Воспоминания об отце

                Детство и юность.
          
        Точной даты своего дня рождения отец не знал. По паспорту он был 1926 года рождения, хотя его старшая сестра утверждала, что он родился на год позже. Так или иначе,  при увольнении из армии, для получения паспорта его личность, по направленному из части запросу, пришлось подтверждать двум сельским старожилам, так как метрики селян сгорели в сельсовете во время войны. Его день рождения мы отмечали сначала в марте, потом, после утверждения родственников, в январе. После всеобщей замены паспортов его день рождения опять стали отмечать в марте, как было записано в паспорте.
           Он был третьим ребенком в семье после старших: сестры  и брата, а всего в их семье было шестеро детей. Его детство выпало на период, называемого сейчас «Голодомором», который отец, в свое время, называл просто «голодовкой». У меня, школьника, это ассоциировалось с протестной голодовкой революционеров, жизнь которых мы изучали.
         – Зачем, голодали? – спрашивал я.
         – Не зачем, а почему – отвечал отец и продолжал – нечего было есть…
         –Как нечего? – удивился я, детство которого прошло в достаточно благополучные пятидесятые и начало шестидесятых годов.
         – а так, люди вымирали семьями – добавил он.
          Я пытался это представить, зная места, где он родился. В воображении представлялись картины  в образе архивных фото и документальных фильмов. Уже позже, в пост-перестроечное время, в конце его жизни я поинтересовался у него:
         – А чем был обусловлен голод? Что, действительно не было хлеба?
         – Хлеб был, но его везли в Германию – ответил он после небольшой паузы.
         – Почему? –  удивился я – Зачем?
          Потом, быстренько вспомнив историю, пришел к выводу о логичности сказанного мне отцом. Действительно, в этот период был взят курс на индустриализацию, а единственной развитой страной, с которой поддерживались дипломатические отношения, была Германия. В то время, по словам отца, была даже такая присказка, что паровоз, груженый составом с зерном, начиная путь, тяжко вздыхал, выпуская па:
        – Хлеб – соль!
А на обратном пути, облеченный, весело посвистывал:
       – Винтики – болтики!
        Их семью выручало то, что его отец, мой дедушка, работал на МТС мотористом, что давало им средства на выживание. Кстати, о дедушке. Он был самым младшим, шестым в семье, и у него было пять братьев. После смерти отца, моего прадедушки,  умершего  рано, в 52 года, по свидетельствам  человека необычайной физической силы, дедушку, в девятилетнем возрасте, мать отправила к старшим сыновьям, которые обосновались в Ялте. У дедушки до этого было образование два класса церковно-приходской школы и братья отдали учиться его ремеслу, сначала портняжьему, а затем столярному. Живя в Ялте, ему довелось увидеть царя Николая II и борца Ивана Поддубного, познакомиться с кино и театром. В восемнадцатом году, уже по возвращению домой, он попал под Деникинскую мобилизацию. Но, буквально в первый же день, вечером, в казарму на сборном пункте, в отсутствие офицеров, пришел мужчина в кожанке и стал агитировать мобилизованных вступать в ряды Красной армии, мотивируя тем, что их ввели в заблуждение. Хороший оратор, он сумел подчинить своей воле  новобранцев. По окончанию своего обращения он предложил желающим вступить в Красную армию построиться отдельно, не желающим, настоятельно посоветовал идти домой, что бы в казарме никого не оставалось. Дедушка с односельчанином  решил идти домой.
         Дедушка был активным коллективизатором, но не был лодырем, как принято сейчас характеризовать этих людей. У него к тому времени было уже четверо детей, которых нужно было кормить. Не став профессиональным портным, он до конца жизни шил себе рубашки, а бабушке платья, а в тридцатые годы – и детям. А столярничал он почти до восьмидесяти.
         В отличие от дедушки, бабушка осталась неграмотной, хотя, по её словам и знала буквы алфавита, но технику чтения не освоила. В начале тридцатых она начала посещать курсы ликбеза. На одном из первых занятий в дверь кто-то постучал и появившийся на пороге дедушка, с ребенком на руках, спросил:
       – Манько (Мария – укр.), ты скоро?
       – Я чуть «не сгорела» от стыда – вспоминала бабушка, и на занятия больше не пошла.
         По рассказам отца, каждый выходной дедушка ходил на охоту, пока, квартировавший у них учитель не задал ему вопрос:
       – Вот, вы, ходите на охоту! Зачем? Какой смысл?
       – Как, какой смысл? Вот, зайца подстрелил! Есть,  чем семью кормить!- ответил дедушка.
      – А можете не подстрелить и прийти домой ни с чем!– не сдавался учитель.
      – Могу – согласился дедушка.
      – А ведь, вы, хороший столяр! – продолжал учитель – Что, вы, могли бы сделать за выходной?
      – Дверь или раму – ответил дедушка.
      – То есть, заработать, вы, можете больше, чем стоимость зайца! – сделал заключение учитель.
       Так как на охоту он ходил не столько для отдыха и развлечения, сколько по необходимости, то он поставил ружье и на охоту больше не ходил!
       По словам отца в селе  проживал учитель – поляк, с супругой. Они в тяжелый период питались устрицами, которых им приносил мой отец. Устриц было много и ведро их, за которое ему платили рубль, он набирал за пятнадцать-двадцать минут. Однажды, он задержался у учителя и наблюдал, как жена учителя вскрывала раковины, извлекала устриц и жарила их на сковороде. Жареные устрицы напоминали яичницу.
      – Садись с нами – приглашали они его.
Но он не мог пересилить себя.   Вскорости, учитель с женой исчезли. Приехавшая ночью машина, увезла их в неизвестном направлении.
         Отец вспоминал, как в голодные времена договаривался с младшей сестрой, неся её на плечах в ясли, чтобы она оставила ему, что-нибудь с обеда. Если она оставляла, тогда он галопом мчал с ней на плечах домой! Если нет, то она, хныча, плелась за ним сзади. Как со сверстниками лазил по деревьям в поисках птичьих гнезд и  соседские сады за яблоками, несмотря на то, что у каждого был свой сад. Как их гоняли взрослые. Как, однажды, на спор, водрузивши ведро на голову и палкой в руке, полез на дерево, где было аистиное гнездо, а пришедший хозяин дома, возле которого стояло  дерево, потребовал спуститься, с условием, что не тронет!
         Несмотря на то, что дедушка был не курящий, он и его старший брат рано начали курить, первоначально, естественно, украдкой. Отец говорил, что в отличие от старшего брата, у него всегда были деньги на курево, благодаря его предприимчивости. Так он отлавливал кротов и сдавал их шкурки, позже пас хозяйский скот.

                Война.

         О войне он узнал, когда шедшая, навстречу им с другом, старушка сказала:
        – беда хлопчики, немец напал!
         С криками «Ура!» они помчались в школу, где на висевшей карте была изображена Германия и СССР. Карта была довоенная и Германия выглядела на ней, как голова волка, в пасти которого находилась Польша. Территория СССР была настолько больше, что исход, вроде бы, был понятен сразу.
         Но, события развивались не так, как предполагалось. В августе был мобилизован дедушка. Вернувшись в обед босой с покоса пшеницы, он по повестке пошел в сельсовет. Оттуда, не дав им собраться и попрощаться с родными,  отправили на сборный пункт. Он не скоро получил обувь и, даже уже находясь в карауле, будучи под Москвой, куда их направили, стоя на входе вагона, был босой. Чтобы как-то согреть ноги сентябрьским прохладным утром, он их укутал лежавшим на полу сеном. Когда состав остановился на какой-то подмосковной станции, проходившая мимо женщина спросила:
        – Ну, что солдат, одолеете немцев?
        – Конечно! – уверенно ответил дедушка.
        – Видела бы она, что я босой – вспоминал он.
        Впоследствии, ему пришлось воевать в 41 под Москвой, где получил первое ранение и впервые услышать, что такое заградительные отряды. В 42, после лечения, на Калининском направлении, под печально известным Ржевом, где получил второе ранение, и, вначале 43 года, после восстановления, на Волховском, где после третьего ранения, разрывной пулей в кисть левой руки и последующего лечения, был комиссован. Надо отдать должное медикам, руку ему спасли. Удалив поврежденный участок кости и срастив здоровые части руки. Левая рука стала на 5 сантиметров короче. И, хотя она не восстановила полностью свои возможности, могла выполнять основные функции.
         Оставшись без отца, вся мужская работа легла на отца. Старший брат, учившийся на Донбассе в школе ФЗО, вернулся позже. Линия фронта неумолимо приближалась. Война сорвала со своих мест не только людей, но и животных. Однажды, на пастбище, где они пасли скот, заметили крупную собаку, бегущую в их направлении. Кто-то сказал:
         –А, ведь, это волк!
         Он бежал по дороге, разделяющей два поля. Когда он пробегал, невдалеке от них, отец швырнул в него ком сухой земли, который упал, рассыпавшись, рядом с волком. Волк резко развернулся в сторону пастухов и сделал несколько шагов в их сторону. Пастухи бросились в рассыпную. Волк остановился, угрожающе щелкнул зубами и, развернувшись, продолжил свой путь, на котором, рядом с дорогой паслась стреноженная лошадь Красавка. Не добегая до неё метров десять-пятнадцать, он резко укорил свой бег, перейдя на галоп. Его прыжок  совпал с моментом, когда лошадь, заржав, стала на дыбы. Пролетев мимо горла лошади, он плюхнулся на землю и, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь. Судя по его упитанности, можно было сделать вывод, что он не был голоден, и соответственно, не очень агрессивен.
            Там же, на пастбище, отец стал свидетелем воздушного боя. Боя, по сути, не было. Три наших истребителя были атакованы двумя мессершмиттами, имевшими преимущество в динамических характеристиках. Наши пилоты приняли решение садиться. А так как садиться пришлось на пахоту, то все три самолета получили серьезные повреждения. Отец в числе других пастухов, пасших неподалеку скот, пришел посмотреть на севшие самолеты. Они увидели, что корпус самолетов был выполнен из многослойной фанеры, что, в принципе неплохо, в связи с её небольшим весом, но не достаточно для больших динамических нагрузок. Также стали они свидетелями строительства нашими бойцами оборонительной линии. Во время строительства которых заработала вражеская артиллерия. Снаряды пролетали над ними. Возможно, шла пристрелка.
          – Сейчас и наша заработает - с надеждой говорили бойцы. Однако, так и не дождались. 
          Дорога, по которой двигались наши части, часто подвергалась бомбардировке с воздуха, а так как пастбище находилось неподалеку от нее, то и пастухи подвергались этой опасности. Её чувствовали и животные. Во время бомбежки, когда все лежали ниц лицом, пронизывающий звук падающих бомб туманил сознание, пес, бывший у них на пастбище и лежавший во время бомбежки рядом с отцом, пытался укрыться, подлезая под него. После налета трое военнослужащих оказались погибшими. Одна бомба не разорвалась, её обнесли частоколом.
          При эвакуации с фермы скота произошел, вообще, анекдотичный случай. Племенной хряк никак не давался в руки для погрузки. Было принято решение его застрелить. Офицер, старший лейтенант, разрядил в его лоб обойму из своего пистолета. Хряк, все это время смотрел на него, не мигая, а затем бросился на обидчика, кинувшегося наутек.
         Молодежь продолжала собираться на вечеринки, проводимые на току.  Однажды, один из подростков, довольно рослый, непонятно где, достал немецкую форму и вовремя гулянки выскочил в ней из-за амбара. Все бросились врассыпную. Выбрав себе жертву, которым оказался старший брат отца, недавно вернувшийся с Донбасса, рослый и физически крепкий, но недостаточно проворный, кинулся его догонять, а догнав, схватил за руку. Тут, неожиданно для всех, брат отца резко развернувшись  ударил «немца» в челюсть. Тот упал, схватившись рукой за лицо со словами:
        – Володька, ты  что?
Каска с  его головы слетела, и обман раскрылся. Страх сменился смехом!
         В период оккупации,  немцев в селе не было. Власть была у старостата. Это и естественно, людей у неприятеля, для ведения военных действий и контроля над оккупированными территориями не хватало. Из подростков были сформированы бригады для ведения сельскохозяйственных работ. Контроль над старостатом  и ведением полевых работ производил хромой инвалид Редьке, непригодный к строевой службе немец, который периодически наведывался в село. У него было несколько обученных овчарок. Однажды, когда на поле моросил дождь и дул холодный ветер, работавшие в поле подростки, перевернули на бок телегу и, укрывшись за ней, стали играть в карты. Вдруг, кто-то крикнул:
         – Редьке!
         Все бросились врассыпную. Редьке спустил на них собак, которые устремились, каждая за своей выбранной целью. Причем, после того, как собака настигала свою жертву, то, цапнув её, за что попало, она оставляла её и устремлялась за следующей!
         В селе командовали полицаи. Они выводили людей на сельскохозяйственные работы, в том числе и подростков из которых них были сформированы бригады. Полицаи контролировали выход людей на работу, носившей принудительный характер и не могла не вызывать негативного отношения, что проявлялось в неповиновении. Принудиловка всегда была основана на силе и власти и полицаи в полной мере пользовались этим. И вот, однажды, утром перед выходом на работу все собрались на территории бывшей тракторной бригады. Начались придирки со стороны полицаев, обвиняющих подростков в уклонении от работы. Особенно, досталось другу отца, которого стегнули кнутом. Увидев это, старший брат отца выхватил у полицая кнут и, переломав кнутовище через колено, перебросил его через амбар со словами:
         – Вот, так!
       Отец, уже зрительно представлял рубец на обнаженном теле брата, но полицаи растерялись, и ответной реакции не последовало.
           Так как школа не работала, то в зимнее время, он работал подмастерьем, сначала у одного сапожника, а в следующую зиму у другого.
           Их местность была под оккупацией ровно два года, с 17 сентября 41 года по 17 сентября 43 года. Во время боев на Курской дуге, примерно в пятистах километрах от них,  ощущался отдаленный гул сражения. Немцы разбрасывали листовки, объясняющие «временный» свой отход выравниванием линии фронта, но были листовки и такого содержания: «За тебя, грязная Русь, я больше не берусь, но от этой бомбежки, протянешь ты ножки!», с намеком на разрабатываемое  оружие массового поражения.
          После освобождения, подростков, таких как отец, мобилизовали и создали из них истребительные отряды по борьбе с вражескими элементами. Такая была формулировка.  Через некоторое стоя на посту, ближе к полуночи, он услышал, что кто-то крадется. На окрик:
          – Стой, кто идет? – раздался хруст кустов и неизвестный, схватившись руками за ствол оружия, начал выкручивать его из рук отца. Завязалась борьба, в которой отец произвел выстрел. Нападавший с криком:
          – Ноги, ноги! - рухнул на землю.
      Отец склонился на ним. Сквозь темноту он разглядел нападавшего и ужаснулся! Им оказался старший лейтенант Краснов, с запахом перегара.
          – Ну, все! Тебе конец! – простонал он.
         На звук выстрела поднялась караульная служба. Как выяснилось, у пострадавшего оказались простреленными обе ноги, а пуля, вырвав клок земли, улетела в неизвестном направлении. Отца сняли с поста и отвели под временный арест на конюшню. Конюх, выслушав его, сказал:
         – Ничего тебе хлопчик не будет! Ложись спать!
        Ночью отцу приснился сон, будто едет он в поезде, который видел только в кино, и колеса отстукивали:
        – В Сибирь! В Сибирь!
        На следующее утро его провели в помещение, где капитан с перебинтованной ногой и  хромовом сапоге на здоровой ноге, выразил ему благодарность за бдительное несение службы. Оказывается, старший лейтенант Краснов, лихой офицер, поспорил с друзьями, что  голыми руками «снимет» часового.
        Дальнейшая его судьба отцу была неизвестна, потому что вскоре, его сверстников, которым в это время было 17-18 лет, отправили на Дальний Восток. А вот лучшего друга отца, старшего от него на год, забрал с собой его отец, кавалерийская часть которого, волею случая, как раз проходила через родное село. К сожалению, ни другу, ни его отцу не суждено было вернуться домой.
        По дороге эшелон, в котором они ехали, попал под бомбежку и  отец помнил, как один паренек хотел, во что бы то ни стало, спрыгнуть с поезда, и его пришлось удерживать силой. Несмотря на бомбежку, поезд продолжал следовать своим курсом и, через некоторое время, «оторвался» от преследования.
        По прибытию на место назначения он заболел. Начавшееся недомогание переросло в то, что он начал задыхаться. Его срочно, на двуколке  отправили в госпиталь. Извозчик – казах, гнал лошадей  без передышки, по жесткой замерзшей декабрьской земле, сотрясая все тело задыхавшегося отца.
        – Не гони ты, так! – кричал ему отец. Но, то ли тот не слышал криков отца, то ли не понимал, но скорости езды не сбавлял, и отцу пришлось переносить эти муки.
       В госпитале его окружил медперсонал.
       – Вы, видели немцев? Расскажите, какие они? – пытались удовлетворить свое любопытство медики, увидев на нем перешитую немецкую шинель.
       – Подождите, вы, – взмолился он – я дышать не могу!
У него оказалось двухстороннее крупозное воспаление легких. Лечение протекало тяжело. Он был очень ослаблен и у него полностью отсутствовал аппетит.
       – Ну, что, будем помирать? – обратился к нему пожилой лечащий врач и добавил неожиданно – Что бы ты хотел съесть?
       Отцу вспомнился дом и ароматный борщ.
       – Борщ – ни на что не надеясь, ответил он.
Тем не менее, ему стали давать борщ, и он пошел на поправку. Во время лечения он перестал курить, не испытывая абсолютно никакой тяги к курению. Однако, по возвращению в часть, при встрече с сослуживцами, поголовно курящими, не смог противостоять предложению закурить.
       Изначально, отец попал  в пехотную часть, а через некоторое время в неё, для отбора в артиллерию, прибыли её представители. Командование пехотной части не было заинтересовано терять способных солдат и постаралось их «спрятать» от комиссии, направив в различные наряды. Отца это не устраивало. Будучи в наряде внутренней службы, что давало ему достаточную свободу действий, он самостоятельно прибыл в помещение, где работала комиссия. В армии не приветствуется недисциплинированность, и встретили его недружелюбно. Изначально он продемонстрировал стойку на трех точках или, как говорится - на голове. Она не произвела впечатления на членов комиссии, но когда он на турнике исполнил «солнце», комиссия сдалась.
       Он попал в отделение полковой разведки, назначение которой было, находясь на переднем крае, корректировать точность стрельбы батарей. Теперь основным его снаряжением стала стереотруба. Молодежь осваивала азы военного дела.
       Анализируя события тех времен, под "ракурсом" современных воззрений на историю и события, меня постоянно "мучают" вопросы:
     "Почему было принято решение, если оно принималось, оставить подростков на оккупированной территории? Ведь, в критической ситуации, их мог использовать враг!"
     "Почему, враг, в критической ситуации не воспользовался ими?" 
     "Почему "кровожадный" Сталин, после освобождения оккупированных территорий, не "бросил" повзрослевших подростков на Западный фронт, где вовсю еще шли кровопролитные бои, а направил на благополучный в то время   Дальний Восток для усиления границ и подготовки к возможным в будущем военным действиям."
     Так или иначе молодежь несла службу и мужала. Самым тяжелым испытанием для них оказался  голод. Тем не менее шла усиленная военная подготовка. Несмотря на то, что состав частей был многонациональный, подразделения, скомплектованные выходцами из одних мест, каких-то межнациональных конфликтов не было, хотя и имело место соперничество.Так например, отцу, выходцу с Украины, было непривычно видеть, что многие сибиряки не умели плавать.
     Через два года, возмужавшие подростки стали основой Дальневосточной армии. Постоянные занятия и тренировки сделали из них хорошо подготовленных воинов, о чем может свидетельствовать такой факт, что ночные учения береговой артиллерии, на случай отражения морского десанта, окончились, едва начавшись, в результате поражения цели с первого залпа.
     По окончанию военных действий на западном фронте, оттуда стали прибывать  фронтовики для усиления Дальневосточной армии,  и уже не было для них секретом о предстоящих боевых действиях.  В батарее отца был назначен новый командир батареи – фронтовик, старший лейтенант, Герой Советского Союза. И вот, контрольные стрельбы! По регламенту стрельб, командир батареи должен отстреляться, так же, как командир орудия. В итоге стрельб, наихудшие показатели оказались именно у расчета, которым командовал комбат. На  недоуменные вопросы незадачливых солдат:
         – товарищ,  старший лейтенант! Как же так? Герой Советского Союза! И вдруг, результат хуже всех!
         –да, что!? Дали, каких-то три снаряда! Мне, на передовой, машинами не управлялись подвозить! – с досадой ответил он.
      Несмотря на то, что в войсках знали о предстоящем наступлении, для неприятеля соблюдался режим секретности проводимых приготовлений. В ночное время производилось тщательное маскирование новых сооружений. Накануне наступления в балке между сопками был проведен большой митинг, обосновывающий начало военных действий. Одновременно, было резко улучшено питание и появились «наркомовские» 100 грамм.
      Непосредственно, перед наступлением, части были погружены в эшелоны, которые через два часа движения от границы, снова направились в сторону границы, для занятия приготовленных позиций. Однако, наступление осложнил начавшийся ливень, буквально затопивший, так тщательно готовившиеся сооружения. Пришлось все орудия выкатывать на поверхность.  Целью их поражения был большой ДОТ противника, по которому безуспешно вели огонь несколько батарей. Снаряды просто отскакивали от его прорезиненной поверхности. И только после того, как  под прикрытием  своих войск, саперами был сделан подкоп и заложен тротиловый заряд, Дот был, вывернут наружу и повергнут. Знакомясь  его устройством, отец с товарищами были поражены его  совершенством. По их мнению, он мог автономно существовать в течение года. В нем были все службы, включая кинотеатр.
       Вскоре выяснилось, что в амуниции каждого японского солдата в полевых условиях  имелись две жестяные баночки с жидким горючим, для разогрева  пищи. Горючее представляло киселеобразную  жидкость на основе спирта. Почти сразу появился простой способ извлечения из него спирта.  Содержимое баночки, выливалось  в  миску с простеленной в ней  многослойной марлевой тканью. При отжиме через марлю  содержимого, в миске собиралась жидкость белого цвета,  с высоким содержанием спирта, получившая название по способу её извлечения – «жми – дави», своеобразный аналог  ликера «шасси», ставшей очень популярной среди наших солдат.
      Наступление  развивалось стремительно. Неприятель не был готов к такому темпу и нередко был застигнут врасплох. Тем не менее, отец отмечал отдельные случаи самоотверженности и самопожертвования японских солдат. Так, однажды, во время движения колонны, невесть откуда взявшийся японец опустил гранату в ствол проезжающего орудия и, сгруппировавшись, скатился по склону сопки вниз. Кинувшиеся вслед за ним несколько наших бойцов, не настигли его.
      Так, во время движения колонны, подорвался гусеничный тягач. Следом, объехавший его, второй. Сзади слетевшей гусеницы виднелись воронки с искореженными человеческими телами. Отец недоумевал! Зачем было маскировать на дороге людей со взрывчаткой, если можно было замаскировать одну взрывчатку? Результат был бы таким же! 
     Не смотря на стремительность наступления и необходимость незамедлительного обеспечения средствами связи, последние делались капитально – сразу вкапывались столбы и прокладывались линии связи. Это явилось причиной курьезного случая. На связиста, бежавшего с «когтями»  через кусты к столбу, выскочил с ножом японец. Занеся друг над другом один нож, другой «когти» они «замерли» с пронзительным криком.
     В период активных военных действий, впечатлила его картина дороги, по одной стороне  двигались машины в сторону передовой, а по другой - с передовой. В ту сторону машины везли молодых здоровых людей, а в обратную раненых. 
     Однажды, колонна и четырех машин, в одной из которых находился отец,  оказались под обстрелом. Первая машина затормозила, за ней остальные. Спешившись,  они укрылись за обочиной. На их счастье вскоре на дороге показался танк. Им удалось его остановить. Обстрел прекратился. Экипаж танка произвел два выстрела по указанным координатам. Но, так  как стрельба велась прямой наводкой, без навеса, то не могла поразить противника, укрывшегося за сопкой. Стали спешно заводить машины. Однако, одна упорно не заводилась. Танкисты, не дожидаясь их продолжили свой путь, а колонна осталась снова под обстрелом. Минут через сорок к отцу обратился сослуживец:
     - нам до темноты нужно выйти из под обстрела, иначе ночью они нас вырежут!
     - почему ты обращаешься ко мне, ведь, у нас есть командир!
Однако, старший колонны, капитан, на предложение бойца с обезумевшим взглядом, заикаясь,  ответил:
-   в..вы с..сошли  с..с ума! Они нас перестреляют!
     Тем не менее, подчиненные, взяв на себя  инициативу, под обстрелом завели машины и, усадив силой капитана, прибыли в расположение части.
     Как-то,  во время ночного привала, отец обратил внимание, что кое-кто тащил какие-то ящики,  из которых разжигали костры. С рассветом  выяснилось, что они расположились на местном кладбище. Способ погребения  на котором отличался  от принятого у нас. Тут они встретили одинокого старика, который, как выяснилось, в силу своей старости и ненужности в семье,  дожидался здесь смерти.  Оказывается, отец в этот период,  завел школьную тетрадь, в которой записывал китайские слова,  для возможности общения. Такая пытливость и любознательность отца, учебу которого прервала война, меня очень поразила. Так мне, со слов отца, запомнилось, что жилище звучало, как фанза. 
     Несмотря на то, что военные действия были скоротечны и заняли меньше месяца,  наши потери составили 40 тысяч.  Эту цифру озвучили в войсках и она, похоже, соответствовала действительности.  Анализируя прошлое и настоящее у меня складывается впечатление, что не так уж не правдива  была информация того времени, как иногда пытаются это представить.  Так наши потери в отечественной войне со слов отца, по информации которую им доводили, составили в общей сложности 22  миллиона  человек. В брежневские времена её округлили  20, а в перестроечные и постперестроечные  времена  её  довели до 30 и даже 50 миллионов, что противоречит  данным переписи населения.

                Мирное время
 
     Война закончилась.  Старшие возрастные группы   демобилизовывались,   а отец продолжал служить.  И снова службе стал сопутствовать голод, который сопровождал весь последующий период .  Как-то, будучи в гостях у дедушки с бабушкой и роясь в ящике шкафа, сделанного дедушкой собственноручно,  я натолкнулся на фотокарточку для документов, на которой был изображен юноша в военной форме сержанта. На обратной стороне была надпись: «Мамо i тато від Михайла». Сомнений не было – это был отец! Тем не менее, смущало то, что отец  демобилизовался в чине младшего сержанта, а на фото он был в форме сержанта. Об этом я спросил отца при очередной встрече с ним.  Он поведал мне   историю о том, что по окончанию войны он был назначен старшим машины с военнослужащими. Проезжая мимо картофельных полей и видя голодные взгляды солдат, он не удержался и дал команду остановиться, накопать и испечь картошки, чтобы накормить  людей.  Через некоторый период,  во время утреннего построения, причиной которого он полагал проведение запоздалого награждения, был зачитан приказ, что за самоуправство разжаловать сержанта такого-то в рядовые. Подошедший начальник штаба обрезал лычки. Впоследствии, когда ему дали звание ефрейтора,  он так и не носил лычки, несмотря на неоднократные замечания, а пришил уже  сержантские, так как был назначен командиром отделения. 
       В  47 году отец, поддавшись общему  настроению, решил вступить в партию.  На парткомиссии , возглавлявший её майор, задал отцу вопрос:
       - вы были на оккупированной территории. Почему вы не ушли в партизаны?
     Так получилось, что дядя отца,  брат дедушки, до войны был председателем сельсовета в их селе.  При отступлении наших войск, он был оставлен для организации подпольной работы в тылу неприятеля.  Однако, отсутствие в их степной местности лесных массивов, в отличие от Белоруссии, предполагалось сокрытие среди местного населения, что оказалось проблематичным в сельской местности.  Очень скоро его с товарищами обнаружили, задержали и поместили  в заключение в одном из прилежащих селений. Отец с другими родственниками ездил их проведывать. По словам  отца, там содержались  и поляки, и чехи, и французы, которым, каким-то образом, приходили  передачи.  Передачи нашим заключенным не принимались, мотивируя это заявлением  Сталина,  что наши люди в плен не сдаются. Дядя погиб. Отец говорил, что было желание уйти в партизаны, только их в округе не было. Хотя, надо понимать, что , по сути, они были ещё дети.
        Правда, в километрах 20 – ти от них была дубовая роща,  примерно полтора на полтора километра. Возможно, это была искусственная посадка для охоты в помещичьи времена. По слухам, там был небольшой партизанский отряд. После того, как неподалеку от массива были убиты четыре немецких мотоциклиста, прибывший из райцентра карательный отряд, расстрелял каждого четвертого жителя прилежащего села.
       Поэтому отец , оценивая период оккупации, ответил следующим образом:
      - Вы, наверное, всю войну в Узбекистане просидели и её не видели!
Через некоторое время отцу сообщили, что  в приеме ему отказано. После чего он вышел из комсомола. Мне кажется, что отцу повезло, ведь его могли и репрессировать!
       Прошло несколько лет после окончания войны, а призывники его возраста продолжали служить. Служба превратилась в обременительную принудиловку. Отец  вспоминал случай, произошедший на помидорном поле. Оказавшись рядом с помидорным полем, многие из сослуживцев  отца, и он тоже, проникли в него утолить голод. Завидев офицера части, все стали разбегаться. Отец  же решил не убегать, полагая, что сможет «провести» уже немолодого  офицера, в чине майора,которого очень поразила дерзость отца, спокойно евшего помидор.
        - а, вы, почему не убегаете? – удивленно спросил он отца.
Отец недоуменно пожал плечами.
      - представьтесь! – майор достал записную книжку и карандаш.
      - рядовой Соломатин – не раздумывая,  ответил отец.
      В конце недели, перед просмотром  кинофильма, была лекция, которую проводил  вышеупомянутый майор. Лекция касалась  сохранности  соцсобственности.  В её конце он отметил:
      - а такие,  как рядовой Соломатин расхищают соцсобственность! Я думаю у рядового Соломатина хватит смелости выйти перед товарищами  и поведать о своем  поступке.
      В зале воцарилось молчание.
      - рядовой Соломатин, что же вы не выходите? – воскликнул майор.
      - нет у нас такого! – раздались возгласы из зала.
Понимая, что его обманули,  майор приказал  произвести построение. Дойдя до отца, он воскликнул:
      - так, ведь, вы, рядовой Соломатин! - вопросительно переводя взгляд с него на стоящих рядом сослуживцев, как бы ища поддержку.
      - никак нет – ответил отец, в подтверждение доставая военный билет.
Майор терялся в догадках.  Глядя на насмешливые лица солдат  он был растерян  и раздосадован, но сделать ничего мог.
      Прошло время, отец  проговорился  сослуживцам,  и это стало известно майору. К счастью, время многое «сглаживает» и  при очередной  встрече с отцом он только с самоудовлетворением сказал:
     - а, все-таки, я вас узнал!
     И не удивительно, ведь,  секрет – это то, что известно только одному!  Если секрет знают двое – это уже не секрет, так говорили мне родители.
     В этот период  папа познакомился с мамой.

                Семья

     Мама, уроженка центральной России. В двадцатых годах прошлого столетия их семья переехала на европейский север. Мама рано стала полу-сиротой, в восьмилетнем возрасте лишившись матери. Новой семье отца «чужие» дети стали не нужны и мама с братом были лишены родительского внимания и ласки. Они попросту голодали, а любимыми мамиными конфетами были кофейные батончики, которыми угощали приходящих гостей, а мама наблюдая за этим мечтала, что когда станет самостоятельной, то обязательно удовлетворит свою детскую мечту. По окончанию семилетки, в возрасте четырнадцати лет,  она  поступила в техникум. С этого момента у неё началась самостоятельная жизнь. Мама была на несколько лет старше отца.  В 42 году, по набору, она пошла в органы безопасности и оказалась на фронте, во втором эшелоне. Женский батальон, в котором она состояла, был занят канцелярской работой в комендатурах на освобожденных территориях . Ей пришлось побывать в поверженном Кенигсберге. Несмотря на разрушения, город сохранил характерную ему чистоту и аккуратность. Мама вспоминала, как из подвалов домов выходили местные жители, в основном женщины , старики и дети, с поднятыми руками и словами:
     - Гитлер капут.
     По окончанию в военных действий на Западном фронте их батальон был переброшен на Дальний Восток, где она и встретилась с отцом. Мама хранила переписку с отцом. Как-то мне попало на вид письмо, в котором она писала:
" Медведь! Сапоги, что ты починил, невозможно носить!"
     Так как мама была на офицерской должности, то она получала офицерскую норму питания и не испытывала того голода, который испытывал отец. Кроме того ей полагалось курево, а в виду того, что ни она, ни её подруги не курили, то в их комнате, где они жили за печкой скопился целый штабель махорки и папирос, которыми впоследствии отец снабжал своих товарищей.
     Брак они заключили в сорок седьмом году, когда отец был ещё военнослужащим срочной службы. Мама через некоторое время уволилась из органов, а в сорок девятом родилась моя сестра. В пятидесятом, с условием дальнейшего проживания в Дальневосточном крае, был демобилизован отец. И, хотя большая часть службы отца была связана с Владивостоком, Находкой, Покровкой, они выбрали Уссурийск, тогда еще Ворошилов-Уссурийский, отличавшимся от перечисленных пунктов, по словам отца, уютностью и наличием зелени. Менее,  чем через два с половиною года, появился я. Отец затосковал по родным местам. Так, в семимесячном возрасте я, вместе с родителями, совершил своё первое трансконтинентальное путешествие.
     - Куда ты едешь?  Там хлеб по карточкам!- пытался его образумить знакомый, недавно вернувшийся оттуда.
     Однако, отец не хотел в это верить. А по приезду убедился в обоснованности данного ему предостережения. Карточной системы уже не было, но хлеб приходилось покупать с боем. Они поселились в достаточно крупном районном городе, недалеко от родного селения отца, сняв квартиру в частном секторе. Отец устроился слесарем на механоремонтном заводе, мама, там же нормировщиком. При съеме квартиры отцу пришлось прибегнуть к обману и уверить хозяйку, что снимает жилье для для себя и жены.
      Через некоторое время он привёз от своих родителей сестру и хозяйка смирилась с этим. Я же оставался у бабушки с дедушкой еще больше года. Сестра вспоминала, что, как-то по приезду с родителями в село, застали меня, стоящего в перевернутой вверх ножками табуретке под шелковицей с измазанным ягодами лицом и сорочкой.
      Через год, во время майской демонстрации, отец столкнулся возле своего дома с начальником цеха, пребывающего в "приподнятом" настроении. Разговорившись и узнав от отца  стоимость снимаемого жилья, он настоятельно советовал ему незамедлительно встать в очередь на жилье и, когда через полгода на заводе сдавался дом, отец неожиданно узнал от сослуживцев, что числится в списке получателей жилья. Меня, пребывавшего до этого под присмотром родителей отца, забрали  к себе. Бабушке, за домашним хозяйством, некогда было смотреть за мной, и она частенько привязывала меня на печи. Моей сестре и двоюродным братьям было жаль меня, и они постоянно уговаривали бабушку, чтобы она доверилась им и отвязала меня.  Но, когда я по их недосмотру свалился с печи, она, не слушая никакие заверения, привязала меня "намертво".
        Одно из наиболее ярких воспоминаний детства, связанного с этим жильем, была залитая солнечным светом просторная комната новой квартиры, в которую, как-то утром мы зашли с сестрой в мамином сопровождении. Там я пошёл в садик. Мне помнится, как отец прикручивал к раме велосипеда аккуратное сиденье для меня на пружинных амортизаторах. Такие сиденья были очень популярны в райцентрах, в отсутствии местного транспорта, но такое изящное, как у отца, мне встречать не приходилось.
        Однако, несмотря на кажущееся благополучие, постоянные застолья в доме вынудили маму принять радикальное решение, и они снова едут на Дальний Восток. Только теперь они селятся не в городе, а в сельской местности, в небольшом таежном селе, насчитывающим до сорока дворов. Здесь жили потомки переселенцев с европейской части страны начала прошлого века. Отец, будучи по природе селянином, "вгрызся" в землю, и краснозем ему пришелся явно по душе. Благодатнейший край. Охота и пчеловодство, были типичным занятием его жителей. Пять сортов липы, растягивали время цветения и увеличивали медоносный период. Со слов отца, уже засахарившийся в колхозе мед, созданного тут только в 36 году, хранился штабелем, просто под навесом.
        Вспоминается, как летом я ехал с отцом на телеге по просеке в тайге, взору открывалась буйная растительность с малахитовой зеленью,высоченные кедры, ели поражали своей величавостью. Отец, сорвав кедровую шишку, стал угощать меня орехами, а затем виноградом, которого он набрал в мешок. Селение было достаточно глухое, редкую машину, как правило, сопровождала свора собак, пытавшихся укусить её за колесо. По ночам в него наведывались шакалы, чему предшествовал лай собак, замолкавших при появлении их в селе. Я видел ночью беспокойное лицо матери в одну из таких ночей, когда мы были одни.
       -  что это? - спросил я её, проснувшись от лая собак и увидев маму, стоящую у окна.
       - шакалы - ответила она.
       Мама работала в школе, и я вспоминаю, как однажды, оказавшись в школе, увидел женщину, идущую по коридору со звенящим  в руках будильником. Все было бы хорошо, но маме не подошёл климат и они снова задумались о переезде. Приусадебный участок, восхищавший соседей, дал обильный урожай, который оказался невостребованным. Мне помниться, что картофель, реализованный в войсковую часть, приехавшие солдаты грузили в "Студебекер".
       Теперь их путь лежал на Европейский Север, где жил отец мамы с семьей. И, если сюда мы ехали в теплушке, где мне запомнилось, как меня пытались кормить, прибегая к "уловкам", то на обратном пути меня поразил вид пассажирского вагона своей привлекательностью и комфортностью. Запечатлелся в памяти эпизод, когда во время проезда Байкала, от поезда отстал уволенный в запас военнослужащий, попытавшийся во время неожиданной остановки поезда, успеть набрать в чайник байкальской воды и не сумевшему своевременно  взобраться по обледенелой насыпи железнодорожного полотна.
       По дороге произошло одно событие, оказавшее большое влияние на мое сознание. На одной из проезжаемых станций, мне купили ружьё. Помню, играясь им, я начал целиться в воображаемого противника.
       - ты в кого целишься? - полюбопытствовал отец.
       - в немцев – не задумываясь, ответил я.
       - но, они, же люди - вопросительно произнёс отец.
       - так, они же немцы - с недоумением возразил я.
       - они тоже люди - назидательно повторил отец.
       По приезду на север, мы, изначально, поселились у маминого отца, семья которого занимала половину большого деревянного дома на окраине города. Вторую половину дома занимала семья маминой тети. Дедушкина семья держала корову и новорожденный теленок в зимнее время содержался в чулане, расположенном в тыльной части дома, совмещённым со  службами. Вспоминаю, как однажды, дедушка, посадив меня верхом на теленка, покатал меня, проведя теленка по комнатам, . Дедушка был кустарем и, со слов отца, человеком довольно суеверным. Так, если при выходе утром на работу ему первой встречалась женщина, он возвращался домой и через пол-часа делал вторую попытку. Если ситуация повторялась, то он возвращался домой и в этот день из дома уже не выходил. До нашего приезда, они с отцом не были знакомы, но очень быстро нашли общий язык. Отец считал его мудрым. Будучи сам достаточно вспыльчивым, он был искренне поражен  высказыванием тестя:"Он на тебя с топором, а ты на него с пирогом!", находя его достаточно благоразумным.
       Вскоре родители устроились на работу и отцу, устроившемуся в мостостроительную организацию, выделили жильё в деревянном доме на берегу реки, рядом с недавно построенным мостом. В этом доме наша семья прожила 10 лет. Тут мы с сестрой пошли в школу. Когда сестра училась в средней школе, он, учёбу которого прервала война, "загорелся" продолжить учёбу, видя, как его сверстники, имеющие техническое образование, занимают руководящие должности, полагая, что при наличии образования, ему это было бы тоже под силу. Как-то ему пришлось работать в выходной день, где перед ними стояла задача в  погрузке на вагонетку  насоса, для его дальнейшей транспортировки. Вес насоса вдвое превышал грузоподъемность имеющегося рельсового электроподъёмника, что озадачило главного механика и главного инженера предприятия, организовавших работу. Выход нашёл отец, предложивший поочередно приподнимать насос с противоположных концов, подкладывая каждый раз под них упоры до достижения необходимой высоты, а затем держа на весу один конец насоса, убрав из под него упоры,  подогнать вагонетку, опустив на неё насос. Руководители были восхищены его сообразительностью. Однако, через некоторое время он охладел к учёбе, возможно, сказался возраст, хотя, в последствии, ему не раз приходилось исполнять обязанности механика. В начальной школе он нередко со мной занимался, стараясь привить способность мыслить, настойчивость и терпение. Эти качества, впоследствии, мне очень пригодились в жизни.
       В период нашего пребывания на Украине, отец, в силу своего характера и особенностей  региона, держал кроликов, для которых соорудил клетки в сарае во дворе дома.  К северу  же отец первоначально относился с предубеждением, полагая, что данный регион для этого непригоден. Однако, случай изменил его мнение. В то время, в отсутствие телевидения и интернета, было популярно занятие детей в кружках и секциях. Сестре, занимавшейся в юннатском кружке школы, дали на выхаживание двух кроликов, живших у нас дома. Это подвигло отца на разведение кроликов, для которых он оборудовал клетки в сарае для дров. Первым его приобретением была серая породистая шиншилла Ласточка, принесшая по весне крольчат. Мои попытки в пристройке к сараю дощатого домика побудили отца сделать к сараю пристройку, а затем ещё одну, с другой стороны сарая, объединив их внутренними проходами и установив там клетки для кроликов. Поголовье стало увеличиваться. Отец приобрёл самца белого великана Белана и черношерстного, по кличке Чомбе. Конечно, возросшее поголовье потребовало кормов и ухода. Именно климат и корма отец изначально считал препятствием к разведению в этой местности кроликов. Однако в округе имели место неугодья, на которых отец заготавливали корм, но так как не всякая трава была пригодна для корма, то мы с сестрой получали дневное задание нарвать одуванчиков и клевера на склонах берега реки, в окрестностях нашего дома. В жаркие, душные дни, а такие тоже бывают на севере, он брал меня с собой спать в сарае, на настиле усыпанным сеном, с его дурманящим запахом. Проснувшись утром и не увидев рядом отца, я стремглав бросился домой.
       В начале шестидесятых отца направили в командировку В Ленинград. Там он пробыл месяц и привез массу впечатлений и гостинцев. Казалось, что он посетил там всё: эрмитаж, Петродворец, Адмиралтейство. Его впечатляли прямые улицы, архитектура, памятники. Чувство восхищения передалось и мне.
        Однако, всю жизнь отца тянуло на родину. Впервые годы проживания на Севере это желание проявлялось только в виде его воспоминаний о детстве и юности, проведённых в родных краях. Иногда он брал в руки гитару, игре на которой он обучился от сверстников в селе, в виду отсутствия  музыкальных учебных заведений. В его репертуаре было всего несколько мелодий,, одна из них отличалась особой мелодичностью, возможно мысленно возвращавшая его в родные края. Как-то, будучи уже в зрелом возрасте, в общении со мной, он обмолвился, что если бы не война, то по вероятности он отслужил бы срочную службу в армии и вернулся в своё село. Война же кардинально изменила его жизнь, да и всего его поколения. В его голосе чувствовалась интонация печали и тоски по дому, вызывавшие сочувствие у меня, хотя я понимал, что это коснулось бы не только его, но и его семьи. Тем не менее, дорога назад была не возможна, в силу категоричного несогласия мамы, после двухлетнего проживания в тех местах,  и нужно было обустраиваться на новом месте, а отец, до поры до времени, смирился с этим.
       Родители поощряли наши увлечения в популярных в то время кружках и секциях, в виду не распространенности телевидения и отсутствия распространённого ныне интернета. Сестра отличалась прилежностью, училась хорошо и школу окончила с золотой медалью. Одновременно увлекалась художественной вышивкой, а впоследствии машинной вышивкой. Её работы в виде картин и ажурных накидок долгое время хранились у родителей. Правда юношеское увлечение не имело продолжения в дальнейшем и не стало её жизненным кредо. Я, в отличие от сёстры, был менее усидчив и более увлекающимся. Начав с кружка выпиливания в начальной школе, в средней посещал кружок автомоделирования, не достигнув там результатов.
      Радикальным событием, повлиявшим на мой выбор в жизни, явилась наша поездка с отцом в Ростов на Дону. Многие знакомые, после нескольких лет проживания на Севере, возвращались в южные регионы. Мостостроительная организация отца прибыла на Север после постройки моста в Запорожье через Днепр на Хортицу и состояла  большей частью из украинцев. Таким образом, отец волею случаю, по приезду на Север оказался среди соплеменников, с такими фамилиями как, Чумак, Куфаец и другими. Одним из таких мест, куда переселялись работники предприятия,  был Ростов на Дону, где была мостостроительная организация.  В Ростове на Дону проживал односельчанин отца, его друг детства и мы, с началом зимних каникул в канун Нового года в середине 60-х годов, выехали для ознакомления с местом. По иронии судьбы в пути до Москвы нам довелось услышать сводку погоды по приемнику попутчика, в которой диктор сообщил, что в Ростове на Дону и нашем городе температура воздуха  одинаковая -2, назвав их совместно, что вызвало ухмылку у отца. По совету знакомых, ездивших в Ростов, мы ехали через Воронеж и Лиски, сделав пересадку в Москве, мы сели в ростовский  поезд на Казанском вокзале, сразу после его подачи. Зайдя в пустой остывший неуютный вагон и заняв свои места, стали дожидаться отправления. Хлопанье тамбурных дверей  и последующее тарахтение в вагоне отвлекло нас от одолевающего холода, и мы направили взоры в сторону прохода.
      - мороженое, эскимо 22 копейки, трубочка с орехом в шоколадной глазури, новинка, 28 копеек - как заведенная повторяла немолодая женщина в белом фартуке, натянутым на  зимнее ватное полупальто, и шерстяном платке, таща за собой ларь с колесами  на подшипниках. Нам с отцом стало смешно, но, когда она уже проезжала мимо нас, я вдруг соблазнился на новинку
      - Может, возьмём, попробуем? - спросил я отца. Он согласился.
     Мороженое, несмотря на холод нам понравилось, более того мы даже согрелись, а вагон постепенно заполнился, проводник затопил печь и вскоре ничего не напоминало о неуютной обстановке. По дороге, на перроне Мичуринска стояли многочисленные продавцы яблок, поразивших меня отменным качеством. И если в школе я относился с недоверием к достижениям Мичурина, здесь увидел реальное подтверждение его достижений.
     Ростов встретил нас слякотью и грязью, что сразу вызвало неудовольствие отца, считавшего поездку никчемной. Идя по грязи на привокзальной площади к трамвайной остановке, обратились к солидно одетой женщине, лет пятидесяти, отряхивающей свою одежду от грязи. Она подсказала нам  маршрут, не смущаясь, жестикулировала испачканной при падении рукой. Всю дорогу до Красного города сада - района проживания своего друга, отец не мог прийти в себя от первого негативного впечатления, произведённого на него видом города.
    Друг отца проживал в частном секторе и работал водителем троллейбуса на центральном городском маршруте по улице Энгельса. У него было два сына, младший из которых был на год старше меня, но доброжелательно отнесшегося к гостю. В новогоднюю ночь взрослые остались дома, а мы со Стасиком, так свали сына друга, отправились к его товарищу, жившему по соседству.
    В небольшой, но аккуратной комнатке товарища стоял украшенный новогодними игрушками фикус. Я с пониманием отнесся к этому, хотя это было необычно.  Пообщавшись между собой, друг Стасика полез в погреб и вылез и из него с бутылкой вина. Меня это обеспокоило, хотя отец не считал спиртное, чем-то зазорным и даже по праздникам наливал детям по рюмочке, начинавшего бродить сока черничного варенья.Но я, никогда не испытывавший до этого опьянения и не представлявшего этого состояния, испугался его. Осторожно пригубляя вино из хрустальной рюмки, я постоянно был в состоянии ожидания опьянения, которого я не почувствовал. Вернувшись под утро домой и показавшись ничего подозрительного не заметившим взрослым, мы с облегчением легли спать.
    Как оказалось, Стасик и его товарищ были радиолюбителями. Их увлечением были радиопередатчики и простенькие транзисторные приемники, находившиеся в стадии изготовления и мне так и не пришлось увидеть их готовыми. Зато товарищ Стасика, которого мне не пришлось увидеть, зато удалось услышать, соорудивший радиопередатчик, транслировал с его помощью зарубежную музыку, записанную на фотопластинках, проникавших не только в радио диапазон, но и телевизионный, вызывая удивление у меня даже сейчас, в виду простоты передатчика. Увлечение радиолюбительством передалось и мне, правда я не строил передатчики и не занимался "радиохулиганством".
    При возвращении из Ростова произошел знаменательный случай. Надо сказать, что отец верил в сны, он их по своему интерпретировал и надо сказать, часто успешно. Поезд должен был прибыть к вечеру, а после обеда отец задремал на своей полке. Проснулся он не в настроении, сказав, что приснился неприятный сон, не рассказывая его. При подходе поезда к станции, мы с отцом стояли в тамбуре, готовясь к выходу, и, когда вагон поравнялся с перроном, а скорость снизилась до минимума, отец сделал шаг, для выхода на перрон, его нога провалилась между перроном и вагоном. Но, благодаря приданной при выходе инерции движения его вынесло на перрон, где он упал всем телом, вместе с чемоданом, сыгравшим роль якоря. Поезд к счастью окончательно затормозив остановился и инцидент, вызвав первоначальный переполох, успокоился, а мы с отцом пошли по замерзшей реке в сторону города.По дороге, молчавший отец, вдруг обмолвился о сне, в котором он, как в детстве, боролся со своим другом, не вернувшимся с войны, и как опасался с его стороны подножки, которую товарищ во сне сделал, под оступившуюся на перроне ногу. Причину же случившегося он видел в простуде, повлиявшей на зрение. Разбирая дома вещи из чемодана, извлекли осколки разбившейся литровой банки с сливовым компотом.
   Мое увлечение оказалось довольно сильным и уже в пути из Ростова отец, по моей просьбе, купил у продавца периодической литературы в вагоне журнал "Радио", который я потом выписывал на протяжении многих лет. Первой моей конструкцией был детекторный приемник, порадовавший меня звучанием,а также родителей, поддерживающих моё увлечение. А, вот, транзисторная конструкция "Поющий лилипут", опубликованная на страницах "Комсомольской правды" работать не захотела. Данные там рекомендации подбора резисторов для выбора рабочих точек транзисторов, о которых я тогда еще не знал и не понимал, были для меня сложны и непонятны. Со временем мне удалось её воспроизвести опытным путем, без понимания. Следующей конструкцией стал ламповый супергетеродин, опубликованный на страницах журнала "Радио", под рубрикой "Для начинающих" автора Цыганковой, который я делал очень тщательно,стараясь вникнуть в суть процесса. Для этого увлечения требовались деньги на детали, которыми меня обеспечивали родители.  К этому времени я посещал городской кружок "Радиолюбителей", где руководитель в простой и доступной форме объяснил принципы супергетеродинного приема. Поэтому во время испытаний супергетеродина, не сразу, а после неоднократной проверки правильности монтажа,я вдруг услышал чистое без шумов сообщение сводки погоды на средневолновом диапазоне, а коротковолновый не работал, но после изменения полярности подключения катушек связи гетеродина, по рекомендации автора, заработал и коротковолновый, по которому, с "затуханиями" звука я прослушал  пасхальную программу ВиВиСи. Однажды, на страницах "Пионерской правды" я прочитал о выпуске "Справочника начинающего радиолюбителя" под редакцией Малинина. "Это когда он появится в продаже? Да и будет ли он доступен?" - сокрушенно подумал я. Прошел год, после нашей поездки в Ростов и отец снова на Новый год засобирался в дорогу. На этот раз к себе на родину, взяв с собой нас с сестрой. На обратном пути, во время пересадки в Москве, отец с сестрой пошли за покупками, оставив меня с вещами на вокзале. Какого же было мое удивление и радость, когда среди их покупок был заветный справочник!
   Конечно же одно из основных желаний нашей семьи было улучшение жилищных условий. С конца пятидесятых годов в городе развернулось жилищное строительство, начавшееся с нашего района. Старые деревянные дома, с дощатыми мостовыми сносились, уступая место новым кирпичным пятиэтажным домам. Это не могло не влиять на наше настроение. Возвращаясь из школы домой мимо строящихся домов, я мечтал, что в одном из них, возможно будем жить мы, но жизнь распорядилась по другому.
   Отцу, удостоенному за строительство моста через Двину медали за "Трудовое отличие", был выдан ордер на двухкомнатную квартиру во вновь построенном ведомственном доме в другом конце города, что не омрачило нашего настроения.
   Мне запомнилась дата выдачи ордера - 13 января. "Вот и верь после этого в приметы" - размышлял я, рассматривая ордер на квартиру. Возможно это был своеобразный Новогодний подарок. Так как утварь в нашем жилище была старая, послевоенная, то для нового жилища была приобретена новая мебель в кухню и комнаты с книжным шкафом и письменным столом. До этого мы с сестрой делали уроки за обеденным столом старой работы с точеными ножками, возможно доставшийся нам от предыдущих жильцов. В конце января мы переехали на новую квартиру. Неделю связки с книгами и другой домашней утварью лежали на полу в комнате, заслоняя проход, пока постепенно не обрели место своего обитания. Мы с сестрой до окончания учебного года продолжали учебу в прежних школах, вставая раньше и добираясь до них на транспорте. Правда сестра была уже в выпускном классе, а мне ещё предстоял переход в другую школу.
      
       К счастью,  рядом с нашим новым домом, через дорогу, было построено новое здание для одной из старых школ района, находящейся в старом дореволюционном здании, за несколько кварталов от нас. Вот в неё и удалось маме перевести меня, несмотря на имевшиеся территориальные ограничения по месту жительства. После предварительного знакомства с ней, первого сентября, испытывая волнение, в связи с неизвестностью,  я переступил порог нового класса и застыл в нерешительности. Тут же на входе,  в такой же нерешительности, стоял  темноволосый  высокий подросток, с аккуратной прической слегка вьющимися  темно-каштановых волос и пушком над верхней губой. Я обратился к нему:
   - ты новенький?
   - да - ответил он.
    Находившиеся в классе ученики общались после летней разлуки, не обращая на новеньких никакого внимания.   
    Как часто бывает, новички быстрее сходятся друг с другом, нежели с другими учениками. Так было и у нас. Мы быстро нашли общий язык и, сориентировавшись, сели за свободную парту в конце  ряда у окна. Так началась наша дружба с Михаилом, сохранившаяся на многие годы. В предыдущей школе, у меня были друзья, но с переездом дружеские отношения прервались. Несмотря на различие характеров с Михаилом, что было иногда причиной наших размолвок, мы, всё-таки, находили примирение и сохраняли дружеские отношения.
   После окончанию восьмилетки я планировал продолжать учебу в школе, чтобы после десятилетки поступать в ВУЗ. В отличие от моих родителей и меня, считавших необходимым окончание мною средней школы, Мишина мама склонялась к продолжению им учебы, после окончания восьмилетки, в мореходном училище, мотивируя это  казенным содержанием во время учёбы, и была очень недовольна, что на него повлиял мой выбор. В её действиях проглядывался прагматизм, хотя их семья не бедствовала, так как отец Миши плавал радистом на судне, что и предопределяло, по всей вероятности, её предпочтения в выборе сына.
    Среди старшеклассников в то время было популярно трудоустройство в период летних каникул для заработка денег и удовлетворения своих личных потребностей. Так я по окончанию восьмого класса обратился с просьбой к отцу о трудоустройстве в их организацию, на время каникул.  Изначальное согласие, полученное от  руководства организации, низложил наш сосед, начальник отдела кадров предприятия, "докопавшийся", что трудоустройство допускается с шестнадцати лет и только в исключительных случаях - с пятнадцати.Мне же было четырнадцать лет.
   Моё временное трудоустройство он исключительным случаем не считал и ответственности нести не хотел. Однако, Мишиной маме удалось через знакомых устроить нас,несмотря на законодательство, на две недели грузчиками в цех розлива на молокозавод, на который мы попали после прохождения медкомиссии. На заработанные там деньги я купил фотоаппарат "ФЭД", который был на тот момент в продаже, и подарил его сестре на день рождения. С его помощью мы запечатлели наш летний отдых на Черниговщине, родине отца.
   Мы с Михаилом продолжили учебу в девятом классе, после окончания которого, я беспрепятственно месяц отработал в мастерских у отца, где изначально мне поручали малярные работы, по окраске труб и батарей системы отопления мастерских. Однажды, во время обеденного перерыва, из любопытства, я зашел в вагончик, со стоящим там токарным станком с обрабатываемой деталью. Будучи знаком с работой на токарном станке по дереву, я осмелился, подведя резец к детали,  включить его. В результате поломал резец. Токарь - допризывник добродушно отнесся к этому,не делая из этого трагедию и вместо упреков показал  работу  на станке. Так я "неожиданно" нашёл себе интересную работу, предоставив свободу действий допризывнику, догуливавшему последние месяцы до призыва.
      Следует отметить, что отец, воспитанный на суровых принципах послушания  и почитания родителей, не мог не унаследовать их. И хотя он редко их применял, больше приводя в пример для назидания,  пару раз мне пришлось испытать их на себе, в случаях, на мой взгляд, не требовавших столь жёсткой реакции. Возможно, в этих случаях сказалась его  темпераментность  и представление, что только суровое наказание может изменить моё поведение в дальнейшем.  Я воспринял это как есть, понимая, что  это обусловлено его воспитанием и в целом не повлияло на моё отношение ни к нему. При этом он оставался чутким и заботливым отцом. Будучи довольно общительным,  он старался передать свой житейский опыт, негативно относился к грубости, сквернословию, старался оградить нас от «дурного» влияния. Когда я  включил магнитофон с записями  концерта Высоцкого, он,  услышав хриплый голос,  доносящийся из магнитофона,  потребовал:
   -выключи этого тюремщика! 
     После постройки моста через Двину, объёмы работ для их мостостроительной организации в городе сократились и работы были  перенесены на объекты в области, к которым был привлечен и отец. Один из них находился на притоке Двины - Пинеге, в 120 километрах от Архангельска, где строился железно-дорожный мост для транспортного сообщения, где и работал отец. В виду удалённости объекта, работники откомандировывались на продолжительные периоды, до нескольких месяцев, с проживанием там и кратковременным проведыванием дома. Поэтому отец редко бывал дома. Так как на объект не было другого вида сообщения, как авиационный, то отец, никогда ранее не летавший самолетами, был впечатлён полётами на двукрылом АН-2, позволяющим обозревать с небольшой высоты окрестности, делясь своими впечатлениями с нами. Однажды, я вызвался проводить его и мы вместе с ним прибыли катером на островной район, где размещался аэродром местных авиалиний. Заглянув с земли в открытую дверь пилотской кабины, я был поражен обилием приборов, "облепивших" всё её пространство.   
     В начале учебного года, выпускного для меня 10 класса, родители, оставив дом на моё попечительство, уехали на две недели в отпуск на Украину, так как сестра была на "картошке" - традиционном месячнике помощи селу студентами ВУЗов и техникумов. Я впервые остался один и это был мой первый опыт самостоятельной жизни. Одновременно с полной свободой действий появились заботы ответственность. Этот небольшой опыт помог мне в будущем, которое с учётом моего увлечения я представлял иллюзорно.
    В нашем городе, центре северо-западного региона России, основой которого была лесная промышленность, имелось три ВУЗа, готовивших для него профессиональные кадры: педагогический, медицинский и лесотехнический. В лесотехническом, которому местная общественность просила присвоить звание политехнического, в то время насчитывалось семь факультетов, но, к сожалению в нём не было моей специальности, и отец настойчиво советовал мне идти на факультет теплоэнергетики, который из своего опыта считал престижным. Под воздействием его убеждений, я даже согласился с ним за новогодним столом, учась в выпускном классе. Однако, я не «вычеркивал» своего желания из сознания и родители, ощущая это, как последнюю преграду на пути к этому, поставили вопрос об успешном окончании школы. На выбор места учебы, в какой-то степени повлиял случай.
    Как то, обедая на кухне после занятий в школе и слушая по радио популярную передачу для молодежи, неожиданно услышал о харьковском ВИА "Красный квадрат", участники которого были студентами-вечерниками института радиоэлектроники. Это заинтересовало меня, и я стал просматривать по справочнику для поступающих в ВУЗы имеющиеся учебные заведения с интересующей меня специальностью, поближе к дому. Я остановился на трёх заведениях, находящихся в Ленинграде, Воронеже и Харькове, направив туда письменные запросы об условиях для иногородних. Только в ответе из Харькова, на мой вопрос о предоставлении жилья иногородним, пришёл положительный ответ, с дописанной от руки на типографском бланке ВУЗа фразой:"Ощежитием обеспечиваем", что и предопределило мой выбор. В какой-то степени для меня было неожиданным, что отец не стал препятствовать моему отъезду. Возможно, тут сыграла роль  мамы, сумевшей убедить отца. К сожалению, для меня это остаётся тайной.
   Незадолго до отъезда мне неожиданно пришла повестка из военкомата с вызовом на определенную дату. Причина не была указана и, я, в недоумении поехал к назначенному времени, предполагая увидеть там сверстников призывного возраста. Однако, кроме меня там никого не оказалось, а меня в актовом зале принял зам. военкома по работе с допризывниками, в чине майора. Он сразу сообщил цель вызова: предложение поступления в военное училище, что очень удивило меня, так как комсоргом класса мне была дана не очень лестная характеристика для военкомата в период проводимой "приписки". Где-то после получасовой беседы с рассмотрением  предложений для поступления в военные училища с радиоэлектронными специальностями,работника военкомата, в звании майора, заинтересовала причина моего категоричного несогласия. Причин было несколько. Негативное отношение отца к армии, передалось и мне, а мама считала кадровых военных - цыганами в погонах. Одной из основных причин моего нежелания я считал недостаточное физическое здоровье, но сказал ему не об этом, а об отсутствии у меня командирских качеств, на что он с досадой ответил, что это самое простое. На прощание он мне сказал: "Ну, что ж, не хочешь быть офицером - будешь солдатом!".  Так после  выпускных экзаменов и выпускного вечера, я в конце июля вылетел в Харьков, с пересадкой в Москве. Это был мой первый полёт на самолёте, который я, несмотря на небольшое волнение, в связи с неизвестностью состояния в полете, перенёс нормально, и из Москвы я вылетал, уже не испытывая его. Далее было поступление, трудоустройство и обучение без отрыва от производства с проживанием на квартире. Таким образом, у меня началась самостоятельная жизнь вдали от родителей. Что испытывали родители, могу только предполагать. Однозначно их не могла не беспокоить моя судьба и моя неустроенность.

                В далеке

    В первый период самостоятельной жизни я затосковал по дому. И, хотя работа, учёба и быт не давали времени для скуки и отдыха, тоскливые мысли преследовали меня по пути работу, с работы, в институт и обратно. Однако, уже в первый месяц моего самостоятельного  проживания, родители навестили меня во время поездки на родину отца и впервые оказались в Харькове, впечатлившего их своими размерами. Понимая их обеспокоенность, я не препятствовал их ознакомлению с моим бытом и и местом работы, познакомив их со своей хозяйкой, 82 летней рослой и сухопарой  старухой, сдававшей мне койку в своей комнате, и своим наставником на работе. Правда, в виду пропускной системы на предприятии, они увиделись и пообщались с ним лишь на входе у проходной, уже не молодым работником, и остались довольны. Приехав рано утром, в виду отсутствия ночлега, уже вечером они отправлялись рейсовым автобусом на Черниговщину. Я видел в их глазах озабоченность и сам испытывал тоску, но ситуация диктовала свои условия и мы расстались в надежде на лучшее. Теперь основным средством общения стала переписка, в которой я был немногословен, ограничиваясь общими фразами, чем не удовлетворял в полной мере интерес родителей к условиям моего проживания, но хотя бы снижал их обеспокоенность.
    Оторванность от дома, первое время тяготившая меня постепенно исчезла и, когда по весне я призывался для прохождения срочной военной службы, то у меня не было большого желания перед службой навещать родных, но поступить иначе я не мог.
     Правда отца я не застал,он был на объекте, но удалось встретиться с Михаилом, который после неудачной попытки поступления в медицинский институт, устроился работать в нём на кафедре, что увеличивало его шансы при следующем поступлении. Мой визит был скоротечен, всего два дня, после чего я вернулся в Харьков,где на другой день прибыл в военкомат, а через два дня оказался в войсковой части в Московском округе ПВО.
   Так складывается, что мы перенимаем многое от родителей.  Во время службы, после прохождения молодого бойца нас, призывников, распределили по подразделениям  зенитно-ракетного полка в войсковой части. У меня не сложились отношения с замкомвзвода радиотехнического центра и меня распределили в подразделение по обслуживанию пусковых установок. Памятуя рассказы отца я последовал его примеру и подошёл к ответственному офицеру с просьбой о перераспределении в радиотехнический центр, мотивируя имеющимся радиолюбительским стажем и учебой в институте электроники, что возымело действие. В подразделении у меня сложились нормальные отношения с сослуживцами и у нас не было откровенной "дедовщины". Наша часть готовилась к поездке на полигон для проведения практических стрельб по воздушным мишеням и шла ежедневная практическая подготовка, в процессе которой, благодаря теоретической подготовке было принято решение включение меня в состав основного расчёта для поездки на полигон. В пути на полигон, в товарном вагоне, в центре которого располагалась металлическая печь "буржуйка", а по края нары для личного состава, занявшего у нас около 5 суток, во время стоянки  произошёл разговор, значение для меня в последствии большое значебесед. Так в беседе, связист - прапорщик, заметил моему непосредственному командиру расчёта старшему лейтенанту Майорникову, что дескать грамотные у тебя солдаты, на что тот ответил: "Я обещал ему отпуск, в случае отличной оценки на полигоне".
     Как раз накануне поездки на полигон я получил письмо от отца, что сестра выходит замуж и я получил надежду. Мне повезло, несмотря на волнение, проверяющий поставил мне отличную оценку и по возвращению я обратился с просьбой о предоставлении мне отпуска, мотивируя семейными обстоятельствами и данным обещанием. Предоставление мне, прослужившему всего полгода, отпуска рассматривалось как нонсенс, и меня сначала пытались уговорить, обещая отпуск летом, но войдя в ситуацию - согласились. Так, благодаря стечению обстоятельств, мне удалось присутствовать на свадьбе сёстры и побывать дома. После увольнения в запас я первым делом поехал в Харьков для восстановления на работе и в институте, а затем заехал к сестре в Пензу, где она жила с мужем по распределению после окончания ВУЗа. Погостив у них несколько дней я поехал домой, где застал маму.
      Отец находился на объекте и мы с ним не увиделись. В дальнейшем, во время учёбы я по несколько раз в году навещал родителей, благодаря появившемуся авиасообщению, связавшего наши города. Навещали и меня родители, но возникала проблема с их поселением. Пару раз мне удавалось их устраивать в гостиницу, а поселением в общежитие, удавалось разместить в нем, при отсутствии соседей по комнате.
     Однажды суботним утром я услышал звуки разговора на лестничной клетке, затем звук шагов  и кашель, который я не мог спутать ни с чьим. Неужели отец, мелькнула у меня мысль. "Вряд ли" - подумал я и в этот момент раздался стук в дверь. Я поспешил открыть с чувством непредсказуемого ожидания. И когда на пороге я увидел отца, подтвердившего мои предположения, на эмоции у меня уже не оставалось душевной энергии. Он погостил у меня несколько дней. Это был непростой период, соответствующий разладу отношений мамой, и его приезд был полной неожиданностью для меня. Я не стал расспрашивать его о произошедшем, ограничившись общими вопросами, касающихся его поездки. К счастью мой сожитель по комнате отсутствовал, что позволило мне разместить его вместе с собой.
      Стояла прекрасная летняя погода и мы большую часть времени проводили в лесопарковой зоне, месте моего проживания. Наше общение после долгого перерыва, вызванного моею удаленностью, было, как и прежде, простым и непосредственным. Мы касались разных тем. Так в поисках кваса, он затронул тему нашей жизни, вызывавшей много вопросов. Проблемы в обеспечении и усугубляющийся дефицит продуктов и товаров, невольно вызывали вопросы, на которые сложно было дать ответы, учитывая, что провозглашаемая политика руководства страны была направлена на повышение благосостояния людей. Меня поражала простота его ответов. Так он отметил, что временное повышение цен на продукты питания, в связи с неурожайным годом, при Хрущеве, так и не было снижено при смене власти и приходе новой команды, усматривая в этом манипуляцию. Также ему был непонятен подоходный налог. "Это, что? На амортизацию собственных костей?" Недоумевал он.
    Что касалось его убеждений, будучи по характеру реалистом и не религиозным, частенько иронизируя над канонами христианской веры, он, в силу недостатка образования, прерванного войной, не смог признать учение Дарвина, как убедительную теорию развития живых организмов. Однако он был достаточно суеверен, верил в сны, "разгадывал" их, изредка делясь этим с родными. Иногда они сбывались, что утверждало его веру в них.   
    Родителей всегда беспокоила моя оторванность от дома, однако, когда я окончив институт, имея к тому времени стаж оседлости для получил право на получения жилья в порядке очерёдности, принял окончательное решение остаться в Харькове, они меня поддержали, пообещав помочь с оплатой вступительного  взноса в жилищно-строительный кооператив, в случае его предоставления. Поэтому, когда у меня наконец-то образовалась семья, они исполнили своё обещание, оплатив вступительный взнос за 3-х комнатную квартиру в строящемся ЖСК. Правда, маме, по состоянию здоровья, не пришлось увидеть наше жильё, а вскоре её не стало.
    Когда мама ушла из жизни, ему оставалось два года до пенсии. Знакомые и соседи полагали, что он не будет жить один. Не исключали этого и мы с сестрой, однако деликатно не затрагивали этот вопрос. Тем не менее, через три месяца, когда  он посетил нас, в общении с ним я таких планов у него не почувствовал. На время его пребывания я взял отпуск. Так как на нашей свадьбе, из-за дальности и состояния здоровья мамы, родители не присутствовали, то они не были знакомы со сватами, и отцу предстояло познакомиться с ними.
      По его приезду, через пару дней, мы с ним отправились автобусом на  его родину, Черниговщину. Это было в конце января 1985 года. Казалось, что зима уже на исходе, и я для удобства в дороге, надел демисезонное пальто. Правда, утром в день отъезда, выйдя на улицу, я обнаружил десяти сантиметровый слой снега, что обеспокоило меня.
       На автовокзале должна была произойти первая встреча со сватом, прибывавшего к этому времени автобусом из райцентра по делам в город. Интервал времени между прибытия автобуса с тестем и отправлением нашего автобуса было небольшим. Однако, сразу после знакомства они обменялись короткими  мнениями, договорившись о встрече по нашему с отцом возвращению с Черниговщины.
          Дорога до Полтавы, занявшая три часа, прошла без всяких осложнений, и я забыл об утреннем опасении. Однако, в Полтаве, после того, как все пассажиры заняли свои места, а водитель завел двигатель, автобус продолжал стоять на стоянке. Сначала полагали, что причина в ожидании диспетчера, но через 20 минут ожидания водитель заглушил мотор и тут напрямую возник вопрос о причине задержке отправления. Выяснилось, что далее по трассе занос, в котором провели ночь два рейсовых автобуса, и задержка рейсов до расчистки трассы. Минут через сорок на автостанцию прибыл один из них. Попытки, что-либо выяснить у прибывших пассажиров были тщетны. Они, ни на кого не реагируя, стремглав покидали автостанцию. 
   Вскоре стало понятно, что автобус далее не пойдёт и пассажиры направились к начальнику автостанции, который заверил, что всем нуждающимся будет предоставлен ночлег и что заявка в гостиницу уже подана. Мы с отцом, не теряя времени, отправились по указанному адресу в гостиницу, расположенную в центральной части города. К нашему удовлетворению, кроме нас, никого из наших  попутчиков, могущих составить нам конкуренцию, не было.  Однако, администратор огорчила нас сообщением о возможности поселения только в одиннадцатиместный номер. Причина отсутствия в гостинице наших попутчиков нам стала понятна позже, и была связана в отсутствии у них  с собой документов, для поселения в гостиницу. Обычно в такие поездки я не брал паспорт, однако, отец, прилетевший к нам самолётом, решил взять паспорт с собой, а не оставлять у нас. Я последовал его примеру. Это и позволило нам поселиться в гостинице. Заполнив листки прибытия, мы подошли к стойке администратора для оформления. В это время горничная,  производившая уборку помещений,  крикнула из близлежащего номера:
   - а, что, двое из восьмого у нас выехали?
   - Сейчас посмотрю - ответила администратор.
   - Да - заглянув в свои бумаги, ответила она.
   Я хотел заикнуться о том, что возможно она поселит нас в освободившийся номер, но осекся, увидев, что она выписывает нам ордер на двухместный номер.
   - Номер на двоих - шепнул я отцу.
   - Что? - переспросил он.
   Я, опасаясь, что администратор может изменить своё решение, поспешно добавил:
   - я потом тебе скажу.
   Уже идя по коридору с ключами, я сообщил ему приятную новость, к его большой радости.
   Сходив в гастроном за продуктами к ужину, мы вернулись в номер. Согревшись и приготовив ужин, мы затем долго беседовали на разные темы. Отец вдруг поведал, что подоконник в спальне заставлен бутылками с водкой. На мой недоуменный вопрос:
   - зачем?
Ответил, что все есть и по большому счету деньги тратить больше не на что.
   - Тогда лучше помоги мне, нежели тратить их на это.
  На следующее утро,  позавтракав, мы поспешили на автостанцию, где неожиданно в буфете увидели  своих водителей, сидевших за столиком, за трапезой. Я поинтересовался у них на счёт поездки
    - как только поедим, так сразу и поедем - ответили они.
   Действительно, сразу после завтрака они направились к автобусу, уже стоявшему на стоянке. К нашему удивлению, кроме нас с отцом никого из попутчиков не было. По всей вероятности отсутствие документов для поселения в гостинице заставило их добираться до мест назначения другим транспортом. Так вдвоём мы продолжили путь. В дальнейшем по пути были единичные пассажиры, но они не мешали нашему общению.
   По прибытию мы остановились у его младшей сёстры, откуда проведали его родственников, в том числе его старшую сестру. В родительский дом,  из-за погодных условий и его необжитости, мы не посещали.
   По возвращению в Харьков произошла встреча со сватом. Готовясь к ней, отец принёс бутылку столичной водки. На моё замечание, что лучше было бы купить бутылку коньяка, полагая, что тесть предпочитает коньяк, сдержанно ответил: «Ничего,  и так сойдет». Через время, прибывший тесть, вытащил из своего портфеля точно такую же бутылку столичной.  Они быстро нашли общие темы для разговора, и я с удовлетворением наблюдал за их разговором.
          
          Именно в этот приезд, оставшись с ним один на один, он неожиданно признался мне, что многие годы укорял себя за проявленную  ко мне в своё время не выдержанность. Это откровение было для меня неожиданным и трогательным, и я понимал, что им он снимал «тяжесть» вины, которую носил многие годы.
      После ухода из жизни мамы, оставшись один, он наконец решил воплотить свою давнишнюю мечту. К тому времени  родительский дом осиротел, ностальгия по нему с новой силой охватила его. Выйдя на пенсию, он "загорелся" желанием перестроить его, придав ему первозданный вид, каким он был в тридцатые годы. Это не вызвало одобрения у старшей сёстры, живущей в родительском доме, однако уступила настоянию отца. В конце 80-х годов, приезжая на лето, он перестроил дом, придав ему первозданный вид. Он жил прошлым и не мог предположить, что через несколько лет, изменения, произошедшие в стране, опустошат села, сделав их безлюдными. К счастью ему не пришлось пережить это.
      В пост-перестрочное время, живя один, он подвергся разбойному нападению. Ранним утром, когда он, открыв засов замка двери, оставив её лишь на шпингалете, после двух очень сильных ударов в неё - распахнулась. Отец в это время был на кухне, куда залетел сорванный с двери шпингалете. Он, схватив табурет, выскочил из кухни и увидел в дверях  здоровенного мужчину, лет сорока.
  - Иди на кухню! - скомандовал ему отец, которому накануне исполнилось 70 лет.
   Грабитель, не обращая внимания на отца, прямиком мимо отца с табуретом направился на кухню, а отец в коридор, где в углу стояла стальная пика пешни, снасти для пробивания лунок во льду, при  подводной ловле рыбы Оставив табурет и взяв пику он устремился на кухню, где грабитель уже открыв дверь холодильника, рассматривал его содержимое. Удар пикой плашмя пришёлся по плечу правой руки грабителя, которая сразу обмякла, а грабитель всем телом развернувшись к отцу, почувствовал её остриё, упершееся ему в живот.
   - Стоп, голубок, не дергайся! - приказал ему отец, а сам другой рукой взяв телефон и позвонил соседу с просьбой зайти к нему, который не задерживаясь пришёл и вызвал милицию. Подъехавшая милиция забрала нарушителя. Не успел отец закрыть за ними дверь, как раздался звонок и стоящий на пороге милиционер сообщил отцу информацию о нарушителе: 42 года, бывший хоккеист, дважды судимый. По всей вероятности он по непонятным причинам в этот ранний час находился на лестничной площадке и был свидетелем процесса отпирания двери отцом, и что спровоцировало нападение. Заявление в милицию отец писать не стал, мотивируя тем, что в местах лишения свободы заключённых и без того нечем кормить.
   Отец тяжело переживал изменения в стране:"Зачем на нужен капитализм?" - недоумевал он. Понимая, что ничего уже изменить нельзя, он сокрушался, что надежды на изменения к лучшему не оправдались, как не оправдали надежд те, на кого они возлагались.
   В год его 75-летия сестра, оценивая состояние его здоровья, попросила меня приехать к ним. Мы с ней посетили могилу мамы и сестра затронула вопрос о месте для отца, полагая, что оно должно быть вместе с мамой. Я с дочерью остановился у сёстры, у которой отец некоторое время жил и даже планировали обменять их и его жильё, на более комфортное для совместного проживания. Однако через некоторое время он, привыкший к самостоятельности, отказался от этого варианта. После долгой разлуки я посетил родительский дом с тоскливым чувством безысходности. И хотя отец внешне не сильно изменился, чувство, что возможно вижу его в последний раз не давало покоя, хотя внешне я старался не показывать этого. Выйдя на кухню, моё внимание привлекла знакомая с детства эмалированная мисочка, края которой покрылись многослойным налётом. Да, отец уже плохо видел и не отмывал хорошо посуду. Я зашёл в зал, здесь было не так, как во времена моего детства и проведывания родителей. Всё говорило об одиночестве.
         Мы посетили его вместе с сестрой, её дочкой и внучкой, его годовалой правнучкой. Он не терял оптимизма и чувства юмора, присущего ему. На просьбу к сестре купить, по случаю встречи, одну или даже две бутылки шампанского, и её вопросительно-уточняющего замечания:"Может достаточно одной?", ответил: "А, что оно прокиснет?" Нам вполне хватило одной бутылки. Наша встреча была недолгой. Общие вопросы о состоянии здоровья и жизни, коротко о себе. Я не удержался и поинтересовался его мнением о причинах голодомора, который он застал в своём детстве на Чертовщине.
      Мы договорились встретиться на следующий день, накануне нашего отъезда. С утра была ненастная погода и мы с дочерью задержались. Он нас ждал и сетовал на это. Я спешил на встречу со школьным товарищем, а утром следующего дня мы должны были отъезжать. Поэтому наше пребывание было коротким, я попрощался с тягостным чувством безысходности, но старался не подавать вида.
        На обратном пути у нас был промежуток времени между поездами, что позволило нам навестить брата жёны в Подмосковье и показать дочери центр Москвы, который я не плохо изучил, будучи на месячных курсах повышения квалификации.
       За суетой жизни тягостные мысли "развеиваются" и для меня, в какой-то  степени  оказалась неожиданной, пришедшая через два месяца от сестры телеграмма, извещавшая о кончине отца.
      Я приехал за два дня до прощания. Встретившая меня сестра сообщила подробности, из которых я узнал, что после сделанной ему операции, он был бодр и энергичен, ничего не предвещало неприятностей. Однако, придя к нему через два с половиной часа, она застала его кровать убранной, а на её вопрос, получила ответ,что он скончался.
       Сестра заблаговременно решила вопрос с местом захоронения, рядом с мамой, а также все организационные вопросы. Оставалась тяжёлая процедура прощания и погребения. Накануне похорон, сестра достала знакомый мне отцовский костюм, который необходимо было погладить. Так в первый и последний раз я гладил отцовский костюм. Затем я подготовил прощальное слово.
    Следующий день выдался пасмурным и прохладным, но сухим, соответствующий первой половине октября. Провожали  его в последний путь родные и соседи. Был и Михаил, мой школьный товарищ, передавший мне фотографии нашей с ним встречи. Прощание было тягостным. Отец изменился и выглядел таким, каким я его привык видеть и трудно было поверить в происшедшее.  После церемонии погребения почтили его память в снятом сестрой кафе, воспоминаниями о нем, отмечая его заслуги и добрососедство, что для нас с сестрой было утешением, смягчающими горечь потери, с сохранением памяти о нём.
   Отец пережил маму на 17 лет, не изменив её памяти.