II
Уехав из Пешта, Рауль имел сначала намерение путешествовать, но его нравственное утомление было так сильно, что он должен был отказаться от своего плана. Он поехал в Неаполь, там в окрестностях купил себе виллу и зажил в полном уединении. Мало-помалу влияние чудной природы произвело благоприятный переворот в его наболевшей душе. Но по мере того, как раздражение его успокоилось, оно заменилось страшной пустотой. Рауль, натура любящая и мечтательная, привык с детства к материнской нежности, к сердечным излияниям, составлявшим потребность его души. Женившись рано и на женщине, которую обожал, он еще более привык к семейной жизни. И вдруг он лишился всего. Страшное подозрение тяготело над его женой, которую он чтил как святыню; один вид его ребенка был ему невыносим, а мать, этот добрый гений, чьи объятия были для него убежищем любви и мира, покинула его навсегда. Несмотря на терзавшее его чувство пустоты и одиночества, Рауль избегал общества; он чувствовал отвращение к удовольствиям, а связь его с Руфью отняла всякую склонность к любовным похождениям. Единственным его развлечением была прогулка пешком или в лодке. Лежа на траве или скользя по водам залива, долгие часы проводил он, любуясь природой и вспоминая прошлое.
Часто вставал перед ним прелестный образ Валерии, но он с горечью отгонял от себя его и мысль о той, которая причинила ему так много страданий. Он хотел забыть ее и поэтому не вел переписки с Пештом, так что совершенно ничего не знал о жене и ребенке.
С глубоким чувством он часто думал о своей матери. В его памяти беспрестанно проходили последние дни ее жизни. Он повторял себе каждое слово, и им овладевало неодолимое желание снова увидеть ее, услышать ее дорогой голос, ее добрые советы. Он с горечью спрашивал себя, если его покойный отец мог дать осязательное доказательство своего присутствия, отчего мать, так любившая его, не явится к нему в свою очередь, чтобы утешить его в несчастье. Рауль горячо молил бога даровать ему милость, заказывая обедни за упокой души усопшей, и мысленно просил явиться ему, если она действительно продолжает жить за гробом, но просьбы его были напрасны. В этой смене скорби, надежды и отчаяния прошло около года. Но вот однажды увидел он во сне свою мать. Наклоняясь к изголовью, она поцеловала его в лоб и несколько раз настойчиво повторила: «Поезжай в Париж, там ты найдешь себе покой».
Впечатление этого сна было так сильно, что князь решился исполнить данное указание.
«Как знать? —думал он.— Быть может, оживление шумного города успокоит мои терзания».
Едучи из Неаполя в вагоне железной дороги, он по¬знакомился, с одним пожилым человеком, симпатичная наружность и приятная беседа которого благотворно повлияли на него, прожившего так долго в одиночестве. Рауль узнал, что г-н Буассе — отставной полковник, что ездил он в Палермо навестить больного родственника и теперь возвращается оттуда в Париж, где живет постоянно. Князь тоже назвал себя и сказал, что едет в столицу Франции для собственного удовольствия.
Полковник заинтересовался своим новым знакомым и, заметив, что в пути Рауль часто впадает в задумчивость, сказал ему как-то сочувственно:
- Надеюсь, князь, вы не припишете праздному любопытству, если я вам скажу, что заметил в вас какую-то грусть и разочарование, которые мне кажутся непонятными в таком молодом человеке. Вы одарены всеми преимуществами физическими и материальными, какое горе может тяготить вас, ваше молодое сердце? Вы должны были бы глядеть на жизнь, как на праздник.
Взгляд, полный участия, сопровождавший эти слова, тронул Рауля.
- Благодарю вас за ваше сочувствие и скажу вам откровенно, что тяжелые семейные огорчения лишили меня наслаждения молодостью. Сверх того, я лишился матери, которую обожал! Мой добрый гений покинул меня навсегда, обрек меня на такое одиночество, которому нет утешения.
- А разве вы думаете, что любовь матери угасает вместе с разрушением тела? — сказал полковник, покачивая головой, и пытливо взглянул на грустное лицо князя.— В действительности только глаза наши не видят ее, но душа ее, отделившись от тела, не покидает нас и разделяет с нами страдания. Скажите, считаете ли вы возможным общение живых и мертвых?
- Нет, моя мать уверила меня, что мой покойный отец явился ей и утешил ее, но мне не дана такая милость.
- Не отчаивайтесь, мой юный друг, я начинаю думать, что сам Бог свел нас, и что мне суждено возвратить вам душевный покой. Не знаю, известно ли вам, что в Париже существует общество людей серьезных, образованных, цель которых научным трудом доказать бессмертие души и возможность сношений с невидимым миром через посредство существ, одаренных особой для этого способностью, так называемых медиумов. Эта новая наука, у которой огромная будущность, называется спиритизмом. Она насчитывает уже миллионы последователей, число их увеличивается с каждым днем, И если вы хотите, я посвящу вас в эту новую веру. Я уверен, что вы войдете в сношение с вашей матушкой, и она даст несомненные доказательства своей личности.
- О, конечно, хочу,— восторженно воскликнул Рауль,— проникнуть во мрак загробной жизни, узнать, что сталось с моей матерью, снова услышать ее советы... О! Если это возможно, я оживу. Я готов быть вашим учеником, полковник. И, неправда ли, вы не заставите меня томиться, терять драгоценное время? Вы посвятите меня на этих же днях?
— Не спешите, мой друг! — отвечал, улыбаясь, полковник.— Ваше рвение меня радует, но к такому важному делу нельзя приступить без подготовки. Прежде всего я должен прочесть с вами книги, служащие основой учения спиритизма: «Книга духов», «Рай и ад», «Евангелие по спиритизму», «Книга медиумов» и «Книга бытия» Аллана Кардека. Когда вы поймете законы и возвышенное учение духов, мы попробуем с помощью Божьей, вызвать вашу матушку. Приходите ко мне, я живу с женой, и если вам понравится в нашем тесном кругу, то мы свободно займемся изучением.
Рауль горячо поблагодарил его за приглашение но вскоре по приезде явился в хорошенькую виллу, занимаемую полковником в окрестностях Парижа. Хозяйка дома радушно приняла его, и князь так хорошо почувствовал себя в обществе своих новых друзей, что сделался почти их каждодневным посетителем. Пророческий сои, заставивший его предпринять это путешествие, казался ему прямым указанием матери. Он ревностно изучал философию спиритизма, и его восторженная, впечатлительная душа все более и более проникалась ее высокими основами.
Однажды полковник встретил Рауля особенно радостно.
- Князь,— сказал он таинственно,— вас ожидает приятный сюрприз. Я представлю вас моей дочери Бар-тон, которая приехала к нам месяца на два. Она — одна из тех особых существ, которые передают нам загробные голоса, словом, она замечательный медиум. Так что после чая у нас будет спиритический сеанс, и, может быть, ваша мать вступит в общение с вами.
Немного спустя приехала молодая чета, и глаза Рауля с жадностью и любопытством устремились на мадам Бартон. Это была молодая красивая женщина, худощавая, бледная, с тонкими пальцами и большими глазами, блестевшими странным огнем. Лихорадочное нетерпение князя было таково, что он ни до чего не прикоснулся за столом, но как только встали из-за стола, полковник сказал, смеясь, дочери:
- Надо пожалеть нашего молодого гостя. Пойдем и вызовем наших невидимых друзей.
Все общество перешло в будуар мадам Буассе, и полковник выдвинул на середину комнаты стол, положил на него несколько листов бумаги, принес крошечный столик еще, в одном из ножек которого был встав¬лен карандаш. Мадам Бартон села вместе с другими за стол и положила на него руку.
- Теперь, друзья мои,— сказал полковник,— дайте друг другу руки, помолимся мысленно, чтобы придать больше силы появившемуся духу.
Через несколько минут молчания столик начал двигаться. и карандаш написал имя Густава.
- Это мой покойный сын,— сказал хозяин дома, самый близкий дух медиума.— Скажи нам, милый Густав, присутствует ли здесь дух княгини Орохай и желает ли она вступить в общение.
Быстро на бумаге были написаны следующие слова: «Нет надобности составлять цепь, пусть князь подержит свою руку минут пять возле руки сестры».
Рауль повиновался и, когда назначенный срок прошел, карандаш стал писать: «Дух княгини Орохай здесь и готов отвечать своему сыну».
Нервная дрожь охватила Рауля. В голове его роилось столько мыслей, что он не мог сформулировать вопрос. И столик тотчас написал другим почерком:
«Молитесь все, чтобы Рауль успокоился, хаос его мыслей мешает мне писать».
Призвав всю силу своей воли, князь сосредоточился в своей молитве и потом в волнении проговорил:
- Дорогая матушка, если это ты говоришь со мной, то для удовлетворения укажи мне какое-нибудь обстоятельство, известное лишь нам двоим.
- Слушайте,— сказал минуту спустя полковник, вынимая листок,— вот что написал дух: «Рауль, дитя мое, это я. Вспомни признание, которое ты сделал мне в то утро, когда я тебе рассказала о явлении твоего отца. Чтобы убедить тебя в моем присутствии, я напишу тебе здесь слова известной тебе записки».
Далее последовало содержание таинственного послания отца Рауля. Рауль никому не поверял рассказа своей матери. Лишь вскользь и не сообщая подробностей, говорил он полковнику о видении княгини. Ошеломленный, он с лихорадочным волнением снял с шеи цепочку и старый медальон. Он хорошо знал смысл записки, но никогда не обращал внимания на построение фраз, а теперь, когда он сравнивал эти две записки, то они оказались вполне схожими. Слезы брызнули из глаз Рауля. Наклонясь к столу, он прижал карандаш к своим губам.
- Матушка, прости, что я еще хочу в некотором роде испытать тебя, но рассудок отказывается понимать это чудо, уничтожающее смерть. Можешь ли ты и хочешь ли ответить мне на один мой мысленный вопрос?
Едва успел он подумать свой вопрос, как карандаш уже писал: «Валерия невиновна в преступлении, в котором ты ее подозреваешь, и я благословляю тебя, чтобы ты исполнил обещание, данное мне перед смертью. Бог дарует мне милость говорить с тобой, руководить тобой, давать тебе советы, и я вполне этим счастлива». Смертельная бледность покрыла лицо Рауля. Он никогда не произносил имени Валерии, клятву его не слышал никто, кроме его матери. Широко раскрыв глаза, всматривался он в прочитанные им строчки.
- Мать моя,— прошептал он, наконец, дрожащим голосом,— если ты любишь меня как любила, ответь мне на последний вопрос, и я буду счастлив сознанием, что ты опять со мной и что я приобрел непоколебимое убежище. Скажи имя моего ребенка, твое девичье имя и день моего рождения.
- Амедей, Одилия, графиня фон-Эберштейн и 22 июля 18...— быстро написал карандаш.
Этот ответ произвел потрясающее действие. С глухим вздохом, почти без чувств Рауль откинулся на спинку стула. Все встали в испуге, принесли воды. Вскоре князь пришел в себя, но полковник объявил сеанс оконченным.
С этого дня новая жизнь началась для Рауля. Жизнь земная и загробная осветились для него новым светом, а советы матери успокаивали его истерзанную, взволнованную душу. Он готов был целыми днями беседовать с дорогой отошедшей матерью и беспрестанно просил мадам Бартон брать в руки карандаш. Воспоминания о Валерии преследовали князя как упрек.
- Должен ли я примириться с ней? — спросил он однажды у матери.
- Да. Но еще не настал надежный момент, прежде всего изучай спиритуализм и укрепляйся в добре.
- Не могу ли я, по крайней мере, написать ей? Мысль о том, что я был несправедлив к ней, тяготит меня.
«Конечно, можешь, напиши, но я повторяю только, что это слишком рано, но я счастлива, что вера в мои слова пересилила твои подозрения, что ты первый дружелюбно протянешь Валерии руку».