ПЯТАЯ ПОПЫТКА.
рассказ
В начале 80-х годов мой отряд застрял в поселке Козыревск, что у подножья высочайшего вулкана Евразии – Ключевской сопки. Вертолет ушел первым смыком на Толбачинский дол, потом погода скурвилась, перевал закрыли, и мы рядом с вертолетной площадкой поставили палатки, развели костер, по быстрому сварганили блюдо под названием «чудо-вещь» - рассольник, что продается в стеклянных банках, да тушенка, что в банках из толстой жести, три минуты и закуска готова.
Разлили водку по эмалированным кружкам…
И тут, на свет костра, появились он. Мужичок бичеватого вида. На туриста он явно не походил, на геолога тоже…
- Эй, приятель, што надо-то? – попросту спросил я ночного пришельца.
- Извините, я слышал, вы на Толбачик летите? – поинтересовался гость.
- Допустим.
- Возьмете?
- Туристов не катаем, - постарался я сразу закончить разговор, рука устала держать кружку с водкой - хотелось выпить.
- Нет, я не турист. Я из Института Географии, Глобальных катастроф и Чрезвычайных Ситуаций.
- Во как! У нас борт почти под завязку загружен, а тут вы… коллега… со всем своим снаряжением.
- Нет, у меня практически отсутствует снаряжение. Все, что есть, так это три бутылки водки.
Это было уже интересно. Тем более, что водку он начал откупоривать сразу, на ходу.
- Ну, садитесь… экспидиционэр. А как ночевать собрались? Как куропатка, под кустом?
- В домике, - просто ответил «научник», оказавшийся при ближайшем рассмотрении человеком обаятельным, с русой бородкой и спокойными серыми глазами. – Там, на ручье Водопадном, есть домик вулканологов, меня там ждут.
Места эти были, и в правду, достопримечательные. В 1976 году, на совершенно ровном плоскогорье у подножья вулкана Острый Толбачик прошла серия трещинных извержений. Шлейф пепла понимался на высоту до семнадцати километров, он трижды опоясал Земной шарик, его хорошо видели с орбитальной станции наши космические сидельцы. За несколько недель работы вулкан насыпал два десятка новых конусов от ста до двухсот метров в высоту, а еще устелил слоем шлака, пепла, вулканических бомб и лавовых потоков – кекурников то, что теперь называют Толбачинским долом. Его длина около сорока километров, ширина – под двадцать пять и толщина – пятнадцать- двадцать метров. Нетрудно подсчитать, сколько золы выбросила из своего нутра одна из земных печурок.
- Вы-то что там делаете? – спросил я не без любопытства.
- Наблюдаем процесс возникновения жизни на продуктах вулканической деятельности, - максимально просто ответил этот сотрудник Института Географии И Чего-то Там Еще.
- И какова метода? – вежливо спросил я.
- Да поставили пикеты и вот уже восемь лет летаем и смотрим – может, хоть травка выросла.
- Так выросла?
- Да ни хрена! – Он так это сказал, что мы засмеялись, расплескивая водку.
Мужик был свой в доску. Он представлял тот, настоящий экспедиционный кадр, который должен владеть двадцатью восьмью специальностями, не считая «украсть» и «покараулить». Такие могут и полевые работы быстро и сноровисто провести, и рыбку поймать, икры нашкерить, и олешка освежевать, и просто голодом просидеть, когда вертолета нет два месяца, и при этом не сдохнуть.
Выпили, разговорились. Раньше они на Толбачинский дол добирались с луноходчиками. В Козыревске, в аккуратном домике с верандой, жили таинственные люди. На стене была прибиты малозаметная табличка «Министерство легкого машиностроения». И в самом-то деле – кто скажет, что луноход - это из сферы тяжелого машиностроения! Нет, господа, не лукавили чиновники, приколотившие эту табличку. Луноход, это не трактор, не шагающий экскаватор, он маленький и легкий. И место ему там, где есть вполне лунный пейзаж – шлак, песок, кратеры и лавовые потоки.
Позднее я видел рубчатые следы этого серебристого умного существа, ходил за зайчишками по лунному пейзажу – и одному Богу известно - что надо было этим ушастым созданиям среди мертвого, колышущегося в жарком мареве Дола, там ведь и вправду – ни травинки. Зайцев я не трогал, у меня была мечта идиота (но кто бы из охотников отказался от такой добычи!) – я хотел подстрелить этого космического зверя, но он прятался, хитрил, уходил к своим сверкающим ангарам.
Но это было гораздо позднее. А пока мужчинам, выпившим водки, захотелось пострелять. Желание простое и естественное, особенно, когда есть оружие и появились мишени – пустые бутылки. Одну мои кадры расстреляли на пеньке, другую влет, третью вежливо предложили гостю.
- А у вас только дробовики? – спросил он с интересом.
- Нет, не только, вот – есть мелкашка.
- О! Пойду, бутылочку поставлю…
Стрелять из мелкокалиберной винтовки по бутылке – занятие для пионеров, впрочем, поставил он ее достаточно далеко.
- Как она у вас пристреляна? Под «яблочко»? В сторону не уводит?
- Нет, нормальная ТОЗовка. Центрального боя.
Он приложился, выстрелил. Звук был странный, словно пуля срикошетила от толстого стекла. Смотреть пошли все вместе. Бутылка лежала на пеньке, горлышком к стрелявшим, нам сперва показалось, что она целая.
- Темновато уже… - сказал я примирительно.
- Да нет же, я попал! – возразил гость. – Смотрите, донышка-то нет!
Это могло произойти только в одном случае, когда пулька, войдя в горлышко, выбила дно. В любом другом случае бутылка просто бы разлетелась. Я читал, что на пятидесятилетии Хемингуэя его пьяные друзья из такой же мелкокалиберной винтовки отстреливали пепел с сигары папы Хэма. Считалось, что они были хорошие стрелки, и там показали высший класс. Если бы этот парень мог бы оказаться среди тех гостей, он бы не испортил праздника.
- Ладно, - сказал я. – Давай знакомится. Павел.
- Андрей.
- Уже кандидат наук?
- Нет. Доктор. Просто Доктор.
Мы так и звали его потом, новые люди думали, что он – врач. А тогда мы выпили еще по одной на брата, расстреляли пустые бутылки, уже была та кондиция, когда можно было говорить о бабах. Заспорили. Мои орлы начали утверждать, что по нашим российским законам мужику можно официально жениться не больше трех раз. Доктор говорил, что можно больше. Я в спор не ввязывался, лежал у костра, смотрел на жуткое, очень звездное небо. Тот, кто говорит, что это красиво, ни разу не задумывался о том, насколько ничтожна и мала Земля, и как огромен, холоден и беспощаден Космос.
- Только три раза! А дальше – сожительствуй! – кричали мои кадры.
- Можно больше! – мягко говорил Доктор.
Я знал, откуда у русского человека есть это мнение, что жениться можно не больше трех раз. Однажды я имел глупость поступить на юридический, и там изучал тома, горы и наслоения умерших Законов. Работать по юридической специальности я бы все равно не смог – там нужен особый душевный люфт, но багаж ненужных знаний пополнил. И среди них было Законоуложение Сперанского, написанное до революции. Да, не более трех церковных браков, было написано там. Впрочем, других браков, не церковных, тогда и не признавали. Сейчас, должно быть, можно и чаще брачеваться, просто в сознании не укладывается, что кто-то это делает больше трех раз.
- Доктор, я тебе сейчас в бубен дам! – уже вполне по-дружески пообещал гостю один из моих кадров.
- Да бросьте вы спорить, мужики! – сказал Доктор миролюбиво. – Три раза, три раза… Да я сам пять раз был женат. Официально! Вот паспорт.
Дунули в костер, чтобы разгорелся, посветили еще спичкой – точно, девять печатей, пять браков, четыре развода. Силен мужик!
- Так ты что – с каждой, с кем… того… переспал… в ЗАГС шел? – спросили напрямик у Андрюхи.
- Дураки вы. Я, может, судьбу свою искал.
- Да так никто не делает, дядя!
- Да мы все это делаем! – несколько туманно сказал Андрей.
- Кто это мы?
- Мы, русские. Россия! Она тоже пять раз замуж выходила, – просто ответил он.
Мои кадры просто махнули на гостя рукой, мы остались с ним у костра вдвоем. Сверкающее колесо Млечного пути еле заметно проворачивалось над головой. Ухал филин, словно пьяный леший. Угли костра подернулись золой и тоже мерцали, как маленькая Вселенная.
- Так ты считаешь, что Россия так же пять раз женилась… то есть, выходила замуж, она же у нас женского рода… и так же, как ты, четыре раза разводилась? – спросил я.
- Точно! – откликнулся Андрей.
- Не многовато насчитал?
- Давай посчитаем вместе! – предложил он, улыбаясь – ведь слышно было по голосу, что улыбался, черт тряпочный.
- Давай! – принял вызов я. – Что считать за выход замуж?
- Как всегда, кардинальное изменение жизни!
- Годится! Итак, революция… - начал я было.
- Погоди-погоди! До революции много чего было. Вначале святой равноапостольский князь Владимир крестил Русь.
- Да! Согласен! При этом очень деликатно сказал: «Кто не придет креститься, тот мне не друг!» Согласен. Есть один брак!
- Выпьем?
- Выпьем!
- Горько! – И мы выпили.
- И жили так вот, патриархально, дай-ка посчитать… Пятьсот с лишним лет! А тут – прервался род Рюриковичей! Лжедмитрий, поляки в Кремле, присягнули, мамка двух разных самозванцев признала…
- Да ладно, не считается! Было-то на два года всего! – заспорил я.
- А я однажды тоже всего на один день женился. На следующее утро уже пошли заявление на развод писать! – признался Андрей. – Показать штампики?
- Да видели уж все… Ладно! Считаем, как второй брак! – согласился я.
- Да я не настаиваю! Давай порассуждаем – это же был шанс. Как сейчас говорят – интеграция в Европу, на полвека раньше пришла бы в страну культура, искусство, на полтора века раньше отменили бы крепостное право… Сперва присягнули, а потом передумали. Побили поляков, Лжедмитрия – на вилы, сожгли, пеплом пушку зарядили, бах! – развод и девичья фамилия.
- Да, это был второй брак. Третий – Петр?
- Точно. Железной рукой – к счастливой жизни.
- Четвертый брак – революция? – уже я понял правила игры.
- Да уж… Так сказать, свадьба после изнасилования.
- Разница между Лениным, Сталиным, Хрущевым и Брежневым не делаешь? – снова уточнил я, выливая в кружки остатки водки.
- А ты сам видишь разницу? – удивился Андрей.
- Нет!
- Тогда выпьем за четвертый брак.
- Горько! – заорал я.
- Горько!! – подхватил он.
- Сейчас – пятая попытка найти свой счастье, - подвел я итог.
- Дай Бог, не последняя! Горько! – Ему, похоже, понравилось.
- Погоди-погоди! Хватит уж туда-сюда метаться! Вон, живет какое-нибудь государство Голландия, один раз из викингов шагнула в христианство и ничего больше не меняет. Короли, знамена…
- Мой пьяный друг, запомни, голландского есть две только вещи – сыр голландский и хер голландский, и то в русском фольклоре, а все остальное – государство Нидерланды.
- Не ругайся при свете звезд! – погрозил я ему пальцем.
- Хер – это буква в русском алфавите. Аз, буки, веди, и дальше - хер. Ты мне по делу говори, по существу!
- А по существу – скучно так жить, как голладцы! А как мы – страшно. Вдруг на шестой попытке шею себе свернем?
- Вон, видишь – вулкан светится? Там у него в пепле – аминокислоты. Из них получается протобелок. А там – динозаврики, обезьянки, человечки. И опять на этом месте будет Россия! - сказал убежденно Доктор и посмотрел безумными глазами.
- Так ведь с нас спросится – почему все шансы профукали!
- С нас будет спрошено не за то, что нашли, а за то – что искали и как искали. Потому что найдем мы мало, потерям много. По крайней мере, по сравнению с этим звездным колесом, - И он показал на мерцающий, страшный Млечный путь.