми! Они были просто солдатами, самоотверженно, не щадя самое себя защищавшими Родину!!! Для нас – навсегда безымянные.
Вечная память и немеркнущая слава всем тем, кто с самого 22-го июня 41-го саперной ли лопаткой, пистолетом ли, но на шажок, на полшажка приближали май 45-го, вели к Победе!
9 мая 2013 г.