Нескромно признаюсь, что до недавнего времени самонадеянно относил себя к элитной и весьма немногочисленной прослойке человечества, награждённой Всевышним благородной способностью размышлять… Я никогда не выставлял её напоказ, а смаковал тайно, всячески подавляя, нахально выпирающее из меня высокомерие. Но разве возможно скрыть столь яркое достоинство и редкий дар? Разве хватит сил сдержать рвущуюся вовне мощь интеллекта?
Конечно же, нет! Иногда в минуты забывчивости и беспричинного вдохновения она прорывала мою телесную оболочку, разрушала унылые плотины стереотипов и смывала в океан парадоксов моих собеседников. Как вы догадались, подобные катаклизмы отнюдь не пополняли отряд моих приятелей, и в какой-то момент – годам к двадцати – я оказался совершенно один, так сказать, погрузился в экзистенциальное одиночество… В наступившей отчуждённости наивысшим наслаждением для меня стал процесс думанья мира, частенько поощряемый ласковым пением небес о моей избранности и самобытности…
Лежишь, бывало на диване, смотришь в потолок и видишь Вселенную с её липкой паутиной причинно-следственных связей и беспомощно трепыхающихся в ней маленьких глупеньких человечков… Поверьте, созерцание этой драмы бытия являлось для меня приблизительно тем же, чем является для порабощённых бытом и духовно опустошённых домохозяек ежевечерний просмотр грубо сколоченных сериалов…
Только не подумайте, будто я, подобно «роковому пауку» всецело отдался метафизике. Нет… В промежутках моего бесплодного созерцания я успел жениться, произвести двух чудных дочек и обрести социальную роль в облике занудного преподавателя философии одного из технических вузов столицы…
Таким я и приехал в город моего детства, окутанный дурманом цветения прозрачного майского дня. Родители давно умерли, друзей смыло ещё в юности, знакомые стёрлись из памяти… Зато осталась душистая речка, петляющие улицы со следами моих башмаков и шин моего потрёпанного «велика», многозначительные уголки и закоулки, шипучий фонтан с лягушками, сырые парки… В том самом, что с чугунными старинными пушками, я и присел, утомлённый воспоминаниями, на изрезанной чьей-то невоспитанной рукой скамейке…
Помню, смотрел на допотопное, конца девятнадцатого века артиллерийское орудие передо мной и как всегда думал…, что своим тёмным нутром оно нацелено в небо, в том числе, и для того, чтобы однажды выстрелить в него моим непомерным любопытством, рассеять его по миру и заставить меня всю жизнь собирать острые осколки…
Не успел я насладиться красотой метафоры, как передо мной возник внушительный силуэт, загородивший собой и пушку, и Екатерининскую церковь, и половину неба впридачу.
Это был полный мужчина лет сорока, напоминавший популярного российского журналиста, который отпечатался в народном сознании глубокомысленными статьями, ядовитым язычком и умеренной оппозиционностью. Тембр голоса явно указывал на его принадлежность к диссидентским кругам.
- Не в моих силах пройти мимо сочных литературных оборотов и родственной души, - слегка картавя, прогнусавил он.
Тут должен сказать, что мысленно я уже давно был готов к встрече с непредсказуемо блуждающим по вселенной призрачным чёрным монахом и надеялся, что когда-нибудь в божественную минуту воплощения он неслышно войдёт и в мой кабинет… Иногда, засыпая, представлял наше неизбежное свидание и доверительную беседу с ним, подобную той, которая так мастерски описана классиком… Нет…, совсем не был похож чеховский худой и бледный призрак «с седою головой и чёрными бровями» на этого круглолицего, пузатого, потного дядьку…
- Позвольте? – гаденько улыбнувшись, спросил он.
Я безвольно кивнул, и он быстренько сел на скамью. Вместе с ним в моё пространство проник знакомый с детства запах бочковых мочёных антоновских яблок, который, в отличие от их вкуса, я просто не выносил…
- Да, потею так, что никакой дезодорант не способен заглушить эту кислятину. Самому противно!
Я нервно вздрогнул… Неужели?
- Увы…, и этим страдаю. Вот уже два года, как поселился во мне бес, читающий чужие мысли.
Не знаю, поверите ли, но почудилось мне в тот момент, что случился некий сдвиг, словно произошло смещение чего-то привычного, извечно устойчивого и надёжного… При этом воздух стал густым и кислым, как в бочке с мочёными яблоками…, а Екатерининская церковь, будто уменьшилась в размерах, съёжилась…, будто испугалась всех направленных в её сторону двенадцати стволов безобидных музейных пушек…
Полагаю, длилась та странная пауза недолго…, может, - минуту, может, - две…
- С вами всё в порядке? – толстяк тревожно вглядывался в моё лицо.
- Кто вы? – промямлил я.
- Зовут меня Владимир, и я – такой же, как и вы, однажды ошибочно возомнивший себя избранным, этаким аристократом духа, который пришёл, дабы познать суть вещей и высший смысл, а затем втолковать его неразумным народным массам… Так же, как и вы, я много читал, размышлял, не спал ночами от беспокойных мыслей, открывал новое и даже получал от этого удовольствие… Однако, чем больше я познавал, тем меньше хотел делиться обретёнными знаниями с людьми, которых всё больше и больше презирал за глупость, леность, нежелание быть лучше… Но я по-прежнему заблуждался, считая себя высшим сортом… И только после того, как научился слышать мысли других, стал прозревать. Прежде всего я понял, что настоящими избранными являемся не мы – кучка самодовольных отщепенцев, – а тупое, не умеющее и не желающее думать большинство… Именно они являются истинными аристократами, при которых мы выполняем функцию прислуги…, тарана, пробивающего своими сократовскими лбами стену мироздания…, или бурлаков, покорно тянущих баржу с человечиной и поющих свои глубокомысленные бардовские песни…
- Постойте, не так быстро… Вы что же, действительно считаете интеллектуальную элиту подсобным материалом? – патетически воскликнул я.
- Считаю… И не просто подсобным, а, так сказать, расходным материалом. Вспомните, сколько великих мыслителей было гонимо, бито, сожжено, замучено во имя жрущей, сношающейся, пьющей в своё удовольствие толпы… И даже те, прожившие долгие годы…, разве стоило их учёное отшельничество промелькнувшей где-то в стороне жизни?
- Но для них в этом-то и заключалась жизнь, в этом-то и состояло удовольствие! - всё ещё уверенно возразил я.
- После того, как приобщился к мыслительному вакууму окружающих, я понял, что истинное наслаждение – в расслабленном бездумном созерцании, а не в напряжённом рождении мысли. Посмотрите направо, там по аллее идёт молодой человек… Только что он достал последнюю сигарету, а пустую пачку бросил в кусты, хотя до урны ему идти меньше десяти метров. В его голове светлая пустота, простенькая мелодия и приятная реакция на дуновение ветерка, всколыхнувшего какое-то одно из его сладко дремавших чувств… Вы же, будь на его месте, сначала тревожно искали бы урну, затем в напряжении шли бы к ней, боясь пройти мимо, и лишь, бросив в неё пустую пачку, позволили бы себе расслабиться. Иными словами, вы минут на десять выпали бы из жизненного потока, не ощутив ни порыва весеннего ветерка, ни мимолётного прикосновения солнечного луча, ни чего-то ещё, нам неведомого… Поэтому я и называю удовольствие от мыслительного процесса самообманом и чистейшим мазохизмом. Возьмём другой пример. Самая интеллектуально одарённая, талантливая, богоизбранная нация является в то же время самой гонимой, страдающей и несчастной на планете… И наоборот, самая бестолковая, необразованная, нечистоплотная народность вполне счастливо, с танцами и песнями беззаботно перемещается по миру.
- Как же так? Ведь прогресс, гуманизм… ведь они порождены мыслью? – едва слышно, запинаясь, выдохнул я.
- Ха-ха! Не лукавьте, а честно ответьте себе: намного ли вы стали гуманнее, ежедневно созерцая нетронутые интеллектом физиономии? Да вы же их презираете, гуманный вы наш! Человеколюбие – это миф, придуманный лицемерными святошами. Об атомных бомбах, изобретённых выдающимися умами, лучше промолчу. Вот-вот, вы вовремя вспомнили Гегеля… Вожделеющее сознание, господин и раб… Можно и Ницше, и Шопенгауэра… А ещё лучше – ничего не вспоминать, всё забыть, разучиться мыслить!
- Но как?! – чуть не закричал я.
- Подождите-ка, я на минуту.
Он поднялся и неторопливо двинулся в сторону киоска. Я же сидел и ошарашено прислушивался к революции, бушевавшей во всём моём надломленном организме и во внезапно посуровевшем мире… Желанная ностальгия, ещё совсем недавно так нежно перебиравшая струны моей чувствительной души, вдруг куда-то улетучилась, а на её месте нагло расположился концентрированный сгусток мирового зла и всеобщего недовольства… Атмосфера вокруг накалилась, деревья как-то укоризненно зашумели, пронзительно и неприветливо зазвонил церковный колокол, а старые пушки вновь наполнились милитаристским духом и приготовились высказать наболевшее мощным артиллерийским залпом…
- Начните, пожалуй, с этого, – предложил внезапно появившийся Владимир и протянул мне влажную бутылку черниговского пива. – Алкоголь, как ничто другое угнетает рациональную сферу и возбуждает эмоциональную. А в данную минуту он вам просто необходим.
После сказанного он жадно приложился к горлышку и, не отрываясь, выпил треть бутылки. Я последовал его примеру, и некоторое время спустя, почувствовал облегчение. Заметив мою готовность слушать, он продолжил вещать:
- Конечно, к спиртному средству изгнания мыслящего дьявола следует прибегать не часто. Почему, вы и так знаете. Активизируйте чувственность теми способами, которые не вредят здоровью. Например, найдите по интернету компанию сексуально раскрепощённых людей и проведите с ними ночь на Ивана Купала… где-нибудь на живописном берегу Днепра… Попрыгайте через костёр, покуражьтесь в языческом танце, поучаствуйте в так называемом свальном грехе… Окунитесь после всего этого в тёмные воды ночной реки, наполнитесь лунным светом, и вы познаете настоящее, а не иллюзорное удовольствие. Уж поверьте мне на слово. Подобных форм предостаточно, ищите и обрящете…
- Зачем вы рассказали мне всё это? Неужели из любви к истине? – задал я последний вопрос.
- Ну что вы, истина здесь не причём… Да и любви к ней я уже давно не испытываю… Её любят извращенцы, подобные нам с вами, которых интересует не столько цветок, сколько навоз, удобрение, обеспечившее его быстрый рост… Для таких, как мы, истина – навоз… Её запах, уродливые формы, болезненный путь к ней, разочарования… для нас не имеют значения… Нам важен не фасон, а сама суть, и ради неё мы готовы на всё… Это ли не идиотизм? Нет… Рассказал вам всё это я по другой причине. Нанюхавшись множества истин, прислушавшись к блаженному безмыслию масс, разгадав бесполезность и вредность познания…, я делюсь своим опытом с умными людьми, внося в их души сомнение… Надеюсь, что мой опасный скепсис, моя революционная пропаганда вызовет праведный гнев того, кто наказал меня когда-то способностью глубоко и остро мыслить… И тогда он исправит свою ошибку и поможет мне избавиться от этой напасти…
Пожав на прощанье руку и оставив после себя кисловатый аромат мочёных яблок, он удалился из моей жизни печальным многоточием…
Я же ещё какое-то время сидел на лавочке, допивал вторую бутылку пива, разбирал на части иллюзорность собственного счастья, поглядывал на облака, равнодушно проплывавшие над церковными куполами… Я отчаянно метался от одной библейской истины к другой, пытаясь найти ответ, пока, наконец, твёрдо не решил приложить все силы к тому, чтобы отвыкнуть от назойливой рефлексии…, а точнее, чтобы научиться не думать…
.