ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ
(Дневник моей мамы)
(Дневниковые записи и мемуарные заметки Пузиной – в девичестве Бединой – Наталии Викторовны. Полный текст. Компьютерный набор и примечания её сына Пузина Леонида Ивановича.)
Вместо предисловия.
Приходится с грустью констатировать, что вместо истории власть в очередной раз пытается подсунуть гражданам топорно сработанную фальшивку. Вместо господствовавшего в Советском Союзе «исторического материализма», в современной России усиленно насаждается «исторический идеализм». Увы – «хрен редьки не слаще». Тем ценнее становятся воспоминания свидетелей и участников повседневной жизни страны в катастрофическом для России двадцатом веке. Поэтому, взвесив все «за» и «против», я решил опубликовать дневниковые записи моей мамы – не просто пережившей голод, репрессии, и Отечественную Войну, но (необъяснимый для меня парадокс!) до конца жизни сохранившей впитанные ею в детстве коммунистические идеалы двадцатых годов. Поскольку данные записи не предназначались для публикации, текст производит впечатление «сырого»: есть повторы, пропуски, несогласованность, но я сознательно отказался от всякого редактирования, решив, что правда дороже «литературной гладкости».
Примечание.
Дневниковые и мемуарные записи моей мамы датированы не везде и идут в блокноте сплошным текстом. Одни записи от других отделяются линиями. Эти линии в моей публикации заменены звёздочками. Во избежание путаницы, под звёздочками с дневниковыми записям стоит пометка: Дневник. Деление текста на главы и названия глав – мои. Это деление и эти названия возникли в процессе публикации, а по её завершении я решил сохранить данную редакцию, считая её более удобной для чтения. В связи с чем, необходимо помнить, что в оригинале рукописи нет ни деления на главы, ни названия глав. Те немногие примечания, которые я посчитал необходимым сделать, приведены или непосредственно под абзацем, или в конце главы. Авторские подчёркивания в тексте сохранены. (Л. П.)
СОДЕРЖАНИЕ.
1. Народовольцы, либералы и большевики.
2. Раскулачивание. Голодомор на Кубани.
3. Индустриализация. Дети – враги народа.
4. Сороковые – роковые.
5. Между НКВД и Гестапо.
6. Освобождение. Виселица на площади.
7. Депортация народов.
8. Опалённое поколение.
1. НАРОДОВОЛЬЦЫ, ЛИБЕРАЛЫ И БОЛЬШЕВИКИ
***
Настал юбилейный год нашей жизни. 50 лет тому назад произошли самые важные и самые хорошие события: 1937 год – окончание школы, Бал-маскарад, посвящённый 100-летию памяти А. С. Пушкина. На этом балу 10 февраля исполнилось мне 18 лет. Затем незабываемый выпускной вечер. В начале года женился брат Василий. Этого мы очень ждали, т. к. ему было уже 33 года. По тем временам – много. Летом сдала экзамены и поступила в пединститут, и никогда не пожалела об этом: профессия была желанной и любимой. На вступительных экзаменах познакомилась со своим спутником жизни, а 25 ноября сыграли свадьбу – студенческую, не современную. В ЗАГС сходили, пропустив 2 первые лекции. Значит, 1987 год – год нашей золотой свадьбы.
***
Дневник.
1 января 1987 года никаких значительных событий не произошло, а незначительные – не были приятными и желанными. Но буду записывать ежедневно, что бы ни произошло. У нас в гостях очень дорогие люди: невестка Вера с внучкой Леной и внуком Андрюшей. День прошёл благополучно. Конечно, не каждый день наберётся событий на целую страницу, поэтому понемногу буду вспоминать кое-что из очень отдалённых времён, с того (неразборчиво) года, когда начала себя помнить. Первую часть воспоминаний назову «Полубыль, полулегенда», т. к. воспоминания порой сливаются с рассказами родителей, родственников и знакомых. (Почти никого из них уже нет в живых) Детям и внукам, возможно, захочется узнать о своих корнях.
ПОЛУБЫЛЬ, ПОЛУЛЕГЕНДА.
***
К году моего рождения (1919) родителей отца уже не было в живых, а у матери была жива мать Мария Александровна Грубер, урождённая Санандр. Бабушка эта умерла, когда мне было 8 лет, но я её хорошо помню. Она была строгая, требовательная и очень трудолюбивая, и уже сильно больная. Когда она умерла, мне жить стало труднее, т. к. осталась со мной мать, очень много работающая. О ней – потом.
***
Дневник.
В этом же году 2 января тоже не было ничего существенного, как и 1-го. Ходили с Верой и внуками в театр на «Айболит-86». Сын Саша с женой Валей и сыном Женей уехали на каникулы в Москву в гости к старшему сыну Лёне. Как обычно, все смотрят телевизор, я смотрю мало, т. к. имею на этот счёт своё особое мнение.
***
Бабушка – сирота. Выросла в приюте для «благородных детей». Куда её подкинули в пелёнках с запиской «младенец крещён, наречён Марией». И это всё её наследство. Работать (тогда говорили, служить) начала в Казанской губернии в маленьком сельце. Жила у священника. Он заведовал школой. Они вдвоём учили и воспитывали крестьянских детей. Продолжалась её «карьера» год. За участие в народовольческом кружке (80-е годы 19 века) и известном восстании в селе Дно, была арестована, судима, лишена учительского звания и приговорена к ссылке в Сибирь, но спасло замужество с пожилым, спившимся и почти оскудевшим помещиком Петром Грубером. Это мой дед. Он умер, когда матери было 2 года, а её брату несколько месяцев.
(Ничего о восстании в селе Дно в Интернете я не нашёл, а если имеется в виду знаменитое восстание в селе Бездна – в 1861 году – то какого же года рождения моя прабабушка? Примечание Пузина Л. И.)
***
Дневник.
31. 01 – 1987 год. Ходили в гости к племяннице Наташе. У неё хорошая семья. Муж Сергей и дети: Олег (10 лет) и Ксения (5 лет). Вера с детьми, нашими внуками, дружит с этой семьёй. А мы, старики, я и муж Ваня, любим их всех. В этом году очень холодная зима, добирались с трудом, транспорт работает плохо, но все остались довольны. Вечер закончился, как обычно, у телевизора и в домашних делах. Немного устаю, но настроение хорошее.
***
О родителях отца Виктора Васильевича Бедина знаю только по «былинам сего времени». Они умерли лет за 10 до моего рождения. Отец его родился в Валуйках Воронежской губернии, и служил в Войске Донском писарем. Это военная служба. Участвовал в турецкой компании и привёз себе жену-турчанку. Это была моя бабушка. Настоящего её имени не знаю. В России она приняла христианство, чтобы повенчаться с дедом и получила имя Мария. Они жили долго, счастливо, имели двух сыновей и трёх дочерей. Никого из них я не знала. Дядя Володя утонул молодым, а 2 сестры из трёх остались незамужними. У третьей Раисы была дочь Агафья, ровесница моего брата. Он с ней встречался в молодости. Потом связи прекратились, не знаю почему.
***
Дневник.
Теперь в 1986 год. Мы, я и Вера с Леночкой и Андреем (её детьми, моими внуками) ездили в гости в Таганрог к тётке Веры. Она старая, больная, одинокая женщина. Мы с Леной вернулись 5-го, а Вера с сыном пробыли до 8-го. Был сильный мороз, которые здесь редки. По возвращении из Таганрога сидели дома. Сделали с Леночкой уборку, потом отдыхали, смотрели телевизор.
***
Отец мой Виктор Васильевич Бедин был человеком очень одарённым и разносторонним: окончил математический факультет Казанского университета, хорошо рисовал, пел, играл на скрипке, дирижировал хором, увлекался химией и, вообще, всеми науками. Ещё в 20-е годы был твёрдо уверен, что в нашем веке человек полетит к звёздам, грандиозно разовьётся техника, будут искусственно созданы многие материалы. А ведь тогда не было даже звукового кино. В трудные, тяжёлые для всех годы он не терял оптимизма и верил в прекрасное будущее – не для себя, а для детей, внуков и всех грядущих поколений. И НЭП понимал правильно: как явление временное, но необходимое. А ведь тогда многие считали это чуть ли не предательством. Будучи студентом, участвовал в кружках революционно настроенной молодёжи, где встречался с В. И. Ульяновым, но был старше его, даже старше А. Ульянова на 3 года и на три курса. Лишь через много лет узнал он, понял, какой это был гигант, какой всеобъемлющий ум! (не совсем ясно, о ком идёт речь: о Владимире Ульянове-Ленине или об Александре Ульянове? Если судить по контексту, то о Владимире, а если по тексту, то об Александре.) Рассказывал отец о встречах мало, да и я была ещё мала, лишь потом поняла, как он был скромен и совестлив, боялся даже тени хвастовства.
***
Дневник.
Ходили все вместе по городу, в магазины, на базар. Мороз сдал (-8), но дует сильный ветер, поэтому холодно, рады дома отогреться и побыть вместе. Мы так редко встречаемся: я, Ваня и Вера с детьми – Леночкой. Они рассказывают нам о своей жизни, заботах, радостях и огорчениях. Леночка уже в 9 классе. Учится хорошо, значит, есть надежда получить высшее образование.
***
Отец был настоящим коммунистом-ленинцем, ничего не желавшим лично для себя, своих родных и друзей. Он был пламенным борцом за коммунизм всю свою жизнь. В партию вступил в начале века, принимал самое активное участие в борьбе и строительстве новой жизни. По специальности учитель математики, работал заведующим (теперь директором) школы. Много знания и сил отдавал созданию, формированию школы, (был) сторонником самых передовых методов обучения и создателем некоторых из них. Дома много говорили о школе, учениках, учителях. Возможно, это сыграло решающую роль в том, что мы, его дети, брат и я, оба стали учителями и проработали ими всю жизнь, до пенсии. Иной профессии для себя никогда не мыслила и никогда ею не разочаровывалась.
***
Дневник.
Снова сильный мороз – рождественский. День провели дома. Много разговаривали и уже начали грустить о близкой разлуке.
***
С мамой моей (отец) познакомился так: будучи студентом Казанского университета, снимал угол в знаменитой Марусовке у моей бабушки – маминой мамы – о которой я уже рассказала, у Марии Александровны. После разжалования её из учителей и смерти мужа она существовала за счёт снимания квартиры и сдачи её студентам по «углам». Она же их кормила, сама кормилась около них с детьми. Замужество с «благородным» человеком, т. е. дворянином, позволило ей устроить мать в институт «благородных девиц», а брата её Владимира в коммерческое училище, т. к. в военное учебное заведение его не принимали по причине очень сильного заикания. Отец был на 20 лет старше мамы, женился почти в 40 лет, а ей было 19, но она выходила замуж вторично. Первый раз вышла в 15 лет за молодого студента, сына богатых родителей, прожила с ним 3 года, имела сына Бориса. Очень мало я знаю о том периоде её жизни. Всё происходило в самом начале 20 века, когда закон исключал развод. Муж мамы уехал тайно, забрав и сына. Тяжёлая это была трагедия, но никогда она не винила мужа, а скорее себя или свою молодость. Не знаю, какой была их совместная жизнь с моим отцом вначале. В 1905 году родился мой брат Василий, а через 14 лет – я. На моей памяти семейная жизнь родителей не клеилась. Очень часто мы жили врозь: отца часто переводили по служебной и общественной необходимости, а мать не всегда за ним следовала. И всё-таки я сменила 10 школ при обучении в десятилетке. Закончила 10 класс в Славянске-на-Кубани. Там же и начинала учиться – первые 3 класса. Отец мой был очень умный, образованный и талантливый человек. Последний период жизни он (неразборчиво) занимался общественной деятельностью по партийной линии.
***
Дневник.
Очень холодно. Ходили на базар и в кино. Занимались сборами.
Сегодня день рождения Саши. Ему исполнилось 38 лет. Когда же прошли эти годы? Для нас он всё равно маленький, младенчик, хотя и начал седеть. Но такова жизнь. Сегодня он с семьёй выезжает из Москвы. День рождения пройдёт в поезде. Очень трудно с билетами, иначе не получилось. Мы испекли пирог и отметили день рождения без него.
***
На Кубань мы переехали в начале 20-х годов. Отец был послан на борьбу с бандитизмом, который тогда процветал. В камышах и плавнях бродили различные «батьки» и «атаманы». Они переродились или, вернее, дополнительно занялись уголовщиной – это их закономерный финал. Отец был очень храбрым человеком, он не носил оружия для личной охраны. Его оружием было пламенное, убеждённое слово, идейность, преданность и большие знания в области многих наук и искусств. Он рисовал, пел, играл на скрипке, сочинял стихи – увлекая этим молодёжь, хотя сам был уже пожилым человеком. Была я тогда ещё совсем мала, но очень любила и гордилась своим отцом. Один и очень существенный недостаток был у моего отца. Он – пил. Не всегда, конечно, но случались запои. Это очень плохо сказывалось и на семейной жизни, и на его трудовой деятельности.
***
Дневник.
За одни сутки t изменилась от -20 до +2! Настоящий потоп: вода с раскисшим снегом образовала на дорогах и тротуарах мутные потоки. Жить трудно, но нужно. Была на лечении, потом на базаре.
***
Дневник.
Сегодня выходной день, все дома. Каждый занят своим делом. На улицу не тянет, т. к. идёт дождь, ходить очень скользко. Дома обычные дела и заботы.
***
В начале бурных тридцатых годов отец пламенно и страстно занимался коллективизацией и борьбой с кулацким саботажем. Трудное и даже страшное это было время. Я училась тогда в 4-5 классе и жила с матерью на Кубани в станице Старокоршунской, а отец в Нововеличковской, всего в 18 км от нас. Они решили с мамой жить теперь всем нам вместе. Брат в это время учился в пединституте в Краснодаре. Отец мой заканчивал работу по сплошной коллективизации станицы и уже работал директором школы, получил квартиру. Мы с мамой ждали от него вызова. Мама начала рассчитываться на работе, а вместо вызова получили телеграмму о смерти отца. Пришла она с опозданием на 5 дней. Отца хоронил один брат – получил телеграмму вовремя. Хоронили отца со всеми почестями, приехал из Краснодара духовой оркестр, было много знамён и цветов. Об этом нам рассказал брат. Он привёз и фотографию, но она была плохого качества, как тогда говорили «моментальный снимок», и через несколько лет совсем пропала. Было это в 1931 году.
***
Дневник.
Снова похолодало, стоит сплошная гололедица и гололёд. Воскресенье, но все дома из-за погоды. Смотрим телевизор. К сожалению, передач интересных мало, какой-то застой. Часто повторяют старое, а нового интересного очень мало. Получается, что зря тратим время, а оно невозвратно!
***
Дневник.
Сегодня все ушли на работу, а я на лечение. Была у врача и на процедурах. Дома обычные дела и занятия. Снова холодно, ветер, но на то и зима, хотя по здешним местам она явно перестаралась.
***
Я думала потом, почему мама не пересняла карточку, почему мы даже не съездили на могилу отца? Только потом поняла: уже наступало страшное время – голод, репрессии. Об этом даже и теперь вспоминать трудно. В 1932 г. брат закончил институт и поехал работать в Пятигорск. Нас он взял к себе. На новом месте было особенно трудно. Прожили мы там всего полгода, и если бы не уехали осенью в Мурманск, то не пережили бы наступившую зиму. Вот так повернулась жизнь.
***
Дневник.
Решила изменить порядок записи: сначала буду писать о дне сегодняшнем, а на оставшемся месте постепенно вспоминать «Дела давно минувших дней…»
Итак, сегодня была в поликлинике, принимала лечебные процедуры. Понемногу поддерживаю здоровье. Это первая необходимость любого человека, особенно в пожилом возрасте. Женя начал третью четверть в школе. Теперь ему надо уделять больше внимания. Так прошёл день.
***
Теперь подробнее расскажу и о брате Василии, которого я очень любила и буду любить до конца жизни. О детстве его, конечно, знаю очень мало. Учился в гимназии в Казани. Рос умным, любознательным, но и озорным. Мама много рассказывала о различных историях из его детства. Самая ранняя из них: после посещения цирка, он взял бритву отца (тогда были только «опасные») и разрезал щёку очень сильно. Сказал, что хотел побриться, как слон в цирке. Было ему в ту пору 3 года. В 6 лет произвёл целую сенсацию: перешёл через дорогу и позвонил в квартиру двух сестёр – очень чопорных старых дев. Попросил спичек. Они подумали, что его послала мама, но на всякий случай спросили, зачем ему спички. Вася ответил: «Я хочу начать курить, окурок нашёл, а спичек мне дома не дают». Об этой истории узнал весь квартал.
***
Дневник.
Этот день в ряду обыкновенных: обыкновенные заботы, обыкновенные дела, не всегда приятные, но всегда нужные. Хожу на лечение. Им довольна. Необходимо, по мере возможности, поддерживать здоровье; только к старости понимаешь, какая это ценность. Зима этого года поражает даже нас, южных жителей: то мороз до 20 градусов, то дождь, то снег (как в песне). Сплошные гололёд и гололедица. Все службы быта и транспорт работают с перебоями, но у нас дома терпимо и с теплом, и со светом. Без транспорта тоже обходимся, т. к. живём в центре.
***
Дневник.
То же, что и вчера: работа, забота и лечение. Накопились некоторые проблемы, но их решение откладываем до тёплых, сухих дней, т. к. хождение по обледенелой и раскисшей дороге требует много сил, а их уже мало. Позвонила школьная подруга Аня Лосатинская. Дружбе нашей полвека. Женщина эта трудной и героической судьбы. Расскажу о ней в своё время. Наконец получила письмо от Нади, жены брата. Его, брата Василия, нет уже 11 лет, а Наде – 75. Давно не виделись, не знаю, придётся ли свидеться ещё. Поэтому переписка очень важна, она как бы мост жизни, по которому вновь и вновь переходишь бурный жизненный поток.
***
Учился брат хорошо. В революцию ему было 12 лет, но гимназисты тоже бурно реагировали на это важнейшее событие, надели красные банты, пели революционные песни. В период гражданской войны вступил в комсомол и участвовал в ней. Убежал из дома. Я этого не помню, а когда вернулся – помню. Было мне 3 года, и тогда я узнала, что у меня есть брат и такой большой и сильный. Из-за перерыва в учёбе, закончил он девятилетку уже в 20 лет. Поступил в институт, а я в 1926 году пошла в первый класс. На год отстала в учёбе: 1932 – 33 уч. год пропустила по причине голода и переезда в Мурманск. Там я пошла вместо 7-го в 6-й класс, т. к. была слаба и больна (малярия), да и много пропустила учебного времени. Так настоял брат. Он работал учителем в этой же школе.
***
Дневник.
Жизнь течёт обычным руслом: лечение и домашние дела, которым, как известно, нет предела, но и без них жизнь неинтересна. Получила письмо от школьной подруги Ани Петровой. Она живёт в Ленинграде. Это человек энергичный, добрый со сложной судьбой. О всех моих подругах хоть пиши если не роман, то повесть. Расскажу о них постепенно.
***
Дневник.
Из-за холодной погоды и гололёда выхожу из дома только на базар и в магазин. Время заниматься домашними делами и чтением. Но читаю немного, т. к. ухудшается зрение, приходится его экономить, чтобы на дольше хватило.
***
Начинаю теперь свои личные воспоминания, расскажу вкратце о своих родных и близких. Итак, пошла в школу в 1926 году. Это был ещё период НЭПА. В школе обстановка была очень сложной и интересной. Конечно, поняла я всё это уже значительно позже, а тогда воспринимала жизнь такой, какой она была, познавая её, как и положено в таком возрасте, непосредственно через личные впечатления.
Сначала расскажу об учителях и в дальнейшем буду много о них говорить, т. к. это моя самая близкая и знакомая тема. В первом классе приняла нас Любовь Матвеевна, женщина средних лет, красивая, умная, добрая. Мы все её очень любили, и она умела управлять классом. Было это не легко, т. к. тогда мы все были очень разные. В основном делились на «интеллигентных» и «простых». Живы были ещё традиции дореволюционной школы с её классовыми различиями. Почему-то мы называли одних «Милочка», «Инночка», «Людочка», «Виктуся», а других «Полька», «Любка», «Клавка», «Нюрка». Также и мальчиков «Гаврик», «Сашенька», «Мишенька» и «Ванька», «Шурка» и т. д. Так было заведено само собой, и никто нас не поправлял, даже наша учительница. Я не относилась ни к тем, ни к другим. Сначала меня стали называть «Наточка», но я на весь класс заявила, что так меня звали дома, когда была маленькой, а теперь уже большая, ученица, и меня должны звать «Наташа». Так меня и звали всю жизнь. Даже когда в старших классах вошла мода переделывать имена на иностранный манер: Дуся – Дэзи, Полина – Полли и т. д., я снова потребовала, чтобы меня называли по-прежнему.
***
Дневник.
Сегодня ещё холоднее, хотя мороз днём 8 – 12 градусов. Ночью до 20 градусов. Южные постройки плохо держат тепло, а старые тем более. Ходили в гости к Наташе. Ксеничке исполнилось 6 лет, и она очень просила, чтобы я приехала. Не могу огорчить ребёнка, ведь на всех её днях рождения я была, приносила подарки. Ксеничка сильно радовалась, болтала, плясала, пела. Мы, взрослые, тоже вели интересный разговор, ведь у нас общие родственники и знакомые. Вернулась домой к вечеру. Время прошло незаметно.
***
Дневник.
Жизнь течёт обычным руслом. Хожу на лечение. Погода холодная, но хорошо, что надо ходить, иначе совсем бы сидела без воздуха.
***
Заведующей школы была Наталия Геннадиевна Неведомская, уже пожилая женщина – стопроцентная старорежимная «классная дама». Она-то и поддерживала различия между нами, поощряя незаслуженно одних и принижая других. Жили мы с ней в одном доме, но ни с ней, ни с её мужем – бухгалтером, с моей точки зрения, совсем (неразборчиво) человеком – родители близко не общались. Только в пределах холодной вежливости. Из этих ранних школьных лет только один случай запомнился особенно ярко. Расскажу о нём, тем более, что он иллюстрирует ранее сказанное. В один из грязных дождливых дней мы, как обычно, мыли галоши в лужах, прежде чем войти в школу. Инночка Юшко (дочка секретарши из райисполкома) потребовала, чтобы ей вымыла галоши Полька Кавязова, и та стала мыть. Реакция моя была мгновенной: схватила Инночку, беленькую, ухоженную со всеми её бантиками и бросила и буквально искупала в луже. Школьники оторопели. Выскочила разгневанная Наталья Геннадиевна, подняла Инночку, завернула во что-то и понесла к себе в кабинет. Уборщица (мы звали, сторожиха) начала её обмывать, сушить – приводить в порядок. Меня Н. Г. немедленно выгнала, «исключила» из школы. Я, чувствуя свою правоту, пошла домой и заявила, что больше учиться не буду. Конечно, утром изменила своё решение, т. к. школа для меня стала и на всю жизнь осталась главным, существенным – смыслом всего бытия. Помню каждый год, чуть ли не каждый день учения. Полвека, включая сначала учёбу, а потом работу, была связана со школой крепкими и в основном приятными узами. Жизнь одарила меня и озарила счастьем любимого труда. Первая учительница, конечно, запомнилась на всю жизнь. Звали её Любовь Матвеевна Романцова. Женщина лет 35-ти, красивая, умная, добрая учила и воспитывала нас первые три года. Она сумела сгладить в нас «классовую» непримиримость, сплотить и сдружить всех. Много мы ходили на прогулки, экскурсии, много играли во дворе, ставили спектакли и физкультурные выступления, шили, рисовали, клеили и все хорошо учились.
***
Дневник.
Только домашние дела и лечение. Никаких сколько-нибудь примечательных событий.
***
Дневник.
Вдруг, после морозов, резко повысилась температура. Начало таять, под ногами слякоть, дует сырой, холодный ветер. Дела и заботы всё те же.
***
Кончались двадцатые годы. Что тогда происходило, и сейчас не во всём могу разобраться. Всё стало как-то смещаться, расползаться, терять формы и приобретать новые. В школе тоже происходило какое-то брожение. Самое тяжёлое и потрясающее для нас было то, что ушла Любовь Матвеевна. Её уволили, как «бывшую». А ведь тогда все учителя были «бывшие». Новых-то не было. В течение года сменилось 6 учителей, помню я их смутно, кроме одного – полного калеки. Он и говорил с трудом и передвигался, но был молодой. Мы, конечно, не слушались, по детской глупости передразнивали его и убегали с уроков и совсем из школы. В 4 классе снова приняла нас «бывшая» учительница, но она как-то удержалась все годы, и когда я тоже начала работать учительницей, она ещё несколько лет трудилась до глубокой старости. В те времена на пенсию не уходили, а работали, пока хватало сил. Евгения Павловна была и хорошей учительницей и хорошим человеком. Оставшись старой девой, она все свои лучшие чувства и заботу отдавала нам. Мы же к тому времени изрядно разболтались, а знаний имели мало. Некоторые читали по складам, плохо писали и считали (большему тогда не учили). Я училась хорошо, но была какой-то неорганизованной, не ухоженной, точнее сказать, невоспитанной. На это были причины – так нескладно сложилась наша жизнь. Когда я была ещё во втором классе, умерла бабушка, тяжело проболев год. С тех пор семьи у нас не было: брат поступил в институт в Краснодаре и уехал из дома. Отец постоянно переезжал, т. к. выполнял все распоряжения партийной ячейки свято, и его всё время посылали, где было труднее. Мама работала очень много, таких беззаветных тружениц и бескорыстных я никогда больше не встречала: самозабвенно, до полного изнеможения. Сутками дежурила в больнице, а в остальное время постоянно была на вызовах, никогда никому не отказывала. Лечила она хорошо, поэтому пользовалась большой популярностью и уважением. Это (зачёркнуто, вверху неразборчиво), как я понимаю, было смыслом её жизни. Получала же очень маленькую зарплату, да ещё и брату помогала. Из-за постоянной занятости ни за собой, ни за мной следить, как следует, не могла. Короче, жила я и росла без всякого контроля и присмотра. 4-й класс в своей первой школе я не закончила. Отца назначили директором школы в Краснодаре, он думал, что теперь будет жить оседло и взял нас с мамой к себе. Но проработал он всего 5 месяцев и был уволен из-за интриг, о которых я знаю мало. Мы с мамой переехали в станицу Старокоршунскую, там жила её старая подруга с семьёй: нам было где остановиться на первое время. Отец, как я уже писала, был послан в станицу Нововеличковскую для завершения сплошной коллективизации и работы зав. школой и учителем.
***
Дневник.
Сегодня совсем тепло (+2), хотя под ногами много сырости, чавкает ледяная каша, но на воздухе приятно. С утра сготовила обед. К 2 часам пошла на лечение, а потом долго гуляла, ходила по магазинам. Самочувствие хорошее, т. к. много была на воздухе.
***
Дневник.
Домашние дела, базар, лечение. На дворе холодно, подул ветер, гололёд, но для нас это обычная погода.
***
Дневник.
Суббота, как обычно, «бабья работа», ходила только на базар, на улице холодно, 10 – 15 градусов мороза и ветер. Молодёжь ушла в гости с ночёвкой. Дома тихо, но грустно.
***
Дневник.
Воскресенье. Снова потеплело, идёт снег. Целый день дома. Дел особых нет. Вечером – телевизор.
***
Дневник.
С этой недели (точнее, в эту неделю) начала принимать усиленно процедуры. На это уходит полдня. Остальная половина – обычные дела и заботы.
***
Дневник.
Тоже была на лечении. Там, в очереди, всегда узнаёшь различные новости, которых нет в газетах и которые редко имеют место на самом деле. Остальное – фольклор, но и он бывает интересным. Буду кое-что записывать. Погода уникальная: каждый день меняется с большой амплитудой в обе стороны (+ и -). Сегодня была гроза с молнией и громом. Такое вижу впервые.
***
Дневник.
Последняя моя дневниковая запись – 22 июня 1987 г. Больше не стала её вести: сначала болела долго, потом домашние дела не оставляли свободного времени, да и ничего интересного в повседневной жизни моей нет. Получается скучный перечень однообразных, будничных дел. За оставшееся полугодие произошло только одно очень важное и радостное событие: 15 сентября 1987 года родился ещё один внук – Сашенька. Имя ему дал старший брат – Женечка. Захотел, чтобы брата звали, как папу. Счастья тебе и всего самого, самого наилучшего, дорогой Александр Александрович, новый житель планеты Земля. Вместе с огромной радостью прибавилось и много забот и труда всем нам старшим и старым членам семьи. Времени свободного мало, а лет мне много (скоро 70!) Решила записывать только очень значительные события текущей жизни, а в основном, рассказать о прошлом, во многом переосмыслить его. Боюсь только, что не хватит у меня «таланту», то, что произошло за короткий период, не может вместиться и более или менее уложиться в сознании. Поток информации буквально захлестнул, подхватил и понёс с такой стремительностью, что и более молодые с трудом в нём барахтаются. Но попробую удержаться на плаву! «Работаю» на странице января 1987 г, а сейчас кончается октябрь 1988!
***
Дневник.
Ничего значительного не произошло. Жизнь однообразна и только труд и заботы наполняют её.
***
У меня теперь такая цель: рассказать, как все перегибы, ошибки, промахи, отступления, все трагические события минувших лет прошли через нашу жизнь, вернее, как мы прошли через все круги дантова ада, уцелели и не растеряли человеческого достоинства (по моему мнению). Расскажу и о тех людях, которых знала, но они исчезли, погибли, не выжили! Как это было трудно, страшно: знать человека, верить ему, уважать, даже подражать и вдруг – «враг народа»! Какая борьба душевных сил: ведь и власть советскую, и её вождей мы любили очень, и верили им безгранично! А были мы в 30-е годы детьми, подростками и вступили в юность!
***
Дневник.
Снова усилились морозы, сильная гололедица, прямо айсберги на улицах. Занятия повседневные.
2. РАСКУЛАЧИВАНИЕ. ГОЛОДОМОР НА КУБАНИ
***
Итак, в порядке хронологи, 20-е годы.
Жили мы на Кубани в станице Полтавской, которую впоследствии переименовали в Красноармейскую, выслав всё её коренное население на 90 %. Отец был секретарём партийной организации, возглавлял борьбу с бандитизмом. Бандитами называли бывших казаков, не принявших новую власть, белых офицеров, да и рядовых. Они, действительно, потерпели поражение в открытой схватке, засели в камышах, делали налёты на станицы и хутора, расправлялись с руководящими работниками и милицией. Грабили население, хотя были и те, что охотно поддерживали их продовольствием, одеждой и т. д. Это было очень жестокое и сложное время, но борьба велась открыто, лицом к лицу, классовые позиции вырисовывались рельефно: каждый знал, кто друг, а кто враг. Приведу лишь один эпизод из своей жизни. Он, конечно, интересен только нашим внукам и правнукам, хотя в основе его тоже классовая борьба. Я часто оставалась дома одна. Все взрослые были очень заняты в труде и борьбе. Подъехала линейка, какие-то люди предложили мне покататься, дали пирожок (а тогда был сильный голод, шёл 1922 год). Затем далеко куда-то увезли, на какой-то хутор. Там накормили, и я стала играть с детьми, конечно, не подозревая, что я заложница. Хотели обменять меня на каких-то арестованных. О дальнейших событиях рассказывали потом родители. Отец работал директором школы (тогда её ещё называли гимназией). Так вот, один ученик отца, сын похитивших меня людей, ночью взял меня и верхом отвёз домой. Сам он домой не вернулся, о судьбе его ничего не знаю. После этого случая мать никогда не оставляла меня дома, всегда брала с собой. Иногда, когда она принимала роды, мне приходилось сидеть на печи целые сутки, а то и больше.
***
Дневник.
Была на лечении, дома всё, как обычно.
***
Тогда только и слышалось «белые», «красные», «ваши» и «наши». Хорошо помню 1924 год, когда начался НЭП. Отец получил первый раз зарплату (тогда ещё говорили «жалование») серебряными рублями. Один из них дал мне и несколько брату. На другой день брат выменял у меня этот рубль на большой царский пятак, хорошо его почистив, до блеска. Жизнь быстро изменилась. Появились многочисленные ларьки (тогда их звали лавочки), кондитерские, закусочные и т. д. Питаться стали хорошо, вернее, досыта. Была частная карусель, паром для переправы на другой берег реки. Хозяев называли «нэпманами» и относились к ним как-то пренебрежительно, как к неизбежному злу. Отец, как я теперь думаю, понимал НЭП правильно, всё время выступал с докладами, разъясняя его суть и смысл. Помню, он очень старательно готовился к дискуссии в партии, но не помню точно, в каком году. Я ещё не ходила в школу. Об обучении в начальной школе я уже кое-что рассказала. Когда училась в 1-м классе, у нас в зале висел огромный портрет Троцкого. Мне почему-то казалось, что он похож на нашего чёрного кота. Где-то в середине учебного года портрет сняли. Мы, конечно, не понимали почему. На его месте повесили портрет Маркса, который напоминал мне льва. Я ещё училась в младших классах, когда стали увольнять старых учителей и заменять их людьми случайными, часто даже не достаточно грамотными.
***
Дневник.
Сегодня суббота. Занимаемся уборкой. На улице холодно, сильный ветер. Лечение закончила на некоторый период, перерыв, отдых. Так положено.
***
Когда начали ликвидировать НЭП, появились новые слова и понятия: «кулак», «подкулачник», «лишенец» и т. д. Мы, ребятишки, очень любили хозяина парома, а он любил нас, детей: всегда рассказывал сказки, угощал квасом, конфетами, бесплатно катал, т. е. перевозил несколько раз подряд на пароме. Вдруг я услышала, что дядя Тимофей кулак, и его лишили права голоса. То, что он кулак, я не могла понять (думала, что его так дразнили, потому что он толстый), а вот «лишили права голоса» поняла так: его сделали немым, и он не сможет больше рассказывать нам сказки. Очень жалела об этом. Скоро он совсем исчез – выслали. Закрыли все частные лавочки, пекарни, кондитерские. Сразу же стали исчезать продукты и промтовары. Цены на базаре резко подскочили, не хватало самого необходимого. Наступали страшные 30-е годы.
***
Дневник.
Воскресенье. Все дома. Шумно, хлопотно, но весело. Из-за холодов все сидят дома. Выручает телевизор, хотя интересных передач мало.
***
В 1930 году погиб отец. Мы с мамой жили в станице Старокорсунской. Я училась в 4 классе. Здесь же окончила 5-й и почти 6-й. Шёл 1932 год, уже начинался голод, но ещё кое-как жили. Брат оставил институт (с 4-го курса) и приехал к нам, стал работать в нашей школе, но не проработал и года: в марте уехал и устроился в г. Пятигорске. 6-й класс я там и оканчивала. Период этот неимоверно тяжёлый, трагический для всей страны. Я расскажу о своей семье. Мы с мамой жили в большом доме, отобранном у раскулаченного. Большая его часть занималась врачом, его женой и дочкой. Фамилия их – Велоховы (прочтение фамилии предположительное). Они явно из «бывших»: образованные, интеллигентные, но испуганные, растерявшиеся. Он постоянно работал: в больнице, амбулатории, ходил по вызовам и принимал на дому. (Так же работала и моя мать, и весь средний медперсонал – 3 человека). Дочке Вале было тогда 6 лет, а мне уже 10, но мы очень подружились. Родители были рады, что их девочка теперь всегда и занята и на глазах.
***
Дневник.
Начинаю ходить по магазинам, покупать подарки к праздникам, т. к. сразу трудно что-либо интересное приобрести. Зима не сдаётся, морозно, скользко, ветрено.
***
Две комнаты и веранда были оставлены (временно) жене хозяина и её маленьким детям: Жене сыну 5-ти лет и дочке Тане – 3 года. Они тоже очень привязались ко мне, и все мы постоянно были вместе. Мы с мамой занимали одну комнату – бывший кабинет хозяина, расположенную в самом конце дома окнами в сад. По соседству: справа и слева, жили девочки Шура и Нина, мои ровесницы и подружки. Учились мы вместе, уроки учили тоже вместе, т. к. учебников не хватало, а то и вовсе не было. О школе и о жизни в этой станице расскажу подробнее. Время было страшное, тяжёлое, голодное, я была уже достаточно большая, чтобы понимать, а не только наблюдать происходящее. Конечно, понимание было наивным, но уже тогда я и мои ровесники были подготовлены к тому, чтобы воспринимать всё происходившее, как должное, неизбежное, как путь к наисчастливейшему будущему.
***
Дневник.
То же самое, что и каждый день: работа, забота и отдых.
***
Мы были пионерами и участвовали во всём происходящем очень активно. Уже в 4-м классе я вела ликбез повышенного типа. Все его ученики умели читать и писать. Я очень добросовестно учила их всему, что знала сама, да ещё и читала постоянно газеты. Карта полушарий висела высоко, и мне подставляли табуретку, чтобы могла показывать то, что повыше. К доске тоже подставляли табурет. Это была моя первая педагогическая практика. К концу учебного года устроили проверку: провели диктант, контрольную по арифметике и чтение вслух. Все «сдали экзамен», а я перешла в 5-й класс. Всё лето мы работали в степи, очень далеко от станицы (километров 15). Нас туда увозили на волах на всю неделю, на один день домой и снова в степь на неделю. Работали мы на табаке: сначала его пололи много раз до начала созревания. Потом начинали ломать листья, сносить их под навес, а потом нанизывать на длинные шнуры и подвешивать для сушки.
***
Дневник.
Рискнула поехать в отдалённую часть города. Транспорт работает плохо из-за заносов и обледенения. Но съездила благополучно. Кое-что купила из необходимого.
***
Работа эта была ужасной: от жары листья распаривались, с них капал липкий сок, дышать было нечем от зловония. Раньше, как нам объяснили, т. е. до колхоза, работали на плантациях только в ранние утренние и вечерние часы, ведь светло было чуть ли не всю ночь. Мы же работали часов с 7-ми и до 7-ми (до 19-ти) с перерывом на обед на 1 час! А какой мог быть обед, когда уже голод сильно оскалил свои зубы! Из дома привозили, кто, что мог: кукурузные лепёшки, с огорода что-нибудь, начиная с зелёного лука и по сезону. Но была засуха, и овощей было мало. У кого ещё сохранились куры, брали яйца, бутылки молока. Но чем дальше, тем меньше, т. к. обобществили весь скот и птицу. Старшие ученики варили борщ, конечно, без мяса, без картошки, её совсем там не было. Колхоз отпускал немного фасоли, свёклы вместе с листьями, помидоры (когда они поспели, а до этого клали кислую зелёную алычу). Кусочек сала для заправки привозили по очереди, добывая его, кто как мог. Если же кто не мог, его всё равно кормили тем борщом, но они очень стеснялись и переживали. Учителей с нами не было, но порядок был: за всем следили старшеклассники-бригадиры и мы сами – звеньевые. Во всю кипело соцсоревнование. Мы пели: «Даёшь соревнование, даёшь великий план, даёшь пятилетку в 4 года нам!» Да, пели! Уставали, голодали, болели малярией, но пели и даже танцевали после работы, у кого хватало сил, под балалайку. Мы же, самые младшие, валились с ног, засыпали на ходу, иногда даже не поев оставшегося борща (его варили много).
***
Дневник.
Даже удивительно: дел хватает на целый день, а рассказать не о чем – всё, как всегда, не считая ежедневных маленьких событий из своей жизни и рассказов тех, с кем приходится общаться.
***
Я была несколько на особом положении: у меня была двухколёсная бричка и старая, облезлая, сонная кобылёнка, которую звали Пенелопа, так её наименовали старшеклассники. Я разъезжала на этом экипаже с санитарной сумкой на боку и оказывала медицинскую помощь. Лекарства давала мне мать, написав на каждом пузырьке, от какой это лекарство боли и сколько его давать. Были бинты, вата и йод. Конечно, я тоже работала на табаке, но когда возникала необходимость, то, если близко, шла пешком, а если далеко – на Пенелопе. Всё-таки небольшой отдых. Не далеко были отобранные и заброшенные сады. В них мы тоже «подкреплялись», едва они успевали отцвести.
***
Дневник.
Сегодня опять ходила по магазинам и на базар за продуктами питания. Работа эта не очень лёгкая и мало интересная, но нужная, а без неё вообще нечем заняться, негде подышать чистым воздухом.
***
Дневник.
Продолжается зима – холодная, скользкая, злая. Мало выхожу из дома. Те же дела и заботы, как всегда.
***
Дневник.
Сегодня суббота. Накопилось много домашних дел. Их хватило на целый день. Вечером отдых у телевизора.
***
В самом конце августа нас начали принимать в 5-й класс в 3 очереди: в первую – бедняков и батраков, во вторую – середняков, в третью всех остальных, кроме кулаков. Я попала в 3-ю очередь. Когда я принесла заявление, то буквально остолбенела: старого директора не было, а на его месте сидел мой ученик из ликбеза, далеко не самый лучший. По фамилии (неразборчиво). Оказывается, во второй половине августа почти всех учителей уволили, а назначили новых. Что это были за учителя, я расскажу подробнее. Директора уже назвала. Имена учителей мы знали не всегда, называли их товарищ такой-то! С лёгкой руки юной «учительницы», которая вошла в класс в «мини» юбке и с папиросой в зубах, села у стола, закинув ногу на ногу. На вопрос, как её зовут, она ловко сплюнула и ответила: «Товарищ Зуева». Чему и как она учила, писать не буду: всё равно никто не поверит, а вела она обществоведение.
***
Дневник.
Рано пошла на базар, т. к. в воскресенье очень на нём многолюдно, а купить надо было многое: 9-го приедет Лёня с Мариной, а 10-го мой день рождения. Придётся похлопотать порядочно. На базаре впервые услышала разговор о перестройке управления производством. Очень довольны разговаривавшие женщины, что их старых разжиревших и зарвавшихся начальников, мягко говоря, отстранили, а на их место назначили молодых, дельных инженеров. Да, действительно, началось сложное и огромное по своему значению преобразование всей нашей жизни!
***
Дневник.
Сегодня радостный день. Встречали Лёню с Мариной. Правда, поезд опоздал на 6 часов и приехал поздно ночью, но всё равно все были радостны и довольны. День прошёл в хлопотах.
***
Дневник.
Эту запись прочитала уже 6 января 1990 года! Попробую возобновить «воспоминания минувших лет, минувших дней», хоть и пробуждают они страданье в душе «истерзанной моей». Правда, роптать грех, т. к. очень многим моим сверстникам или, как теперь говорят «старшему поколению», досталось ещё горше, чем мне. Постараюсь о многом рассказать и обещаю сама себе говорить правду, только правду и ничего, кроме правды!
Итак: по былинам того времени. Годы тридцатые.
Я уже рассказывала об обучении в 4-м классе и в пятом, упомянула о 6-м классе. Написала об учителях, о труде в колхозе, на табаке. Вот уж где была жестокая эксплуатация детского труда! В станице Старокорсунской застала нас коллективизация и «ликвидация кулачества, как класса». В результате этого из трёх переполненных пятых классов еле-еле набралось на один – 18 человек. Остальных выслали, конечно, с родителями. Все семьи отвезли на ж/д станцию «Разъезд 105». Там их огородили колючей проволокой и продержали под дождём (был октябрь) несколько суток. Один мальчик, наш одноклассник, убежал и спрятался в бурьяне на школьном дворе. Мы ему потихоньку носили что-нибудь покушать, хотя и сами были уже голодные, но делились. Когда ссыльных увезли, он потихоньку ночью пробрался к дедушке и бабушке. Они жили отдельно в ветхой хатёнке и были очень старые – за 80 лет. Там он и остался жить, но в школу его не приняли. Я помню имя этого мальчика – Витя Стрига. Над всеми повисла угроза ареста и ссылки, я имею в виду интеллигенцию. Брат боялся этой участи, хотя и был комсомольцем. Он рассчитался в феврале и уехал в г. Пятигорск. Там жили наши хорошие знакомые, которые ещё раньше уехали из ст. Полтавской, избежав раскулачивания.
***
Дневник.
День моего рождения, и радостно, как всегда в такие дни, и грустно, т. к. возраст уже преклонный: 68 лет. Зато воспоминания светлые, радостные. 50 лет назад мне исполнилось 18 лет, был прекрасный бал-маскарад в школе, посвящённый столетней памяти Пушкина.
***
Брат оказался прав: в апреле несколько учителей (некоторые местные уроженцы) были арестованы и сосланы, конечно, неизвестно куда. В мае мы с мамой переехали в Пятигорск, где я и закончила 6-й класс. Пришлось мне трудно: в Старокорсунской я попала под украинизацию и почти 3 года училась на украинском языке, но справилась. В детстве это не трудно. Зато с удовольствием до сих пор читаю и люблю Шевченко, Мирного, Коцюбинского на их родном языке.
Вот в Пятигорске-то нас и застал настоящий голод.
***
Дневник.
Приходили в гости Серёжа с Наташей, было весело. Ходили по магазинам. Кое-что купили в подарок Лёне и Марине. Дома дел и хлопот прибавилось, но это радостные хлопоты. Зима не сдаётся. Холодно ветрено и скользко. Но и это не помеха, когда на душе легко.
***
То немногое, что привезли с собой, быстро съели. Хлеб по карточкам выдавали не регулярно. За ним занимали очередь с вечера, т. к. привозили мало, всем не хватало. Лето кое-как пережили. С девочками ходили в горы, собирали разную зелень, корешки. Но была сильная засуха: всё сгорело и на поле, и в горах. 1-го сентября пошла в 7-й класс. С каждым днём это становилось всё труднее и труднее, хлеб стали получать всё реже и реже, да и тот почти из одной кукурузы – весь рассыпался. Приходилось пропускать уроки, чтобы ходить в очередь за хлебом, а, кроме меня, было некому: мама и брат работали. Не помню, как получилось и кто меня надоумил ходить на базар и продавать всё, что могла донести. От базара мы жили очень далеко, на трамвай сесть было трудно: трамваев мало, а людей много. Часто приходилось ходить пешком. Продавала всё: постельное бельё, скатерти, подушки, посуду, а потом даже табуретки, этажерку, столик. Никогда в жизни не торговала потом, а вот тогда смогла. Подтолкнуло ещё и то, что брат заболел желтухой с голоду. Оказывается, мужчины голод переносят труднее. Мы с мамой исхудали очень, но не слегли. Вот я и ходила на базар, чтобы что-нибудь продать и купить брату кусочек белого хлеба, а себе баночку кукурузной муки. Покупали у меня быстро, т. к. я брала столько, чтобы хватило на мои покупки. Если бы не один удивительный случай, мы бы все трое в ту зиму умерли с голоду.
***
Дневник.
Лёня и Марина спят долго, т. к. ложатся почти под утро. Эта вредная привычка у них давно. Говорят, что ночью лучше работается. Видно, человеческий организм привыкает к любым условиям. День прошёл в хлопотах. Вечером играли в карты и лото, смотрели телевизор. Время летит быстро.
Много теперь писать не буду, т. к. дела одни и те же ежедневно. Свободное время проводим в интересных разговорах.
***
Был уже октябрь, становилось прохладно, шли дожди. И вот однажды, распродав свой товар и купив необходимое, я подошла к трамвайной остановке – где было много людей. Двое мужчин вслух читали газету «Правда», где было объявление, что в Мурманск требуются различные специалисты, в том числе учителя и медработники. Обещали подъёмные, по приезде на место. И я побежала в газетный киоск, чтобы купит эту газету. Купила, но денег на трамвай после этого не осталось. Пошла пешком. Дала газету брату, он уже выздоравливал, мама его лечила, а я кормила, покупала даже иногда бутылку молока. Он, да и все мы, воспрянули духом. Я начала интенсивно продавать всё оставшееся, а мама и брат ходили оформлять документы. В середине ноября мы выехали, весьма налегке, собрав оставшееся в узлы и одну корзину. На дорогу напекли кукурузных лепёшек и купили немного яблок. В Минеральных Водах сидели на узлах несколько дней, пока купили билеты и двинулись в путь, в далёкую и холодную неизвестность.
***
Дневник.
Свободного времени мало, дела обычные, повседневные. Ходили все вместе в гости к Наташе. С ними нам всегда весело и радостно.
***
Дневник.
Приглашала куда-нибудь пойти: в театр или кино, но никто не хочет. И верно: встречаемся редко и ненадолго, поэтому лучше побыть вместе.
***
Путь в Мурманск.
До Москвы мы ехали около двух суток. Вагон был набит битком. Но мы, с помощью носильщика, заняли вторую и третью полку. Мама сидела внизу, где сидели по три человека, а то и больше. Я лежала на третьей полке, а мама с братом по очереди отдыхали, меняясь местами. Когда пересекали центральную Россию, то на остановках покупали варёную картошку, солёные грибы и огурцы. Нам это казалось райской едой. Мама всё уговаривала нас не есть много, чтобы не заболеть в дороге, но мы ели, и всё обошлось благополучно. В Москве, опять же с помощью носильщика, расположились на полу на своих узлах в огромном зале. Здесь мы прожили 2 недели. Заняли очередь за билетами и стояли в ней по очереди мама и брат. Кое-что узнавали от соседей. Брат пошёл в город и принёс в мешке 3 буханки хлеба. 2 чёрных и одну белую. Вот это было счастье! Ведь мы не ели настоящего хлеба больше года – на всю жизнь для меня хлеб остался самой великой ценностью! А ещё мы ходили в столовую на вокзале, ели супы, каши, компот. Я считала, что лучшей жизни быть не может. Даже иногда покупали мороженое. Наконец, брат купил билеты, прибежал с носильщиком, наскоро оделись, меня закутали в большую шаль. Носильщик погрузил наши пожитки и, глянув на меня, спросил: «А эту старушонку посадить на тачку или сама пойдёт?» Мама заплакала, а брат сказал носильщику: «Этой старушонке 12 лет». Тогда и он чуть не заплакал. Поехали дальше, кругом уже была зима, снег, гололёд.
***
Дневник.
Занимались обычными делами, как по расписанию. На дворе холодно, снежно, как редко у нас бывает в эту пору.
***
Дневник.
Началось потепление, но сыро, туманно. Очень много снега, а значит, и воды. Занятия обычные, ежедневные.
***
День становился короче, а после Ленинграда его почти совсем не было. Я всё время смотрела в окно, любовалась зимней природой, чувствовала себя снежной королевой из сказки. Мечтала, как буду в Мурманске жить в рубленой избе, где очень тепло, а за окном снег до самых окон. Как буду кататься на оленях и собаках, бегать на лыжах, которые видела только на картинках.
***
Дневник.
Сегодня день тяжёлый: 2 раза ходила на базар, т. к. нас 7 человек и в дорогу надо что-либо приготовить. Хлопот много и на душе грустно: завтра гости уезжают. Время буквально промчалось.
***
В Мурманск приехали в конце ноября. Было очень холодно, дня уже не было, сплошная ночь, правда, не очень тёмная, т. к. кругом белел снег, а на небе сполохи, вроде северного сияния, но не настоящего, его мы увидели позже. Поезд прибыл ночью. Здание вокзала тогда было маленькое, деревянное. Людей набилось битком. В 6 утра всех выпроводили для уборки и дезинфекции помещения и больше не пустили. Приехавшие, в основном бежавшие от голода с юга, с Украины, разбредались, кто имел куда. Но многие остались до 8-9 часов утра, чтобы идти и устраиваться, кто где сможет. Разместились за зданием, где ветер был слабее. Недалеко плескался Кольский залив незамерзающий, чёрный на фоне белого снега. Меня укутали дополнительно в ватное одеяло, усадили на узлы. Брат принёс бутылку кипятка, положили мне за пазуху, чтобы не остыл совсем и меня согревал, Дали большой кусок хлеба тоже за пазуху. Дождавшись 8-ми часов, тоже пошли устраиваться. Постепенно разошлись все, и я осталась одна. Время тянулось медленно, кругом темнота, холод. Я всё ждала, что за мной приедут на оленях, и мы поедем в тёплый дом. Город в то время был сплошь деревянным и состоял в основном из длинных бараков и фибролитовых двухэтажных домов. Рубленые были только на главной улице, в них жило всякое начальство, но это я узнала позже, а тогда, кроме мрачного залива, ничего не было видно.
***
Дневник.
Проводила на вокзал Лёню и Марину. Как всегда после разлуки, очень грустно. Но такова жизнь: приходится жить вдалеке от самых родных людей. Хорошо ещё, что дома мы не одни, с нами Саша с семьёй.
***
Первой пришла мама со слезами на глазах. Работы предлагали сколько угодно, а вот жилья не было – ей одной могли разрешить пожить временно в больнице, но она, конечно, не согласилась. Я немного побегала, подвигалась, т. к. начинала сильно зябнуть. Долго мы были вдвоём, наконец, приехал брат на санях-розвальнях, на которых возили всё, т. к. машин тогда почти не было. Он сначала тоже в районо получил ответ, как и мама: работы сколько угодно, а жилья нет. Кто-то ему посоветовал походить по школам, и он, обойдя несколько, на самой окраине (наз. Жилстрой) познакомился с учителем, который собрался уезжать домой на Украину, т. к. не мог перенести здешнего климата. И вот мы въехали в фибролитовый (из дранок, внутри засыпаны опилки). Комната большая, но совершенно пустая. По середине стоял стол, над ним был железный крюк для лампы, электричества там не было, на этом крюке был подвешен большой перевёрнутый чугун, а под ним стоял и горел примус. Таков был обогрев, а лампа 7-ми линейная стояла здесь же на столе. Стены были покрыты инеем. Учитель ушёл, он у кого-то ночевал, здесь не мог, а мы были рады. Но это сначала, скоро почувствовали пронизывающий холод. И вдруг (как в сказке) вошла какая-то женщина и пригласила к себе. Система в доме была коридорная, и те, кто жил уже давно, кое-как утеплили свои комнаты, построили или поставили в них железные печки. А (неразборчиво), рассчитанные на 2 комнаты, топились из коридора, но ими не пользовались, т. к. кроме (неразборчиво 2 слова) ничего не было. В этой комнате была семья из 6-ти человек. Нам постелили, вернее, мы сами своё постелили на полу недалеко от выхода. Кому нужно было выйти, шагал через нас. Но мы были довольны, потому что согрелись и уснули.
***
Дневник.
Сегодня отдыхала от физической усталости и успокаивалась после разлуки, хотя всё это относительно: на сердце постоянная грусть. Отвлекают домашние дела.
***
Дневник.
На дворе сыро, но холодно, т. к. очень много льда и снега. Жизнь входит в обычную колею, а по наезженной колее ездить привычнее и легче.
***
Жизнь в Мурманске.
Полученная нами комната была пригодна только для прописки. Жить в ней было невозможно из-за холода. Мы фактически все разбрелись: мама устроилась сразу в трёх местах и дома почти не бывала. Мы с братом всё время находились в школе – с утра до вечера. Ночевать он уходил к кому-нибудь из учителей, которые тоже жили в плохих условиях, но кое-как ночевать там было можно. О том, как устроилась я, расскажу подробнее. Сначала со мной в классе никто не хотел сидеть рядом: настолько я была страшная из-за голода и малярии, да ещё и остриженная наголо, т. к. в голове завелась живность. Сидела я на последней парте одна. Класс освещался лампой-молнией, подвешенной у доски. У нас же на партах стояли свои свечи. Но очень скоро ко мне отношения изменились, т. к. я сразу же стала очень хорошо учиться. Всё время тянула руку и охотно выходила к доске. Со мной села девочка старше меня на 3 года. Она отстала в учёбе, т. к. до раскулачивания жила в деревне (Брянской области) где было всего 3 класса. Потом попали под раскулачивание, и всю семью сослали в Мурманск. Детей у них было 6 человек. Моя подруга самая старшая, а младший сидел в подвесной люльке. Вторая по счёту сестра Маруся вообще никогда не училась, была безграмотной. Моя ровесница, она помогала матери с детьми и другими работами. Остальные два мальчика учились в младших классах, одна девочка только начала ходить, хотя ей было уже три года. В то время в Мурманске из-за очень плохих бытовых условий все маленькие дети болели рахитом, многие умирали, особенно те, которые жили в общих бараках. Я о них ещё расскажу.
***
Дневник.
Ходила по магазинам за подарками и на базар за продуктами, т. к. завтра праздник. Все наши всенародные праздники давно стали личными, семейными. Появились новые традиции, вошли в каждый дом.
***
Дневник.
Сегодня праздник. Настроение приподнятое, мужчины наши получили от нас подарки и на работе тоже. День рабочий, но всё равно праздник.
***
Подругу мою звали Нюша Пименова. Её приняли в 6-й класс на слово, без документов, учиться ей было очень трудно, а в младший класс уже переросла. Была она способная и очень трудолюбивая. Мы с ней вместе учили уроки, я ей помогала наверстать упущенное. В 6-м классе мы уже изучали алгебру и геометрию, а она не имела понятия ни о каких дробях, да и по другим предметам затруднялась. Вот взяли меня седьмую к своим детям. Конечно, мама отдала им мои хлебную и продовольственную карточки, ещё детские, давала деньги, а брат часто приносил гостинца, сладости нам всем. Зарабатывали они с мамой много, поэтому, кроме карточек, покупали продукты и одежду в коммерческом магазине. И такая жизнь нам казалась райской, после того, как чуть не умерли все с голоду. Зиму в Пятигорске мы бы, конечно, не пережили. Ели много, поэтому скоро поправились. У меня отросли кудрявые волосы, а от меня перестали отчуждаться, даже за хорошую успеваемость выбрали звеньевой пионерского звена.
***
Дневник.
Убираем снег на улице, но его очень много, неизвестно, что будет во время сильного таяния. Об этом говорят, пишут, принимают различные меры, но всё предусмотреть невозможно. Ожидается большая вода, а от нас Дон близко, но мы на горе.
***
Дневник.
Снова базар и домашние дела. Валя, Саша и Женя на работе и в школе. Часть дня мы одни, но дела всегда находятся, и день проходит, как всегда, быстро, незаметно. К вечеру устаю, но пока ещё усталость не в тягость. Началось похолодание.
***
Политическое воспитание тогда было на высоком уровне, да и учёба тоже на должном. Уже в школе и между школами устраивались академ. и полит. бои. Я была самым активным «бойцом» во всех боях, и это тоже повышало мой авторитет. Кроме этого занимались самодеятельностью (художественной), физкультурой (особенно в моде были пирамиды), выступали на предприятиях, на кораблях. Один раз даже были на английском судне. Нас сопровождала пожилая учительница немецкого языка, но она знала и английский. После выступления нас пригласили к столу, заставленному всякими сладостями и фруктами, каких мы никогда не видели, особенно местные, северяне. Конечно, уплетали за обе щёки, да и в карманы кое-кто прихватил (для своих младших братьев и сестёр). Анна Фёдоровна пыталась нас урезонить, но бесполезно. Матросы же смеялись и угощали, всё время щёлкая фотоаппаратами. Представляю, что об этом было ими написано в своей печати. Но мы остались очень довольны.
***
Дневник.
С утра ходила на базар. Сегодня снова очень холодно. Занялась стиркой, и на это ушёл оставшийся день. Вечер, как обычно, отдых.
***
Дневник.
Ничего существенного. Домашние дела, разговоры, телевизор. На дворе очень холодно. Не хочется никуда идти, да и здоровье к весне ослабевает.
***
Теперь о нашей домашней жизни. Родители Нюши были не старые, лет по 40 с небольшим. Отец, как и многие ссыльные, плавал на тральщике, рыболовном судне. Дома не бывал по неделе и больше. Дисциплина и порядок держались на матери: мы все её очень слушались и любили. Когда же был дома отец, к нему заходили товарищи, приносили бутылку водки. Садились за стол, пили и кушали. Мать и здесь следила за порядком. Стоило громко заговорить или сказать что-либо неподобающее (о сквернословии не было и речи), как она сразу же призывала к порядку. Курить выходили в коридор. Дома засиживаться тоже не давала: детям пора маленьким спать, а большим учить уроки.
***
Дневник.
Сегодня ещё холоднее. Ветер, гололёд. Последний день месяца, начнётся весна, а никаких её признаков нет. Сегодня суббота, значит, домашних дел больше обычного и ничего «необычного».
***
Вот так и перезимовали первую холодную и совсем тёмную зиму. Нюша с отставанием, с моей помощью, справилась и к концу учебного года стала даже ударницей. Такой успешной была моя первая «учительская» практика. Надо отметить, что никогда в их семье не говорили о своей деревенской жизни, о раскулачивании, хотя к ним часто приходили родственники, тоже сосланные. Отец вроде бы был даже доволен, говорил, что разве бы его дети в деревне могли бы получить образование, что Нюшка уже бы давно сидела за прялкой, да и посватали бы уже скоро (и родители и все дети были очень красивые).
Летом мы с братом ездили в Казань на свою родину, где жила семья маминого брата, с которой мы не прерывали связь всю жизнь и до сих пор, хотя ни тёти Клавы, ни дяди Володи давно нет в живых, а сестре моей двоюродной Вере уже за 80 лет, и она очень больная, почти ослепла. Но она живёт с дочерью и внучкой. В Казани тоже было голодно, но не так, как на юге. Хлеб по карточкам получали, выручала картошка, да лесные дары. Мы с собой тоже привезли продукты, так что жили сносно.
В нашей школе открыли 2 седьмых класса, так что мы учились на месте. С большим трудом, буквально с боем, получили большую тёплую комнату в другом доме на втором этаже. Так семья наша собралась вместе.
3. ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ. ДЕТИ – ВРАГИ НАРОДА
***
На новой квартире.
На новой квартире мы считали себя вполне счастливыми: сыты, в тепле, а это был предел мечтаний всех там живущих. Очень многие жили в бараках не в отдельных комнатах (хотя были и такие бараки, но очень мало), а все вместе. Вдоль одной стены во всю длину тянулись деревянные нары, на них размещались целыми семьями, отделяясь друг от друга занавесками, одеялами, что у кого было. Под нарами размещался весь их скарб. Вдоль другой стены были установлены скамьи и столы. Их, правда, было достаточно. С двух сторон помещения располагались печи, которые почти всё время топились, но было всё равно холодно, т. к. всё строение было ветхим, продуваемым и промерзаемым насквозь. На печках готовили по очереди, грели воду для стирки и других надобностей. Чад и вонь, грязь и сырость – постоянные спутники такого жилья. Мы там бывали у своих одноклассниц по школьным делам. Но самым страшным были ночные аресты. Да, они начались не в 37 году, а раньше, а в 37 году достигли своего апогея. Но тогда нас уже в Мурманске не было. А при нас в 33 – 34 – 35 г.г. уже забирали людей, все находились в постоянном страхе. Утром уходили в коридор или на общую кухню и узнавали о новых потерях. Напуганы были до такой степени, что даже плакать громко боялись, лишь, уткнувшись в передник, женщины вытирали слёзы. Никто ни о чём не спрашивал: и так всё было ясно. Мы тоже боялись за брата, хотя было ему всего 26 лет. Ведь брали неизвестно за что.
***
Дневник.
Официальное начало весны. А на самом деле холодно, морозно. Дома всё то же однообразие, заботы, хлопоты, дела.
***
В какой-то особо острый период он даже не ночевал дома, а вместе с документами и какими-то деньгами ночевал в разных местах. У нас был условный знак: если ночью приходили «визитёры», я должна была ставить настольную лампу с правой стороны подоконника, а если нет, то с левой. Именно я, т. к. мама ночевала дома редко, она работала в нескольких местах. Иногда на работе и отдыхала, т. к. жили мы далеко от центра, а никакого транспорта тогда не было. Конечно, это было наивно, но ничего иного придумать не могли. Слава Богу, ничего страшного не случилось, мы благополучно прожили в Мурманске 3 голодных года. В школе всё было благополучно: я училась хорошо, активно участвовала в общественной работе, в художественной самодеятельности, в академ. и полит. боях. Сначала такие бои устраивались в своей школе между параллельными классами, потом с ближней школой, а потом в общегородских. Выбирали для этих боёв самых «эрудированных». Я участвовала во всех этих боях. Если наша команда не выигрывала, то нас «прорабатывали» и на учкоме (учком – ученический комитет. П. Л.) и на сборе отряда, да дополнительно получали неофициальных тумаков. А если выигрывали, то чувствовали себя героями и «задирали нос».
***
Дневник.
Сегодня тоже холодно. Из дома выхожу один раз: на базар, а остальное время – «под крышей дома своего».
***
Вообще-то эти мероприятия развивали нас. Ведь к каждому «бою» готовились основательно: повторяли пройденное по данному предмету, читали дополнительную литературу, газеты, журналы. Одним словом, моё поколение воспитывали, готовили к бурной общественной деятельности, грядущим боям за победу коммунизма во всём мире. Седьмой класс был выпускным, мы очень старательно готовились к экзаменам: их в школе вводили впервые. Билетов напечатанных не было, но каждый учитель по своему предмету диктовал нам вопросы в течение всего года. Вот по ним мы и готовились. О нас детях, подростках действительно заботились, следили за нашими успехами. В школах кормили всех бесплатно. Конечно, не изысканно, но сытно. На большой перемене ходили в соседний дом в столовую. Получали крутую пшённую кашу, залитую клюквенным киселём. Нам нравилось, особенно после голода. Привозили прямо в школу на санях морковку, брали, сколько хотели, мыли и ели на всех переменах.
***
Дневник.
Подул резкий ветер, стало сильно таять, но солнца нет: холодно, сыро, ветрено. Круг дел всё тот же.
***
За хорошую и отличную учёбу премировали каждое полугодие книгами и разными школьными принадлежностями. За 3 года учёбы я дважды была премирована экскурсией в Ленинград: раз зимой и раз летом. Собирали нас изо всех школ по всем показателям: учёбе, спорту, общественной работе и т. д. Впечатление от этих экскурсий осталось на всю жизнь. По окончанию семилетки получила «Вопросы Ленинизма» с соответствующей надписью. Это было моё первое знакомство со Сталиным. До этого только видела снимок вождя со своими детьми в «Пионерской правде». До сих пор этот снимок стоит перед глазами: добрый папа и трое детей. Девочка помладше меня, а мальчики старше. Возвеличивание и восхваление только начиналось.
***
Дневник.
Такая промозглая погода плохо действует и на здоровье и на настроение. Все сонные, вялые, даже Женя. Дела те же, что и всегда.
***
Дневник.
За три дня снега поубавилось, а воды и грязи прибавилось. Валю положили в больницу, сильно о ней беспокоюсь. Стало дома ещё томительнее и скучнее, да и труднее.
***
Теперь расскажу о личном, семейном. Маме в ту пору не было ещё и пятидесяти лет, три года она уже вдовела. Работала она и во флотской поликлинике. Там и посватал её тоже вдовый пожилой капитан. Брат уже был взрослым, всё понимал, а я по детскому эгоизму встретила это известие в штыки и сказала, что уйду из дома. Брат угостил меня ремешком (такое изредка случалось, за что я ему всю жизнь была благодарна). Я затаилась и кое-что придумала. Прошли экзамены успешно, получила отличное свидетельство. Вася (брат) пригласил меня на лето в Казань, как мы с ним ездили в прошлом году. Но я отказалась от поездки. Отпуск в Мурманске был длиннее, чем в других местах, и мы должны были вернуться лишь в половине сентября. Я сказала, что в новую школу должна поступить вовремя. Это было разумно. Вася поехал в отпуск один. А я с подругой Нюшей и другими девочками подала заявление и другие документы в педтехникум. Других в Мурманске тогда не было. Мальчики, в основном, пошли в мореходное училище. И снова всё лето усиленно готовилась к экзаменам. Пришло время, и все мы их успешно сдали. Нас зачислили в студенты. Цель моя была: уйти в общежитие и ни от кого не зависеть. Я боялась, что мама всё-таки выйдет замуж, и это вполне могло случиться. Занятия мы 1-го сентября не начали, а убирали техникум и общежитие после ремонта. Стипендию (18 руб.) нам выдали сразу же по зачислении. Мама думала, что я хожу в школу, она по-прежнему много работала и дома бывала мало. Но вот вернулся Вася и не один, а с нашим двоюродным братом Костей. Костя всегда учился плохо, хотя и был достаточно способным, но невзлюбил учёбу с первых её дней. У Кости были 3 «неуда». Вася со своими друзьями-учителями устроили ему экзамены и выдали свидетельство за 7 классов. Когда брат узнал, где я учусь, он снова «поучил» меня уму-разуму. Пошёл в техникум, вернул стипендию и забрал мои документы. С трудом устроил нас в 8 класс, т. к. 3 восьмых класса были уже переполненными. Нас приняли в 8 «В», он считался почему-то самым плохим, но уже в первой четверти мы по успеваемости, по количеству «отличников» и «хорошистов» вышли на первое место.
***
Дневник.
Снова холодно. Весна отступила. Мороз, снег, метель. Дома одни и те же дела. Времени свободного совсем нет.
***
Вот так получилось. Нам повезло с учителями. Все они, в основном, были сильными, и некоторые не были учителями. Например, учитель литературы был режиссёром в каком-то ленинградском театре, значит, и артистом. На его уроках мы были буквально заворожёнными. Он почти всё знал наизусть, особенно поэзию. Часто, уже звенел звонок, а он продолжал декламировать. Ученики других классов открывали дверь и слушали наш урок. И от нас требовал в первую очередь чтения, запоминания наизусть, а не анализа художественных произведений. Он говорил такие, по тем временам крамольные, слова: «Всякие анализы и характеристики произведений каждая эпоха даёт свои, они изменчивы, а вот сами произведения, конечно, гениальные, будут жить в веках». Спасибо учителю, я это усвоила на всю жизнь.
***
Дневник.
Снова холодно. Была на базаре дольше обычного. Завтра праздник, спрос большой, а продуктов мало. Погода мешает подвозу. Везде очереди.
***
Математик был украинец из Киева сосланный. Уже сильно пожилой, он тоже добивался, чтобы мы всё познавали своим трудом. На каждом уроке мы получали большие задания, причём разные, с учётом наших возможностей. Во время работы с непонятным обращались за помощью, а он подходил к каждому, кто его звал. У нас же считалось, даже гордостью, решать самостоятельно. Да, тогда мы гордились знаниями, участием в общественной жизни, своей полезностью, а не тряпками и богатством родителей, как теперь.
***
Дневник.
Сегодня первый праздник весны, а весной и не пахнет. Холодно, снег, метель. Несмотря на плохую погоду, приехали Ревенко с детьми. Спасибо им, всё-таки день прошёл веселее, дети много играли, учинили классический беспорядок, но это ничего. Ходили все вместе навестить Валю в больницу. Там, конечно, уныло, особенно в праздник, но да тут уж ничего не поделаешь.
***
Химию преподавал известный ленинградский учёный, профессор. Был он больной и слабый, наверно, туберкулёз – как, возможно, до ссылки в Мурманск побывал в тюрьме или лагерях. Говорил он тихо, но проникновенно, никогда на нас не повышал голоса, а только смотрел своими большими старческими глазами. Его мы жалели и любили, и он, очевидно, нас тоже. Немецкий преподавала известная в прошлом, как она говорила, в многих странах мира артистка. Фамилия её Саблина-Дольская. Но было ей тогда уже за 80 лет. Её на наш четвёртый этаж водили её бородатые, старые сыновья. Говорила по-немецки свободно, знала и другие языки, но преподавать толком, конечно, не могла. Мы скоро узнали её слабость: говорить о прошлом, и пользовались этим, чтобы отвлечь от урока. Она охотно рассказывала, как и когда блистала в Берлине, Париже и т. д. 8 класс я закончила тоже отлично. Но голод кончился, и мы вернулись на юг, в ст. Славянскую, где я закончила первых 3 класса, а теперь и два последних.
***
Дневник.
Занималась послепраздничной уборкой, готовила обед, так день и прошёл. Всё снова однообразно, писать буду мало, т. к. нет времени, да и всё очень однообразно.
***
Репрессии, которые были в начале 30-х годов, я ещё не очень осознавала по малости лет, а вот с середины 30-х всё происходящее воспринималось уже совсем иначе. В 9 классе училась с нами девочка, у которой не было всех передних зубов, но зубы не были поражены кариесом, а выбиты. Когда хорошо познакомилась и подружила с девочками, они мне рассказали такую историю: «Враги народа» из 7-8 классов.
***
Дневник.
Погода как в разгар зимы. Дела всё те же.
***
В предыдущем, до моего приезда, году ученики старших классов, (школа только росла и 9-10 классов в ней тогда не было. Мы первыми закончили 9 и 10 классы. Нас тогда в шутку называли «штучным товаром» и внушали, что только с нас начнётся настоящая советская интеллигенция, а все предыдущие это или «пережитки», или «отрыжка» старого мира. Но я отвлеклась от темы), стали выпускать подпольный литературный, конечно, рукописный журнал. Среди нас были и немало детей, чьи родители ещё в Гражданскую войну или погибли, или убежали за границу, особенно отцы, а у некоторых и матери. Дети эти тогда были совсем младенцами, и многих оставили со стариками или родственниками. Таким был и Женя Добровольский, сирота, выросший совсем у чужих людей, но не обиженный ими. Он очень хорошо учился, был вообще талантлив. Он-то и возглавил этот журнал. А писали и рисовали все желающие. Таких набралось не мало. Всех их, кто хоть раз принял участие в журнале, однажды ночью, летом забрали по домам и увезли в Ростов. Через 2 недели вернулись все, кроме Жени. Он так и исчез. Рассказывать что-либо им, конечно, запретили, да и они остались запуганными на всю жизнь. Но мне всё же Людмила рассказала, что зубы ей выбили во время допроса, что били всех, заставляя признаться, кто из взрослых подбил их на такое дело. Но таких взрослых не было, допросы ничего не дали. Всех отвезли домой, а Людмиле велели сказать, что она упала, когда садилась в вагон и зубы выбила на ступеньках. Была эта девочка племянницей директора школы. Вскоре и он исчез… Из двух средних школ набрали один 10 класс, а в другой школе его открыли через год.
***
Дневник.
Холодно, морозно, снежно. Дома работа и забота. Много приходится заниматься с Женей. Он совсем не может один готовить уроки, хотя всё понимает. Пыталась приучить к самостоятельности, но пока не очень получается: он упрям и своенравен.
***
В 10 классе мы учились с огромным желанием и старанием. Забегая вперёд, скажу, что все мы, выпускники сельской школы, поступили в ВУЗ по своему желанию и выбору. Учились и в Москве, и в Ленинграде, и в Ростове, и в Краснодаре. Ни о каких обходных, нечестных путях мы не имели никакого понятия, даже не допускали мысли, что такое возможно. А теперь… Ну, да это к слову. Почти все наши учителя были молодыми, тридцатилетний директор нам казался пожилым. Человеком он был образованным, умным и талантливым. На двух противоположных стенах школьного зала изобразил: Тухачевского и Сталина с Мамликет на руках. Перед Тухачевским мы все преклонялись, каким он был молодым героем Гражданской войны. И, как обухом по голове, Тухачевский, Блюхер и другие – враги народа, изменники родины, предатели… И, тем не менее, тогда мы верили, что это так. Стену ободрали и побелили с розовой краской.
***
Дневник.
Ничего существенного не произошло. Много уходит времени на стояние в очередях, т. к. с продуктами затруднение, подвоза почти нет.
***
Во время событий в Испании мы всем классом пошли в военкомат и попросились на фронт. Нас там остудили и велели заканчивать школу и учиться дальше. Кто-то из них сказал: «Не торопитесь, ваше ещё впереди». Как в воду смотрел. Все наши мальчики и некоторые девочки (из пединститута) были призваны и отправлены на фронт. Девочки остались живы, хотя досталось им многое перенести, а из мальчиков не вернулся ни один… Мы это узнали уже потом, когда встретились после войны, спустя много лет.
***
Дневник.
Всё те же дела и заботы. Всё так же холодно, однообразные дни.
***
Итак, закончен последний учебный год, сданы экзамены. Выпускной вечер. Мы были первыми выпускниками, когда вечер этот был с очень богатым застольем, т. к. жизнь тогда была уже благополучная, в колхозах выдавали очень много продуктов и, как теперь говорят, «живых денег». Держали речи местные начальники, поздравляли, а главное внушали, что все мы просто обязаны учиться дальше, иначе это будет огромная неблагодарность и чуть ли не измена родине. Я уже говорила, что поступили и выучились мы все, но не все уцелели из-за войны.
***
Всё лето занимались усиленно. Учебников было мало. Составляли расписание и передавали книги по очереди, собирались по несколько человек. И вдруг узнаём, что директора школы и многих учителей забрали ночью, как и многих других. Вот тут-то и зародились первые сомнения в правильности происходящего, но даже друг с другом сомнениями этими не делились. Оказалось, что и среди нас нашлась тайная доносчица. По окончании школы мы составили шуточное обещание ежегодно встречаться в определённый день и в определённом месте (в сквере у реки) и подписались все до одного. Шутка эта оказалась нешуточной. Доносчица (знаю имя и фамилию, но не хочу писать, может быть, она жива, или её дети, пусть доживает спокойно, если ей позволит совесть). Старосту класса и секретаря комсомольской организации исключили из комсомола, а заодно и библиотекаря (нашу ровесницу за то, что она не выбросила, не уничтожила сборник стихов Есенина, и кое-кому давала читать). Об этом мы узнали после, а донесла всё та же девочка, тихонькая, скромненькая и не очень здоровая. Мы её всегда жалели и, если приходилось, выполняли за неё тяжёлые работы (переноска и ремонт мебели, рубка дров и т. д.). К тому же была она круглой сиротой, воспитывалась в семье брата, который, как потом выяснилось, тоже был сотрудником НКВД, вернее, агентом-доносчиком.
***
Дневник.
Снова дела, труды и заботы. Базар, очередь, холод. Конечно, всё это сказывается и на здоровье, и на настроении. Но нет времени ни болеть, ни предаваться унынию.
***
Начало взрослой жизни.
Я уже говорила, что все мы, более 30 человек, поступили в институты. Самый близкий институтский город был Краснодар. Трое поступили в мединститут, трое в пединститут, двое в с/х институт, один в ВИМП (всесоюзный ин-т молочной промышленности). Я – в пединститут.
***
Дневник.
Занималась стиркой, уборкой. Погода без изменений. Плохо себя чувствует Ваня. Кроме своей болезни, угнетает весь комплекс дискомфорта. Спасаемся чтением и телевидением.
***
В то время экзамены во все институты сдавали одинаковые: почти по всем школьным предметам, и длились они целый месяц. Меня одну не решились отпустить, т. к. я никогда и нигде одна не бывала. Брат Вася поехал со мной, не смотря на то, что он в этом году только женился, в 32 года. Так уж получилось: он не оставлял нас с мамой, пока я не закончила десятилетку. Однажды, во время ожидания, пока меня вызовут на устный экзамен, брат вышел покурить. Ко мне подошёл молодой человек, хотя мне он показался старше, чем был на самом деле, и спросил: «С вами был ваш муж?» Я чуть сквозь землю не провалилась, неужели я похожа на солидную даму! Но всё же ответила: «Нет, это мой брат». Тогда он назвал фамилию нашу и отошёл. Вернулся Вася, и я сказала, что вот этот «тип» тебя знает. Он посмотрел назад, но вспомнить не смог. Впоследствии выяснилось, что это был ученик брата в первый год работы его после смерти отца нашего в станице Колнеболотской (?). С тех пор прошло 6 лет, и, конечно, брат его не узнал. Потом разговорились и всё вспомнили. Брату фактически негде было остановиться на целый месяц. Мы, все поступающие, жили в общежитии, студенты были ещё на каникулах, и было много свободных мест. Вася и поселился с этим «типом». Возможно, я об этом и не писала бы так подробно, но всего через год Ваня стал моим мужем. Прожили мы с ним шестьдесят с половиной лет. Теперь Вани не стало. Но об этом потом. Конечно, за такие долгие годы мы знали друг о друге всё, чуть ли не с дня рождения. По окончании института собрали вместе своих родителей. У меня была только мама, а у него мама, папа и шестилетняя сестрёнка. О себе и своих родителях я уже рассказала много, теперь поведаю, что мне известно о родных Вани.
***
Дневник.
Сегодня вернулась Валя, но здоровье у неё неважное. Но всё же дома стало легче и веселее.
***
Происхождение их: глубины веков. Были все предки Вани из крестьян Орловской губернии из глухой теперь деревни с гордым названием Кремль. В семье отца 12 человек, потом прибывало по мере рождения детей, почти каждый год. Старики, два брата, всю жизнь прожили вместе, не захотели делить хозяйство. У обоих были жёны, а вот детей у старшего брата никогда не было. В крестьянской среде такое случалось очень редко. Сам же он был в деревне старостой, хотя почти неграмотный. Второй дед мужа имел много детей, среди них был и его отец, а мой свёкор. Считались они богатыми и знатными. Работали в поте лица круглый год от зари до зари. Зато имели много земли, скотины и даже молотилку. Работали все, начиная с пятилетнего возраста. Пасли гусей, выгоняли скотину, делали всё, что могли по указанию старших.
***
Дневник.
Зима не уступает своих прав. Очень холодно, хотя дни стали длиннее, и солнце иногда светит ярко, а тепла нет. День прошёл в обычных делах.
***
Мужу моему выпала особая должность: нянчить детей. Старший брат был старше на 5 лет. Дети, рождённые между ними, не остались в живых. Старший его брат Шура уже был приставлен к лошадям, помогал по хозяйству. А муж мой был приставлен к детям, рождённым после него. Люлька никогда не была пуста. Хотя и были в семье две бабушки, но и им хватало работы. Готовить на такую семью, да на скотину, ухаживать за ней стоило много труда. С ранней весны и до поздней осени все работали в поле. Приходилось в поле даже рожать. Под копной появился на свет и мой муж Ваня. Даже точную дату рождения он так и не знал: приблизительно, на Ивана-воина, но это крещён, а рождён был раньше. Но в школу детей посылали всех, кто подрастал. В деревне была школа трёхлетняя.
***
Дневник.
Всё те же дела и заботы. На дворе настоящая зима. Пошаливает здоровье, да уж возраст такой: терпи, покуда терпится.
***
Долгие зимние вечера все женщины пряли, выделывали холсты при свете лучины. Эту лучину надо было зажигать, оправлять, вовремя менять. Это была обязанность моего мужа. Он всё время качал люльку, подносил младенца к матери, укладывал на место. Ваня рассказывал, как ему хотелось спать, даже иногда засыпал на месте. Его будили, иногда подзатыльниками. А ведь утром надо было идти в школу. И, тем не менее, учился он хорошо, как и все другие дети. Правда, из 12 детей до взрослости дожило только 4 чел. Жили тесно, грязно. Рождённых зимой телят, ягнят, жеребят брали в дом под печку или в огороженный угол. Полы мыли, скоблили один раз в году, под Пасху. Бань в той местности не строили. Мылись в русской печи тоже 1 раз в год. Это даже представить трудно, но так было. Маленьких мыли чаще в корыте деревянном. История семьи мужа – это история крестьян вообще лет за сто: с конца прошлого и почти до конца нынешнего. Основа всему – труд. Круглый год от зари до зари всем семейством от стара до мала. Были и праздники, в основном церковные, когда не работали, ели и пили вволю. Все продукты и питьё – брага, самогон – свои.
***
Дневник.
Много времени уходит на очереди за продуктами. Привоз плохой, а на месте, видать, не всё ладно, что видно и из газет.
***
Дневник.
Сегодня суббота, значит, больше работы и меньше времени для скуки и незнания, куда себя деть. Вечером были хорошие передачи, смотрели телевизор.
***
Хозяйство, в основном, натуральное. Муж рассказывал, как его, шестилетнего, дед посадил в сарае возле самогонного аппарата и велел сообщать ему, когда наполнится ёмкость. Сам же работал во дворе. Что-то долго не появлялся внук, дед зашёл в сарай, а тот лежал на земле без сознания. Попробовал самогон. Еле-еле выжил. Когда же оправился, его же ещё и побили: чтобы ничего не делал без спросу. А колесо истории вращалось, всё подминая под себя. Начали потихоньку раскулачивать самых богатых. Это грозило и семье мужа. Тогда наиболее дальновидные и мало-мальски грамотные, чтобы избежать такой участи, решили сменить место жительства. Ох, как это было трудно: вырвать жизнь с корнями и пересадить на новое место. Но иного выхода не было. Самый грамотный и расторопный брат матери, дядя мужа, перевёз всю многочисленную родню на Кубань. Всё распродали, конечно, за бесценок, и тронулись в путь. Бабы плакали и целовали стены, но делать нечего, двинулись в путь.
***
Дневник.
Воскресенье, выходной, все дома, каждый занимается своим делом. Наконец, внезапно, начало сразу таять, но холодно, серо, сыро – не такой хочется весны, ну, да она делает только первые шаги. Вечер у телевизора.
***
Тогда, в середине 20-х годов, на Кубани ещё были свободные, ничейные земли. Поселились на необжитом месте. Создали ОСОЗ (общество по совместной обработке земли), поселение назвали «Уголок Ленина». Так подсказали в райцентре. И снова начался огромный труд по строительству жилья, обработке земли, устройству быта. Всех детей школьного возраста и мальчиков и девочек устроили в школу ст. Покровской. Сняли квартиру, почти заброшенный дом, вернее, хату. Поселили с детьми бездетную бабушку. Она готовила еду, следила за порядком. Продукты привозили из дома. Но начинался очень трудный период: коллективизация, раскулачивание, голод…
***
Дневник.
Сегодня холодно, ветер. Весна совсем не чувствуется. Погода сузила жизненное пространство: дом и базар. Очень утомительно это однообразие, время тянется медленно. И писать не о чем, просто записываю, чтобы не пропускать страницы.
***
Снова старшие решили убежать на новое место: вообще, расстаться с крестьянством, поселиться где-то на городских окраинах. Уезжать, точнее, убегать пришлось ночью, т. к. ни кого не выпускали, было даже оцепление. Однако, сумели нанять лошадей до ж. д. станции. И двинулись в путь, кто куда, семья рассыпалась. Семья мужа подалась в г. Шахты. По дороге Ваня отстал от родителей на какой-то станции, ведь он впервые в жизни увидел поезд, ему всё было интересно. Год беспризорничал, из детского дома сбежал со своими товарищами. Отец его стал шахтёром, мать сидела с детьми, их тогда было ещё много.
***
Дневник.
Погода без изменений, она сдвинула все календарные сроки с/х работ. Неизвестно, когда будет посеяно, и что собрано. У Женечки начались каникулы, но погода не даёт возможности побегать, порезвиться.
***
Через год отец куда-то поехал, не знаю за чем, и на одной из станций случайно нашёл пропавшего сына. Конечно, все очень обрадовались. Снова Ваня начал учиться, закончил семилетку и поступил в Краснодар в строительный техникум. Разъехавшиеся родственники поселились кто в Краснодаре, кто в Сальске, кто в Пятигорске. Друг друга из виду не теряли, переписывались, а иногда встречались. Наступили 30-е годы, начинался голод, сплошная коллективизация. Но кое-как жили. Это как раз то время, когда мы жили в ст. Старокорсунской, об этом я уже рассказала. Когда Ваня поступил в техникум, я поступила в 5 класс, но речь сейчас не обо мне, а о нём. Этот период его жизни был особым, страшным и мог стать последним в жизни Вани вообще.
***
Дневник.
И погода и дела всё те же. Была в магазине и на базаре. Потом домашние дела и телевизор.
***
Всего один год…
Итак – строительный техникум, успешная учёба. Летом всех, даже первокурсников, отправили на практику. Ваня был послан в Дагестан на строительство моста через какую-то горную речку, наверно, небольшую, т. к. строителей было двое – Ваня и его начальник, весьма пожилой человек. Для выполнения физических работ нанимали местных жителей. Конечно, всем руководил, составлял отчёт, рассчитывался с рабочими начальник, ведь Ване было всего 15 лет. Он с раннего детства привык в своей семье беспрекословно подчиняться старшим. Закончили строительство. Сначала решили сами опробовать мост. И он рухнул в пропасть вместе с гружёной подводой. Начальник сказал, что теперь их арестуют и расстреляют за вредительство, поэтому ночью надо перейти границу и спасти свою жизнь. Тогда уже была статья за экономическую контрреволюцию. Скорее всего, начальник подстроил всё специально, чтобы найти помощника, а вернее, слугу. Ночью нагрузились какими-то мешками, скорее всего, это была обычная контрабанда, и двинулись в путь.
***
Дневник.
Всё без изменений.
***
Только перешли границу, их сразу же схватили. Однако груз и начальника увезли куда-то, а Ваню выдали нашим пограничникам. Дальше тюрьма, следствие и суд по двум статьям: промышленная контрреволюция и переход границы. Каждая тянула на высшую меру. Около года Ваня просидел в камере смертников, там ему исполнилось 16 лет. В тот период начали разгружать тюрьмы для строительства ББК (балтийско-беломорского канала) и освобождать места для новых заключённых. Проводили медосмотр перед отправкой, и тут Бог спас Ваню.
***
Дневник.
То же самое, никаких событий, а писать одно и то же не интересно. Буду пополнять прошедшим.
***
Пожилая женщина-врач определила пупочную грыжу и полное истощение. Ваня вообще был невысокого роста, а в то время, по его словам, выглядел не старше 12-13 лет. Когда пришли за ним в камеру и сказали: «Собирайся с вещами», он подумал, что это уже конец, но ему выдали справку об освобождении и отпустили на свободу. Весь этот год родители ничего не смогли узнать о сыне. Знали, что он уехал на практику, думали, домой сможет потом приехать, но не дождались. Когда начался учебный год, отец написал в техникум, ему ответили, что им ничего неизвестно и посоветовали больше никуда не писать и не искать. Да что они тёмные, малограмотные, битые-перебитые судьбой могли сделать? Отец почти не выходил из шахты, чтобы прокормить жену и других детей. Обо всём этом Ваня рассказал мне в самом начале нашей дружбы, после поступления в институт. Сначала я даже испугалась: уж не провокатор ли он, не хочет ли узнать что-либо крамольное обо мне? Тогда все были этим напуганы. Я же его поругала, сказала, что о таком нельзя рассказывать никому, но Ваня ответил, что он уже год проучился в г. Шахты в рабфаке и у него есть справка об освобождении. Но я всё равно посоветовала, вернее, потребовала, чтобы он никогда и никому об этом не рассказывал и не писал в анкете.
***
Дневник.
Очень холодно, конца зимы не видно, так не было никогда.
***
Он послушался меня, и никто, даже его родители, ничего никогда не узнали. Им сказал, когда вернулся, что просидел год в тюрьме за то, что в колхозном саду воровал яблоки, чтобы покушать. Ему поверили, т. к. в то время такое было вполне вероятно. Я же, единственная, знала всю правду на протяжении нашей жизни. Очень жалела его, все издержки характера, поступков прощала из-за жалости. Но, как жизнь показала, не всегда это надо было делать на его же пользу. Но что было, то было. Теперь остаётся только вспоминать прошлое, как это делают старики. А что же они могут ещё сделать?
***
Дневник.
Всё по-прежнему.
***
Жили мы сначала в общежитии, а потом на квартире у очень хороших и добрых людей. Их сын учился с нами, но жил отдельно, т. к. был женат и жил в семье жены. Он-то и отвёл нас к своим родителям. Так начались студенческие годы. Было их всего два: мы перевелись в учительский институт, чтобы скорее начать работать. Учиться без помощи было трудно. Правда, моя мама половину своего жалования посылала нам, но мы считали, что это ей тяжело, надо скорее зарабатывать самим. Родители Вани, конечно, ничего помочь нам не могли – сами жили в нищете. Выдержав с успехом государственный экзамен (я на «отлично»), сразу же поступили на третий курс педагогического института на заочное отделение и поехали на свою первую работу.
4. СОРОКОВЫЕ – РОКОВЫЕ
Начало трудового пути.
Работать я начала в 19 лет (после учительского института), а Ваня в 23 года. Считали мы тогда себя очень взрослыми и много знающими. Длинный и тернистый учительский путь начался в ст. Славянской, где я закончила десятилетку, но не в своей школе, а на окраине. Там только открыли пятые классы в начальной школе, таких растущих семилеток в станице было несколько. Директор и многие учителя не имели надлежащего образования, и нас, молодых, приняли недружелюбно, хотя старались этого не показать. Ваня устроился на работу в вечернюю школу, не хотел возиться с «младенцами», как он сам сказал.
***
Дневник.
Обычные дела и заботы.
***
Однажды нас послали на открытый урок в среднюю школу к очень «знатной» учительнице. Была он среднего возраста, работала в школе давно, имела большой опыт. На уроке было нас человек 10. Сначала внимательно следили за ходом урока, а потом начали переглядываться: урок был плохой, хотя явно отрепетированный. Руки поднимали все, но отвечали часто невпопад, перепутали очерёдность. Да и при изложении нового материала были допущены ошибки и неправильно произносились отдельные слова. Начался разбор урока. Мне бы помолчать, ведь только начинала работать. Я же попросила слова, и всё выложила, что записала и запомнила. Меня удивило, что больше никто не выступил. Только один молодой учитель сказал: «Вам нечего больше добавить». Получилось всё очень неловко: «ирония», сильно покраснела и молча вышла из класса. Моя коллега, по пути в школу, сказала: «Разве ты не знала, что урок вела жена первого секретаря райкома: Теперь жди неприятностей». И они очень скоро начались.
***
Дневник.
Последний день марта, а никаких изменений в сторону весны.
***
Ко мне начали ходить на уроки очень часто и директор, и завуч, и инспектора РОНО. Но найти что-либо существенное не могли, т. к. я очень тщательно готовилась к урокам, да и с детьми взаимоотношения были хорошими, дисциплина высокая. Однако замечания, часто не справедливые, очень меня огорчали, всё время была в нервном напряжении. Конечно, ничего особого против меня сделать таким путём было невозможно: ведь я только начинала работать и не плохо. Тогда устроили мне опоздание на 20 минут. А за это полагалась тюрьма: 6 месяцев. Вот как это устроили: постоянного расписания ещё не было. Его вывешивали ежедневно только на один день, а к концу рабочего дня на следующий. Я провела 2 урока, дальше у меня было «окно», я сидела в учительской и проверяла тетради. Через 20 минут в учительскую вошёл директор (выдвиженец, почти малограмотный), председатель профкома и ещё 2 старых учительницы. Они заменили прежнее расписание на новое, на клочке бумаги, конечно, я этого не видела. А чтобы дети не шумели, их прежняя учительница стояла у двери и успокаивала. Составили материалы в суд и до работы меня не допустили. Хорошо, что я сразу же побежала в РОНО к заведующему. Был он уже старый, лет под 60, красный партизан и вообще заслуженный человек. Всё рассказала, расплакалась. Он сразу же отправился в школу, запретил относить материалы в суд. Видно, он был плохого мнения и о директоре, и об отдельных учителях. Мне же он сказал: «Слушай, оставь ты этих волков, всё равно они тебя загрызут. Я тебе напишу рекомендацию в другую школу, среднюю со всеми классами». К слову: «ты» зав. РОНО говорил всем, к кому хорошо относился.
***
Дневник.
Вот и первое апреля. Его теперь узаконили, как день шутки. Раньше он был днём розыгрышей. Хочется пошутить: «Не верю, что сегодня первое апреля». Погода вполне соответствует шуткам: до сих пор холодно, почти нет зелени.
***
Так я в 19 лет стала завучем средней школы и учителем старших классов. Наверно, потому что тогда учителей с высшим образованием и особенно советским было очень мало. С тех пор моя профессиональная деятельность наладилась и на всю жизнь, до самой пенсии. Конечно, было всякое, но, в основном, хорошее. Работали мы в ст. Славянской до войны, а я и в первый год войны. Продолжали учиться заочно теперь уже трое. Ванин брат Григорий тоже поступил сначала на одногодичные курсы, а потом заочно вместе с нами. Проработали 2 года и подготовились к сдаче госэкзамена за пединститут. Это был 1941 год. Приехали в Краснодар 15 июня, много занимались: с утра и допоздна. 20-го сдали первый экзамен. Усиленно готовились ко второму, который должен быть 24-го. 21-го легли спать очень поздно, в 2 часа ночи. Мужчины уснули сразу, а мне почему-то не спалось, было какое-то предчувствие, тревога. И вдруг сообщение по радио из чёрной тарелки, которая висела на улице на столбе как раз возле нашей квартиры. Трудно описать чувства, охватившие меня. Я не стала слушать до конца, а начала будить мужчин.
***
Дневник.
И сегодня никаких изменений ни в чём. Решила было записывать хоть то интересное, что услыхала где-нибудь. Но никуда не хожу, кроме базара, да и то бегом, т. к. холодно, сыро, ветрено.
***
Ваня вскочил сразу, а Григория мы еле-еле разбудили, облив его холодной водой. Он сначала не поверил, думал, что мы это выдумали, чтобы его быстрее разбудить. Но тут по радио снова повторили это ужасное сообщение. Ужасное не только по тому, что война сама по себе ужасна, а потому, что мы этого никак не ждали. Ведь недавно был заключён мирный договор с Германией, во всех газетах появились снимки Сталина и Риббентропа при подписании договора. Да и вообще всё кругом было тихо, спокойно. Страна, охваченная трудовым энтузиазмом, занималась строительством «вся страна ликует и смеётся, и весельем вся озарена». Песни, кинофильмы, концерты, джазы – всё внушало уверенность в счастливой, спокойной жизни. Для нас она только начиналась, да на этом и кончилась.
***
Дневник.
Всё ещё ходим в зимних пальто. Снега становится мало, но он не растаял дружно, а подтаивает и испаряется. По ночам морозы до 10 градусов.
***
Рано утром собрались в институте. Мужчины почти все разъехались по домам, чтобы скорее явиться в военкомат. Однако всех отправили назад сдавать экзамены. И мы их сдавали по расписанию. Настроение у всех – полное замешательство. Сначала, конечно, думали, что война продлится недолго. Сравнивали по карте размеры Германия и СССР и возмущались наглостью Гитлера и его свиты. Безусловно знали, что потери будут, но их размеры даже и представить не могли. Получили дипломы и разъехались по домам.
***
Дневник.
Всё одно и то же, только для разнообразия простудилась и болею, как теперь называют ОРЗ. Состояние скверное, приходится лежать.
***
Первые сводки с фронтов были не очень вразумительные. Больше упирали на то, сколько сбито самолётов, какие потери понесли немцы, а наши после тяжёлых и продолжительных боёв отступили на новые рубежи. Где были эти рубежи неизвестно. Начался новый учебный год 1941 – 1942. Немцы продвигались стремительно. Теперь на карте ставили на булавках флажки и перемещали их ежедневно. Жили под лозунгом: всё для фронта, всё для победы. Почти все учителя мужчины были взяты в армию, пришлось перемещать оставшихся, в основном женщин и стариков, так, чтобы во всех школах могли идти занятия. Меня назначили завучем средней школы в отдалённой от ж. д. станице. До станицы было 20 км и никакого транспорта. Ваню назначили инспектором районо совсем в другом месте, от меня более, чем за 100 км. Тогда никто не считался с семейным положением, тем более, что детей у нас не было.
***
Дневник.
Погода без изменений. Продолжаю болеть. Сегодня воскресенье. Все дома, боюсь, чтобы не заразились. Весны всё ещё нет.
***
Ваню не взяли потому, что во время прохождения действительной службы он очень сильно заболел, его освободили «по чистой». Но, конечно, в любое время могли переосвидетельствовать и отправить на фронт, ведь руки и ноги были целы. Так война всех нас разбросала. Ванины родители уехали к старшему сыну на Дон. Там было надёжнее, семья жила оседло уже несколько лет. А отцу ещё не было и 50, он тоже подлежал призыву. Мы же все оказались в разных местах, и остаться им было не с кем. Моя мама жила со мной, работала в той же станице, перевелась со старого места, чтобы быть со мной. Брат Вася со своей семьёй переехал жить в Мурманск, оттуда и был мобилизован. Начинал он войну уже лейтенантом и прошёл её от первого до последнего дня, от Мурманска до Берлина, да ещё и после войны был оставлен в Германии ещё на 5 лет. Не виделись мы 16 лет. Своих детей он оставил совсем маленькими: четырёх и двух лет. Конечно, когда вернулся, не узнал.
***
Дневник.
Погода и болезнь без изменений. Очень тоскливо, потому что даже домашние дела выполнять трудно.
***
Вот сейчас и начинается самое трудное для описания время. В основном всё, ранее мною описанное, пришлось на период детства и ранней юности, там я была как бы свидетелем событий, всеми моими действиями и поступками руководили старшие: мама, брат, учителя. А в 41 году мне уже было 22 года, два из них работала, четыре – была замужем, значит, совсем взрослая, значит, за всё написанное отвечаю в полной мере. Я же взяла обещание говорить только правду, описывать только то, что пережила и видела сама. А это не легко: пережитое мною, да и теми, кто был рядом, не умещается в рамки истории, идеологии, воспитанной с малых лет. Позже много приходилось читать о войне и художественных произведений и документальных, и не всегда прочитанное соответствовало тому, что пришлось пережить самой, родным и близким.
***
Дневник.
Сегодня немного лучше, ходила на базар и в магазин, но холодно, сыро и неприятно. Немного работала по дому.
***
Итак, начался третий учебный мой год, год уже военный. Расскажу о том месте, куда я попала жить и работать. Школа средняя, раньше была гимназией. Гимназии до революции были во многих кубанских станицах. Расположена станица в плавнях: кругом заболоченные камыши, летом пересыхали, осенью и зимой опять наполнялись водой, застойной, болотной. Зелени было мало. Но кругом было много хорошей чернозёмной земли, километрах в 3 – 4 от станицы. Колхоз был богатый, кроме хлеборобства занимались скотоводством. Много было коров, лошадей, свиней и другой скотины. Работы было много, много и зарабатывали. Но это до войны. С началом войны почти всех мужчин мобилизовали в армию на войну. Остались женщины, дети, старики да калеки. Значит, работать приходилось гораздо больше, работали и все мы, учителя с учениками, начиная с 5 класса, с ранней весны и до поздней осени. Подсолнухи убирали, когда уже шёл снег. Но занятия в школе не прекращались. С утра шли в поле, а с обеда в школу, после маленького перерыва. Топить было нечем. Дровами там не топили никогда, делали кизяки, да заготавливали камыш. Это было в мирное время, а в военное некому было заниматься такой заготовкой. Школа не отапливалась совсем. В морозные дни замерзали чернила, писали карандашами.
***
Дневник.
Ничего существенного не произошло. Весны нет, дела всё те же.
***
Расскажу о некоторых людях, с которыми меня свела судьба. Стояла я на квартире у старой женщины. Было ей уже за 70. Дом очень большой, когда-то принадлежал местному богачу, а после «ликвидации нетрудовых элементов» стал государственным. Хозяйка, Васильевна, происходила из бедняков, росла сиротой, батрачила. Замуж вышла тоже за батрака, но он был красным партизаном и имел некоторые преимущества, работал много. Было у них несколько детей. Муж рано умер от какой-то болезни, и осталась Васильевна одна с детьми. Жили в ветхой хатёнке. Дети росли, немного учились и работали в колхозе. Старшего сына и дочери я не знала, они жили в других местах. С Васильевной была только младшая дочь Ира и внучка – дочь старшего сына. Она жила у бабушки, потому что там, где жили родители, была только начальная школа. Ира, не за долго до войны, вышла замуж за комсомольца-активиста, присланного откуда-то во время коллективизации. Вот ему-то и дали большой кулацкий дом, правда, с условием, что в самой большой комнате будет «дом колхозника», т. е. место, где останавливались приезжие. Васильевна числилась уборщицей и получала за это сколько-то трудодней, а на них тогда получали немало. Опять-таки, так текла их довоенная жизнь, а с началом войны всё изменилось.
***
Дневник.
Сегодня много ходила по улице, чтобы немного окрепнуть, подышать свежим воздухом. Дома всё однообразно. Что говорить обо мне. Даже молодые живут скучно и однообразно. Только Женя вносит бодрость, веселье и заботы, как и положено его возрасту.
***
Зять ушёл на фронт, и ни одного письма от него они не получили. Так и жили втроём. Мне рассказали, как погиб её старший сын комсомолец. Он участвовал в сносе церкви (когда я начала там работать, церкви не было в помине), снимал колокола с колокольни и оттуда упал. Разбился насмерть. Сама Васильевна об этом не говорила. Как она восприняла гибель сына, трудно сказать, но религиозной не стала, во всяком случае, по ней это было незаметно.
***
Дневник.
Сегодня так же холодно и сыро. Когда же наступит тепло? Что будет в природе: уже пора работать в поле, саду, огороде, а нет возможности. Приехала, вернее, заехала Тоня – младшая сестра Вали. За разговорами и делами время идёт быстрее.
***
Я занимала отдельную узкую и длинную комнату, рядом с залом. Хозяева жили в средней части дома: там была большая комната и кухня. В задней части дома жили эвакуированные старик со старухой. Они бежали с Украины, т. к. были евреями, и оставаться там было нельзя. Очень старые. Бабушка еле-еле передвигалась. Всё делал дед, довольно ещё крепкий и общительный. Вот такие обитатели населяли этот большой дом. Был и большой двор, на нём остатки прежних хозяйственных построек, росли небольшие деревья, кустарники и сплошная трава и бурьян. Потом подселили ещё 2 эвакуированных. Вообще, их было в станице много и из Польши, и из Западной Украины. Местные жители принимали эвакуированных в свои дома, делились тем, что у них было. Никакой национальной розни, вражды не было и в помине, дети учились в нашей школе без всяких проблем, вместе же с ними и работали. Шёл 41 – 42 учебный год.
***
Дневник.
Ходили по магазинам, пытались достать билет ей (Тоне?) на обратную дорогу, но это оказалось невозможным, только зря потеряли время.
***
Расскажу о некоторых коллегах моих. Среди них были очень своеобразные, с богатым прошлым. Например, супруги Нелидовы. Граф и графиня по происхождению. Он кончил Царскосельский лицей и Берлинский университет. Разумеется, это было ещё до Октябрьской революции. До какого оскудения они дошли, трудно даже описать. Оба пили, особенно он. Пропивали всё, что только можно. Одеты были в рваные лохмотья, сами грязные, неопрятные. Граф был почти слепой. «Преподавал» арифметику в 5-х классах. Графиня вела начальный 4 класс. Ученики на уроках у них устраивали настоящий кавардак. Я работала завучем, поэтому вынуждена была наводить у них хоть какой-то порядок. Трудно представить, почему их держали в школе. В основном из-за жалости директора школы, женщины сильно пожилой. Звали её Мария Максимовна Максимова. Была она депутатом Верховного Совета СССР, имела награды различные, даже орден Красного Знамени за заслуги и в революцию, и в Гражданскую войну, и за строительство новой жизни. Но это в прошлом, а в настоящем была очень толстой, больной и очень доброй женщиной. Она-то и опекала семью Нелидовых. Ведь у них было пятеро детей. Один только старший сын работал учителем, но его, как и всех молодых, взяли на войну в первую очередь. Двое детей учились в 8 и 9 классах, а двое были совсем маленькими 4 и 5 лет. Удивительно, конечно, как при такой жизни можно было заводить ещё детей. Но ведь они были ещё не очень старыми, немного за 50 лет, а на вид вообще невозможно было определить их возраст. Мария Максимовна часть их зарплаты, конечно, с их согласия, отдавала в столовую, и их целый месяц кормили. Правда, еда была примитивная – затирка. Это скатанные в мелкие шарики из муки и сварённые в кипятке изделия заправлялись луком и постным маслом.
***
Дневник.
Сильный ветер, холодно. Проводили Тоню, взяли билет перед отходом поезда. Дома всё, как и всегда.
***
Дневник.
Сильный ветер, похолодание. Много приходится тратить времени в очередях, т. к. стало затруднительно с продуктами, даже за картошкой приходится выстаивать часами у частников, по 70 коп. за 1 кг. Это тоже портит настроение, а значит, и здоровье.
***
Кормили всех желающих за очень небольшую плату. Эвакуированные и этому были рады. К вечеру всё оставшееся, целое ведро, а то и больше, отдавали Нелидовым. Тем они и жили. Оставшиеся деньги пропивали. Дети ходили оборванные, грязные. Все мы очень жалели старшую дочь Тамару. Она училась в 9 классе, была очень красивой и училась хорошо, но в её прекрасных глазах всегда была грусть. Тугая светло-русая коса спускалась ниже пояса. Так вот, отец взял её последнее платье, когда девушка спала, и пропил его. Выручила соседка, тоже учительница: дала Тамаре своё платье, конечно, не новое. Тогда с одеждой у всех было туго, лишнего не было. Сам граф ходил в старой, рваной шинели и постолах (самодельная обувь из свиной кожи, вроде лаптей). На графине зимой было старое ватное пальто, надетое на голое тело и подвязанное верёвкой, пуговиц на нём не было. Младшие дети ходили по дворам, просили покушать, да ещё и махорки для отца. Никогда больше мне не приходилось видеть ничего подобного. Как бы трудно и бедно ни жили люди, но до такого состояния не доходили. Я, да и многие другие, очень жалели детей, а к ним относились с пренебрежением и даже отвращением. Конечно, таких в учителях держать нельзя. Но что было, то было.
***
Дневник.
Небывалое явление, повалил снег, как и в декабре здесь не бывало. Настоящая метель и пурга. Даже за хлебом сходить трудно.
***
Прежних учителей осталось в школе мало, были мобилизованы на войну. Пополнили школу новые, в основном, вернее, только женщины. В том числе и я. Из мужчин остался только учитель математики Николай Герасимович, человек умный, образованный – средних лет. Остался, т. к. он калека от рождения – одна нога намного короче другой, роста не высокого, а в остальном обыкновенный человек. Имел жену и четырёх маленьких детей. Старшей было 10 лет, и звали её странно: Смарагда. Очевидно, поэтому я и запомнила её имя. Учителем он был хорошим, строгим, но справедливым. Ещё руководил драматическим кружком, имея, конечно, к этому талант. Как потом выяснилось, ненавидел советскую власть и, вообще, всё советское. Родители его и другие родственники были репрессированы, а он как-то уцелел, да ещё и получил образование. Все свои обиды держал внутри, никогда не говорил о политике, о власти. И всё равно было заметно его пренебрежение всем сущим. И всё-таки был под подозрением у соответствующих служб. Всё это выяснилось впоследствии.
***
Дневник.
Снегопад не прекращался до вечера, т. е. целые сутки. Выпала за эти сутки месячная норма. Намело сугробы, началась усиленная уборка снега населением, а техники почти нет, т. к. никто не мог предположить подобного, и технику отправили в северные районы. Нарушены ритмы работы аэропорта, железной дороги и городского транспорта. И это в середине апреля.
***
В станице не было электричества, клуба, даже избы-читальни. Собрания проводили в большом бывшем амбаре, оборудовав его скамейками и трибуной, да ещё в правлении колхоза. Длинными зимними вечерами мы собирались в доме учителя географии, который тоже не был взят в армию, т. к. болел туберкулёзом. Потом, правда, его всё-таки взяли. Время проводили за игрой в карты и в лото. Была эта семья местная, у них имелись корова, куры, огород. Нас обязательно угощали тыквенной кашей с тёрном, которого там вообще росло много. Заранее готовили в большом чугуне, а мы по мере желания ели. Засиживались долго, т. к. дома совсем нечего было делать. У нас даже керосину было еле-еле, а у них был запас.
***
Дневник.
Температура положительная, снег тает, раскисает, превращается в грязь и холодное месиво. Дома всё, как всегда. Разговоров только о погоде. Даже те, кто много старше нас, такого не помнят. Сегодня ходили с Сашей и Валей в театр на мюзикл «Кабаре». За столько времени выбрались. Билеты им продавали на работе. Конечно, не роскошь, но посмотреть можно, хотя бы для знакомства с современным искусством.
***
Жена его, тоже учительница, очень красивая и милая женщина, уложив детей спать, присоединялась к нам. Все эти события, конечно, незначительные, но значимые, и вот почему: нас по ночам начали вызывать в с. совет (с. – сельский?) для допроса. Приказывали никому ничего не говорить и не менять своих занятий. Я это узнала, когда меня саму ночью вызвали. Два человека были в военной форме без знаков отличия. Давили на то, что я совсем молодая, остальные были гораздо старше, поэтому должна говорить всю правду, быть честной к своей Родине. А спрашивали обо всём, кто собирался вместе, о чём говорили, чем занимались. Я сказала, как было: играли в карты, лото. О чём говорили? Конечно, о войне, о родных и близких. А анекдоты рассказывали? И анекдоты рассказывали. «Какие»? Я ответила, что всякую ерунду не запоминаю, но, конечно, не политические. Старалась говорить спокойно, но внутри всё трепетало, горело. Я же поняла, с кем имею дело.
***
Дневник.
Снег почти исчез, но много грязи и воды. Дома занимаемся генеральной уборкой, как всегда перед Пасхой. Это старая и добрая традиция, от которой отказываться не следует: надо хоть как-то держаться за свои корни.
***
А фронт неумолимо продвигался вглубь страны, наши войска всё время отступали. Потом меня спросили, что, если при мне будут говорить что-либо антисоветское, пораженческое, буду ли я молчать, или сообщу, куда следует. Сказала, что, конечно, сообщу, но уверена – таких разговоров не будет, мы все советские учителя и понимаем, какое сейчас время. Под утро отпустили. Умылась, покушала и пошла в школу на уроки. Только после узнала, что вызывали всех, но с каждым вели особый разговор.
***
Дневник.
Очень рано ходила на базар, т. к. позже купить ничего невозможно. Перед праздником особенно чувствуется нехватка продуктов. Заканчивали уборку, вечером отдыхали у телевизора. Погода плохая, холодно, ветер. Все на субботнике работали, я тоже убирала около дома, но ветер вырывал сор из-под метлы.
***
Самое интересное, что узнала, кто на нас доносит, но об этом хочу рассказать подробнее. Выдавала всех и уже давно, задолго до войны, скромная школьная библиотекарша. Женщина средних лет, довольно симпатичная Мария Васильевна. Мужа её, колхозного бухгалтера, мобилизовали в первые дни войны. Осталась она с двумя хорошенькими девочками 8 и 10 лет и очень старой матерью. Была она местной, казачкой, и муж тоже. Оба они оказались агентами НКВД. Узнала я об этом вот как: немцы приближались быстро, как лесной пожар, уже слышались выстрелы из орудий, а самолёты немецкие кружили постоянно, часто бомбили. Все мы очень боялись, т. к. уже год шла война.
***
Дневник.
Сегодня воскресенье. Пасха. Молодые ушли в гости к Валиной сестре. Отдыхали вдвоём с Ваней. Погода лучше, чем вчера, но не совсем хорошая: переменная облачность, но осадков пока нет. А ведь в это время должны цвести и благоухать сады! Начинают еле-еле распускаться почки. Не начинали даже сажать огороды. Невозможно предвидеть, что из этого получится, но не хочется сегодня думать о плохом. Как людям, так и нам.
***
О зверствах немцев много писали в газетах и сообщали по радио. Известие о казни Зои Космодемьянской просто потрясло всех. Ведь она была ещё совсем девочка, школьница. И мы, молодые учителя, комсомольцы и просто активисты пошли пешком в ст. Красноармейскую – наш райцентр. Там нас в исполкоме испугали, стали обвинять в том, что мы сеем панику, вместо того, чтобы успокаивать население. Чуть ли не изменниками обозвали и приказали идти и работать, и доказывать, что немцы сюда не придут никогда. Пошли домой, а стрельба всё слышнее и слышнее. При появлении самолётов прятались в плавнях в камышах, они были вокруг, вода из-за жары высохла вся, но влажность сохранилась и комаров были тучи.
***
Дневник.
Снова заболела гриппом, поэтому сижу дома, самочувствие скверное, да, в таком возрасте любая болезнь тяжела! По-прежнему холодно, был дождь и снег, кое-где – сильный (в нашем городе).
***
Так вот, в этот же день поздно вечером прибежала ко мне Мария Васильевна и стала предлагать немедленно бежать из станицы. Сказала, что подвода есть, стоит у её дома лошадь. Я очень удивилась, т. к. подвод не давали никому, даже станичному начальству, коммунистам. Я сначала колебалась, со мной была и мама, она звала нас обеих. Тогда я её спросила: «Как же так, мы только что пришли из райцентра, там нас уверили, что немцы к нам не придут, почему же она так взволнована?» Она ответила, что немцы будут здесь через 2 – 3 дня, это ей точно известно. В таком случае, возразила я, мы никуда не успеем уйти, ведь до переправы через реку 70 км, доехать не успеем и тем более переправиться через реку, там же множество угоняемого скота, огромное скопление людей, идут непрерывные бомбёжки. А ещё сказала, что при появлении немцев ей грозит меньшая опасность, чем нам, она уже пожилая женщина и только библиотекарь. А мы молодые учителя, некоторые комсомольцы. И вот тут-то Марья Васильевна «раскололась». Достала из кармана и показала мне красную книжечку сотрудника НКВД.
***
Дневник.
Стало легче, спала температура, т. к. принимаю лекарства, а они тоже угнетают организм. Дома, без выхода, день кажется длинным и скучным. Женечка тоже заболел. Был дома, скучал. Вечером все смотрели телевизор. Во дворе холодно. Невозможно было и подумать, что такое может случиться в природе. К чему приведёт, неизвестно?
***
Я была в шоке. Так вот, кто на нас доносил, вот почему нас начали вызывать на допросы. Однако время было очень тревожное, не до эмоций, да и дочек её мне было очень жалко. Я ответила, что с ней не поеду, но спросила: «Почему вы мне это рассказали, и если никто другой не знает, то лучше пусть остаётся на месте». Она сказала, что кое-кто знает и о ней, и о её муже. «А зачем я вам нужна?» Она ответила, что одной страшно и трудно, что она слаба здоровьем и дети малые, а я молодая и сильная. Вместе мы выберемся, а на новом безопасном месте она меня отблагодарит и поможет хорошо устроиться.
***
Дневник.
Первый раз вышла на улицу, сходила на базар, в магазин. Настроение плохое: везде очереди, а стоять нет сил, не оправилась ещё от болезни. Немного поработала во дворе, но лучше бы не делала этого – обострился радикулит.
***
Если бы не её «откровения», мы с мамой согласились бы на отъезд. Но после её «исповеди» она стала мне отвратительна, и я отказалась от предложения. Ей же всё-таки дала совет, ехать не к переправе, а в противоположную сторону, устроиться где-либо в незнакомом месте и разделить участь нас всех. Она поехала одна, а как потом стало известно, что на переправе авиация устроила настоящее кровавое месиво, вряд ли кто-либо переправился.
***
Дневник.
Снова болею, снова дома. Неприятности одна за другой. Сильно заболела Валя гриппом. Обидно, что из-за меня – заразилась. Я же совсем почти не могу ходить. Сильные боли. На улице холодно, ветер, дождь. В довершение ко всему, погас свет, значит, новые затруднения и скука, т. к. нет даже телевизора.
***
Ранним утром мы снова побежали в райцентр просить эвакуационные удостоверения и бежать, куда глаза глядят, на чём придётся: по ж. д., на автомашинах и пешком. Пришли в ст. Красноармейскую, а всех начальников и райком (а?), и райисполком (а?) и след простыл. Тогда мы решили взять в сельсовете просто какие-либо справки, захватить кое-что и бежать, бежать. Пришли в сельсовет, а нас огорошили: председатель ночью застрелилась из охотничьего ружья мужа, который давно был на фронте. О председательнице расскажу особо, т. к. знала её с раннего детства.
***
Дневник.
Сегодня то же, что вчера – болеем. Приходится одному Саше обо всём хлопотать, но и он не совсем здоров. Сидим без света, на дворе холодно, пасмурно. Хорошо, что хоть дома тепло, продолжаем топить.
***
Дневник.
Суббота. Саша дома. Ходили на базар. Кое-что купили, но на базаре всего мало, а цены бешеные. Кое-как с Ваней вместе сготовили обед. Ваня болеет сильно. К вечеру дали свет, немного стало веселее и радостнее. Погода сырая. Днём потеплело, выглянуло солнце, но к вечеру снова пасмурно и сыро.
***
Рассказ о Евдокии Михайловне, председателе сельсовета.
История её жизни напоминает истории Любови Яровой. В революцию они оказались по разным сторонам баррикады: он – белоказак, хорунжий, она комсомолка, активистка, делегатка, а потом и коммунистка. Он исчез вместе с белой армией, она ринулась в гущу революционных событий. Всю гражданскую войну была на фронтах, в партизанах, в трудовой армии, когда военные действия прекратились. Там она сошлась с бойцом из своего отряда, прожила с ним несколько лет, родила троих детей. Он погиб при облаве на бандитов, которые скрывались в плавнях. Впрочем, теперь их считают не бандитами, а, напротив, героями, но я пишу так, как считалось тогда, в то бурное время. А то, что одни и те же события описываются неоднозначно, является нормой в историческом процессе. Вот тогда-то в начале 20-х годов судьба, а вернее, случай свела нашу семью и семью Евдокии Михайловны. Отец мой, как я писала ранее, как раз и был послан на борьбу с бандитизмом в ст. Красноармейскую, тогда она называлась Полтавская. Он был секретарём партячейки и учителем в школе, а Евдокия Михайловна была зав. женотделом там же. По работе она постоянно общалась с отцом, а по женским медицинским вопросам с мамой. Воспитанием собственных детей заниматься ей было некогда, они воспитывались очень старой бабушкой и улицей, впрочем, в то время так воспитывалось большинство детей.
***
Дневник.
Воскресенье. Все дома. Но, к сожалению, почти все больны. У меня очень сильные боли, никакие домашние средства не помогают. Приходят грустные мысли. Конечно, жизнь прожита, остаются только болезни, но не думалось, что это (беспомощность) могут наступить в одночасье. Надеюсь, что ещё поправлюсь, и уж тогда буду осторожней: нельзя забывать свой возраст и преждевременно создавать осложнения для всех. Саша с Женей ходили на футбол. Хоть это отвлекло их от домашних неурядиц. Вечером смотрели телевизор. Погода плохая: пасмурно, срывался и шёл дождь. Весны всё нет.
***
Старший сын после скарлатины стал глухонемым, учился в спецшколе, потом где-то работал, женился на такой же глухонемой девушке. Они жили где-то отдельно. Младшая девочка рано умерла от дифтерии, а средний сын Виктор, мой ровесник, учился первые три года со мной в одном классе, но уже в ст. Славянской, куда переехали и мы, и Е. М. со своей семьёй. Потом мы переменили много мест жительства, я об этом уже рассказывала, а когда из Мурманска снова вернулись в Славянскую, Е. М. была замужем уже в третий раз за колхозным бригадиром в той станице, куда попала на работу и я. Вот так нас свела судьба снова.
***
Дневник.
Продолжаю болеть. Дело серьёзнее, во всяком случае, затяжнее, чем я думала. Очень сильные боли, особенно при движении. Ваня тоже болеет. В домашнем хозяйстве сбои, но кое-как выходили из положения.
***
Я работала учительницей, мама акушеркой, а Е. М. председателем сельсовета. Её самоубийство потрясло всех и нас в особенности. Ведь мы были знакомы столько лет. Довелось мне узнать и причину такого поступка. Мария Васильевна призналась, что она донесла на Е. М., что та, испугавшись приближения немцев, утопила сельсоветскую печать в колодце. Когда утром приехал «чёрный ворон» за Евдокией Михайловной, её уже не было в живых. Мы узнали про всё это, как я уже сказала, когда прибежали из района в сельсовет за справкой. Итак, деваться было некуда. Остались с ужасом и страхом ждать своей судьбы. Остались и все сельские коммунисты. Правда, это были в основном женщины, а мужчины только старые или калеки, остальные были на фронте. Прежде, чем приступить к описанию самого страшного периода своей жизни, отвлекусь, чтобы рассказать о судьбе ещё одной очень славной, пережившей много трудного и страшного женщины.
***
Дневник.
Весь день лежала. Конечно, мысли только грустные. Пью различные таблетки, но толку мало. Ваня тоже болеет. Приходится хоть и с трудом, но подниматься и что-то делать. Вечерами спасает телевизор.
5. МЕЖДУ НКВД И ГЕСТАПО
Рива Ароновна
Я уже рассказывала о некоторых учителях школы, где я работала первый год, о яркой и жалкой фигуре графа Нелидова и его жены, о некоторых других учителях. Рива Ароновна была настоящей беженкой, ходя тогда это слово не было в ходу и даже запрещалось. Надо говорить эвакуированной. Но её никто не эвакуировал, она именно бежала одна, без семьи. Перед самым началом войны она по путёвке находилась в доме отдыха где-то на Украине. Муж и двое детей остались дома, в Жмеринке, где они жили и работали много лет. Был у них там свой домик, который они с мужем строили несколько лет, было кое-что и в доме, и на огороде, и в саду. Семья была счастливая и дружная.
***
Дневник.
Сегодня немного получше, даже рискнула выйти из дома. Но ходила с трудом, еле дошла от базара домой. Немного принесла продуктов. Не могу поднять более 2 – 3 кг, усиливаются боли. Да и с продуктами, надо сказать, большие затруднения. Всюду длинные очереди. Сегодня и Валя немного поправилась, поднялась, занялась домашними делами.
***
И вдруг война, сильные бомбёжки. Возвратиться домой не было возможности, немцы наступали стремительно, буквально по пятам. Она со своим курортным имуществом бежала в общем потоке. Ей, еврейке, было немыслимо попасть в руки немцев. Потом добежали до ж. д. и двигались любыми поездами, идущими в нужном направлении. Но их было мало, т. к. почти все поезда двигались в противоположном направлении – к фронту. Так она попала на Кубань вместе с другими беженцами. Обратилась в Обл. ОНО (областной отдел народного образования) и была направлена в школу, куда потом попала и я. Как она, бедная, страдала, ничего не зная о муже и детях!
***
Дневник.
Боли уменьшились, ходила на базар, сготовила обед. После, правда, снова стало болеть сильнее, но терпимо, отлежалась, стало лучше. Из-за болезни не смогла к празднику даже сделать генеральную уборку. Вроде бы начинается весна, но прохладно, все ходят одетые. Не верится и не чувствуется, что завтра 1-е мая! Таким холодным и без зелени он никогда ещё не был даже в более северных районах.
***
Работала старательно, добросовестно, слёз не показывала. Все мы её очень жалели: человек в один миг потерял всё, главное, конечно, детей. Ничего нигде, конечно, она узнать не могла, т. к. фронт всё время приближался. Это был 1941 – 42 учебный год. Обстановка тревожная, напряжённая, начались экономические трудности, но голода не было. В колхозах продавали, почти что даром давали, муку, кукурузу и другие овощи и фрукты. С осени в плавнях была и рыба, правда, болотная с запахом тины, но ничего, ели. Испытывался недостаток соли, а о сахаре тогда и не думали, обходились сухофруктами.
***
Дневник.
1 мая.
Праздник. Довольно тепло, но далеко не так, как должно было бы быть. У нас дома невесело. Я болею, Ваня тоже. С трудом сготовили кое-что. В гости никто не пришёл. Некоторые родственники тоже болеют. Почему-то стали часто болеть и молодые. Спасал телевизор. Лёжа на диване, видели весь праздник и в Москве, и в других городах.
***
И вот уже в начале мая, я хорошо это запомнила, т. к. сидела в учительской – у меня было окно, вошёл мужчина среднего возраста и спросил, где можно увидеть Риву Ароновну, я подумала, что это какой-то родитель и предложила ему присесть и подождать конца урока, тогда Р. А. придёт в учительскую. Я заметила, как он изменился в лице, побледнел. Ведь он не был уверен, здесь ли она или в другом месте. Он объездил много станиц, обращался в районо, это я, конечно, узнала после, а тогда продолжила своё занятие – проверяла тетради. Прозвенел звонок, начали сходиться учителя, а было нас не мало, человек 20, он смотрел на двери с напряжением. И вот вошла Р. А. Описать последующую сцену трудно. Она буквально остолбенела, потом ринулась к нему и повалилась, как подкошенная. Он успел подхватить ей и положил на диван. Все засуетились, принесли аптечку, послали за фельдшером. Мы сначала ничего не могли понять. Но вот Р. А. пришла в сознание и сказала всего одно слово «дети»? «Со мной», - ответил он. Тогда всё стало ясно. Конечно, Р. А. отпустили с уроков, они ушли вдвоём к ней на квартиру. Рано утром он ушёл пешком в райцентр, а затем на поезде туда, где были дети. Р. А. пришла на уроки безмерно счастливая. Ни о пропавшем доме, ни о других материальных потерях и не вспомнила. Главное, и муж, и дети были живы. Она всегда предполагала самое худшее: или попали в лапы к немцам, или погибли от беспрерывных бомбёжек.
***
Дневник.
Праздник продолжается. Дома всё по-прежнему. Никто не пришёл.
***
Нам рассказала, как всё было. Он в Жмеринке получил, успел, эвакодокумент, забрал детей, из вещей, что могли (дети были не малые – 12 и 14 лет) и побежали на восток в потоке других беженцев. Все по-прежнему двинулись на Кубань. Там он обратился в Крайоно в Краснодаре, но ему ответили, что нет у них точных сведений, где работают эвакуированные учителя. Посоветовали обращаться в районы, но примерно назвали, куда направлялись беженцы. Он объездил несколько районов, наконец попал в красноармейскую, где назвали школы, куда были посланы учителя. На поиски ушло 2 недели. Всё это время дети были в детском доме. Там пошли навстречу и приютили детей на время его поисков. Через сутки семья собралась вместе. Дети, очень милые, красивые, начали ходить в нашу школу, а мужа взяли в колхоз бухгалтером. Но проработал он всего месяц и был взят на фронт. Р. А. осталась одна с детьми, а беда приближалась неминучая. Кончился учебный год. Я рассказала, как пытались мы эвакуироваться и что из этого вышло. Ей же оставаться было невозможно. Если у нас были хоть какие-то шансы уцелеть, то у неё и их не было.
***
Дневник.
Сегодня мужчины, несмотря на праздник, занялись трудом: починили навес во дворе, и всё убрали. Теперь Ваня сможет больше находиться на воздухе – под навесом кровать. После сходили с Женей (Саша) в кино. Вечером телевизор.
***
Так новая беда настигла несчастную семью. Р. А. нашла такой выход: у них была корова, выделил колхоз безвозмездно. Они пользовались молоком, пасли скотину, ухаживали за ней. И вот, примерно за месяц до прихода фронта к нам, запрягла эту корову в тачку, погрузила свои вещички и, вместе с детьми, ночью ушла из станицы. Очень хочется надеяться, что она успела пересесть с коровы на поезд и уехать вглубь страны. Поступила она, конечно, правильно, иначе погибла бы вместе с детьми. Даже если и уцелели, то теперь ни её, ни её мужа не может быть в живых, она лет на 15 старше меня, а мне, увы, уже 80. А вот дети Мишенька и Миррочка, наверно, живы, но и им уже где-то под 70.
***
Дневник.
Сегодня воскресенье, поэтому тоже выходной день. Погода пасмурная, настроение такое же. Болезнь моя не проходит, домашние средства не помогают. Только Саша с Женей ходят гулять, а мы все дома по состоянию здоровья. Завтра придётся вызвать врача.
***
О хороших людях память остаётся очень долго, впрочем, и о плохих тоже. Быстро забываются люди средние, ничем не приметные. К великому счастью, плохих людей на моём жизненном пути попалось очень мало, да и то не совсем уж мерзких. Исключаю, конечно, стукачей, как в школьные годы, так и позже. Да их и людьми-то назвать трудно, даже если они и были очень идейными. Свои идеи можно и нужно проводить и отстаивать трудом, творчеством, кто способен на что, а не стукачеством. Недаром ведь даже маленькие дети не любят ябед. Есть дразнилка: «Ябеда-беда, козья борода», «доносчику первый кнут» и т. д. А доносчица Мария Васильевна двинулась в путь на подводе, изрядно нагрузив её всяким добром, с дочками. Девочек очень и очень жаль, они-то ни в чём не виноваты. Все, кто доехал до переправы, там и остались навсегда: яростная бомбёжка уничтожила всех и всё. Вот что значит судьба: не признайся М, В. в своей деятельности, я бы, скорее всего, согласилась бы отправиться с ней, взяв и маму. Но и, оставшись, все мы, особенно молодые учительницы, очень боялись, т. к. считали себя абсолютно обречёнными на издевательства и гибель.
***
Дневник.
Не хочется писать о болезнях, но ничего другого на ум не идёт, пока резкие боли. Приходила врач. Выписала таблетки и растирку. День очень серый, пасмурный. Саша ушёл на работу, Женя в школу. Совсем тихо и скучно. Хотя бы скорее настоящее тепло.
***
Наступила полная анархия и безвластье. Были и такие, кто спешил скорее забрать себе как можно больше из брошенных учреждений и домов. Было их, конечно, немного. В основном все, прижатые страхом, стремились спрятаться, где-то укрыться от грядущей беды. В сложившейся ситуации сделать это, т. е. спрятаться, трудно. Кругом ровная местность и не только леса, даже садов приличных не было. Кругом плавни, камыши. В страшнейшем июне, в хаосе прошли 2 недели, когда послышался гул приближающейся бронетехники. Я с хозяйской дочерью Ирой сразу же ушла в камыши – они вплотную прилегали к нашему огороду. Оделись в старую мужскую одежду, сапоги, завязали головы платками, остались только щелочки для глаз – всё это от комаров, которые там роились тучами. Взяли с собой воды и хлеба. Так поступили очень многие молодые женщины и девушки. В станицу вошли румыны.
***
Дневник.
Наверно, ничего не смогу записывать, т. к. болезнь усиливается. Сижу дома. Даже не могла представить, что так сильно можно болеть радикулитом. На дворе пасмурно, но не холодно, однако настоящего тепла нет.
***
Поздно вечером Васильевна подошла к забору в конце двора и позвала нас. Рассказала, что румыны рыскают по хатам, забирают всё, что им приглянулось, включая и еду, но никого не тронули, никакого зла пока не причинили. В нашем большом доме поселилось их главное начальство, поэтому Васильевне очень рискованно было общаться с нами, но ничего, всё обошлось. Так прошло несколько дней. Несмотря на принятые меры, комары нас очень беспокоили, проникая под платок, рубашку. Лицо и руки просто опухли от укусов. Но мы терпели. С едой, водой было очень плохо. Я уже говорила (или нет?), что на всю станицу был единственный колодец, вернее, скважина, в которую вставлена толстая цилиндрическая труба до самой воды, это очень глубоко. К этой трубе было приспособлено узкое длинное ведро с поднимающимся дном. Получалось вроде насоса. Достигнув воды, дно начинало подниматься, ведро наполнялось водой. Когда его поднимали при помощи ворота, дно под тяжестью воды опускалось на место. На наполнение ведра уходило минут десять. Поэтому всегда у этого колодца стояла бесконечная очередь. Набирали по 2 ведра и уходили. Эта вода только для питья, а для бытовых нужд брали воду в ерике – специально прорытом канале от самой реки, это километров 20. В ерике поили скот, полоскали бельё, поливали огороды. Воды было много, но не для питья.
***
Дневник.
Всё время лежу. Очень переживаю, что не могу ничего делать дома. Всё приходится одной Вале, а ей это не легко. Лечение пока не помогает.
***
В нормальное время мы с Ирой ходили к колодцу и стояли по очереди, но набирали по 2 ведра, и нам хватало. Когда же мы с ней сидели в камышах, за водой приходилось ходить Васильевне, а она была уже очень старая, рыхлая, тяжёлая. Еле-еле передвигала ноги. Правда, очереди стали короче, т. к. старались как можно реже попадаться на глаза. Нам с Ирой приходилось экономить воду, которую приносили нам. Однажды Васильевна пришла к нам всего с бутылкой воды, оставшейся от вчерашнего дня: весь день воду из колодца качали румыны своим насосом, наполняли цистерны, какие были у них. Опять не было никаких изменений: никого не трогали, а только грабили по-прежнему, хотя и брать-то было почти нечего. Рассказывали потом, как в школе нашли ёлочные игрушки и передрались за них, а в драке всё перебили. Видно, они их никогда не видели и посчитали за дорогие вещи. Особенно дрались за стеклянные бусы, наверно, для подарков своим жёнам и подругам. Конечно, это были просто солдаты, крестьяне, люди бедные.
***
Дневник.
Сегодня боли усилились, мазь и таблетки не помогают. Пришлось вызвать скорую помощь, сделали укол. Стало немного легче. Назначили уколы на 10 дней.
***
Дневник.
Погода постепенно улучшается, но не наступает настоящее тепло, как летом. Продолжаю болеть, ничего не делаю, читаю, но долго читать не могу из-за болезни глаз.
***
Мы уже неделю сидели в плавнях, не зная, что нам делать. Васильевна еле-еле держалась на ногах, а моя мама не выходила из дома, т. к. боялась, что и её, как советскую интеллигенцию, активистку, схватят первую. А на следующий день в станицу вошли немецкие войска, румыны пошли дальше. Васильевна пришла к нам раньше обычного, буквально рыдая, и сказала, что мою маму забрали немцы, посадили в машину и увезли с собой неизвестно куда. Меня это известие и потрясло и напугало, т. к. думала, что следующая очередь моя. Решила ночью уйти в Красноармейскую, там у нас было много хороших знакомых, да и станица большая, не то, что наша – всего одна длинная улица вдоль плавней. Мы с Ирой договорились, что если она что-либо узнает о судьбе мамы, придёт ко мне и расскажет. Она знала, где меня найти. Сама же вернулась в дом, т. к. Васильевна совсем слегла. Прожила она потом не долго.
***
Дневник.
Сегодня праздник. Посидели все за столом, погода хорошая, но из-за болезни настроение неважное. Молодые ушли погулять, а к нам пришли навестить Наташа, Серёжа и Олег. Спасибо, хоть внесли разнообразие, поговорили. Время прошло быстрее.
***
Дальнейшие мои «приключения».
Мама объявилась через 2 недели. Получилось так: она свободно владела французским и немецким языками, ещё со времени своего обучения в институте «благородных девиц». Знания её со временем не уменьшились, а увеличились, т. к. много читала книг в подлинниках как французских, так и немецких. В трудные времена подрабатывала уроками, переводами. Знаний своих мама не скрывала. Часто к ней обращались за помощью мои ученики-старшеклассники, она никому не отказывала, Когда в станицу пришли немцы, ничего не могли сказать и понять, что говорили им. Их привели к маме. Они страшно обрадовались, что обрели дар речи и забрали маму с собой, поехали по хуторам наводить «порядок». Три месяца ей пришлось проработать у них. Кроме перевода, ей вменили в обязанность мыть полы, готовить еду. Конечно, было трудно, ведь ей было уже за 60.
***
Дневник.
Сегодня воскресенье, выходной. Но молодые затеяли стирку, уборку, а на дворе дождь, но хороший, летний. Болезнь проходит медленно, лучше, чем было, но ходить могу только дома и то с трудом.
***
Я же осталась в Красноармейской и стала искать работу. Жить-то было абсолютно нечем. Спасибо, знакомые, у которых я поселилась, делились со мной пищей. Но ведь так не могло продолжаться всегда. Пошла в районо. Заведующим стал знакомый пожилой учитель, который хорошо знал ещё моего отца. Меня взяли в школу, которая начала работать с октября. Что это была за работа, можно судить по тому, что обучали по старым учебникам, вырезав из них всё, что носило советский характер. После «операции обрезания» от учебников остались почти одни корешки. Но мне повезло: из математики вырезать было нечего, и я нормально преподавала.
***
Дневник.
Сегодня все ушли на работу и в школу. Дома тихо, пусто. Ваня во дворе – наконец дождался тепла и может дышать свежим воздухом. Здоровье по-прежнему. Вот уж истинно: «Болезнь входит пудами, а выходит золотниками». Приходиться набираться терпения, иного выхода нет. Звонила по телефону Аня – подруга детства. Звала на интересную встречу одноклассников. Но из-за болезни вряд ли могу поехать. Одни огорчения. А ведь год юбилейный.
***
Настроение и самочувствие было очень плохое. Жили в постоянном страхе, т. к. не знали, что будет в ближайшее время. Очень беспокоилась о маме, но к ней не ходила, не хотела попадаться на глаза её хозяевам. Немцы хозяйничали во всю. Поселялись во всех домах, занимали лучшие помещения, иногда забирали еду, хотя это было им запрещено. Мои знакомые жили в самом центре, поэтому у них были всегда «постояльцы». Хозяйка, её 18 летняя дочь (им неразборчиво) и я ютились в крохотной комнатёнке. Спасибо, одна учительница местная жительница пригласила меня к себе. Она жила на окраине в (слово неразборчиво) – белёной хате на земляных полах. У неё, спасибо, не было желающих поселиться, да и специально мы не наводили порядок: кругом грязь, нищета, пустота. Некоторые вещи она специально разбросала в сарае, во дворе и на улице. Правда, и вещи тогда были очень простые, старые: комод, сундук, шкаф, столы, скамейки, лавки, деревянные кровати. Но зато мы жили спокойно.
***
Дневник.
Постепенно погода улучшается, а с ней и настроение, несмотря на то, что здоровье по-прежнему. Каждый день приходит медсестра – делает уколы. Работать из-за болезни не могу, а это очень угнетает.
***
Начали в станице издавать местную газетку. Оказалось, много недовольных Советской властью, особенно казаков. Они работали, где могли, даже радовались изменениям. Тем более, что везде расклеивались листовки, плакаты, где объясняли, что пришли немецкие войска не завоёвывать нашу землю, а освободить от Советской власти, от рабства, как они объясняли. Конечно, это была ложь, но ведь делать-то было нечего. Появились строгие приказы, не собираться группами, не появляться на улице позднее 9 часов вечера, не оказывать никакого сопротивления, за всё – расстрел. В общем, страху хватало. Но больше всего мы были потрясены крахом своих убеждений, понятий. Ведь твёрдо верили, что «ни одной пяди своей земли не отдадим», что наши границы неприкосновенны и т. д. И – вдруг – чужеземное рабство. Как идут дела на фронте, мы не знали. Правда, радио чуть не круглые сутки кричало, что вот-вот будет взята Москва, что взят весь Кавказ, что скоро закончится война их полной победой. Даже пожилые и старые люди ничего не могли понять в происходящем, а мы, только-только начавшие взрослую жизнь с трудовой деятельности, тем более.
***
Дневник.
Всё по-прежнему, даже писать не хочется, иногда пропускаю, пишу задним числом, но все дни теперь одинаковы – хронологическая точность пока не имеет значения.
***
Вскоре зазвучало слово «Сталинград». Сначала тоже обещали, что он скоро падёт и тогда Волга и всё, что за ней (немало!) достанется им. Даже перевели и переиначили песню и пели «Волга дойче река». Больно было это слышать, плакали потихоньку, но приходилось терпеть. Так продолжалось до нового 1943 года. Постепенно настроение у оккупантов падало, они ещё бодрились, продолжали хвастать своими победами, но была заметна их растерянность. Когда немцы под Сталинградом попали в окружение и сдался Паулюс, объявили траур, но мы не знали, по какой причине, думали, уж не Гитлер ли отдал концы, или ещё кто-либо из ихних «фюреров».
***
Дневник.
Немного работаю по дому, но сильно болит спина и нога. Часто приходится ложиться. На дворе настоящая весна, скорее лето, но деревья мало распустились, как ранней весной.
***
На нашу работу в школе никто не обращал внимания, да и на нас всех тоже. Зарплату, правда, платили аккуратно и в рублях, и в марках, приравняв их в цене. Я получала 800 у. е. (как говорят теперь). Последний раз получили в феврале, а там им стало не до нас. Школа прекратила своё существование, как и другие учреждения.
***
Дневник.
Понемногу выхожу из дома – на базар, в магазин, но приносить могу не более 2 – 3 кг, так что хожу для практики. Болезнь отступает медленно.
***
Начала до нас доноситься канонада, беспрерывно кружили самолёты, и не только ихние, но и наши. При отступлении никаких войск ихних не было совсем. В небе завязывались бои. Падали самолёты и те, и другие, загорались в воздухе. В середине февраля стало тепло, дороги раскисли, грязь безвылазная, ведь там земля сплошной чернозём и немного глины. Началось отступление немецкой армии, сперва более или менее организованное, но скоро превратилось в сплошное бегство. Техника безнадёжно застряла в грязи, дороги – сплошное месиво. Наши войска отступали без боёв, просто бежали задолго до появления немцев. Я уже писала, что 2 недели было безвластие, анархия. Наступление шло с тяжёлыми боями, хотя и началось бегство. Первыми побежали румыны. Они первыми зашли к нам, первыми и убежали. Прятались мы по погребам, сараям, по окраинам станицы. Никаких убежищ у нас не было. Щели, вырытые летом, превратились в водоёмы, канавы совсем раскисли. Бои разразились свирепые с начала марта, а 8 марта вошли наши части, но бои всё равно продолжались, бомбёжки шли беспрерывно.
***
Дневник.
Сегодня довершила подвиг – сделала стирку вместе с Ваней, но трудно, всё болит. На дворе хорошо – чисто и сухо. Ещё раз убедилась, что самая трудная работа – ничего не делать. Сегодня суббота. Молодые тоже занимаются домашними делами.
***
У нас во дворе поставили «Катюшу», и мы беспрерывно носили воду из колодца (в ст. Красноармейской их было много) и поливали раскалённый ствол. Грохот стоял невероятный, своих слов не было слышно, работали молча. Один раз, когда я черпала воду из колодца, то нагнулась низко, т. к. верёвка стала короткой, еле-еле доставала до воды, ведь её черпали беспрерывно. Шальная пуля пролетела над головой, вырвав клок волос. Будь бы верёвка длиннее… но, значит, не судьба! Я потом всегда удивлялась, как уцелела в таком аду.
***
Дневник.
Начинаю готовить пищу, но трудно, т. к. всё время на ногах. Саши и Вали почти весь день нет дома. Ушли по хозяйственным заботам – ремонту дома. Вечером играли в карты, смотрели телевизор.
***
Начали мы носить на носилках раненых в госпиталь. Это трёхэтажное здание прежде было с/х техникумом, потом немецким госпиталем, потом нашим. Запомнился такой печальный случай: утром к нам забежал красноармеец, а встречали мы наших бойцов с великой радостью, чем могли, помогали. Попросил этот боец у нас не покурить, а помыть голову. Шура разожгла примус, нагрела воды, подала таз, полотенце, мыло. Потом мы его пригласили за стол, угостили, чем было, поговорили о происходящем. От него впервые услыхали правду про Сталинград, он там был от начала и до конца. Дошёл с победой до Кубани, очень радовался, ему оставалось недалеко до дома, надеялся повидаться с семьёй. Вечером, когда начали переносить раненых в госпиталь, нашли и его убитым. Всегда жалела, что не узнали его фамилии и адреса: так, очевидно, и остался безымянным.
***
Дневник.
Внезапно заболел Ваня – сильно знобило, поднялась температура, чувствует себя плохо. Как нарочно, в наш юбилейный год столько напастей. Стараемся их преодолевать, не падаем духом, очень жаль молодых: им из-за наших болезней прибавляется много забот и трудов.
***
Потом немцев погнали дальше, наши войска пошли вперёд быстрее, проходили всё новые и новые части. Пока не пришли войска НКВД. Но тут будет особый разговор. Сначала подведу небольшой итог сказанному. Наша оккупация продолжалась 6 месяцев, 2 из них прошли в отступлении и наступлении, хозяйничали немцы 4 месяца. Было страшно, тяжело жутко, но обещала говорить правду: ни казней, ни расправ не было. Притеснения, грабёж были, но мы всегда ждали ужасов, какие, судя по радиопередачам и газетам, были в других местах.
***
Дневник.
Вызвали к Ване врача. Пока определить ничего нельзя – послали на анализы, выписали лекарства. Чувствует себя лучше, чем вчера, но всё равно болен – лежит в постели. Мне тоже продлили лечение – ещё 5 уколов. Дома – повседневное однообразие. Погода хорошая, тёплая, но в каменных стенах – не на вольном просторе. Как бы хотелось иметь хоть маленький участочек, небольшой садик. Но, как видно, это теперь для нас уже неосуществимо.
***
Возможно, просто не успели, ведь они, в основном, только проходили через нас. Порядок же навели свой: старосты, полицаи, добровольные помощники. Но они нас не трогали, ведь почти все мы были знакомыми, работали прежде вместе, бывали на собраниях. Партизан тоже не было, да и негде: ни лесов, ни гор не было. Правда, потом объявились «подпольщики». Мальчишки допризывного возраста. Никаких листовок или ещё каких следов их деятельности не было заметно. Они лишь приготовили и передали списки, кто, где работал и особенно девчонок, которые не пренебрегали общением с немецкими солдатами, даже фотографировались с ними на память. За что потом дорого заплатили.
***
Дневник.
Продолжаю лечение. На дворе уже почти лето. Дела, как всегда в меру своих сил, а то и больше.
***
В Красноармейской я жила у хороших знакомых. Их старшая дочь, моя ровесница, училась со мной первых 3 года, пока мы не начали переезжать, и последние в 9 и10 классах, когда мы снова вернулись из Мурманска. . В Красноармейской ещё не было 10 класса и Полина жила у нас весь учебный год. Вместе мы ходили в школу, вместе учили уроки, занимались нашим несложным хозяйством. Полина поступила в медицинский институт вместе ещё с двумя девочками из нашего класса. Они заканчивали четвёртый курс, когда началась война, и все они попали на фронт врачами – выпустили досрочно. Сама Полина и её отец были на фронте. Дома оставалась мама и младшая сестра Шура. У них-то мы с мамой и жили в период военных действий. Шуре было 18 лет. Очень хорошенькая, она, конечно, привлекала внимание солдат. Как не пряталась, всё равно попадалась на глаза. Ведь их дом был в центре, и там постоянно кто-то из немцев был, проходили одни, приходили другие. Однажды прибежали три солдата и привели с собой местного фотографа, старика-еврея. Да, еврея. Их ведь тоже не всегда и не везде убивали. Со смехом стали вместе и поставили с собой Шуру, видно им хотелось перед кем-либо похвастаться. Потом они ушли, мы и забыли об этом незначительном событии – ведь кругом кипела война, обстрелы, бомбёжки. Дорого бедной Шуре обошлась эта шутка, когда вошли наши войска.
***
Дневник.
Сегодня вышла из дома в магазин за продуктами «по заказу», т. е. для Вани. Ходить трудно, но хорошо, что хоть возможно.
***
Но об отступлении немцев и нашем наступлении расскажу подробнее. А так же о том, что было с Шурой, как её арестовали, унижали, оскорбляли всякими плохими словами. Арестовали и мою маму. Об этом тоже отдельный разговор. Я рассказывала о том, как наступали немцы: шли парадным строем, т. к. никаких боёв не было. Наши войска отступали очень быстро, никакого сопротивления, никаких боёв не было. Наступающие пели песни, веселились, были хорошо одеты, сыты и вооружены. Но благополучие их длилось всего 3 месяца. Новый 1943 год отмечали тихо, были чем-то озабочены, удручены. Мы ничего не знали, газеты на русском языке, местные, районные, как и положено газетам во все времена и эпохи – врали. А в это время начиналась Сталинградская битва, с каждым днём положение немцев ухудшалось.
***
Дневник.
Саша начал ремонт в своём доме, очень хорошо, а то дом этот как бельмо на глазу, (увы, и она у меня уже формируется на одном глазе). Только отремонтировав, можно будет или продать, или хотя бы сдать.
***
После нового года в школах занятия не начались, было всем не до этого. Все старались сидеть дома, как можно реже показываться на глаза. В феврале, примерно в середине, началось заметное отступление. Первыми побежали румыны с передовых позиций на Кавказе, в горах. Появилась наша авиация. В небе то и дело завязывались воздушные бои. Загорались и падали на землю самолёты, но на станицу не падали – за станицей: в степи, в плавнях, в камышах. Было очень страшно. Особенно ночью. Так сильно бомбили, что казалось, ничего не осталось, всё погибло. Но наступало утро, и почти всё оказывалось на месте.
***
Дневник.
Суббота. Саша и Валя ушли с утра в свой дом. Там работают рабочие, но и им дел хватает. Сижу дома, после вчерашнего похода болит нога. Однако надо терпеть и привыкать. Хорошо, что хоть кое-как могу приготовить еду, всё помощь.
***
Весна наступила ранняя. Кубанский чернозём раскис, и «доблестные» войска буквально завязли в грязи по самые уши. Бросали технику, бежали в панике, тоже завязая в грязи. 8-го марта 1943 года нас освободили. Радость была великая, бойцов угощали всем, что было, не думая о том, что будем есть сами, а ведь продуктов было мало, базары не работали, запасов не было, да и немцы «помогли» съесть, что у кого было, они ведь не просили, а брали, что хотели. Спрятать было очень трудно, но всё же иногда ухитрялись.
***
Дневник.
Воскресенье, но все работают у нас: кто на ремонте, кто дома. Только Женя свободен: они ходят в школу, но фактически занятий нет – просто время провождение. Собирались идти в поход (по силам восьмилетних детей), но помешал дождь. Опять сидим вечером у телевизора и играем в карты.
***
Первыми вошли к нам войска НКВД, армянская дивизия, у нас на постой встал полковник с несколькими офицерами, тогда их называли командирами. Они занимались только армейскими делами, население их не интересовало. Нашими занялись и очень основательно другие люди, тоже НКВД, но не армейское. Шуру забрали почти прямо с постели. Вещдок: фотография с немцами, а выдал все фотографии тот еврей, о котором я упоминала, а ведь его-то никто не выдал, наоборот, старались помочь, спрятать, когда было нужно. Те, кто действительно сотрудничал с немцами: старосты, полицейские, коммерсанты и т. д. убежали заранее, им выдали «аусвайсы», пропуска до самой Германии. Убежали и такие бывшие первые «леди», как жёны 1-го секретаря райкома и председателя райисполкома. Первая оказалась чистой немкой по национальности, преподавала в школе немецкий язык до оккупации, а вторая – артисткой. Она выступала в клубе, ресторане и т. д. Пела, танцевала в очень лёгких нарядах, правда, по сравнению с теперешними шоуменками, чуть ли не голыми, выглядела скромно.
***
Дневник.
Началась рабочая неделя. Дома только мы с Ваней. Он болеет неизвестно чем: кроме основной болезни, поднимается температура, но признаков гриппа нет. Врач приходил по вызову, но ничего определить не может, посылает на анализы, выписывает лекарства. В преклонном возрасте любая болезнь протекает тяжело, это всем известно, но от этого не легче.
***
Вызвали и меня, но не в первую очередь и днём, а не ночью. Конечно, стыдили, упрекали, сказали, что теперь пошлют меня работать в какой-нибудь глухой хутор. Я отвечала, что мне всё равно, где работать, а вот не работать не могла, т. к. у меня ничего не было, только начинала работать. Но я тут же стала просить за маму, ведь её взяли насильно, заставили работать как прислугу, ничего не платили. Она же всем помогала, чем могла, в том числе и по медицине. К тому же ей было уже за 60, здоровье плохое. В тот же день маму отпустили домой. Шуру тоже отпустили, но её так унижали и оскорбляли, били фотографией по лицу. По-моему, это была, может быть неосознанная, но ревность мужчин.
***
Дневник.
Последний раз приходила ко мне медсестра – сделала последний укол – пятнадцатый. Вообще-то, то ли от уколов, то ли само по себе от времени, но мне лучше. Более активно работаю по дому.
***
А вот другой девушке Майе досталось хуже, её судили и отправили на 10 лет, куда-то за Урал. Майя почти никуда не показывалась. У неё мать была русская, а отец еврей. Он, конечно, был на фронте, а мать с дочерью жила вдвоём. В чём же её вина? При обыске в её чемоданчике, который был приготовлен на случай, если бы пришлось бежать. Так вот на дно была положена газета на немецком языке с карикатурой Сталина, кричащего о втором фронте. Скорее всего, газета попала случайно, т. к. никакой другой бумаги не было, Майя не обратила внимания, тем более, что всё было написано по-немецки. Как ни билась мать, как ни просила, ни говорила, что её муж на фронте комиссаром, ничего не помогло. Девочку сослали. Что с ней случилось дальше, никто не знает, тем более, что мы оттуда скоро уехали.
***
Дневник.
Сегодня большую часть дня ездила и ходила по магазинам. Искала подарок для Лёни. 5-го июня ему исполняется 40 лет! А кажется, совсем недавно носила я его на руках в одеяльце! Да, время – вещь странная и никем не понятая как следует. Всё зависит от точки отсчёта, а она у всякого своя – это одно русло реки времени, а другое – всеобщее: оно-то и несёт нас по бурным волнам жизни. Давно не ходила по магазинам, надеялась, что должно быть лучше, чем было, а на самом деле всё так же, как было: никогда невозможно купить то, что тебе надо в данное время и приходится покупать кое-что, а то и ничего.
6. ОСВОБОЖДЕНИЕ. ВИСЕЛИЦА НА ПЛОЩАДИ.
***
Немцев прогнали, как я уже сказала, 8-го марта, но после первоначального бегства они начали огрызаться, завязывались бои. В 10 км от нас немецкий пункт ещё не был освобождён. Между этими пунктами кипели бои. Очень запомнился такой трагикомический случай: наши самолёты разбомбили эшелон со всякой всячиной, в том числе цистерну постного масла. Она вылилось рядом в воронку от бомбы. Проведав про это, жители, в том числе и мы, взяли вёдра на коромысле и отправились прямо на линию фронта. Выбрали время обеденного перерыва между сторонами, ведь кушать надо было всем. Когда мы начали черпать это масло, на нас обрушилась двойная брань: наш русский мат, а со стороны немцев, очевидно, что-то аналогичное. На нас кричали, чтобы скорее убирались с линии фронта: вот-вот начнутся снова бои. Мы вняли этим увещеваниям, но масло всё же набрали и отправились гуськом к себе домой. Очень скоро за нашими спинами закипело сражение.
***
Дневник.
Всё-таки погода не летняя: ночью холодно, утром и вечером прохладно, а днём тепло, но не жарко, как должно бы быть в конце мая. Сплошные аномалии. Дома дела одни и те же, т. к. и необходимость в них одна и та же. Женя много бегает, уроков уже не задают, да и в школе нечего не делают. Надо бы маленьких с 20-го мая отпускать на каникулы, как когда-то и было, но о школьных премудростях когда-либо поговорю специально – ведь это моя стихия.
***
Маслом мы запаслись надолго, ведь с питанием было слабо. Вообще-то, не голодали. В тот год уродило много риса. Сжечь, отступая, наши войска его не могли, как хлеб, т. к. рис рос в воде. Воду спускают перед самой уборкой урожая. Это было уже при немцах. На уборку риса они принимали всех желающих и платили натурой. Половина им, половина работникам. Кроме того, следуя старой привычке тащить всё, что плохо лежит, многие запаслись рисом в большом количестве. Зимой его продавали на базаре. Мы тоже запаслись. Правда, рис был неочищенный, его приходилось толочь в железной ступе и провеивать. Этим занимались все, в каждом доме. Кроме риса была и кукуруза. Её тоже толкли в ступе на крупу. Варили кашу, пекли лепёшки, словом, голодными не были, а масло совсем улучшило наш рацион.
***
Дневник.
С утра – на базар. Хоть и немного могу поднимать, а всё-таки на день продуктов приношу. После готовила обед. И этому рада – без дела не могу, безделье – самая трудная работа. К сожалению, здоровье в норму не приходит, особенно к ночи всё болит. На дворе тепло, но не жарко.
***
Был и такой случай: у нас во дворе остановилась полевая кухня на колёсах. Успели сварить гороховый суп с тушёнкой, очень густой, а вот съесть его не успели – бежали, всё бросив. Суп достался нам. Его тоже вёдрами разносили по домам. Вообще, немцев кормили гораздо лучше, чем в нашей армии. Ведь у них были продукты со всего света, особенно американские консервы и даже шоколад.
***
Дневник.
Опять суббота, опять работа и больше ничего. К вечеру усиливается боль, и рада месту. Молодые тоже работают по дому и по ремонту.
***
Для сравнения: когда у нас остановилась дивизия НКВД, то её главный начальник (какой у него чин – не знаю, я никогда в них не разбиралась), но он был самый главный. Человек уже весьма пожилой, он мечтал, как о счастье, о кусочке сала, положенного на хлеб. Человек добрый, вежливый к нам он относился хорошо, и мы, чем могли, старались сделать для него что-либо хорошее. Однажды он принёс мяса – конины. Лошадь была убита снарядом. Её сразу же разделали и в котёл, а он своё принёс домой и попросил сварить хоть какой-либо домашний суп, а сам пошёл по своим делам. Мы сварили хороший борщ, заправив его ещё и салом, нажарили котлет с рисовым гарниром, поставили солёных огурцов, которые у нас ещё были. Когда он вернулся и увидел накрытый стол, то чуть не прослезился. Очень приглашал нас. Но мы, конечно, отказались, сказав, что у нас есть еда, а он пусть пригласит кого-либо из своего штаба. Он так и сделал. Все офицеры, а их было четверо, очень благодарили нас. Хлеб у них был, но чёрный и без соли. Нам всё-таки одну буханку дали в знак благодарности.
***
Дневник.
Установилось нежаркое лето. Идут дожди. Зелёные овощи сильно запаздывают, на базаре всё дорого. Женя на каникулах не знает, чем заняться, бегает весь день. Сегодня с Сашей ходил на стадион на футбол, но наша команда проиграла. Пришли огорчённые. Смотрели телевизор.
***
Был и такой очень печальный случай. С передовой забежал к нам боец. Он очень попросил согреть ему воды, чтобы помыть голову. Мы, конечно, это выполнили, а потом покормили, чем было, напоили чаем. Он немного отдохнул. Рассказал, что он тоже с Кубани, что ему до дома совсем недалеко. Очень мы потом жалели, что не спросили ни фамилии, ни адреса его. Знали, что Федя, и больше ничего, но мы не могли предвидеть того, что случилось. Каждую ночь мы на носилках собирали и относили раненых в госпиталь. Этим занимались почти все, кто жил недалеко от госпиталя, а мы жили рядом. Этой же ночью мы нашли Федю, но не раненого, а убитого. Убитых собирали армейские санитары. Вот так и погиб Федя с чистой головой не далеко от своего дома. Война была в самом разгаре, фронт отодвигался всё дальше и дальше на запад. Теперь мы по радио слышали все сводки советского информбюро, золотой голос любимого нами Левитана.
***
Дневник.
Почти всё время шёл дождь, но тёплый, летний. Дела одни и те же. Началось календарное лето, но, живя на асфальте, не очень-то это чувствуешь. Хочется поближе к природе, в сельскую местность, но вряд ли это осуществимо.
***
Несмотря на успешное наступление наших войск, мы уже знали про Сталинград, был постоянный страх, не начали бы немцы снова наступать, пережить снова то, что уже пришлось пережить, было жутко. Дважды через нас прокатилась линия фронта! Поэтому многие двинулись подальше на восток, на Волгу, кто куда мог. Но, конечно, не сразу и далеко не все. При первой же возможности я отправилась пешком в ст. Славянскую, где осталась жена брата с двумя малыми детьми: 37-го и 39-го года рождения. Мы о ней очень беспокоились, ведь брат был коммунистом, старшим лейтенантом, да сама она Надя всегда была активисткой среди офицерских жён. Война их застала в Мурманске. Брат там же и начал боевой свой путь. Мурманск сразу же начали бомбить, фронт был близко. Вася отправил свою семью на Кубань, где у них сохранилась своя хата, сад. Ведь они были местные.
***
Дневник.
Идут дожди. Ходила на базар, готовила, делала другие дела. Вечером телевизор. Дни очень длинные, и не знаешь, чем их занять. Каждый день одно и то же. Только и спасают домашние хлопоты. Когда устанешь, рад отдыху, и, вроде бы, время идёт быстрее.
***
Брат, как и все мы, никогда не думал, что фронт дойдёт до наших мест. А он дошёл уже через год. Там Надя с матерью и детьми и осталась. При первой же возможности я пошла к ним, всё время замирало сердце. В Славянской встретила своего одноклассника, он проходил там со своей частью, навестил семью и спешил к месту службы. Мы очень обрадовались встрече, но ни места, ни времени для подробного разговора не было. Прощаясь, пожелали друг другу всего наилучшего, главное уцелеть, дождаться победы, тогда уже никто не сомневался, что она непременно будет. Много лет спустя, когда мы собрались в своей школе – ученики довоенных выпусков – не было ни одного мальчика, теперь уже старого человека, из нашего выпуска. Погибли все, ведь они как раз заканчивали действительную службу в армии, когда началась война. Все попали на передовую… Собрались одни пожилые дамы, бывшие девочки. Не все, конечно, собрались, но многие.
***
Дневник
Дождь был только с утра, потом установилась хорошая погода, но надолго ли? Дела домашние одни и те же. Огорчает, что здоровье у Вани плохое, продолжает ухудшаться. Мы оба с ним за последнее время сдали. Обидно, ведь идёт год нашей золотой свадьбы, хотелось бы немного продержаться. Но, увы, не от нас это зависит. Что предначертано, то и будет.
***
Невестку и детей, слава Богу, застала живыми и невредимыми, но пережившими очень много страхов. Славянскую непрерывно бомбили, шли сильные бои. Приходилось сидеть в выкопанной щели – канаве. Никаких бомбоубежищ, конечно, не было. Однажды, когда немного затихла стрельба, и она хотела принести еды детям, услыхала: «Матка, вылезай!» Надя говорит, что чуть не умерла от страха, просто одеревенела. Её и детей вытащили из щели. Это были румыны. Привели в хату и показали, будь тут. Первой опомнилась её мать, кое-как спросила, объяснила, где они должны жить, ей показали заднюю часть хаты и сказали: «Тут». Переднюю, лучшую, занял офицер. В этом им повезло, т. к. солдаты не смели хозяйничать там, где жил офицер. Он даже угощал детей конфетами. Надя, как и большинство из нас, ненавидела оккупантов, боялась, что конфеты отравлены, но приходилось терпеть. Они с мамой убирали, мыли полы, стирали. Их никто не тронул.
***
Дневник.
Опять идут дожди: то грозовые, то тихие, но тёплые, летние. Понемногу хожу в магазины и на базар, но к вечеру всё очень болит. Приходится привыкать к боли, т. к. вылечиться в таком возрасте нельзя.
***
Но всё равно трудно быть подневольными, рабами захватчика, бесправными, ничтожными. Обижались и на свою власть: бросили на произвол судьбы, а ведь воспитывали так, что мы твёрдо уверовали: «Ни одной пяди своей земли не отдадим». Однако пядь дошла до самой Волги, до Урала. Потом уже стали всё объяснять, анализировать, раскладывать события по полочкам. А тогда, по горячим следам, было очень обидно и больно.
***
Дневник.
Сегодня у меня день особенный: исполнилось 40 лет старшему сыну Лёне. Даже не верится, что прошло столько времени. Всё это время очень свежо в памяти, как пережитое совсем недавно. День и радостный и грустный. Ведь и его молодость прошла, и всё сложилось не так, как хотелось, как должно было бы быть в действительности. Саша подарил нам цветы и поздравил меня и отца. Это тоже очень приятно.
***
Да ещё нас же считали чуть ли не изменниками, относились с пренебрежением, каждого проверяли со всех сторон, не мало арестовывали, судили, ссылали, но это, правда, старост, полицейских и т. д. Но клеймо было на всех, даже на старухах, которые стирали и выполняли другие грязные работы. Даже в анкете появился пункт «был ли на оккупированной территории»? Вот так-то! На эту тему кое-что расскажу для правдивого изображения тех событий. Ведь я обещала себе говорить только правду, какой бы она ни была.
***
Дневник.
Второй день без дождя. Устанавливается приятная летняя погода. Пока не жаркая, а тёплая, ласковая. Цветёт над окнами акация*. Воздух чистый и ароматный. Была на базаре. К сожалению, всё очень дорого: и овощи, и ягоды. Ведь весна опоздала почти на месяц. Дома тихо и скучно без Жени и Вали. Они ещё не вернулись.
(*Белая акация. Не кустарник, а большие деревья)
***
При встрече с Надей мы проговорили всю ночь (летом она коротка, а был уже на исходе май). Всю оккупацию у них так и простояли румынские офицеры, до самого отступления. Их не обижали, а дети даже усвоили некоторые румынские слова, стали кое-что понимать. Надя, конечно и я, очень беспокоились, переживали о своём родном человеке – она о муже, а я о брате Васе. Мы ничего не знали о его судьбе, кроме того, что он был с самого начала войны на передовой. Потом Надя рассказала мне о судьбе некоторых наших знакомых. В основном они пережили этот страшный период, как и все мы, в трепете и страхе. От военных действий никто не пострадал физически. Все успевали куда-либо прятаться.
***
Дневник.
Суббота. Понемногу занимаюсь уборкой, стиркой. Приходится всё делать по частям, растягивая на несколько дней. Сильные боли не дают возможности много двигаться. Саша работает по ремонту дома. Занят весь день. Ваня наконец дождался тёплых дней и всё время проводит во дворике. Кое-что делает и отдыхает. Там у него кровать под навесом.
***
Очень печальная участь постигла одну из моих одноклассниц. Она по окончании школы, вопреки строгим напутствиям всем нам, вышла замуж за военного и уехала с ним в Брестскую крепость. Жили они там материально хорошо и весело, т. к. были молоды, любили друг друга. В марте 1941 г. у неё родился сын. К началу войны ему было уже 4 месяца. В субботу 21 июня у них был весёлый бал; танцевали, веселились до самого утра, пока налетели самолёты. Все решили, что это учения – внезапное нападение. Никто не думал, что это самая настоящая война, пока не объявили по радио. Что там было, трудно описать. Маруся побежала домой. Муж ей на ходу крикнул, чтобы забрала ребёнка и бежала сколько хватит сил на восток, как-либо перебралась к родителям на Кубань. И она побежала вместе с другими женщинами.
***
Дневник.
Весь день отдыхали: читали, разговаривали, смотрели телевизор. Но у меня сильно портится зрение, поэтому чтение и телевизор приходится ограничивать. Ходила на базар и в магазин. Погода хорошая – тепло, но не жарко.
***
Маруся видела весь ужас нападения, много убитых, разорванных на части, кругом кровь, грохот, стрельба. Добежали до леса. Она отстала от других, т. к. несла ребёнка и узел с кое-какой одеждой и едой. От горя, усталости, страха у неё сразу пропало молоко. Ребёнок громко плакал, корчился. Она сначала давала ему воды, но и её не стало, а никакого населённого пункта по пути не попадалось. Доведённая до отчаяния, почти лишившись рассудка, она оставила младенца под деревом и побежала одна, а узел с барахлом не бросила. Вот за это-то от неё отвернулись все, даже мать, отец её был уже на фронте.
***
Дневник.
Саша уходит на работу в 6 часов утра. Я встаю раньше, провожаю его, потом целый день вожусь с домашними делами, да ещё улицу возле дома убираю ежедневно: начала опадать акация, много сору от облетевших цветов. В течение дня приходится несколько раз, хоть ненадолго, но ложиться отдыхать.
***
Я спросила Надю, где живёт Маруся, мне всё же хотелось с ней повидаться, услыхать, что ей пришлось пережить от неё самой. Надя сказала, что уже некоторое время её никто не видел, она ни у кого не жила, а бродила, где попала, спала, где придётся. Надя предполагала, что она не вынесла горя, что-либо с собой сделала, или сошла с ума и убежала из станицы. Вот такая судьба одной из наших одноклассниц, а ведь она была красивой, умной и доброй девочкой, когда мы учились в школе.
***
Дневник.
Дела повседневные. Ходила в поликлинику, записалась на приём только на 16 число. Раньше записи нет. Как много больных, а ведь условия жизни не плохие. В чём же дело? Правда, когда очень плохо, можно вызвать врача на дом. Или скорую помощь, но это в крайних случаях. Боюсь, что лечение мне назначат (физиотерапию), а ходить смогу ли? Это не близко. Очень не хочется попадать в больницу, да и не легко это, т. к. мест всегда не хватает.
***
Судьба ещё одного человека, хорошо нам знакомого, была и вовсе ужасной. Долгие годы он работал бухгалтером на вареневарочном заводе, имел жену и двоих уже взрослых детей. Старшая Аня была ровесницей Нади, её подругой детства, часто бывала в их семье. Жили они очень хорошо экономически, имели свой хороший дом, сад, держали скотину: корову, кур, свиней. Конечно, работали все много: Аня окончила семилетку вместе с Надей и нигде больше не училась. Надя поступила в рабфак и работала в типографии, т. к. жили они трудно. Отца не было, а детей пятеро растила одна мать малограмотная колхозница. Один брат был старше Нади и жил отдельно в Новороссийске, а 3 брата были младше. Двое уже начали работать в колхозе, а третий ещё учился в школе в 9 классе, это было ещё до войны. На войне погибли все три младших брата, а старший уцелел, т. к. был калекой от рождения и мобилизации не подлежал.
***
Дневник.
Сегодня вместе с Ваней провели большую стирку. Он управлялся у машины, а я развешивала бельё. Так мы поступаем всегда, когда много работы по дому. Он, бедный, почти не может ходить, но что можно делать сидя, охотно выполняет. Вечером отдыхаем, смотрим телевизор.
***
А подруга Надина Аня, о которой я уже упомянула, нигде не училась, будучи очень хорошенькой, вскоре вышла замуж за учителя. Надя тоже вышла замуж за учителя – моего брата. Познакомились они в рабфаке, где Надя училась, а брат преподавал русский язык и литературу. Анин младший брат Вася учился со мной в одном классе. Учился хорошо. После школы поступил в Москве в МИФЛИ вместе со своим товарищем. Я тоже мечтала об этом институте, но не имела материальной возможности и поступила в Краснодарский пединститут. К началу войны Вася, конечно, как и все наши мальчики, попал на фронт. Аня с мужем жили в Мурманске. Они туда поехали за большой зарплатой и другими льготами. Родители остались дома. И вот отец, незаметный скромный бухгалтер, был назначен старостой. Оказалось – он из знатного казацкого рода, обрадовался краху Советской власти и согласился на такую должность. Надя говорила, что он ничего плохого не делал, наоборот, чем мог, помогал людям, никого не выдавал, хотя знал, конечно, всех коммунистов и активистов. Только больно уж рьяно взялся за возрождение казачества, кичился своим происхождением.
***
Дневник.
Ничего примечательного. Вот уже несколько месяцев веду записи, и получается сплошное однообразие. Значит, такая однообразная и непримечательная жизнь пенсионеров. А ведь пока не писала ежедневно, не замечала этого однообразия. Повседневные заботы и труды заполняют всё время – некогда задумываться. И, тем не менее, буду продолжать, пока могу. Год-то ведь юбилейный!
***
С немцами он не убежал, хотя, конечно, мог. Знал, что его накажут, но не хотел оставлять одну больную жену, да и о детях очень беспокоился. Наказание оказалось ужасным: его и ещё двоих человек, но мы их не знали, повесили публично, сгоняя всех на казнь. Надя тоже там была и всё видела своими глазами. Виселицу на базарной площади соорудили немцы незадолго до своего ухода, но не воспользовались ею: не то не успели, не то просто поставили её для устрашения.. Наши карательные органы пришли на готовое. Жена его вскоре умерла, не перенеся такого ужаса, Вася не вернулся с войны. Не знаю, было ли ему известно о судьбе отца или он погиб раньше. Аня всю жизнь прожила в Мурманске. Муж её тоже не вернулся с войны.
***
Дневник.
Стоит хорошая летняя погода, иногда перепадают дожди. Не очень жарко, но очень тепло. Как раз то, что надо. Дела повседневные. Была в поликлинике. Записалась на 15-е на приём к врачу. Радикулит-то не проходит. Никогда не думала, что это такая длительная, затяжная болезнь. Острые боли прошли, а тупые – постоянно.
***
Я с целью не называю фамилии людей, о чьей судьбе записываю, чтобы хоть как-то не бросить тень на их потомков, хотя вряд ли мои записки кого-либо заинтересуют, кроме детей моих и внуков. Они же должны знать свои корни, своё происхождение, хотя это их пока не очень-то интересует. Так уж случилось, в такое время мы жили, когда всё ломалось, рушилось, а новое тоже не состоялось и, скорее всего, тоже скоро рухнет. А правду знать надо обязательно, она как компас в бурном океане жизни, мои же записки, как бортовая книга.
***
Дневник.
В субботу дома молодые. Они тоже заняты всякими делами, но с ними время идёт быстрее, содержательнее. Я тоже занимаюсь стиркой и стряпнёй – вот уж поистине бесконечная возня, но самое насущное. Вечерами отдыхаем у телевизора. Сегодня воскресенье. В основном отдыхаем.
***
Плыть по волнам воспоминаний мне ещё далеко, жизнь моя проходит через целую эпоху двадцатого столетия. Но всё самое значительное, бурное, трудное пришлось на детство, юность и молодые годы, после было всё однообразно: работа, домашние дела, а всё происходящее имело в основном значение только для нашей семьи. И, тем не менее, продолжу своё повествование. Река времени течёт без остановок, невзирая на всё происходящее и на грешной земле, и во вселенной.
***
Дневник.
Начинается неделя, повторяется цикл жизненных событий. Была у врача. Снова приходится сдавать анализы. Теперь без этого медицина не существует. А ведь когда-то делали их крайне редко, а лечили не хуже. Время уплотнилось. Надо успевать выполнять повседневные дела.
***
Фронт отодвинулся дальше, но ещё слышны были орудийные залпы, летали и бомбили самолёты. Нас молодых всё время куда-либо мобилизовали: рыть окопы, убирать разрушенное. Страх нового отступления не проходил, а окопы его укрепляли. Мы уже не верили так безоглядно тому, что говорили по радио, писали в газетах. Это была первая причина, по которой возникло желание уехать от наших мест как можно дальше. Вторая причина состояла в том, что мы понимали, с каким недоверием к нам будут относиться, придётся со всем соглашаться, куда бы ни послали на работу, никаких прав у нас фактически не было. Особенно переживала за маму: как бы её снова не взяли, не судили, а она была старая, больная, напуганная до последней степени. Я всё время говорю «мы», т. к. таких, как я, было много, и все думали о своей дальнейшей жизни. Ведь мне тогда было всего 23 года, а Шуре 18 лет.
***
Дневник.
Хожу на электролечение. По дороге домой делаю необходимые покупки, а дома – повседневное.
***
Вот мы: я, она и мама да ещё 2 девушки её подруги на свой страх и риск пустились в путь. Ехали, на чём придётся, на товарняках, на цистернах, на попутных машинах. Так добрались до Дербента, а там вместе с другими беженцами получили пропуск, завербовавшись на работу в г. Барнаул на эвакуированный туда Котельный завод из Ленинграда. Дальше мы ехали с пропуском: через море из Баку в Красноводск, а там на поезде до Барнаула. Адрес свой мы сообщили своим родным в Казани, они очень обрадовались, т. к. думали, что нас нет уже в живых. Через них нас нашёл в Барнауле Ваня. Так мы снова стали все вместе. Целый год с мая 1943 до июня 1944 мы прожили и проработали в Сибири. Меня взяли на Котельный завод в отдел кадров по работе с малолетками – фезеушниками, которые всю войну работали на заводе наравне со взрослыми. Мама работала вахтёром в общежитии, в котором мы жили. Ваня этот год не работал. У него было плохое здоровье после всех злоключений, которые с ним случились.
***
Дневник.
По дороге в поликлинику прохожу через центральный парк. Он благоухает! Ухожен, чист, зелень буйная – молодая. Отдыхает глаз и душа. Назад – тем же путём. Получается вынужденная, но очень приятная прогулка. Так бы просто не пошла. До вечера обычные дела. Вечером телевизор.
***
Сибирская зима нас совсем обескуражила, ведь мы всю жизнь прожили на юге. Тёплую одежду: ватные фуфайку и брюки, валенки, шапку-ушанку, брезентовый плащ выдавали всем беженцам без разбора, а своего у нас почти не было ничего, во всяком случае, тёплого. В общежитии студентов не было, а жили там все такие, как мы. Отопление было печное, а дров и угля не было. Отапливали только единственную большую кухню день и ночь. И это было наше спасение: круглые сутки был кипяток, приспособление для сушки валенок. Если их ночью не просушить, то утром не наденешь, станут мокрыми и тяжёлыми. В этой-то кухне и дежурила мама во время своей смены и была очень рада теплу. На ночь все мы, тамошние обитатели, наливали бутылки горячей водой и помещали их в постель, чтобы немного её обогреть, но спали всё равно одетые, сняв только верхнюю одежду. Правда, печку иногда протапливали, когда удавалось где-либо раздобыть топливо, В ход шли заборы, деревянные тротуары и даже туалеты. Тогда Барнаул был в основном деревянным, высокие здания были лишь на окраинах, да и то немного.
***
Дневник.
Сегодня день магазинный. Ходила за Ваниным пайком. По пути – в другие магазины. Была на лечении на УВЧ(?) Не знаю, поможет ли, но хожу. Дома дела обычные.
***
Когда удавалось протопить плиту, это был праздник. Мы старались это делать в выходной день. Накануне меняли на базаре часть хлебного пайка на картошку: 400 г хлеба = 1 кг картошки. Мы с мамой получали 1 кг 400 г. Килограмм оставляли себе, а остальное меняли. Тогда варили себе похлёбку, а ещё резали картошку на тонкие ломтики и пекли прямо на плите. Для нас это был деликатес. Долгий вечер сидели, окружив плиту, ели картошку и слушали радио – репродуктор, чёрную тарелку. Слушали с большим удовольствием, т. к. каждый день освобождались всё новые и новые города, а ещё передавали хорошую музыку, арии из опер и оперетт, много было разговорного жанра. Спасть ложились поздно, но только под выходной. В обычные дни не позже 10 часов, т. к. вставать приходилось рано: на работу к 8 часам, а транспорта по городу не было никакого. Приходилось идти пешком через весь город на Меланжевый комбинат, где находилась и наша контора котлозавода. Сам же завод только создавался, оборудование находилось прямо на улице, а цеха были ещё даже не покрытыми. Так нас, меня и Шуру, спасала молодость, а маму – тёплая работа. Она, когда и не дежурила, всё равно там спала, а когда дежурила, то спала её напарница.
***
Дневник.
С утра на лечении, потом в магазин, потом дела домашние…
***
Быт, конечно, был очень тяжёлым, но ведь шла война и теперь уже победная, поэтому переносить все трудности было легче. Мы, конечно, понимали, какой ценой всё оплачивалось, но ведь не мы же напали, а на нас, значит, надо всё терпеть и работать до полного изнеможения. Что все и делали, надеясь приблизить час победы. А она была уже реальной.
***
Дневник.
Снова начались дожди – всех сортов. То ливень с грозой, то гроза с ливнем, а то и обложные, затяжные. Сегодня суббота. Целый день занимались ремонтом и уборкой. Я в качестве подсобного рабочего.
***
Топили мы в своих «апартаментах», двух комнатах, где, кроме нас с (пропущено слово), жили ещё муж с женой – студенты, и две сестры сибирячки из очень отдалённого района. Они тоже учились в институте, хотя старшая уже была учительницей начальной школы. В «нетоплёные» дни было холодно, замерзала вода. Мы её набирали горячей и хранили в постели. На ночь снимали только верхнюю одежду и валенки. Одежду укладывали сверху одеяла. Но весь день нас дома не было: кто на работе, а кто в институте, про маму я уже рассказывала. Голодными не были, но и очень сытыми тоже. Кроме хлеба, по карточкам получали 1л постного масла и 1 кг пшена, но это только те, кто не обедал в столовой, например, моя мама. Я же с утра до вечера находилась в своей конторе и других местах по долгу службы, поэтому обедала в столовой, взяв из дома кусок хлеба. Обед всегда одинаков: то ли жиденькая пшённая каша, то ли густой пшённый суп. В каждый сосуд, глиняный черепок, вливали по чайной ложке постного масла. Но горячая еда в суровую зиму была просто необходима и казалась вкусной.
***
Дневник.
Второй выходной все дома, опять ускоренными темпами работа. Я занимаюсь продовольственной частью. Вечером – телевизор, карты.
***
Но были и радости жизни. Через дорогу находился областной драматический театр. Сама труппа была где-то на гастролях, а работал какой-то Ленинградский театр. Прекрасные артисты, прекрасный репертуар. Мы ходили на каждую новую постановку. Посмотрели «Ревизор», «Генерал Брусилов», «Шут Балакирев», «На дне» , «Васса Железнова», «Принц Оранский» и др. Цены были вполне доступными, и в театре было тепло, в общем, полное удовольствие. Была и действующая церковь, тоже близко от нас. Тогда, конечно, ходить в церковь нам было не положено, но было уже некоторое послабление. В церковном хоре пели известные артисты, эвакуированные в Барнаул. Я присутствовала на особой службе: предавали анафеме Гитлера, всех его приспешников персонально. Страшное это «мероприятие». Потом пели «Многие лета» Сталину, Жукову и другим полководцам. Церковь была набита битком, и вокруг теснился народ. На всю жизнь это врезалось в память!
***
Дневник.
Из-за сильной грозы даже лечение приняла немного позже, чем всегда. Дома перестало течь – в выходные дни починили крышу. Это уже хорошо, радостно. Дела дома обычные.
***
Все мы, живущие в одной квартире, конечно, сдружились, помогали друг другу, чем могли. Старшая из сестёр Аня рассказала мне свою печальную историю. Её мужа забрали незадолго до войны. Её всё время, как «водится по ночам», вызывали на допросы. Угрожали, что и её арестуют, если она не расскажет всё, что знает: с кем муж встречался и где, кто у них бывал, о чём говорили. И это-то не в городе, а в самой настоящей глуши. Туда можно было добраться или на пароходе – летом по Оби, или пешком (около 400 км), т. к. никакого автобусного сообщения тогда не было и в помине. Колхозные полуторки дальше райцентра не ездили, да и то в зависимости от погоды и состояния дороги. Была у Ани пятилетняя дочка. И вот она, чтобы избавиться от преследования, вместе с младшей сестрой поступила в институт, а туда охотно брали всех, у кого было среднее образование, т. к. студентов было мало. Это машиностроительный институт из Запорожья, а свой педагогический перевели в Бийск.
***
Дневник. (Это последняя дневниковая запись)
Сегодня с ночи начались дожди и ливни. Не выполнила намеченного: прервала записи на этом числе*. Сначала было очень много работы, потом добавились и другие заботы и печали. Весь оставшийся год прошёл в том же ритме, который я фиксировала целых полгода. От радикулита к осени почти избавилась, но приходится быть очень осторожной, боюсь обострения. Ведь он начался в одно мгновение, когда я подняла большую тяжесть: обломки чугунных труб, которые выносила после ремонта, и длился несколько месяцев, очень много пришлось проделать процедур.
(*Предыдущие дневниковые записи сделаны с января по июнь 1987-го года. Эту последнюю, исходя из контекста, можно датировать зимой того же года. Установить конкретное число не представляется возможным.)
***
Писем сёстры из дома не получали, т. к. их не отправляли до лета. А вот телеграмму получили. Её передавали по телефону от одного пункта к другому, а потом по телеграфу. Сообщение было ужасное: умерла их мать, а девочка у соседей, дом брошен. Людей в деревне было мало, мужчины на войне, многих молодых женщин мобилизовали на различные работы. Чуть отойдя от шока, Аня решила идти домой пешком. Несколько человек, ещё кроме нас, выкупили свой хлеб по карточкам на 2 дня. Иссушили его на сухари, и с тем отправили Аню в дорогу. Ещё взяла она карту той местности, по которой надо было идти. Купила 2 пары лаптей, т. к. в валенках пройти такой путь было невозможно, и отправилась. Сестра её Вера, да и все мы очень переживали. Письмо получили уже в конце мая. Аня описала свой путь от села к селу, от избы до избы. И везде не отказывали от ночлега, кормили щами, картошкой. Около 2 месяцев она шла, а вышла в конце декабря, но пришла ещё лютой зимой. Ей тоже пришлось до весны жить у соседей, т. к. изба насквозь промёрзла. Эта случайная и недолгая встреча запомнилась на всю жизнь. Летом мы из Барнаула уехали.
7. ДЕПОРТАЦИЯ НАРОДОВ.
***
О судьбе моих родных мы знали. Они всю жизнь прожили в Казани, и через них мы все нашли друг друга. А вот о судьбе Ваниных родных не знали ничего. Война их застала на Дону. Родители жили в Мелеховской, а братова семья в Раздорской. Где они теперь и что с ними, ничего не было известно. Мы, конечно, не собирались жить в Сибири, стремились вернуться на юг. Опасность снова оказаться на линии фронта отпала: война откатилась далеко на Запад. Неописуемая радость охватила всех нас, когда мы, наконец, получили письмо от брата Васи с фронта. Он, бедный, ничего не знал ни о своей жене и малых детях, ни о нас. Но мы всё равно очень о нём беспокоились: ведь до конца войны было ещё далеко, а он всё время был на передовой, как мы узнали уже после, воевал на «Катюшах». Туда отбирали, конечно, самых опытных и надёжных. Многое мы потом узнали от него, чего ни в газетах, ни по радио не оповещали. Вася прислал нам свой адрес полевой почты, и переписка возобновилась, хотя письма шли долго, да и у нас временно адреса не было.
***
С трудом, после порядочной волокиты, получили пропуск до Ростова. Оттуда надо было начинать поиски Ваниных родных. Выехали в июне на законном основании, т. к., имея пропуск, купили билеты и всю дорогу из вагонного окна обозревали необъятные тогда просторы Советского Союза. Видели из окна озеро Байкал, поистине «Славное море», как миражи выплывали из марева заброшенные древние (слово неразборчиво) города и крепости. Совсем другая картина была, когда проезжали территорию, на которой шли бои: сплошные руины, развалины, груды камней и металла, изуродованная военная техника, глубокие воронки от бомб, пепелища. До сих пор изумляюсь, как удалось за несколько лет возродить разрушенное. Велик был энтузиазм, хотя настоящих-то работников почти не было, мужчины были на войне. Женщины, подростки, старики и совсем дети 10 – 14 лет трудились в полном смысле не за страх, а за совесть. Спаянность, дисциплина, порядок творили чудеса. Не могу удержаться от аналогии с теперешним временем, с ужасной нашей действительностью. Как без войны и прочих катаклизмов сумели за несколько лет разворовать, разграбить, разрушить то, что было создано несколькими поколениями людей? Ответ на этот вопрос даст история, я же продолжу моё повествование.
***
Доехали до Ростова. Нехитрые свои пожитки сдали в камеру хранения на вокзале, а сами отправились на пристань. Народу было тьма, т. к. параходов ходило очень мало, редко. Были они небольшие, колёсные.. Еле-еле мы втиснулись где-то сбоку, над самой водой. Рядом стояла корова, стреноженная и привязанная, а под ней сидела и ела её хозяйка. Плыли долго, причаливали часто. Некоторые сходили, а новые садились. Садилось больше, чем вставало. Было невероятно тесно. Но всё-таки доплыли до нужного места. От пристани до станицы довольно далеко, но мы были налегке, поэтому дошли быстро. Стали расспрашивать по пути, где раньше жила семья, которую мы искали. Наконец нашли, но хозяйки не было дома. Во дворе сидели 2 маленьких мальчика 4 и 6 лет. Старший сказал, что мама на работе в колхозе и придёт вечером, а приехали мы часов в 11 утра. Решили пойти на Дон, чтобы искупаться. За дорогу сильно загрязнились, ведь было очень жарко, пыльно. Вот тогда произошло наше первое приключение.
***
Место было пустынное, а вода чистая, тёплая, прозрачная. Мы с удовольствием искупались, выстирали с себя бельишко, развесили на кустах. Одели чистую смену – свой скарб носили с собой – и легли в тени в кустах отдохнуть и, конечно. уснули, т. к. давно уже хорошо не приходилось спасть в дороге. Потом проснулись, ещё раз искупались, надели, что у нас было и хотели идти в станицу. Часов у нас не было, но по солнцу было видно, что уже часов 5 – 6. И вдруг, как из-под земли, вырос милиционер. Сильно пожилой и сильно хромой, он оказывается засёк нас в станице и неотступно следовал за нами и следил за всеми нашими действиями. Он сразу же потребовал: «Предъявите документы». Предъявили, объяснили, зачем мы сюда пожаловали. Он родителей Вани знал, как и всех жителей станицы. Он, оказывается, подумал, что мы шпионы или что-то в этом роде, и хотел поймать нас с поличным. Всё же вещи наши проверил, а потом сказал: «Вы не обижайтесь, ведь война, недавно здесь хозяйничали немцы, они могли завербовать здесь для своей чёрной деятельности» Тем более, что нас он не знал.
***
Он-то и сказал нам, что родителей наших здесь нет с ранней весны. Они ушли, а куда, он не знает, сказал, что, наверно, хозяйка знает куда. Милиционер ушёл, а мы сели на крыльце и начали есть. Дети, оказалось, были очень голодными, они буквально не спускали с нас глаз. Мы это сразу заметили, и отдали им почти всё, что у нас было. За трапезой нас и застала хозяйка. Поблагодарила за то, что накормили детей, и рассказала, что у них настоящий голод. При наступлении немцев бои шли в самой станице и вокруг. В огороде, что можно, съели, а больше вытолкли, вокруг станицы тоже. Прошлой весной отца взяли в трудармию. Ему было 52 года, но всё равно взяли. Сначала они рыли окопы недалеко, а потом, по мере приближения фронта, угнали неизвестно куда. В доме осталась она хозяйка Анна с двумя малыми детьми, да наша мама с шестилетней дочкой Тоней. Еле-еле пережили зиму, а ранней весной вернулся отец. Его призывной возраст кончился, да и был он еле-еле жив: истощён и болен. Ходили слухи, что на Украине голода нет, и вот все трое ушли из станицы пешком, направились в г. Шахты, чтобы оттуда на поезде добраться до Украины. По дороге до шахт, да и после на Украине отец просил милостыню. Ему подавали, т. к. вид у него был очень жалкий. Хозяйка сказала, что они прислали одно письмо из Сумской области, а из какого населённого пункта, она забыла, кажется, «Власовка», сказала она, а письмо не сохранила, оно ей не было нужно.
***
От родителей остались кое-какие вещи: посуда – чугунки и сковородка, постель кое-какая и даже ручная швейная машинка. Свекровь хоть и была малограмотной крестьянкой, смолоду хорошо шила и этим даже подрабатывала. Вот и всё, что нам рассказала Анна. Мы переночевали, дом был почти пустой, но постель была, а утром стали думать и решать, что же нам делать. Решили, что Ваня поедет в Сумскую область и будет разыскивать родителей в селе Власовка. Он уехал. Я осталась одна. Было у меня немного денег да кое-что из еды: соль, сахар, немного муки и кукурузной крупы, чем мы запаслись ещё в Ростове. Думали, что проездит Ваня от силы неделю, а может быть, и меньше. И вот я одна в незнакомом месте. Станица кажется пустой: все трудоспособные в колхозе на разных работах. Хозяйка всегда уходила чуть свет и возвращалась вечером. Где-то на работе она доставала, точнее, воровала кое-что: зерно, жмых, семечки, какой-либо зелени. Вечером из этого что-либо готовила, и этим кормила детей 1 раз в сутки. Уходила она, когда они спали, есть не просили. Во дворе у неё росло несколько деревьев – жердель*. Они уже начинали спеть и осыпаться. Дети, конечно, их ели, отчего у них был постоянный понос, но были они опрятными, штанишки успевали спускать. Я каждый день варила из крупы жиденькую кашу, пекла лепёшки и делилась с детьми. Они буквально от меня не отходили.
(*Жердели (жердёлы), дикие абрикосы.)
***
Прошла первая неделя ожидания, началась вторая, на сердце становилось всё тревожнее, а продуктов и денег всё меньше. Минуло 2 недели, пошла третья. Ничего я больше не придумала, как обратиться в районо. Там я всё рассказала, в каком положении очутилась. Отнеслись ко мне сочувственно, предложили работу хоть с завтрашнего дня, хотя шли летние каникулы, но надо было заниматься с теми, кто должен был сдавать экзамены осенью, заниматься ремонтом школы. Школы же тогда ремонтировали своими силами: учитель, ученики, родители. Я сказала, что подожду ещё неделю, а потом буду оформляться на работу. Трудно представить, как бы мне пришлось пережить такое время. Ведь у меня, кроме того, что было на мне да одного летнего платья про запас – ничего не было. Наши небогатые пожитки остались в Ростове, в камере хранения, а жетон был у Вани, вещи сдали на его имя. События развернулись так, как мы совсем не ожидали. И вдруг. Оказывается, не только в худ. произведениях случается это «вдруг».
***
Сижу я, как обычно, во дворе в очень грустном настроении. Смотрю: в калитку входит старик с котомкой за спиной, пыльный, грязный. Я подумала сначала, что это нищий. Нищим он был, но в то же время Ваниным отцом и моим свёкром. Он тоже не с первого взгляда меня узнал, а когда узнал, буквально остолбенел. Сразу спросил, где Ваня. Я и рассказала ему, что он поехал их разыскивать в село Власовка. Он, бедный, ещё больше растерялся, т. к. проживали они не во Власовке, а в Опанасовке Липодолинского (?) р-на. Долго мы с ним разговаривали, даже не замечая, что оба голодные. Он рассказал, как они ранней весной подались на Украину: сначала пешком, кое-где подвозили на подводах. Добрались до г. Шахты, а оттуда на разных поездах, узнавая направление, продвигались к намеченной цели. По пути отец собирал милостыню, но давали мало, т. к. у самих мало что было. Когда добрались до Украины, стало легче. Там у людей была картошка, другие овощи и даже хлеб, хоть и не досыта. Остановились в селе Опанасовка в хате у женщины и её невестки. Сын её и муж невестки, естественно, был на фронте, и они ничего о них не знали, т. к. долго у них хозяйничали немцы. Они, вообще, ничего не знали, т. к. не было даже радио – громкоговорителей. Всю оккупацию работали в колхозе, бригадами, как и раньше. Но работать было не на чем: на бабах, да на коровах. Но кое-как кормились, трудясь, не покладая рук. Немцев почти не видели. В такой глуши им делать было нечего и грабить тоже нечего. Поставили старосту из своих: 60 летнего колхозника.
***
Наши родные тоже начали работать: отец сапожничать, мать ходила подённо помогать по хозяйству. Отец, немного оклемавшись, поехал на прежнее место, чтобы взять кое-что из вещей: посуду, постель и, главное, швейную машину. Наговорившись, стали кушать. У отца в мешке оказались сухари, вернее, засохший хлеб, пирожки, лепёшки. Кто что подавал. Ведь он ехал без пропуска, а как и первый раз, от пункта А до пункта В, на чём придётся. Я вскипятила чай и поставила молоко, которое у меня оказалось на тот случай. Наевшись, стали думать, что же нам делать. Я рассказала, что собиралась устраиваться на работу, а он предложил поехать с ним, чтобы быть вместе, а работа и там найдётся. Я подумала и согласилась. Решили, что отец пару дней отдохнёт, и мы двинемся опять своим ходом. Вдвоём возьмём вещей больше. И опять: «И вдруг…» Когда мы уже начали собираться в дорогу, приехал Ваня. Мы опять очень взволновались, но волнение это было радостное. Ваня объяснил, что когда он в г. Сумы стал узнавать о селе Власовке, их оказалось в области три. Вот он и объездил, вернее, больше обошёл их все, но, конечно, ничего не нашёл и очень огорчённый двинулся в обратный путь.
***
Ещё ему пришлось задержаться, т. к. деньги подходили к концу, и он занялся «коммерцией». Купил в одном месте махорки, а в другом её продал, иначе и добраться было бы не на что. На следующее утро мы все двинулись в путь на Украину, где были мама и сестрёнка Тоня. Добрались до места через неделю. И снова радость встречи, и снова проблемы. Вопрос встал о месте жительства. Оставаться в этой Опанасовке мы не могли, т. к. небольшая семилетняя школа да ещё на украинском языке нас не устраивала. Решили немного отдохнуть от всех странствий, а потом поехать в область и поискать возможность устроиться в русскую школу, а где – особого значения не имело. Родители Вани с тех пор остались с нами. И на долгие годы. И опять появляется «вдруг». На Украине начали собирать людей для заселения Крыма, откуда выселили коренное население – татар, якобы за измену Родине. Желающих добровольно покинуть свои родные места было очень мало, но каждый сельсовет обязан был собрать определённое количество семей. Выручали мы и такие, как мы: оказавшиеся на Украине случайно по разным причинам.
***
Мы, конечно, охотно согласились. Крым в нашем представлении был чуть ли не земным раем, сплошным курортом. Всех согласившихся на переезд отвозили на подводах в г. Ромны на ж. д. вокзал. Пообещали всем переселенцам по 2000 рублей, по 2 центнера пшеницы на семью и жильё в собственность. Везли, конечно, бесплатно в товарных вагонах, т. к. люди забирали всё своё имущество и скотину. Наш товарный состав двинулся в путь в середине сентября, а на место прибыли в начале октября. В пути было всё благополучно и даже весело, украинцы любят и умеют петь. По-моему, лучше их песен нет в мире. Отвезли нас от Симферополя на 30 км, а от Бахчисарая на 12. Остановились в открытой степи. На двух вбитых кольях трепыхался огромный транспарант: «Добро пожаловать дорогие переселенцы в благодатный Крым». Кругом была голая степь, а вдали виднелись невысокие горы – начало, предгорье, Крымского Хребта.
***
Через некоторое время на двух грузовиках привезли прекрасные крымские яблоки и высыпали их прямо на открытом месте. Это было угощение. На этих же машинах приехало начальство и стало распределять по районам и населённым пунктам. Прибывшие из одних мест и поселялись вместе, мы попали в Куйбышевский р-н, райцентр прежде назывался Албат, но его уже успели переименовать, а вот сёла и посёлки назывались ещё по-старому. Мы попали в с. Биюк Каралез. Там на небольшой площади возле сельсовета тянули мы жребий, кому какое жильё достанется, они были просто пронумерованы. Нам досталось 2 жилья, т. к. нас оформили как 2 семьи. Очень неприглядное зрелище открылось нашему взору: пустые дома, дворы и сады заросли могучим бурьяном, одичавшие кошки. Собак не было совсем, они покинули опустевшие подворья и ушли неизвестно куда.. Говорили: искали своих хозяев. На селе осталось 4 русских семьи, они были в каждом населённом пункте. Люди были очень напуганы, замкнуты. В мае выгнали немцев, в мае же вывезли и татар. Им просто дали несколько часов на сборы и увезли, а куда – тогда ещё не знал никто из местных жителей. А ведь там, как и везде, оставались только женщины, старики и дети. Мужчины ещё воевали.
***
Сразу же началось распределение людей на работу. Колхозники сразу же приступили к работе в колхозе, а нас, учителей, собрали в райцентр и оформили на работу в школы, которые ещё надо было восстанавливать и собирать учеников. В нашем селе здание школы уцелело, хотя и было изрядно побито пулями. Уцелели и парты, классные доски, хотя школа при немцах не работала. Учеников мы собрали по объявлению. Со старшими начали приводить школу в порядок и в конце октября начали 1944-45 учебный год. Дома, которые нам достались, были все одного типа, различались только (слово неразборчиво). Всё помещение разделено стенами на 3 комнаты одинаковых размеров, без признаков какого-либо отопления. Нам объяснили русские соседи, что готовили весь год на дворе, где были печи наподобие русских печей, и навес над ними. Отапливались так: в комнатах на камни устанавливали большие металлические круги, их было много, разбросанных по всем дворам, мы сначала не знали, для чего они нужны. Так вот, в печах на улице жгли дрова, а угли вносили в дом и помещали на кругах, тем и обогревались. Нас, конечно, такой способ не устраивал. Все начали городить какие-либо печки. Родители построили печь из пустой железной бочки, укрепив её на камнях, выложили кирпичом внутри и снаружи и обмазали глиной, потом побелили.
***
Жили мы первую зиму в одном доме у родителей, наш для жилья оказался непригоден: он был недостроенным, полы были только в одной комнате, а в двух других только балки, не было дверей и стёкол в окнах. Обещанные деньги, хлеб и жильё получили. Но всё равно был в душе неприятный осадок: ведь всё кругом было чужое, казалось враждебным. Но никуда не денешься – приходилось жить. В садах было ещё много яблок, а в горах созрел кизил, очень крупный и вкусный. Наш изобретательный народ быстро научился из него гнать самогон. В том числе и наш отец. Правда, немного, только для личного употребления. А многие, когда окончился кизил, начали гнать самогон из зерна, которое получили. После им пришлось очень туго. Больше, конечно, ничего не давали, выполнив обещание. Постепенно начался голод. Урожая в следующем году почти не было, да и посеяли очень мало. У нас же всё было благополучно. Мы на 2 семьи получили 4 центнера зерна, и никуда его не тратили, только на питание, да с весны получили карточки на хлеб, на сахар и крупу. Огороды там были сплошь поливные: между рядами на огороде прорыты арыки, а вода в них поступала из горной речушки Бельбек.
***
На полив существовала очерёдность: открывали проход только в один огород, потом в другой. Новосёлы не привыкли к такому порядку, не справлялись с поливом, старались урвать воду себе вне очереди, но всё-таки на огородах выращивали всё необходимое. Ведь никакого базара поблизости не было, да и денег у людей не было. В общем, жить становилось всё труднее, всё сложнее. Снова сделаю некоторое отступление от своего жизнеописания и расскажу, что стало известно о людях, о событиях, о войне в Крыму. О ней нам рассказывали русские наши соседи. Село, в котором мы поселились, называлось Биюк Каралез. Заселено было в основном татарами, школа тоже была татарская, и русские дети ходили в соседнее село Биюк Сюрень, где была русская школа, но обе они были начальными. В старшие классы дети ходили, вернее, ездили или в Албат (райцентр), либо в Бахчисарай. Расстояние до них было одинаковое – 15 км. Никаких недоразумений на национальной почве не возникало, жили дружно. У всех были огороды поливные и сады с очень хорошими сортами фруктов. Говорили, что их когда-то давно завезли из Франции. Особенно великолепны черешни разных сортов: от бледно-жёлтого, до багрового, почти чёрного. Таких я потом нигде не встречала, да и яблоки особые.
***
С начала войны всех мужчин соответствующего возраста, как русских, так и татар и всех прочих (караимов, греков, евреев) призвали в армию. Ни тогда, по горячему следу, ни после я так и не поняла, за что целый народ объявили предателями и выслали. Случаи измены, предательства, хоть это теперь по-иному рассматривается, были везде, где прошла оккупация. На Украине целая армия – власовцы – перешла на сторону немцев, а теперь они чуть ли не герои. Все эти события свились в один тугой клубок, размотать который просто невозможно. Мы, новопоселенцы, чувствовали себя неуютно на чужих подворьях. Хотя нашей вины в этом не было. Почти все так или иначе пострадали от войны или её последствий. На сборы населению дали всего 3 часа, да и взять разрешили на семью не более 50 кг. Погрузили всех на военную технику и увезли за пределы Крыма, тогда никто не знал куда. Все селения переименовали на русский лад, наше назвали «Красный Мак», соседнее «Танковое», райцентр «Куйбышево». Бахчисарай не тронули, очень уж историческое место. Новое население в основном были украинцы, но Крым считался русским, обучение везде было на русском языке. У нас в школе работали две учительницы украинки, они испытывали некоторые затруднения, но не долго, ведь языки-то схожие, родственные.
***
Рассказывали нам, как сначала было жутко в опустевших домах, на пустых огородах, садах и улицах. Как голодные собаки выли жутко по ночам, а одичавшие кошки забились на чердаках, в подвалах и т. д. Так жили там люди с мая по октябрь, пока не привезли нас, плановых переселенцев. Несмотря на многие лишения и трудности, все работали самозабвенно, с огромным энтузиазмом. Всё надо было создавать заново: колхоз, сельсовет, школу, больницу, почту. До нашего приезда председателем колхоза был назначен сильно пожилой человек по фамилии Пиастро, по национальности еврей. Поселился он в Биюк Каралезе во время войны, а семья его осталась в Севастополе. Его профессия портной. И до войны ещё он ходил по сёлам и обшивал местных жителей, а при немцах тем более стремился от преследования. Сначала их, евреев, не тронули, призывали к спокойствию, но всё равно они все боялись и, как потом выяснилось, не напрасно. Татары никого из них не выдавали, а наоборот – старались укрыть. Так и Пиастро, старый, уже лысый, сошёл за татарина. Продолжал работать по своей профессии. Тогда заказов было немного, не до этого, но всё-таки кое-что было. В основном перешивал из старых вещей.
***
В Севастополе остались жена, двое детей-подростков и сестра жены – молодая незамужняя женщина. Она-то и спасла детей, когда их всех привели к яме на расстрел. Она прижала их к себе и за какое-то мгновение до залпа упала в яму вместе с ними. Мать детей этого не сделала, она погибла. Весь этот ужас, конечно, описать невозможно, но так было. Дождавшись ночи, Донна Марковна, так звали эту женщину, вылезла из ямы вместе с детьми, и ползком они от неё удалились, а потом пошли пешком в Биюк Каралез, расстояние всего 18 км. Так они пришли к отцу. Их тоже не выдали, укрыли, и все они дождались освобождения вместе. Вот его-то, Пиастро, и назначили председателем колхоза. Фруктов в саду было очень много, создали бригады, звенья и начали работать с утра до вечера. Мы сразу же обратили внимание на странную, молодую, очень красивую женщину Донну. Она ни с кем не разговаривала, избегала всех, но могла неожиданно появиться в клубе, запеть и пуститься в пляс. Всем стало ясно: она тронулась умом. Было отчего!
***
С нами в школе работала учительницей русского языка местная крымская уроженка; учительница эта рассказала нам свою историю. Она караимка. Такой народ исстари жил в Крыму – в основном в Феодосии. Оккупанты их сначала причислили к евреям, т. к. они исповедовали их веру. Но им удалось доказать, а главное откупиться, что они совсем другой крови. Что они аборигены Крыма, а евреи стали селиться гораздо позже в Крыму. Звали эту красивую миниатюрную женщину Султан Яковлевна, но это не в русской интерпретации, а мы её звали Татьяна Яковлевна. Тётку её, старую деву, которая нянчила детей Татьяны, звали СарЫ СарА Юхудовна. Близко от нашего посёлка (3 км) высоко на горе были 2 старинных крепости: Мангуп-Кале и Чудгут Кале. Высечены они прямо в каменных скалах, похожи на каменные пещеры. В каждом помещении также из камня в целой скале высечены лежаки и сидения вдоль стен. Это и были древние поселения Караимов, они разбросаны во многих местах Крыма. Вела в них единственная дорога вырубленная через густой южный лес, а с другой стороны отвесные скалы вполне неприступные. При нападении врагов (а их было очень много) надо защищать дорогу, а если не хватало на это сил, то спускаться по верёвочным лестницам в скалы. Мне никогда не попадалась в книгах история этого народа, но зато встретился сам народ, по их рассказам и записываю, что помню.
***
У Тани был брат-близнец. Он с самого начала войны сражался в нашей армии в чине старшего лейтенанта. С войны вернулся в 1945 году, вскоре после победы. Ещё были 2 младшие сестры Ира и Лида, но это по-русски, а настоящие их имена не помню, т. к. встречалась с ними всего 1 раз, когда они приезжали навестить сестру и тётку, а жили с родителями в Феодосии. Это совсем молодые девушки, т. к. старшей Татьяне всего было 23 года. До нашего приезда в Крым Таня работала в начальной школе в Биюк Сюрени, там собрали оставшихся детишек после выселения татар. Окончила она Библиотечный институт, поэтому её направили в нашу семилетнюю школу учительницей русского языка. Ещё мы только обустраивали школу, собирали парты, классные доски и т. д. Переписывали детей-переселенцев. И Таня неожиданно родила девочку, мы все были поражены, т. к. маленькая, полненькая в широкой блузе не была похожа на женщину на сносях. Сразу возникли всякие разговоры, домыслы: подозревали, что девочка от немца, а это было тогда и зазорно, и опасно. Но Таню не тронули, она приступила к работе вместе с нами через 3 дня после родов.
***
С девочкой возилась тётя. Имя мы ей дали всем нашим коллективом после обсуждения. Назвали Леночкой. Это было предложение Вани, он тогда был директором. Ему это имя очень нравилось. У нас дочек не было, а внучку, много лет спустя, назвали тоже Леночкой. Теперь ей 20 лет*. За учебниками, пособиями, методической литературой ездили в Москву для всего района. Получили, конечно, мало, но хотя бы учителя были обеспечены необходимым. Даже дали музыкальные инструменты: балалайки, гитары и другие струнные инструменты. Их отдали в единственную среднюю школу в райцентр. Несмотря на очень трудные условия жизни, быта, жизнь возрождалась. Рождались дети. Некоторые демобилизованные фронтовики, кому некуда было ехать, остались с нами, новыми жителями Крыма. Все очень скоро переженились, не всегда удачно потом сложилась жизнь, но им нужно было пристанище, крыша над головой, семья. Вышла замуж за моряка и Таня. Через положенное время родила ещё дочку. Её назвали Ольгой, тоже с всеобщего совета. А вот моряку не повезло. Он с тачкой поднялся в гору, чтобы нарубить дров для печки. Так поступали все. Даже для школы ученики рубили и приносили топливо в школу. У Таниного мужа как-то тачка сорвалась, он стоял ниже неё. Отскочить не успел и остался без глаза.
(*Исходя из возраста моей дочери, эту запись можно датировать 1991-м годом)
***
Вот так-то: с фронта пришёл без видимых повреждений, а дома пострадал. Жизнь в семье разладилась, после госпиталя в Симферополе он домой не вернулся, прислал письмо и всё. Осталась Таня с двумя дочками. Опять выручала тётка, хотя была уже старая, больная, совсем высохшая, т. к. наступило голодное время. Хлеб по карточкам получали, вот и всё. Выручало, что выросло на огородах, да яблоки, но и они уродились плохо. Осталась молодая женщина с двумя малышками одна, а было ей всего 25 лет. О дальнейшей её судьбе на знаю, т. к. в Крыму мы прожили всего 5 лет, но об этом потом и о местных, и о приезжих. Немного о нас. Мы с родителями жили отдельно. И у нас, и у них был дом, вернее, жильё в очень плохом состоянии, а ремонтировать было нечем, кое-как приспосабливались к таким условиям. Наш дом был вообще недостроенным, да ещё пострадал от военных действий. Пригодна была лишь одна комната, а остальные 2 совсем без полов, только балки, а под домом подвал. Ходили как в цирке по брёвнам. Через год к нам приехала мама. Она зимовала в Барнауле, т. к. у нас не было определённого места жительства, почти всё время в дороге. У родителей Вани дом тоже был в плохом состоянии, но лучше, чем у нас. Они сами сложили себе и нам печки, собрав кирпичи и камин, где придётся.
***
Победу мы встретили в Крыму, на своей работе. Не могу даже описать те чувства, то состояние, в каком все находились. Хотя уже давно было ясно, что война подходит к концу, все были сильно взволнованы. Сколько было слёз – и горя, и радости. В начале войны их столько не было, надеялись на скорую победу, не предвидели, сколько мучений будет впереди и надолго. Многие из наших учеников вместе с родителями скрывались в лесах, не учились по 3 – 4 года, все были переростками, кроме тех, кто пошёл в школу в 1 класс в свой возраст уже здесь на новом месте. А у местных были другие переживания, почти ни у кого не было в живых отцов, о многих ничего не знали. Остались в Крыму и дети от смешанных браков: отцов-татар выслали со всеми вместе, а матерей с детьми оставили. Матери постарались дать детям свои фамилии, почти все они знали только русский язык. В день Победы мы плакали, обнимались все вместе, вместе и продолжали учиться, трудиться. Жизнь на месте никогда не стояла и диктовала свои условия. Постепенно обживались, заводили хозяйство, но было очень трудно как дома, так и в колхозе.
***
Ситуация осложнилась ещё и очень неурожайным 1946-м годом. Начался просто голод, некоторые не переселенцы стали уезжать в другие места, да и из переселенцев кое-кто убегал, хотя это было трудно: мы были обязаны прожить на новом месте 5 лет. Мы жили более или менее сносно: получали хлеб по карточкам, получали вовремя зарплату и не мало, т. к. оба работали с большой нагрузкой, учителей не хватало. Родители вели хозяйство: огород, корова (нам их дали всем из брошенных стад, но некоторые их просто съели зимой, да и коровы были плохие, запущенные). Но кое-как продержались, а на следующий год было уже легче, всё время жизнь улучшалась. В нашей жизни произошло судьбоносное событие: после десятилетнего бездетного брака у нас в 1947 году родился сын, а в 1949 – второй. В те годы много рождалось детей и почему-то в основном мальчиков. Несмотря на разруху, бедность страны на каждого новорожденного выдавали денежное пособие, по 10 марли, манную крупу, сахар. Вот и сравниваешь с теперешней действительностью, но это особая тема.
***
Очевидно, появлению наших детей, да и других, у кого их долго не было, способствовал климат. Ни до, ни после Крыма у нас детей не было. О чём же ещё нужно сказать? Очевидно о негативных явлениях в труде и быте. Работы было очень много, а людей мало, да и те ослаблены войной, голодом, болезнями. В колхозе заставляли работать до полного изнеможения. Кто не вырабатывал минимума трудодней, был строго наказан. Приведу один только пример. Завклубом работала молодая женщина, у которой было трое детей и старуха мать. Работала она за трудодни, хлебных карточек не получала, зарплата маленькая, но она много сделала в клубе: организовала хорошую самодеятельность, договорилась с нами учителями. И мы читали в клубе лекции, делали доклады. Внутри было много лозунгов, плакатов и другой наглядной агитации. Приходили гармонисты из местных, устраивали танцы. Но 1946 год, голод, конечно, отразились на всей деятельности, да и люди стали ходить в клуб вяло. Тогда эта женщина Лида бросила работу, уехала в Симферополь, чтобы устроиться там на работу. Её отнесли к тунеядцам, не выработавшим минимума трудодней. Таких набралось ещё несколько человек. И вот что предприняли партийные руководители, конечно, не только у нас, а повсеместно.
***
Приехал к нам второй секретарь райкома, собрал абсолютно всех в клуб, на дверях поставил двух милиционеров и приказал никого не выпускать до конца собрания. Он выступил с речью. Начал клеймить «тунеядцев» и требовать, чтобы собрание, т. е. все мы, потребовали их выселения в ссылку. Мы все буквально оторопели, а он поставил вопрос на голосование, никто не поднял руки. В чёрный список попала и Лида, хотя её в посёлке тогда не было. Снова стали голосовать. Секретарь кое-кого называл поимённо и спрашивал: «Вы что же, против политики партии?». Несколько рук поднялось, но ему надо было «единогласно». Тогда он выхватил револьвер и навёл его на зал. Зало снова оцепенел. Тогда он сказал, что не выпустит до тех пор, пока не проголосуем, а кто поднимется и пойдёт к выходу, он выстрелит. Страшно было на него смотреть, сперва покраснел, потом побелел, глаза стали безумными. Конечно, все испугались. Ведь он же недавно с фронта, прошёл всю войну, был ранен, так что мог сделать всё, что угодно. Когда снова потребовал голосовать, руки, как по команде, подняли все. Трудно в это поверить, но я выполняю своё обещание: говорить только правду.
***
В то тяжёлое, опасное время у каждого человека была своя судьба, свои переживания, свои мнения обо всём происходящем, впрочем, как и во все времена, но во времена тяжёлые это проявляется особенно ярко. Экономическая жизнь постепенно улучшалась, в садах росли великолепные фрукты. Таких черешен, яблок, груш, вишен больше мне не приходилось встречать нигде. Старожилы рассказывали, что когда-то сорта эти завезли из Франции. Новосёлы не умели ухаживать за садами, многие деревья были уже старыми, их пришло время заменять, но это было просто невозможно в тогдашних условиях. Иногда даже хорошие деревья пилили на дрова. В той местности, где мы жили, климат не был по сути субтропическим, как на побережье. Он скорее напоминал южно-континентальный, но были и особенности: с мая до октября дождей вообще не бывало, поэтому земледелие там поливное. Зимой же иногда морозы доходили до -10. Вместо дождя шёл снег. В общем, 3 – 4 месяца была неравномерная, гнилая, дождливая зима. В домах было холодно, т. к. сложенные новосёлами печи горели плохо, сильно дымили. Тогда-то мы поняли, почему татары в домах их не строили вообще, а из уличной печи приносили на жаровнях разогретые, красные угли и отапливали жилища.
***
Мы, конечно, так не могли и кое-как отапливали помещения дымящими печами, на них и готовили, а не на улице. Нам и другим семьям, где появились маленькие дети, было особенно трудно. Искупать и то была проблема. Завешивали окна одеялами, т. к. в них постоянно дуло. Застеклили их парниковыми стеклянными пластинами небольшого размера. Скрепляли их замазкой. Целых стёкол в домах почти не осталось, в основном у местных жителей. Летом, конечно, было легче, но дети рождались и росли не зависимо от времени года. Была ещё и такая беда: малярия. Её называли тропической, и болели ею многие. В том числе и я, и маленькая сестра мужа Тоня. Иногда температура доходила до 40 градусов. Первый сын Лёня получил эту болезнь «по наследству». Начал он болеть чуть ли не с первых дней рождения. Сначала никто не мог определить, по какой причине у него поднимается температура, что с ним происходит, чем болеет? Хотя мы и жили в деревне, но медицинской помощью обделены не были. У нас был фельдшерский пункт с хорошими опытными специалистами, а в Албате работала детская консультация тоже с хорошими специалистами и, несмотря на тяжёлое послевоенное время, все необходимые препараты были, как для детей, так и для взрослых.
***
В крайних случаях отвозили тяжелобольных в Симферополь. До него было 30 км, а дороги в Крыму были в хорошем состоянии, несмотря на прошедшие недавно военные действия. Но у нас и мама была прекрасным специалистом, все процедуры для детей и для нас делала сама. Всегда безошибочно определяла болезнь, ставила правильный диагноз. Она-то первая и определила, что у мальчика малярия. Анализ крови подтвердил это. Но, несмотря на лечение, болезнь уступала слабо. Встал вопрос о скорейшей перемене климата и для сына, и для меня. Мы попытались уволиться с работы и переехать на новое место жительства, но это оказалось невозможным, не истёк пятилетний срок пребывания по договору в Крыму. Оставался почти год. Шёл уже 1949 год. В январе у нас родился второй сын, Саша, а старшему было всего 1 год и 7 месяцев. Физически слабый Лёня очень быстро развивался интеллектуально. В этом возрасте он не только очень хорошо говорил, но и запоминал наизусть, что ему читали.
***
У нас уже работало радио (тарелка). Передавали только политику, и наш Лёня знал, кто такие Ленин и Сталин – вожди всех народов. Запомнилось на всю жизнь его изречение. Кто-то из знакомых сказал, что ему купили братика. Он очень серьёзно ответил: «Детей продают только в Америке, а в Советском Союзе их сами делают». «Вот это вырастит настоящий коммунист!», - воскликнули, кто это слышал, закончилось смехом*. Увы, не выросли коммунистами ни наши сыновья, ни их ровесники. Получились из них «шестидесятники», конца этого периода. Но об этом разговор будет особый. А пока, в 1949 году, мы отправили родителей, Тоню и Лёничку в Казань, на нашу с мамой родину к её брату дяде Володе и его семье. Сами же продолжали работать до конца учебного года. С нами остался и Сашенька, ведь ему было всего 4 месяца, когда уезжала часть семьи. К тому времени и другие семьи бежали из Крыма. А считалось это преступлением. Во время нашего пребывания Крым отошёл к Украине**, но мы-то этого почти не заметили: страна-то была одна, родина одна, воевали, жили, строили все вместе. Кто мог предвидеть, во что это выльется теперь, в наше время, (ни дна бы ему, ни покрышки!)
______________________________________________________
(*Так написано. Хотя при жизни мамы и от неё самой, и от папы с бабушкой я слышал другую версию, в которой описанное событие разделено на два, на мой взгляд, более правдоподобных эпизода. В первом случае – якобы в возрасте девяти месяцев в пивной, куда меня принёс папа – я «опознал» на портретах Ленина и Сталина, чем обескуражил посетителей данного заведения, в шутку меня спросивших: кто это? Во втором – когда из роддома принесли новорождённого брата, я будто бы сказал: нам мальчика не надо, несите мальчика назад.
**Вероятно, аберрация памяти. Наша семья уехала из Крыма в 1949 году, а Украине Крым передали в 1954 году.)
8. ОПАЛЁННОЕ ПОКОЛЕНИЕ
***
Закончив учебный год, мы уехали, как бы в отпуск, и не вернулись. На душе было тревожно, страх не покидал нас, и не зря. Имели мы большие неприятности, но об этом потом. А пока я расскажу о некоторых людях, живших вместе с нами в Крыму, об их судьбах, особо тяжёлых, запомнившихся на всю жизнь. Сначала о местных жителях, родившихся там или давно приехавшим, считавшим себя коренным населением.
Лысаковы. Было их 3 брата и сестра, люди пожилые, младшему перевалило за 40 лет. Он был на фронте, вернулся по ранению, остался хромым. Женат не был, но и без «жён» не жил. Его назначили заведовать мельницей, маленькой, построенной на быстрой с обрывом речушке Бельбек. Его мы переходили по камням круглый год. У среднего брата была очень большая семья: десять детей и все дочери. Девочки учились в каждом классе, не считая тех, что не доросли до школы. У третьего была жена и сын. Дочь умерла от тифа во время оккупации. Сестра жила одна, её мужа, который был при немцах старостой, арестовали и увезли неизвестно куда. Их выросшие дети жили отдельно, ещё до войны. О них я ничего не знаю.
***
Их примечательность состояла в том, что все они жили материально по тому времени очень хорошо. Ходили разные слухи о происхождении их достатка. Но слухи и есть слухи, а вот факт, который произошёл уже при нас. Алексей, заведовавший мельницей, принял к себе на работу капитана в отставке. Я уже упоминала, что некоторые демобилизовавшиеся воины остались на месте, обзавелись семьями. Вот и капитан женился на молодой женщине, приехавшей с Украины весте с нами. Муж её погиб на фронте, осталась маленькая дочка, а через положенный срок родился мальчик, сын капитана. Жили они дружно, были счастливы, что после всех испытаний суровым временем обрели семью. В скором времени и завмельницей и капитана арестовали, т. к. поймали в момент продажи муки «налево», она ведь подлежала строгому учёту и распределению. Вскоре Лысакова отпустили, а капитан получил срок – 15 лет. Все были просто потрясены, но «потрясать» в то время (ещё шла война), даже воздух, было очень опасно. Все были уверены, что Лысаковы как-то откупились, а ведь тогда это не теперь! Сестра Зинаида тоже не бездействовала, выручала своего мужа, куда-то ездила, куда-то писала, очевидно, кому-то что-то давала и добилась изменения приговора и в скором времени ждала мужа домой, но к нашему отъезду его ещё не было, а о дальнейшем не знаю. Верно то, что теперь процветает – коррупция, взятки – зарождалось уже тогда, а скорее всего, существовало всегда, менялись лишь форма и размеры, ну а теперь, к слову сказать, они стали «безразмерными».
***
Очень трагическая судьба постигла хорошую, трудовую семью Кравцовых. И дядя Андрей, и тётя Настя, как их все звали, работали на почте: он заведующим, она почтальоном. Почтовое отделение после войны, вернее, в конце войны, как только выгнали немцев, было маленьким, но работы хватало. Почту надо было забирать и отвозить за 15 км, это если по дороге, но транспорта никакого не было, поэтому носили на себе через высокую гору, это не более 3 км, но ведь в высокую гору! И тётя Настя носила ежедневно в любую погоду даже посылки, хотя их тогда посылали редко, но всё же посылали. Дядя Андрей был сильно больным человеком, поэтому работал на месте, в помещении. Было у них 3 дочери. Старшая Елена давно замужняя (муж её был очень крупным морским офицером), имела двух дочек. Старшая училась у нас в 5 классе. Вторая Лидия тоже была замужем ещё до войны, жила на Урале. Младшая Маша училась в школе в 7 классе, хотя ей было уже 17 лет, но таких было несколько, война прервала их учёбу, а как только открылась школа, они все пришли учиться.
***
Но девочки эти и мальчики, а было их в 7 классе всего 14 человек, никак не выглядели взрослыми. Отстали они не только в обучении, но и в физическом развитии из-за плохого питания и других причин, связанных с тем временем. Я помню их всех поимённо и пофамильно. Мы – учителя, ученики, технические служащие – составляли одну семью, дружную, сплочённую. Поддерживали друг друга, помогали, чем могли. К весне, однако, все как-то подросли, посвежели, стали входить в пору расцвета. В нашем селе «Красный Мак» стояли попеременно различные воинские части, ещё не демобилизованные и вновь призванные мальчики 18 – 19 лет. После окончания школы Маша познакомилась и подружилась с одним из этих пареньков. Весна, молодость и любовь при любых обстоятельствах и исторических событиях однозначны. В деревне всё на виду, да они и не прятались, отношения их не нуждались в маскировке, в хитростях. Серёжа часто бывал в семье Кравцовых. Принимали его хорошо, угощали, чем было, все вместе решили, что после окончания службы Сергей приедет к ним, и они с Машей поженятся. Своей семьи у него не было – вырос в детдоме.
***
И тут, трудно себе представить, что случилось. Елена этого паренька в полном смысле слова совратила, хоть и старше его была вдвое. Конечно, пытались скрывать свои отношения, но неоспоримые доказательства, в виде разбухшего живота, сделали всё явным. Родители были убиты горем. Приезжал муж Елены во всём своём блеске, при орденах и медалях. Он готов был всё простить, отправить с детьми, девочки-то были его родными, и тем, кто должен родиться, в другое место, признав и третьего ребёнка за своего. Но Елена отказалась, буквально выгнала у многих на глазах. Что он мог сделать? Даже детей забрать не мог, ведь он был на войне. Маша сильно стала болеть, а Сергей вместе со своей частью был переведён в Симферополь – в 20 км от деревни. Вскоре Маша была отправлена в больницу в Бахчисарай и через 3 дня умерла. Невозможно описать горе родителей. Парню тоже как-то дали знать о случившемся. И он ночью, безо всякого разрешения, прибежал на похороны. Еле-еле успел, ведь была жара, значит, надо было хоронить скоро.
***
Что было с ним, тоже описать не берусь, его едва удерживали, думали, что парень ума лишится. Но присутствующие здесь военные поняли, что парня ждёт большая беда, ведь он уехал без разрешения, значит, дезертир. Его быстро отвёз один лейтенант на мотоцикле в часть. Но всё равно был ревтрибунал, и срок 10 лет. А Елена тем временем родила сына, едва только оправилась и исчезла в неизвестном направлении. Трое детей остались у бабушки и дедушки. Возможно, это их удержало, не дало погибнуть с горя. Они продолжали работать. Тётя Настя теперь разносила почту с малышом на руках. Вся почернела, поседела. Стала дряхлой старухой. Дядя Андрей прожил ещё около года. Он тоже умер, так и не оправившись. Можно ли представить состояние тёти Насти? Очень трудно. Даже теперь, по прошествии стольких лет, при нашей криминальной, ужасной действительности, когда преступления стали серийными, обычными, забыть эту трагедию я не могу, всё в памяти и перед глазами, как будто всё происходило совсем недавно. Все мои воспоминания, за очень редкими исключениями, горькие, печальные Упомяну об одном таком исключении.
***
Дед Баглай.
Он цыган. Попал в Крым вместе с переселенцами с Украины, но не как переселенец, т. е. ничего положенного переселенцам не получил, а как случайный попутчик доехал вместе с нами до Крыма. В Войну погиб почти весь его табор, к цыганам оккупанты были беспощадны. Он как-то уцелел, был уже стар, сед и по внешнему виду не выдавал своей национальности, сходил за украинца. Было Баглаю же 70 лет. Его определили сторожем в колхозный сад. Получал трудодни, но на них выдавали мало, особенно в неурожайный 46-й год. Приходилось деду выкручиваться. Он охотно участвовал в художественной самодеятельности. Хорошо пел украинские и цыганские песни, вовсю плясал, показывал фокусы. Другие участники его подкармливали, хотя и самим было трудно. Кроме этого он ворожил, лечил, привораживал, конечно, тайно, но знали об этом все. Конечно, и приворовывал по мелочам, где что плохо лежит.
***
Однажды он пообещал местным девушкам приворожить хороших женихов, но потребовал выполнить все его условия, иначе ворожба не поможет. Набралось желающих человек 15. Он приказал им явиться километров за семь от своего села возле речки, где через неё был мост, конечно, ночью. На мосту они должны были раздеться догола, сложить одежду на мосту, а самим идти под мост, на самый край речушки. Он же на мосту заворожит их одежду, и когда подаст сигнал, они выйдут, оденутся и пойдут домой, и женихи им обеспечены, кто какого хочет. Они всё выполнили. Он на мосту что-то бормотал, стучал, а потом стих. Девушки ждали сигнала долго, но терпеливо. Ночи были уже прохладными, и когда они окончательно замёрзли, начали звать, ответа не было. Вышли на мост: ни деда, ни одежды. А тем временем начало светать. Пришлось идти домой, пробираясь по садам, в чём мама родила. Весть об этом быстро разлетелась, все смеялись, а Баглай, как ни в чём не бывало, сидел и сторожил в саду. Одежду – старенькие платьица, косынки, тапочки – всё-таки вернул, побоялся, что заявят в милицию. Всё обошлось, только долго смеялись над происшествием, а дед Баглай жил по-прежнему.
***
Прожили мы в Крыму около пяти лет, а всё не чувствовали себя, как дома. Да и не только мы. Некоторые начали убегать вскоре после приезда. Потом этот процесс продолжался, не смотря на все строгости, на постоянный страх, порою даже и без причины. Опасались новой войны. И эти опасения были не безосновательными. В области было много военных частей разных родов войск. Из газет и радиопередач было ясно, что не всё благополучно в отношениях стран-победительниц, антагонизм обострялся. А однажды в школу зашли крупные военные чины и стали, ничего нам не сказав, подсчитывать, сколько коек можно будет разместить, если понадобится в школе разместить госпиталь. Кроме этой возможной беды, была беда реальная. Начала свирепствовать малярия, говорили, что тропическая. Я, Тоня и годовалый Лёня сильно от неё страдали. Вот тогда-то и мы решились бежать из Крыма. Бежать, потому что легально уехать из Крыма было невозможно. Ещё не истёк пятилетний договорной срок, правда, оставалось несколько месяцев. Но и в Районо, и в Облоно категорически отказали в нашем увольнении по собственному желанию.
***
В марте мы отправили родителей и Лёню в Казань, на нашу с мамой родину, а мы с трёхмесячным Сашей остались и доработали до отпуска. Уехали в отпуск и не вернулись. Шаг этот был отчаянный, т. к. в случае «разоблачения» нам с Ваней грозила тюрьма и надолго. Наличие у нас крошечных детей и стариков родителей никакой роли не играло. Так закончился крымский период нашей жизни, закончилась юность и начало молодости, мы уже становились людьми среднего возраста, (мне 29, а Ване 33).
Прежде, чем приступить к дальнейшему повествованию, вернусь в юность, в школьные годы и расскажу о 4 своих подругах. Дружба началась на школьной скамье и длилась всю жизнь, хотя судьба и разбросала нас, как листья, сорванные бурей с деревьев, в разные стороны страны. Не могу даже объяснить и теперь, что нас, таких разных по всем параметрам, сплотило, сделало даже больше, чем родными сёстрами. На переменах, на различных мероприятиях, на работе мы всегда были вместе, всё время о чём-то разговаривали, часто вместе учили уроки. А это тогда было главным в нашей жизни.
***
Четверо из нас были местными. В начальных классах учились в разных школах. Трое вместе учились с 5 класса, когда поступили, как тогда называлось, в школу второй ступени. Одна не училась несколько лет вообще по семейным обстоятельствам: умерла мать, отца арестовали, а был он всего лишь ветеринарным фельдшером. Осталась Надя, так звали одну из нас, с старшей сестрой, мужа которой тоже арестовали. Была у этой сестры маленькая дочка. Надя и нянчила её, т. к. сестра стала работать в колхозе, чтобы как-то существовать. Но через несколько лет отец вернулся, и Надя снова пошла в школу. В 10-м классе ей исполнилось 22 года. Внешне она от нас не отличалась, т. к. была маленького роста, худенькая, коротко подстриженная. Итак, продолжу рассказ о подругах, начиная с Нади, т. к. кое-что уже сказала.
Надя.
Учиться ей было трудно из-за большого пропуска, да и обучение за несколько лет изменилось очень сильно. Но все мы ей очень помогали в учёбе. Особенно не ладилось с русским языком, т. к. она в начальных классах попала под украинизацию, да и грамматику в школе не преподавали вообще, начиная с 8 класса.
***
Как много ей приходилось трудиться, чтобы окончить десятилетку. Ведь домашняя работа лежала тоже на ней. Отец после «курорта» стал слабым, больным человеком, да и возраст – ему было уже за 60. Дом, огород, сад, кое-какая живность – всё на ней. Отец продолжал работать по специальности, на большее у него не оставалось сил. Не смотря на все усилия и старания, Надя провалила экзамен по литературе письменно. Сделала всего на 2 ошибки больше нормы. Все мы это очень переживали. Готовились к вступительным экзаменам сами и ей всё время помогали. По возрасту Надя не могла снова идти в 10 класс, а поступила на подготовительные курсы в пединститут, а через год и в институт на биофак. Потом работала всю жизнь учительницей в той же школе, где раньше учились все мы. Замуж вышла поздно за вдовца с двумя детьми и сама родила ещё двоих: сына и дочь. Муж умер рано. Дети, уже почти взрослые, остались с ней, получили образование, и всю жизнь относились к ней, как к родной матери. Свои дети тоже выросли. Сын стал врачом, а дочь учительницей. Умерла Надя раньше всех нас, только выйдя на пенсию.
***
Болела долго, больше года. Сначала лечилась на месте, в своей больнице. Но становилось всё хуже и хуже. Сын уже работал в клинике в Краснодаре. Он устроил Надю в свою клинику. Исследовали многие врачи, но так и не могли определить болезнь, а значит, и найти соответствующее лечение. Только вскрытие обнаружило в её горле давно застрявшую рыбную косточку, которая постоянно вносила гнойную инфекцию, и организм не смог с ней справиться. Об этом я узнала при встрече после многолетней разлуки со своими подругами. С тех пор связь с ними не прерывалась, хоть и жили мы в разных местах. Регулярно переписывались, изредка встречались друг с другом, а однажды все вместе в Славянске. Тогда ещё были все мы живы, кроме Нади. Когда встречали меня, то возле приехавшего автобуса они стояли все трое и кричали меня по фамилии. Я к ним буквально бросилась, а они ко мне. С автовокзала пошли к Ане Петровой. Её мать всё время жила в Славянске, всё в том же домике, в каком часто сходились мы, тогда девчонки, чтобы вместе учить уроки и помогать Ане по хозяйству, т. к. Аня была старшая, а младших ещё четыре человека, они учились в школе, которую закончили мы.
***
Аня Петрова
Её судьба намного сложнее, чем у Нади, и жизнь намного дольше. Отец Ани болгарин, он остался в русском плену после Первой Мировой войны. Не знаю как, но многие его земляки, такие же пленные, поселились на Кубани, работали батраками, многие женились на местных казачках, в том числе и отец Ани. Она рассказывала, как он получил фамилию Петров, хотя своя у него совсем другая – Куважев. Ещё во время войны их, пленных, выстроили в шеренгу, приказали рассчитаться на первый, второй, третий. Потом объяснили: все первые номера теперь будут Ивановы, вторые – Петровы, третьи – Сидоровы. Потом скомандовали: «На Иванов, Петров, Сидоров рассчитайсь!» Так Куважев стал Петровым. Им выдали документы на новые фамилии и отправили на все четыре стороны. Некоторые стали пробираться на родину, но многие остались. Они поселились на улице, близкой от реки Протоки, постепенно начали строиться, заводить семьи. Сразу же стали разводить огороды. Воду для полива и питья возили с реки в больших бочках. Покупали в складчину лошадей и возили по очереди.
***
Климат на Кубани жаркий, засушливый. Без полива овощи росли плохо и не долго, к августу выгорали. У болгар же поливные овощи росли прекрасно, они очень много трудились, но много и зарабатывали. Особенно процветали в период НЭПА. Когда же началась сплошная коллективизация, они не сопротивлялись, подчинились.. Но дела шли всё хуже и хуже. С начала тридцатых годов, когда начались репрессии, забрали и Аниного отца. Якобы кто-то донёс, что он на базаре в пьяном виде ругал новые порядки, ругал власть. И с тех пор о нём и других, взятых ночью, никто ничего никогда не узнал. У матери осталось 6 детей, Аня старшая, но все учились до голода 1932 года. Голод был ужасный. Хлеб не уродил, овощи сгорели от засухи, в колхозе дела шли из рук вон плохо. Аня рассказывала, что ходили по домам особые уполномоченные и забирали всё: кур, овощи, фрукты у тех, кто сумел их кое-как сохранить. Дети ходили по полям, огородам, собирали всё, что можно было хотя бы с трудом съесть: колоски, корни трав, ветки кустарника, тёрн с ягодками. Вот здесь-то и Аня пропустила 2 года. Десятилетку кончила в 19 лет. Но постепенно жизнь улучшилась, в колхозе начали выдавать хлеб, овощи, фрукты. Да и свой огород, куры, а после корова, которую вырастили с телёночка, позволяли жить не плохо.
***
Училась Аня средне, но в Ленинградский институт холодильной промышленности поступила с первого захода. Я уже говорила, что все наши одноклассники поступили в институты в Краснодаре, Ростове, Москве, Ленинграде. Ни о каких обходных путях или взятках не было даже и в помине. Только труд помог всем нам «выйти в люди». Закончив четвёртый курс, Аня поступила в какую-то геологическую партию, чтобы заработать себе на одежду, обувь к окончанию института. 20 июня партия выехала на северо-восток. Война застала их в пути. Все растерялись, не знали, что делать, связались с Москвой, им приказали продолжить путь и приступить к своей работе. Задержись на пару дней, и поездка бы, конечно, сорвалась! Оставшись в Ленинграде, Анна попала бы в блокаду и, конечно, погибла бы, т. к. у неё, как у студентки, ничего не было, никакого запаса ни пищи, ни одежды. Пробыла она там всю войну. Вышла замуж за начальника их партии, родила дочь.
***
О родных с Кубани ничего не знала, т. к. и Кубань через год была оккупирована. Родные о ней тоже ничего не знали. Думали, что она погибла в блокаду. Однако, слава Богу, все остались живы, после Победы встретились, но Аня навсегда уехала в Ленинград с мужем и дочерью. Семейная жизнь не очень сложилась, муж был намного старше, но жили до самой его смерти. Выросла дочь, которая дважды побывала замужем, родила сына и дочь. Анна, выйдя на пенсию, посветила всю жизнь внукам. Вспоминая своё тяжёлое детство, она делала всё и даже слишком, чтобы дети росли в достатке и радости. Каждый год ездила на море в Анапу с одним, а потом и с двумя внуками. Там мы и встречались несколько раз, т. к. одна из наших подруг, тоже Анна по фамилии Лосатинская, выйдя на пенсию в 50 лет (как геолог) поселилась в Кабардинке. Переписывались мы с ней долго, посылали друг другу посылки, поздравления. Но уже несколько лет связь порвалась. Я звонила ей, писала, но никто не отвечал. Ведь с её дочерью я никогда не встречалась, она меня не знала, на письма не отвечала, а последнее письмо пришло назад. К сожалению, я ничего не смогла узнать. А тут навалились эти проклятые «реформы» – настоящая чума. Связи стали прерываться, даже среди родных людей.
***
Дуся Немиря.
Местная, казачка она была самая крупная из нас по росту и весу, самая сильная и решительная, самая умная – круглая отличница все 10 школьных лет. Если кто-либо позволял себе какое-то непочтительное слово, какую-то дерзость, она отвешивала такую оплеуху, что валила с ног, не взирая на пол и возраст. Отец её, будучи казацким офицером, женился против воли родителей на шестнадцатилетней очень красивой, но бедной девушке-сироте. Дуся, к сожалению, походила не на мать, а на отца. Фотографию его мы видели тайно, т. к. он сразу стал «белым», воевал против Советов, вместе с казачьим войском отступил до моря и бежал с ними, хотя точно этого никто не знает. Возможно, и погиб в последних боях при отступлении. В 18 лет мать её осталась вдовой с годовалой дочкой на руках. Её, правда, не трогали, т. к. по происхождению батрачка и сирота. Но Дусе приходилось трудно: всё равно отец белый офицер, бежал. В пионеры, конечно, не приняли, а о комсомоле не только она, но и я и многие другие даже и не мечтали, т. к. туда принимали только «чистых», а все мы, хоть слегка, но были замараны ещё до рождения.
***
По этому поводу сделаю маленькое отступление. Когда нас в 1-ом классе принимали в октябрята, то заполняли на нас анкеты, т. к. сами писать мы ещё не умели. Но на вопросы: год, место и время рождения и т. д. отвечали. Когда меня спросили о социальном происхождении, я растерялась. Спросили тогда, кто мои отец и мать, хоть это всем было известно. Я ответила: папа учитель, а мама акушерка. Тогда мне объяснили: это социальное положение, а не происхождение, я совсем растерялась. Тогда один из принимальщиков сказал: «Пиши, мещане». Я очень обиделась, т. к. «мещанин» было тогда ругательное слово, но смолчала, боялась, что не примут. Далее в анкете следовал вопрос: чем занималась до Великой Октябрьской Революции? Тут я не растерялась и ответила: «А меня тогда ещё не было». Все рассмеялись, но в октябрята приняли, прикололи красную звёздочку. В своё время приняли и в пионеры. На этом моя партийная карьера и закончилась. Всё это случилось потому, что анкеты были единого образца для всех, а принимальщики были сами мальчишками старшими пионерами 5-6 классов. Все мы, принятые, были счастливы и горды своим званием. Дусю в октябрята не приняли, она сильно плакала, но ничего не помогло. Отец – белый офицер.
***
Надо мне упомянуть, что со мной учились и другие дети без отцов, а то и без матерей. Отцы, как и отец Дуни, исчезли вместе с белыми войсками, а наиболее богатые семьи, особенно из дворян и духовенства, сами бежали за границу, а детей, иногда ещё грудных младенцев, оставляли у бабушек и дедушек и других родных. Ведь все надеялись, что покидают Родину временно и не рисковали брать малюток в неизвестно куда, Боялись, что дети погибнут, но получилось, что оставили детей навсегда. Когда бабушек и дедушек не стало, дети сделались сиротами. Правда, их всё равно брали другие, даже дальние родственники, а то и совсем чужие люди. Вот как было. А теперь, когда младенцев выбрасывают в мусорники, а то и убивают? Но это совсем уже другая тема. Я пока излагаю исторические перипетии давно минувших дней, хотя для истории это малость – жизнь всего одного поколения. Да и нас уже осталось очень мало. Продолжу о Дусе. После школы она вместе с двумя Анями поступила в Ленинград в горный институт, но не на один факультет, однако она и Аня Лосатинская жили вместе, в одном общежитии.
***
Вот тут-то и случилось неожиданное: Дуся такая сильная, смелая и решительная оказалась совсем беспомощной. И вот почему: мама её, женщина малограмотная, совсем молодая и привыкшая к труду, растила дочку, как настоящую барышню. Ничего ей не позволяла делать, только учиться и учиться. Оберегала от всякого труда и забот, всё брала на себя. Она её даже купала и одевала сама, даже когда Дуся стала больше матери. Мать на неё чуть только не молилась, ведь у неё в жизни больше ничего и никого не было. Жизнь в общежитии оказалась для Дуси сложной, трудной. Она даже грязное бельё и платья посылала посылками домой, мама стирала, где надо зашивала, собирала кое-какие гостинца и отправляла дочке. Конечно, такое поведение вызывало насмешки других девушек, а Дуся была очень гордая, всё переживала, стала замкнутой, какой-то странной. Но училась по-прежнему очень хорошо, получала повышенную стипендию, много читала. Обо всём этом я узнала от Ани Лосатинской, когда мы снова собрали друг друга. К тому же Дуся, как это и положено по природе, влюбилась в одного парня. На их факультете в основном и были парни, девушек всего две-три из группы. Но взаимности не получила, т. к. была мало привлекательной внешне, да ещё и без мамы одевалась небрежно, неопрятно. Дуся даже заболела, но выстояла, институт закончила тоже благополучно, вернее, успешно. Последний курс заканчивала уже после войны.
***
Нас война застала после 4-го курса. Я успела получить диплом, т. к. в пединституте срок обучения 4 года. Девочек из мединститута мобилизовали в армию, отправили на фронт, ускоренно выдав им дипломы. Меня война застала во время государственных экзаменов. Сперва мы с преподавателями растерялись, но приказали экзамены продолжить. Даже мужчин, сразу же разъехавшихся по своим военкоматам, вернули на время экзаменов назад. Дуся как раз была на каникулах дома. Там она и осталась, ведь в Ленинграде сразу же обстановка стала очень острой. Дуся поступила в школу учительницей физики и работала так до конца оккупации Кубани, потом вернулась после войны в Ленинград. Закончила институт и до самой пенсии работала горным инженером в Зверево. Так на всю жизнь и осталась одна. Жила с мамой, которая прожила долго, больше 90 лет. Когда мы в последний раз в Славянске съехались все подруги вместе, мама, совсем уже старенькая, сухонькая, тихая, всё время переживала, что будет делать, как сможет жить Дуся, когда её не станет. Так они и прожили всю жизнь вдвоём, мама до последней возможности ухаживала, опекала Дусю, хотя та уже и сама, как и все мы, стала старухой.
***
Дуся к старости стала совсем беспомощной, очень мнительной, неопрятной. Мы старались как-то её подбодрить, давали разные полезные на наш взгляд советы, но она ими не воспользовалась. Выйдя на пенсию, она двухкомнатную квартиру просто бросила, вернулась вместе с матерью в свою хату, которую мать, следуя всюду за Дусей, сдавала внаём. Так они две старушки и доживали свой век в старой, вросшей в землю хате, крытой гнилой соломой. Переписывалась я с Дусей долго, писала письма часто, о многом вспоминали. Я её много раз приглашала к нам в гости, но она никуда со своего двора не выходила, только на базар, который рядом. Я же к ней съездить не могла, т. к. последние годы жизни Ваня был прикован к постели и без меня абсолютно не мог существовать, хотя сын Саша всё время жил с нами, но у него свои дела, свои заботы, часто отлучался из дома на несколько дней, а я могла отлучаться лишь на несколько часов и всё меньше и меньше, т. к. состояние здоровья у Вани всё время ухудшалось. На последние письма ответов не было. Скорее всего, Дуси уже нет на этом свете, а сообщить об этом некому, она ведь абсолютно одинока. Запросы я не посылала. Какая в этом польза. Только новая печаль, а в жизни их и так хватает.
***
Аня Лосатинская.
Такой кристальной чистоты человека я больше не встречала за всю свою жизнь. О судьбе Ани можно написать большой роман, но мне этого не дано. Расскажу о ней, как смогу. Отец её поляк попал в Россию и остался в ней в Первую Мировую войну. Женился на местной казачке, бедной сироте. Богатые за бывших пленных замуж не выходили, т. к. у тех абсолютно ничего не было, кроме изношенного солдатского обмундирования. Но большой двор и маленькая хатёнка были. Всё, что имели потом, создавали постоянным тяжёлым трудом, хотя богатыми не стали. И хорошо, а то бы в начале тридцатых раскулачили и выслали. Подрабатывал отец писанием икон, оказалось, он из династии богомазов, хотя в эпоху господствующего атеизма спрос на иконы был маленький. Но это в период НЭПА, до вступления в колхоз. После вступления они всю жизнь проработали рядовыми колхозниками. Детей в семье рождалось много, но выжили четыре сестры. Аня была предпоследней.
***
Самая старшая умерла уже взрослой, невестой перед самым венцом. Все остальные учились. Ксения закончила Тимирязевскую с/х академию. Всю жизнь проработала вместе с мужем агрономом. Аня стала горным инженером, а младшая Поля – врачом. Как бы теперь ни поносили советский период – иногда справедливо, но чаще нет – а вот учиться мог каждый сколько хотел и где хотел. Для этого не требовалось никакого ловкачества, хитростей и подлостей. Требовалось только одно: хорошо учиться и пройти конкурс. Подтверждением этого являемся мы, окончившие сельскую школу и поступившие, как один, в институты. В разных городах нашей тогда огромной страны, в том числе и в Москву. Тогда во всех институтах был предмет «военное дело». В горном девушек готовили на медсестёр, правда, ускоренно, т. к. началась война… Анна могла и не пойти на фронт. У неё с детства, после страшного голода 1932 – 33 г.г. получились язвы на кишечнике и остались на всю жизнь. Но она, комсомолка, патриотка в самом высоком смысле этого слова, скрывала свою болезнь и сразу же отправилась на войну. Её, конечно, взяли.
***
Мы ничего о ней не знали всё это время, даже думали, что её нет в живых. Ведь война разбросала нас всех. Нашли друг друга уже через много лет после войны. Тогда и узнали всё друг о друге. Анна сразу попала на фронт в полевой госпиталь. Работать ей было трудно, т. к. медицинские познания были небольшие, опыта никакого и очень жалостливое сердце. Страдания раненых делали её саму больной, заторможенной, что, конечно, не способствовало её успешному труду. Но огромное терпение, любовь к людям, наконец, привычка помогли ей войти в число лучших, к чему она привыкла с детства. Имела награды: орден и много медалей, но никогда ими не хвасталась, не носила, но нам показала. На фронте уже ближе к окончанию войны в 1944 г. вышла замуж. Была она очень красивой, но и очень строгой. Замуж вышла только по любви. В 1945 г. родила сына и демобилизовалась, а муж погиб в мае 1945 года! Мальчика она оставила у родителей, а сама опять вернулась в госпиталь, её приняли в память о погибшем муже. И вот там-то, в госпитале, и решилась её дальнейшая трагическая судьба. Это повествование считаю нужным выделить особо.
***
Анина послевоенная судьба.
Война закончилась, но только-только. Раненых в госпитале было много. Но Аня стала уже опытной медсестрой, пользовалась любовью раненых и уважением медперсонала. Работал с ними рентгенолог. Жил он с женой и четырёхмесячным ребёнком при госпитале. И вдруг, ночью, как это всегда бывало в таких случаях, пришли сотрудники известных органов и забрали его жену. Она, очень молоденькая восемнадцатилетняя спросила: «А как же ребёнок, его брать?». Ей сухо ответили: это ваше дело, но не советуем, т. к. ничего хорошего вас не ожидает. И она положила ребёнка на кровать и вышла вместе с «гостями». Муж, конечно, был в шоке, но ему ничего не объяснили, но велели прийти утром в особый отдел. Что оставалось ему делать? Он зашёл в госпиталь. Анна дежурила в эту ночь. Он сразу же к ней обратился с просьбой посмотреть за ребёнком, пока он будет в особом отделе. Конечно, Аня была потрясена случившимся, но малыша взяла к себе на дежурство.
***
Мальчик плакал с голоду, не спал. Аня, будучи сама матерью, справилась с ним. Напоила с ложечки сладким чаем, а утром достала молока. Отец пришёл к вечеру. Ему рассказали, в чём обвиняется его жена. Оказывается, она немка по рождению, но российская, саратовская. В начале войны всех немцев Поволжья выслали, т. е. эвакуировали в Сибирь. А его жена, тогда ещё совсем девочка, спряталась у своей школьной подруги. Родителей у неё не было, жила у родственников, жилось ей трудно, поэтому и не захотела с ними уезжать. Так она и жила в семье подруги, ходила в школу, начала работать. Там в краткосрочном отпуске был её будущий муж. Они познакомились и поженились. Тогда подобное случалось не редко. Он её увёз с собой, даже не зная, кто она по национальности. Паспорт она как-то тоже сумела получить с национальностью «русская». Да она даже и не знала родного языка, и привязанностей к родне у неё не было. А вот спецслужбы докопались до истины. Её арестовали и осудили на 10 лет. Его уволили из армии. Ребёнок всё время был у Анны. Она тоже уволилась из госпиталя, и они уехали вместе. Так свела их судьба.
***
Аня взяла у родителей своего сына, и получилась новая семья. Оба они устроились в Саратове, каждый по своей специальности. Сначала жили в барке, но в отдельной комнате. Аня по своей работе всё время была в разъездах. Дети ещё маленькие. Пришлось взять няньку, молодую девушку. Потом появился ещё один мальчик, их общий сын. Всех троих Аня очень любила, нисколько не разделяла их, но воспитывала довольно строго, т. к. сама была очень дисциплинированной. Годы шли, дети росли, начали ходить в школу. Да, упустила. Нянька тоже ухитрилась родить мальчика. Тогда и такое встречалось не редко. Все четверо росли вместе. Аня буквально заставила няньку ходить в вечернюю школу. Она закончила семилетку, поступила в техникум и его закончила, стала мастером-маслоделом, но жили пока все вместе, пока эта девица не вышла замуж, а Аннины дети подросли, и она с ними справлялась сама. Брала летом с собой, и они рано начали ей помогать, привыкать к труду.
***
Свела Аню с мужем судьба, нужда, но со временем появилась и любовь, не юношеская романтическая, а зрелая, спокойная, ровная. Но годы шли, и вот через 10 лет, отбыв срок заключения, вернулась в Саратов первая жена… Трудно описать, что было дальше. Все три мальчика считали себя родными братьями. И мама, и папа были родными для каждого из них. Однажды на улице к ним подошла незнакомая женщина, схватила одного из них, стала плакать, кричать, тащить ребёнка к себе, а он в ужасе, в слезах вырывался, кричал: «Мама, спаси меня, отними…». Аня, конечно, догадалась, кто это, но от шока сначала не могла ничего сказать, а потом, немного оправившись, сказала: «Не шумите, видите, собираются люди. Оставьте детей в покое, мы сами, взрослые, решим, что нам теперь делать». Дома она рассказала мужу об этом случае. Он тоже был в шоке, но сказал, что из семьи не уйдёт. Сказать-то сказал, но, видно, сердце говорило другое, ведь на Ане он женился по необходимости, а на первой жене – по горячей любви. Жизнь становилась всё сложнее и труднее, мальчику она сказала правду, т. к. была безупречно честным и светлым человеком.
***
Аня видела, поняла, как страдает муж, и сама ему предложила развод. Он какое-то время колебался. Ведь у него был и Анин родной сын, да и старшего он любил, они часто вместе занимались хозяйством, спортом, ходили на охоту, и мальчик считал его, конечно, родным отцом. Но семья распалась, Аня не хотела счастья, построенного на страданиях и без того сильно пострадавшей женщины. Стала она жить с двумя сыновьями. Мужу разрешила встречаться с детьми, и он это делал довольно часто. Помогал и материально, хотя Аня на суд не подавала, алиментов не требовала. И вот, на фоне такой сложной ситуации, произошла ужасная трагедия. Общий сын, которому было уже 17 лет, он только закончил школу, готовился к поступлению в институт, погиб в переполненном троллейбусе, загородив собой маленькую девочку. Девочка почти не пострадала, а юноша погиб. Но не сразу. Ещё целую неделю он мучился в больнице, Аня не отходила от него, и он умер у неё на руках. За эти дни Аня полностью поседела, почти лишилась рассудка, но оставался ещё сын, и она нашла в себе силы дальше жить.
***
Работать больше не смогла, вышла на пенсию по стажу, а вскоре и по возрасту, т. к. по её работе на пенсию уходили в 50 лет. Через какое-то время женился старший и теперь единственный сын. Он тоже прекрасно учился и, окончив институт, получил красный диплом и хорошую работу. У него стала своя семья, свои заботы. Но Анна ещё помогла: вырастила внучку, т. к. невестка напрочь отказалась от всяких забот о ней, даже грудью не кормила – совсем не было молока. И новый удар: сын с женой, вернее, жена с её сыном развелись, найдя себе другого, уже сильно пожилого, но богатого человека. Ане запретили даже иногда встречаться с внучкой Леночкой. Этот удар был уже последним в бесконечной цепи всех бед и несчастий. Она решила навсегда уехать из Саратова. Стала срочно искать обмен, и нашла его в пос. Кабардинка. Этим летом она часто бывала у нас в поисках нового места на юге, жила по нескольку дней. Вот в это время она и поведала мне свою трагическую судьбу. Ваню она знала ещё с юных лет, когда мы на каникулах съезжались в Славянск, поэтому относилась к нему, как к родному брату. И он её считал за нашу сестру.
***
В кабардинке Аня опять устроилась на работу, медсестрой на пляж. Там часто была нужна её помощь. Мы, подруги, иногда ездили к ней с внуками, отдыхали на море, а главное – наше общение. Теперь, в старости, мы были ещё ближе, ещё роднее. Но что-то в Ане сильно изменилось, и изменения становились всё заметнее: и физические, и психические. Осенью, в ноябре 1986 года, Аня написала, что очень болеет и попросила приехать к ней. Ваня тогда ещё был на ногах, да и сын Саша жил с нами. Я их оставила вдвоём и поехала. Нашла я милую мою Аничку в очень тяжёлом состоянии. Она ходила, всё делала по дому, но уже плохо соображала, совершала странные поступки. Сын её, конечно, знал о состоянии матери, поэтому сам подыскал обмен квартиры снова на Саратов. Должен был вскоре приехать к ней. Я и её соседка, добрая, хорошая женщина, помогли собрать, упаковать вещи, следили, чтобы Аня ела, т. к. сама она об этом забывала. Когда я уезжала, она даже пошла меня провожать, невозможно было её отговорить. Сын в это время оформлял документы в Геленджике, а то бы он, конечно, пошёл с ней и со мной. Это была наша последняя встреча на этом свете. Так я её и запомнила – стоящую на платформе, старую, беспомощную и не совсем вменяемую.
***
И передо мною, как из тумана, возник образ юной красавицы и умницы, великой праведницы. Через некоторое время пришло письмо из Саратова от младшей сестры Раи. Она написала, что Аня очень больна, лежала в больнице, но теперь её выписали и она живёт у Раи, а свою обмененную квартиру подарила выросшей внучке, с которой её когда-то разлучили так жестоко. Леночка сказала Ане, что она всегда знала, кто для неё Аня, а не дальняя родственница, как объяснила ей когда-то мать. А ещё через некоторое время пришло письмо от Раи, где она сообщила о смерти Ани, о её последних днях, сознание она потеряла полностью, а причина смерти – белокровие или лейкемия. Я послала Рае и всей родне глубокое соболезнование. На этом всё и кончилось, но любовь моя ко всем моим подругам-сёстрам осталась со мной до конца дней моих! Вечная им память и вечный покой, все они заслужили этого.
***
Снова о себе
Итак, мы переехали жить на мою и мамину родину. Родные наши приняли нас хорошо. А нас было 5 взрослых и двое совсем маленьких детей: Лёничке исполнилось 2 годика, а Сашеньке 6 месяцев. Устроились на работу мы недалеко (12 км) от Казани в деревне Большие Отары.
КОНЕЦ
(На этом обрываются дневниковые записи и мемуарные заметки моей мамы. По какой причине она прекратила записывать свои воспоминания где-то в 1992-ом году – прожив ещё двенадцать лет, не менее десяти из которых пользуясь относительно хорошим здоровьем, не знаю, а гадать не хочу. Л. П.)