КРАСАВКА
У конюха Павла Митрофановича Кусачёва из стада не пришла корова. Он отправился к пасту-ху Лёне Сясе и долго расспрашивал его. Пастух отвечал путанно, не смотрел в глаза и всё упирал на то, что пасёт он, дескать, хорошо и никто на него, мол, не обижается.
— Чего ты мне про пастьбу-то крутишь? — не выдержал хозяин. — Я тебя про корову спраши-ваю! Где корова-то?
— Со стадом была. Я холосо смотлел...
Кусачёв совсем рассердился.
— Где ты её видел в последний раз? — спросил он напрямую, поигрывая желваками.
— Влоде бы в соснах склылась. У Монастылского лублися, — сразу вспомнил пастух.
Стало ясно, что корова отбилась километрах в четырёх от села, под Монастырскими рубли-щами, которые своё название вели, наверное, от царя Гороха и на рублища походили не больше, чем хрен на редьку: сплошное чернолесье с густым подбоем кустарников по ярам и болотам.
Кусачёв, ругаясь и проклиная пастуха, поспешил на конюшню, запряг в бричку лошадь и погнал в лес. Пока добрался до места, стало темно, и конюх, покричав корову, вернулся домой ни с чем.
Наутро он скликал пацанву, созвал родню, соседей и поиски возобновились.
* * *
Красавка почувствовала лёгкие толчки внутри себя, и в голове у неё стало горячо и мятежно. Коровий опыт подсказывал, что стучится и просится наружу плод. И корову охватило радостное беспокойство.
Пастух тащился далеко позади, и можно было не спешить. Красавка не любила и боялась пастуха, потому что он дрался. А теперь ей хотелось особенно беречься и быть осторожной.
Домой Красавку не тянуло. Она уже трижды приносила по телёнку и трижды их забирали у неё. Оставаясь под навесом одна, Красавка каждый раз жалобно мычала и мучила себя голо-дом.
И теперь, чувствуя близкое разрешение, корова всё чаще вскидывала голову и задумчиво смотрела на лес. Рядом паслись молодые тёлоч-ки. Они не понимали Красавку и норовили бод-нуть её, но она увёртывалась и в драку не лезла.
Солнце стояло высоко и, осыпаясь с ресниц, радужно дрожало в тёмных зрачках Красавки. От этого трава вокруг казалась живой, такой же, как сама она.
Стадо двигалось по широкой непаханой полосе вдоль редких сосенок. Почувствовав новое шевеление внутри себя, Красавка сразу же вы-вернулась из стада и решительно направилась к светлой прогалине.
— Назад! — запоздало крикнул пастух.
Этот окрик точно подстегнул Красавку. Она задрала хвост и побежала, делая тяжёлые кру-тые прыжки и рогами сшибая сухие ветки.
Бежала Красавка так долго, что и вокруг стало прыгать всё, как прыгала сама. Тогда она удивлённо остановилась и прислушалась. Со че-тырёх сторон шумел лес, в нём звенели птицы. И это успокоило Красавку.
Ей подвернулся пучок конского щавеля, она съела его, ощутив на языке прохладную вяз-кость, и побрела дальше. Кусты трещали под её копытами и щекотали ей брюхо. В утробе опять зашевелилось и мягко толкнулось где-то над сосцами. По телу прокатилась тёплая волна, и Красавка вспомнила, зачем она здесь.
На округлой травянистой поляне с одиноким деревом посредине Красавка остановилась и принялась обнюхивать травостой, губами пробуя его мягкость. Место она выбирала долго и старательно. И, наконец, выбрав, улеглась в пы-рей и принялась терпеливо ждать. Красавку одолевала дрёма, и она перестала гонять жвачку.
Очнуться корову заставил далёкий зов хозяина. Красавка вытянула шею, собираясь отклик-нуться рёвом, но лишь сочувственно вздохнула и запрядала ушами.
В небе обозначился месяц, и в лесу поголубело. Дважды над Красавкой пролетала сова и тут же исчезала под тёмными зубцами чащи. Уже ближе к утру на поляну выполз барсук, приню-хался и, зачуяв Красавку, убежал, фыркая и шумно топая лапами.
На заре она принесла тёлочку, такую же красную, как сама, без единого пятнышка. Кра-савка усердно вылизала её и обдула ноздрями, выгоняя из себя тепло.
Над лесом, постепенно захватывая небо, разливалась молочная розоватость, и деревья по-степенно начали проступать из мрака. Выпала обильная роса и оттого, что вокруг посвежело, отчётливей стали проявляться звуки и запахи, которые были новыми для Красавки, вызывали в ней беспокойство и внушали тревогу. Она стояла над тёлкой и опасливо косила глазами, изучая ближайшие подступы: туманные складки вдоль леса, тёмные кустарники и отяжелевшую от заревой влаги листву. Красавке казалось, что за ней тоже наблюдают, хотя вокруг всё оставалось в дикой нетронутости и было таким же, как и прежде.
Где-то в глубине леса отдалённо заурчало и зафыркало с горловыми захлёбами. И эти докатившиеся до коровы звуки усилили её тревогу. Красавка не знала, что это злобится чёрный лесной хорь, схвативший сонную куропатку.
Вскоре звуки смолкли, и Красавка успокоилась. У неё горело внутри, хотелось пить и она принялась есть мокрый пырей. Захватывая травяные стебли языком снизу, Красавка закручивала их в сочные жгуты, громко хрумкала и всё больше увлекалась. Ей стало до того легко и вольно, что она даже забыла о тёлочке, которая по-прежнему лежала на траве и, приходя в себя, мелко вздрагивала. Наконец она собралась с духом, замычала и начала подниматься. Ноги не слушались её и разъезжались.
Красавка вернулась к телёнку, ткнулась влажными губами в его непричёсанный бок и принялась помогать ему, подталкивая снизу. И тут до неё докатился едва уловимый враждебный запах. Красавка вздрогнула и подняла голову. Она хорошо помнила этот запах: однажды слышала его рядом в снежную ночь, когда за плетневой стенкой хлева, шарахаясь, бились в темноте овцы, а во дворах, задыхаясь от лая, ярились на цепи собаки.
Красавка пошевелила ноздрями и опять уловила тот же запах. Рога коровы угрожающе закачались и она, шумно выталкивая из себя воздух, пошла навстречу запаху, который нарастал и становился всё невыносимее. И тогда Красавка не выдержала и побежала, ещё круче склонив голову. Она уже достигла края поляны, когда из зарослей бобовника перед ней выпрыгнула волчица. Оскалив-шись, волчица утробно зарычала, выгибаясь длинным телом. Красавка остановилась и попятилась.
Глаза волчицы вспыхивали, как жёлтые ядра, поднятая шерсть шевелилась на загривке и кончик хвоста яростно подрагивал.
В логове под оврагом томились её щенки, и она осторожничала. Волчицу давно дразнили молочные испарения, долетавшие с поляны. Она уже больше часа провела в засаде, выжидая, когда, наконец, отлучится корова, чтобы потом легко, в один приём, завладеть телёнком. Но засада не удалась и теперь предстояло силой отбивать добычу.
Когда-то в паре с ней ходил крутолобый седой самец, отчаянный и дерзкий. Волчице было легко с ним. Но нынешней весной, в пору таяния снегов, когда они на степных припёках давили только что вылезших из нор мокрых сусликов, их настиг вертолёт. И пока волчица, распластавшись над полем, во весь опор уходила к лесополосе, а затем бежала по оврагу, прячась за его выступами, волк кружил на голом бугре, делая замысловатые прыжки и петли. Волчица знала: он хочет, чтобы она ушла и сохранила скрытое в ней потомство. Последнее, что она слышала тогда, был сухой щелчок, а потом долгая, жуткая тишина над полем.
Ночью она вернулась на бугор, отыскала на снегу кровь, вылизала её, подняла к холодным звёздам морду и страшно завыла. С тех пор для неё настала полуголодная сумеречная жизнь...
На поляне протяжно замычал телёнок. Его голос точно подтолкнул Красавку и она сама двинулась на зверя. Волчица угрожающе щёлкнула клыками и зарычала, но это не остановило корову. И тогда, не выдержав, волчица бросилась на неё. Красавка увернулась. Волчица бросилась опять, на этот раз целясь снизу перехватить горло, но удар страшной силы отшвырнул и опрокинул её. И в тот же миг, подхваченная рогами, она поволоклась по мокрой траве, рыча и цепляясь когтями за дёрн, пока хребтом не упёрлась в дерево.
Волчица поднялась на лапах, вытянулась вся и клыком достала до коровьего загривка. И тут, словно обручем стянуло её: внутри что-то хрястнуло и в глаза зверя ударила ог-ненная струя.
Волчица судорожно дернулась, вывернулась жгутом и намертво закусила кору дуба. В ней дважды плеснулась кровь, призывая к жизни, но сломленное тело уже не слышало этих угасающих призывов.
Растягивая сухожилия, Красавка всё тяжелее запахивалась копытами в землю.
Когда Кусачёв с соседским парнем набрели на корову, в Красавке точно всё обломилось. И она упала на колени.
* * *
В тот день на селе только и разговоров было, что о кусачёвской корове. Красавку хвалили и ходили смотреть на волчицу. Привёз её Кусачёв на подводе, бросив в одну телегу с телёнком. Дорогой телёнок тянулся к мёртвой волчице и норовил лизнуть её в морду. Кусачёв шлёпал его по губам и отпу-гивал:
— Тпррусь, дурак!
Телёнок закрывал глаза, причмокивал и опять лез. В конце концов, его укачало и он задремал.
Лошадь вела себя настороженно: то и дело шарахалась и фыркала. Хвост у неё был под-вязан, и она размахивала им, как кулаком.
Не успели въехать во двор, как понабежали мальчишки, а за ними пришли и мужики. Все встали кружком и с интересом рассматривали волчицу. Она лежала на вытоптанной траве, раскинувшись и вывалив прикушенный язык. По нему ползали крохотные муравьи. Шерсть на волчице сбилась в сосульки, лапы вытянулись, а брюхо ввалилось. Водовоз Митяй Фролнин не поленился, измерил зверя четвертями и насчитал девять четвертей.
— Матёрая! — похвалил он.
Мужики согласились: да, матёрая, только сильно затянута детёнышами. Тут же сосчитали сосцы и определили, что волчат у неё не менее как пятеро и что они, должно, ещё малые.
— Разыскал бы, — посоветовали Кусачёву.
— Ну их к ляду, — отмахнулся он — Тут вот с ней забота.
— Премию отхватишь.
— Сколько же?
— Вроде бы много.
— Ты смотри, какая шарышка! — подивился Кусачёв и почесал затылок.
— Магарыч с тебя, — намекнули мужики.
— Шкуру бы надо снять, — уклончиво ответил хозяин.
Он сходил в дровник, вытесал дубовую проножину, подхватил волчицу за хвост и поволок к перекладине. Фролкин и ещё двое мужиков в расчёте на угощение бросились помогать ему. Остальные разошлись.
Телёнок из-под навеса вытягивал шею, шевелил ноздрями и мычал. Он проголодался и требовал молока. Но поить его было некому. Мотря, кусачёвская баба, на верёвке увела корову в стадо и ещё не возвратилась.
Мужики суетились под перекладиной, покрикивали друг на друга и чему-то радовались. А в стаде тем временем печально ревела Красавка. Она не брала траву, прислушивалась и всё посматривала на село. Корове грезилась рыжая тёлочка, которую и на этот раз, наверное, отняли у неё, и она, раздувая бока, тихо и тяжко вздыхала. А рядом прохаживался с кнутом пастух Лёня Сяся и думал о том, как разыскать осиротевших волчат.