Предупреждение: некоторые сцены неприемлемы для лиц, младше 18 лет!
1. Очевидное и вероятное
Я принадлежу к числу тех врачей, которые уверены в тесной связи психического и физического здоровья. Страдающее тело заставляет страдать мозг и в итоге и то, и другое
никак не может поправиться. Получается эдакий замкнутый круг. И когда я думаю о моем постоянном пациенте, вернее, о моем "партнере-детективе", то нахожу все новые
подтверждения этой теории. Начав употреблять наркотики из-за сильных болей, он поставил себя в ситуацию зависимости, когда без наркотиков боль неизбежно возвращается.
А поскольку наркоманию можно отнести сразу и к душевному, и физическому расстройству, то он оказался в ловушке целиком и полностью. Я не говорю, что это невозможно
преодолеть. Наркомания - неизлечимая болезнь, как и СПИД. Но у сэра Джеймса есть и то, и другое, к слову. Так вот, наркоманию залечивают и поддерживают состояние
ремиссии годами. Некоторые не срываются ни разу. Другие живут от срыва к срыву. Но, тем не менее, живут. Мой же компаньон не может и не хочет попытаться освободиться
от зависимости и то, что с каждой инъекцией, с каждой "дозой" он увязает все больше и больше, совершенно его не пугает.
Но все дело в том, что последние события, связанные с Безруким Уиллом так сильно на него подействовали, что он стал терять контроль. Практически перестал ночевать
дома, возвращаться стал всегда пьяный и уже прямо при мне употреблял наркотики в чрезмерных дозах. Стал еще более грубым и сердитым, появились беспричинные обиды и
обвинения. Теперь с наступлением темноты в доме были зашторены все окна, а каждая лампочка в доме была обязана гореть всю ночь. Он стал много есть в обед, изменив
своей старой привычке голодать. А выглядел просто ужасно - прибавилось седых волос, и морщин, как мне казалось. Но больше всего меня стало пугать его поведение. Вот
сядет в свое любимое кресло в гостиной и смотрит перед собой, не шевелясь, и так по несколько часов подряд. Я уж не говорю о появившейся привычке надевать халат на
голое тело и так ходить весь день, даже если приходили посетители, что случалось в эту пору очень редко.
Но мое волнение не помешало мне на 3 дня уехать в Бирмингем, на свадьбу друга. Эмма согласилась эти дни ночевать дома, а сэр Джеймс сказал, что хотя бы на три дня он
будет избавлен от моего ужасного храпа. Можно подумать, что он что-то слышит - дома-то почти не ночует. В итоге, я уехал, но с опаской, что по возвращении узнаю о
каком-нибудь происшествии.
Свадьба была просто великолепной. Мой приятель снял поместье на все три дня и устроил там настоящий праздник любви. В жены он взял очень милую девушку, такую
маленькую, хрупкую, полностью в его вкусе. Едва их объявили мужем и женой, он подхватил ее на руки, и по нему было видно, что она легка, как букет прекрасных цветов,
который она держала в руке, одетой в кружевную перчатку. И мне так мило было на это смотреть, так приятно, что я расчувствовался, чуть ли не до слез. Конечно, я опять
подумал о моей Люси, и представил ее в белом платье и с кольцом на пальце. Но рядом с ней выросла фигура, но почему-то не моя. И пока я рассуждал, персонаж этот
постепенно приобретал все больше черт, роднивших его с доктором Хаусом. В конце концов, вот он, с тростью и в джинсах стоит у алтаря рядом с Люси. Я потряс головой,
чтобы избавиться от галлюцинации и бросился поздравлять друга и его новую жену.
Во время фуршета, натанцевавшись и передав жену счастливому отцу, он подсел ко мне. Я сидел в уголочке, слегка пьяный, с дурацкой улыбкой, и смотрел на танцующие пары.
Я не был расстроен, а, напротив, умилялся чужому счастью. Но со стороны, наверное, выглядел грустным.
- Не думал, что ты приедешь один, - сказал мой приятель. - Пошел бы покрутился с подружками невесты...
- Нет, спасибо, - ответил я. - Хорошо вот так просто сидеть и...
- Она бросила тебя что ли, медсестра твоя?
- Почему бросила? Просто ушла и правильно сделала. Я в такое влез...
- Ты про своего пациента этого, который типа детектив?
- Теперь и я "типа детектив".
И я рассказал ему кое-что о моем последнем приключении, о четырех испытаниях и об ужасе погребения заживо. Приятель слушал меня, нахмурив брови.
- Ну и какого черта ты все еще при нем? Неужели, деньги? - спросил он, когда я закончил рассказ.
- Деньги...- я почесал в затылке. - Нет. Я боюсь за него. Во мне врач проснулся. Настоящий.
- Какой кошмар!
- Вот-вот! - кивнул я. - Я так боюсь, что он скоро умрет.
- Так оно и будет. Человека нельзя спасти, если он этого не хочет. И ты можешь пойти ко дну вместе с ним.
Я кивнул и задумался. Приятель хлопнул меня по плечу и вернулся к жене. Остаток вечера я так и просидел в углу, глупо улыбаясь. На торжествах и праздниках я никогда не
напиваюсь, чтобы сохранить приятные воспоминания. Выпиваю ровно столько, сколько нужно для такого приятного ощущения в теле, словно ты опустил голову на мягкую подушку.
Оставшиеся два дня были просто прекрасными. Я отлично отдохнул, подышал чистым воздухом и полностью освободился от грустных мыслей. Вдруг так потянуло в отпуск.
Захотелось съездить во Францию, в Канны, на берег моря. А вечером последнего дня, пакуя чемоданы, я пришел к выводу, что не бывать этому еще минимум года три-четыре. И
снова мне стало грустно. А когда я вернулся в особняк вечером и увидел, что окна темные, настроение совсем испортилось. Дом был пуст. Эммы не было, сэра Джеймса тоже.
Я лег совершенно один в этом огромном пустом доме. Даже заперся в спальне изнутри на всякий случай. И сигнализацию включил.
Утром я проснулся около 9, и сразу поднялся в комнату к сэру Джеймсу, но его там не было. Кровать заправлена, везде порядок, словно его нога не ступала здесь уже
несколько дней. На кухне уже возилась Эмма. Она улыбнулась мне, предложила кофе и расспросила о свадьбе. А когда я получил свой омлет, уселась по соседству и как-то
печально стала на меня смотреть.
- А где сэр Джеймс? - спросил я, прожевав первый кусочек.
- Разве вам не звонили? - удивилась Эмма.
- Нет... - я насторожился.
- Его в больницу увезли, - Эмма всхлипнула.
- Что? - я сразу потерял аппетит. - Он что-то сделал с собой?
- Нет, кажется, - Эмма промокнула глаза полотенцем. - Когда вы уехали, пришла к нему какая-то женщина. Клиентка. Они побеседовали. Как только она ушла, сэр Джеймс
поднялся к себе и стал петь... Потом ушел куда-то, Вернулся поздно ночью и попросил меня лечь в его комнате. Ну, я согласилась, но немного боялась. А когда утром я
проснулась, его уже не было. Потом в обед позвонили из лечебницы и сказали, что его туда привезла полиция, попросили привезти личные вещи. Пижаму, белье, зубную щетку
и полотенца. Я вес собрала и привезла, но меня не пустили дальше приемной. Сестра забрала вещи и потом даже не вышла ко мне. Я пыталась расспрашивать, но...
- В какое отделение его положили? - чувство вины изнутри начало съедать меня.
- Он в психиатрической клинике. Его туда отвезла полиция...
Я полностью потерял аппетит и дар речи. Все это не укладывалось у меня в голове. Теперь любым способом я должен был пойти в эту клинику, поговорить с врачом и
постараться увидеть его. И, естественно, было очевидно, что виноват во всем я. Оставил больного человека, за которого так волновался, одного. В итоге, произошло то,
чего я так боялся. А поскольку я не психиатр, то помочь ему самостоятельно не смогу и придется оставить его под присмотром профессионалов. А ведь еще совсем недавно я
говорил Эмме, что нет ничего хуже принудительной госпитализации. Если человека в психиатрическую лечебницу привозит полиция, значит, он нарушил закон и останется там
до тех пор, пока суд не решит, что опасность миновала.
Бросив завтрак и прихватив с собой Эмму, я помчался в ту самую лечебницу. Это было государственное заведение, но все же не из дешевых, сюда кладут пациентов, которые
способны за себя заплатить. Но все же, это мрачное здание с решетками на окнах и металлоискателем у входа. Когда у меня в кармане зазвенели ключи, охранник чуть не
полез за ним сам. Представившись лечащим врачом сэра Джеймса, я получил разрешение побеседовать с главным врачом. Нас повели по длинному коридору с множеством дверей,
но ни одного пациента мы не увидели. Как нам пояснили, сейчас время прогулок и трудотерапии.
Кабинет главврача оказался в закутке, в другом конце коридора. Первую дверь охранник открыл магнитным ключом, и мы оказались в небольшой приемной с диванчиками и
графином с водой. Внутренняя дверь была абсолютно белой, в нее я и постучал.
- Войдите! - услышали мы с Эммой.
Я открыл дверь, и мы вошли. Кабинет был просторным, светлым. Все стены белые, мебель белая, и только кресло самого доктора оказалось коричневым. Мы сели в белые
кресла, стоявшие перед столом.
- Добрый день, доктор Смитт и...
- Эмма, - добавил я.
- И Эмма. Я - доктор Поляк. Вы пришли обсудить состояние мистера Джеймса Ли.
- Да, - кивнул я.
- Минутку.
Доктор поднялся и подошел к шкафу с отделениями. Он стал рыться в них, видимо, ища историю болезни. У меня появилось время повнимательнее присмотреться к нему самому.
Доктор Поляк был ниже меня ростом, с большой лысиной на голове, классической бородкой психиатра и усами. На нем был халат светло голубого цвета, а на ногах мягкие
теннисные туфли, тоже голубые. Как и полагалось, он застегивал на шее не галстук, а бабочку.
Достав нужную папку, Поляк сел в свое коричневое кресло и широко улыбнулся.
- Известная личность, этот мистер Ли. Детектив. Рыцарь. И наркоман со стажем.
- Это правда, - я кивнул.
- Вы его личный врач и...
- Человека не заставишь обратиться за помощью! - уверенно сказал я, стараясь, чтобы это не звучало оправданием.
- Верно, - доктор кивнул. - Но теперь он получит помощь помимо своей воли. Дело было так, - он начал читать из папки, но все время отрывался и поглядывал на нас. -
Пациент Ли был привезен сюда полицией из отделения неотложной помощи. Он пытался перерезать себе горло осколком стекла. В 10 утра, позавчера, он остановился у витрины
магазина в центре города и, по словам очевидцев, стал кричать на свое отражение в стекле. Потом стал бить по стеклу тростью, а когда стекло треснуло, то бросился через
него, окно разлетелось на куски, он схватил самый крупный осколок и стал резать себе шею, но, к счастью, прохожим удалось удержать его руку, и разрез не дошел до
сонной артерии. Когда приехала полиция и уводила его в машину, он кричал им "Вы не представляете, что я за чудовище. Я это заслужил, я должен умереть". При нем не
нашли наркотиков, но их обилие было обнаружено в крови, плюс исколотые вены и другие симптомы.
- Боже, - я обхватил голову руками. - Это я виноват.
- Он сам в этом виноват. Наркоманы сами виноваты в своей беде.
- Вы не понимаете... - я гневно глянул на Поляка. - У него хронические боли, его сына убили и...
- Я все понимаю. Мне в руки попала его карточка, и я поговорил с полицейскими. Мы знаем все о его физическом здоровье. У этого человека тяга к самоуничтожению после
произошедшего с его сыном. А сейчас в итоге у него острый психоз, бред и галлюцинации.
- И где он сейчас? Можем мы его увидеть?
- Нет, - Поляк снял с носа очки. - Он в карцере. Пришлось его связать, поскольку он пытался разодрать швы у себя на шее. Сейчас проводится экстренная детоксикация, а
лечение мы начнем чуть позже.
- Вы его держите запертым... - я почувствовал гнев в самой глубине моего сердца. И страх. - Он... он очень боится темноты, его нельзя оставлять одного...
- Доктор, вы же мой коллега. Поймите, ему нужна помощь, и я дам ему то, что нужно. В двери есть окно, в коридоре горит свет, так что...
- Нет-нет! - грянули мы с Эммой хором.
- Этого мало! - продолжил. - Ему нужен свет. Недавно мы с ним оказались закопанными живьем и...
- Да, да. Этой ночью санитары уже услышали первую часть этого концерта. Успокоительное помогло. Мы поможем ему. Но не мешайте нам. Я за встречи с семьей и друзьями, но
только кода у него пройдет жгучее желание задушить себя, едва развязываю его руки. Понимаете?
- Да, - горько ответил я.
Когда мы вышли за ворота, Эмма вдруг расплакалась и так горько, словно речь шла о ее сыне или одном из внуков. Я тоже чувствовал себя не лучшим образом. Чувство вины
теперь было таким сильным, что я сам чуть не расплакался.
- Бедный мальчик, - всхлипывала Эмма в машине, пока мы стояли перед светофором. - Я так этого боялась, да еще когда вы мне рассказали про принудительное лечение...
- Эмма, - я взял ее за руку. - Если бы я не слышал от него последнее время все эти ужасные слова, по типу "я хочу умереть", то сию же минуту поехал бы в суд и
потребовал выпустить его. Но мне самому так страшно, особенно, если учитывать, что я кое-что знаю о методах современной психиатрии.
- Нет, я не хочу слышать! - Эмма громко высморкалась. - Мне и так страшно. У него такое хрупкое здоровье...
- Я буду приезжать туда каждый день! - воскликнул я. - Пусть держат меня в курсе. Личный врач имеет право знать все о состоянии здоровья своего пациента.
Вечером Эмма, у которой глаза весь день так и были на мокром месте, ушла, как обычно. И я остался один в огромном доме. Я попытался лечь спать в спальне, но мне стало
не по себе, и я лег на кушетке в своем кабинете, да еще и дверь открытой оставил. И включил камеры наблюдения на телеэкране. Все двери были закрыты, сигнализация
включена, а мне все равно было страшновато. В голову лезли разные неприятные мысли, а едва я закрывал глаза, как видел сэра Джеймса, с его огромными, широкими от
страха, глазами. Вот он, лежит в палате, привязанный к кровати. Прямо перед ним окно, закрытое мелкой решеткой, но свободное от штор и занавесок. Ночь проникает через
это окно в палату, наводя ужас на несчастного. Единственный источник света в комнате - это небольшое окошко в двери, наверху. Свет тусклый и освещает лишь небольшое
пространство на стене. Остальная палата погружена во мрак. Я почти слышал, как громко и тревожно бьется сердце сэра Джеймса.
И я снова проснулся, слегка испуганный, и тяжесть вины снова камнем легла на мою душу. Остаток ночи я провел в горестных размышлениях, пытаясь найти выход, но каждый
раз приходил к выводу, что ему лучше остаться там. Я думал, что вот теперь он, возможно, избавится от своей пагубной привычки. Может и не полностью, но все же я убедил
себя, что так будет лучше всем.
Утром пришла Эмма, но я не дал ей приготовить себе завтрак, а вместо этого предложил сходить в кафе. Потом мы гуляли, и я попросил ее рассказать о внуках и детях. Она
так увлеклась, что вспоминал о нашей беде только тогда, когда мы вернулись в дом. На нее было просто жалко смотреть, и я предложил ей на некоторое время взять отпуск и
просто не появляться в доме, а о новостях узнавать у меня по телефону. Я успокоил ее, что запросто смогу готовить себе сам или буду ходить в кафе. Она согласилась, и
я снова остался совершенно один в огромном доме.
Ближе к вечеру, я снова съездил в клинику и напросился на беседу с главным врачом. А чтобы не показаться слишком нервным, я, прежде всего, стал расспрашивать о
физическом здоровье. О том, нормально ли заживает порез на шее, какие давление и пульс. Доктор Поляк спокойно отвечал на мои вопросы, но его глазки явно что-то
высматривали в моем лице.
- Вы хотите его увидеть, - утвердительно сказал он. - Я это очень хорошо понимаю. Но пустить я вас к нему не могу. И, все же... идемте.
Мы вышли из кабинета, поднялись на второй этаж и оказались у железной двери с небольшим окошком. Поляк постучал по окошку, оно открылось, на нас внимательно посмотрели
два огромных злых глаза, потом открылась дверь. Перед нами возник здоровенный санитар, одетый в джинсы и коротенький белый халат. Его мускулистые руки подсказали мне,
что мы на территории отделения для буйных. Это был длинный белый коридор с дверьми каждые 3-4 шага. Мы шли почти до конца, пока санитар не остановился и не указал на
дверь, обозначенную цифрой "4". Здесь тоже было небольшое окно, но оно показалось мне настолько маленьким, что через него не пролезла бы даже моя рука. Санитар открыл
створку, и я заглянул в палату.
Сэр Джеймс лежал на белой кровати, сделанной, похоже, из какого-то специального пластика. Через окно я видел только его голову и руки. Они были туго стянуты ремнем и
привязаны к боковинам кровати каждая со своей стороны. Но сильнее всего меня поразило то, что через лоб тоже шел ремень, который фиксировал голову на подушке. Я так же
заметил, что одет он теперь был в белоснежную пижаму, а в самой палате кроме кровати и белых мягких стен нет больше ничего. Только окно с решеткой, которое я так
красочно представил во сне. Мое сердце сжалось в комок, слезы так и навернулись на глаза. Сэр Джеймс был настолько бледен, что его лицо едва различалось на фоне белых
стен. И я увидел эти огромные, широкие от страха, глазища. Он лежал и не двигался, словно ничего не замечал. Позвать его я побоялся, а вдруг это вызовет бурную
реакцию и расстроит его. Санитар захлопнул дверцу прямо перед моим носом.
- Я не увидел капельницы. Что это за детоксикация? - я уставился прямо в хитрые глаза Поляка.
- Его организм сам очищается. Капельницы были в первый день. Во второй день был сильнейший синдром отмены, но сейчас простейшие препараты прекрасно действуют на него.
Как видите - пациент совершенно спокоен и жизни его ничего не угрожает.
- А зачем вы голову его привязали?
- Чтобы он не повредил швы на шее. Это временно, пока порез не заживет. Еще буквально день-два и мы попробуем вывести его на улицу. Или хотя бы в общее помещение в
другом крыле. Общение - лучшее лекарство.
И что мне тут было возразить? Я ехал домой, сохраняя перед своим мысленным взором всю увиденную картину. Вот он, лежит там, в белой комнате...
Верный своему обещанию, я каждый день заезжал и обменивался с доктором Поляком хотя бы 2-3 фразами, всякий раз надеясь услышать в ответ что-нибудь утешительное. Но
пока что все было "нормально и по плану". И так пролетела неделя. Эмма только раз заезжала ко мне в гости и я успокоил ее, немного наврав о том, что рассказывал мне
доктор Поляк.
И вот, наконец, во вторник я получил радостную весть. Медсестра у входа сообщила мне, что пациенту выписали встречу с родными и близкими, и что я гожусь в качестве
близкого. Меня провели через заднюю дверь в прозрачный коридор, а там в другое здание, с высокими потолками, большими окнами и большими комнатами, двери у которых
были прозрачными. Через них я увидел пациентов, всех разодетых в белое. Некоторые беседовали друг с другом, кто-то вел беседу с собой, кто-то что-то мастерил на столе
или рисовал, иные смотрели телевизор. Затем я заметил в одной из комнат пациентов, сидящих полукругом, один из них что-то увлеченно рассказывал. Здесь возле некоторых
дверей были надписи "комната отдыха", "арт-терапия", "гелио-терапия". А через окно, ведущее во двор, я увидел пациентов, которым были разрешены прогулки на улице.
Вдалеке я приметил группу, играющую в футбол. Кажется, я даже заметил пациента, копающегося на грядке.
Наконец, меня впустили в комнату для свиданий, а в ней оказалась еще одна комната. Когда я вошел туда, то понял, почему встреча будет именно здесь. Один пациент уже
беседовал с посетителем, и оба, не прекращая, курили. Я сел лицом к двери, сестра убрала стул, стоявший с другой стороны и вышла. Спустя несколько минут дверь снова
открылась и тот самый огромный санитар со второго этажа ввез кресло, в котором сидел сэр Джеймс. Он подвез его к столу, положил перед ним две пачки сигарет и
одноразовую зажигалку.
- Что надо сказать? - он наклонился к сэру Джеймсу.
- Исчезни, - ответил тот.
- Доктор узнает об этом, - бросил санитар на последок и вышел.
- Чертова горилла, - пробубнил сэр Джеймс, закуривая.
- Ли, - я тяжко вздохнул, указывая на повязку на его шее.
- Ерунда, - он махнул рукой. - Мне ничего не угрожало. Но угрожало кое-кому другому. Вот почему я здесь.
- Что? - я не поверил своим ушам.
- Слушайте внимательно, но с таким видом, словно я несу бред. Я здесь по делу. Ко мне обратилась дама. Ее муж внезапно попал сюда. Утром ушел на работу, а потом ей
позвонили и сказали, что он напал на начальника, чуть не выбросился в окно, а потом избил полицейского, который приехал за ним. Врачи тут ее убедили, что у него
шизофрения, и что лечение будет долгим. Ну а как можно проникнуть в психиатрическую клинику? Только в качестве пациента или врача. Вариантов не много. Я поехал к
инспектору Фраю и побеседовал с ним. Хотел позвонить вам, но решил, что для дела так будет лучше. Поляк вам бы не поверил, он очень проницательный. А теперь он уверен,
что вы напуганы и вините себя в произошедшем. Это у вас на лице написано. Фрай выделил констеблей, это они за мной приехали и отвезли туда, куда надо. Муж несчастной
женщины в отделении для буйных, его залечивают и ему становится все хуже и хуже. Его подводят к шоковой терапии, а она стирает память, как вы знаете. У меня не так
много времени, иначе для нас останется загадкой, что же такое он узнал, что у него хотят стереть из памяти. В нужный момент инспектор Фрай приедет сюда с ордером и
вытащит нас обоих.
- Вы так в нем уверены? - сказал я только потому, что нужно было что-то сказать.
- Уверен. Он не подведет. А от вас мне вот что нужно...
- Ли, почему вы без протеза?
- Это же оружие, - сэр Джеймс рассмеялся и закурил новую сигарету. - Трость мою тоже забрали. Придется ее потом сжечь, я потеряю с ней всякую связь. - Так вот...
- Но они же вас тут залечат...
- По этому, мне нужна от вас услуга. И слушайте внимательно, - он наклонился над столом и жестом предложил мне сделать то же самое. - Принесите мне наркотики.
- Что? - мне показалось, что я ослышался.
- Мне нужно сохранять рассудок и работоспособность, а они вычищают меня и накачивают всякой ерундой. И у меня нет сил. А кое-что из моих запасов может помочь.
- Нет, Ли. Я не могу. У вас есть шанс навсегда от этого избавиться.
- Доктор, черт вас возьми! - Ли тихо зашипел на меня. - Боль вернулась, а они не верят мне и мучают своими лекарствами. Я не сплю уже больше недели. Я говорю им, что
чувствую, а они смеются. Ночью в палате темно! - он многозначительно посмотрел мне в глаза. - Я не могу позволить себе срыв. Тогда мне конец. Я могу тоже попасть в
шоковое отделение и тогда все... Меня, какого вы знаете, уже не будет. Мой иммунитет этого не выдержит, и я угасну, очень быстро.
Последние слова проникли мне глубоко в душу. Почему я раньше об этом не подумал? Весь организм теперь под угрозой из-за тяжелых психоторпных препаратов.
- Хорошо, - шепнул я.
Открылась дверь, вошел санитар. Сэр Джеймс схватил меня за руки и зашептал совершенно не своим голосом.
- Заберите меня, заберите меня! Скажите им, что будете лечить меня дома. Только заберите меня! Или убейте! - в его взгляде появилось безумие.
- Хватит, - санитар грубо разбил наши руки и увез сэра Джеймса, который все еще просил забрать его с собой.
Мне стало не по себе после этой сцены расставания. Я вышел за ворота, присел на ближайшую скамейку и задумался. Безумие было разыграно так искусно, что я засомневался
в его рассудке. Вот с тобой говорят серьезно, о деле, о работе, о расследовании. И тут же, через мгновение, тебя просят принести наркотики. Еще мгновение - и на суд
строгой публике представлена трогательная сцена прощания и безумный взгляд. Но было в этом что-то... я словно чувствовал, что все предназначалось именно мне. Просидев
на скамейке еще пол часа, мучая себя догадками, я пришел к выводу, что верю сэру Джеймсу. Вместе мы прошли уже не через одно приключение, и я действительно готов
доверить ему свою жизнь и помогать всем, чем смогу. И доверие в данной ситуации - само малое, чем я могу ему помочь.
А еще внезапно меня осенило. Я поднялся со скамейки, сел за руль и поехал в Скотленд Ярд, надеясь, что встречусь там с инспектором Фраем. Ведь очевидно, что пока я
отсутствовал, именно он стал сообщником и тем самым прикрытием, которое сейчас было нужно сэру Джеймсу.
Я догнал Фрая в коридоре, он как раз возвращался из главного управления. Мы до этого никогда не оставались наедине, но после дела Обеспокоенного гражданина я считал,
что мы пришли к некому взаимопониманию. Но как он относится к сэру Джеймсу, я так и не понял и не уверен, что вообще хочу это знать.
- Чем обязан? - инспектор включил компьютер и сел в кресло.
- Вы знаете, где сейчас находится мистер Ли? - начал я сразу, избегая всех формальностей.
- Вы имеете в виду, психиатрическую лечебницу? Да, знаю. Я помог ему туда попасть.
- И это правда? Он расследует дело?
- Мы с ним договорились, что я буду молчать о деталях. И я не знаю, что он вам рассказал. Но да, он там по делу и я его страхую. Там есть наш человек, он не даст
случиться самому плохому.
- Он попросил меня принести наркотики... - ляпнул я вдруг.
- Извините, доктор, но я не могу выделить их вам. У нас на складе каждый грамм учтен...
- Да я не об этом! - мне стало неловко, словно это я наркоман. - Я просто не уверен, что нужно это делать...
- Друг мой, - Фрай наклонился над столом. - Расследование - это вам не отдых. Кроме того, я уверен, что он знает, что делает. Если ему нужны наркотики, значит
принесите ему их... Но осторожно! И немного, половину дозы, скажем. Вы выглядите удивленным. Но ведь мы с мистером Ли знакомы далеко не первый день. Он никогда не
говорил мне прямо в лицо, что употребляет, а я не спрашивал. Да это и не нужно было. Когда я это понял, то хотел его арестовать первые две-три минуты. А потом пришел к
выводу, что не гожусь в судьи.
Я призадумался. Пожалуй, инспектор высказал правильные мысли. Употреблял сэр Джеймс всегда либо наедине, либо в моем присутствии, что вовсе не радовало и сильно
возмущало. Но инспектор, видимо, взвесил все "за" и "против" и предпочел прикрывать глаза в нужный момент. Так или иначе, но ответ на свой вопрос я получил и домой
вернулся весь в раздумьях. Эмма набросилась на меня с расспросами. Похоже, она вернулась на свой пост, посчитав мои ежедневные звонки ей недостаточно информативными. Я
поспешил успокоить ее, сказав, что знаю точную дату его выписки, и что вернется он отдохнувшим и посвежевшим. Поверила она мне или нет - не знаю. Выглядело так, что
ответ ее устроил, хотя бы частично.
Я принял душ, потому что чувствовал себя как-то неуютно, и отправился в комнату сэра Джеймса, чтобы найти то, о чем он меня попросил. В комнате царил идеальный
порядок. Я открыл шкаф и вздрогнул, увидев пять протезов ноги, стоявших подставке. Одно отделение было пусто, видимо, не хватает именно той ноги, которую отняли в
больнице.
На полках я увидел аккуратно разложенную одежду. Обувь была на полках и внизу, и вверху. Большое платяное отделение было увешано костюмами и плащами. Меня поразило,
что все висит по цветам, от светлого к темному, причем тут был такой невероятный переход от белого в черное, что я понял, что ничего не понимаю в одежде. Кто бы мог
подумать, что у двух этих цветов столько оттенков и полутонов. Я сунул руку наугад в несколько карманов, но ничего там не нашел. Залез на верхнюю полку с обувью, но не
нашел ничего, кроме начищенных до блеска ботинок. Я прощупал все рубашки и пижамы, простучал задние и боковые стенки, чтобы найти тайник, осмотрел отделение для
галстуков, но ничего не нашел. Шкаф пришлось закрыть. Я залез под кровать и увидел там одну единственную коробку для шляп, только маленькую. Я дотянулся до нее и
совершенно не удивился, что под кроватью нет ни пылинки. Коробка оказалась голубой, крышка не была привязана или приклеена. Я открыл ее и увидел посередине лежащие на
белой ткани детские ботиночки. Они сразу напомнили мне те, что использовал для шантажа безрукий Билл. Но эти были еще немного меньше, и шнурки были завязаны бантиком.
У меня мурашки по спине пробежали, когда я понял, что, возможно, и даже скорее всего, эти ботиночки были, по крайней мере один раз на крошечных ножках погибшего
сыночка сэра Джеймса. Я уложил их на место, закрыл коробку и вернул ее на место, под кровать.
Затем я направился в ванную, чтобы осмотреть пространство за зеркалом, но
не увидел самого зеркала. Здесь тоже был шкаф, в кортом висело шесть совершенно одинаковых банных халатов, на верхней полке лежало множество белых полотенец разного
размера, а внизу стояло шесть белых домашних туфель, все на одну ногу. Сама ванна была аккуратно завешена прозрачной занавеской. На полке над раковиной лежали
бритвенные принадлежности, стоял шампунь, лежала расческа, а в мыльнице был совершенно новый кусок мыла. Тут же лежала упакованная в пластиковую упаковку совершенно
новая мочалка. Я отодвинул занавеску, ведомый уже ни столько своей миссией, сколько любопытством, и увидел то, что, в принципе, и должно было быть в ванной одноногого
человека - специальная скамейка. Она крепилась за бортики и спокойно могла передвигаться по всей длине ванной. Мне почему-то вдруг стало неловко. Я никогда не думал,
как сэр Джеймс сам обходится в быту, имея всего одну ногу. Я видел, как он бегает и ходит, как спокойно поднимается и спускается по лестнице. Но не задумывался о том,
как он встает по утрам, идет в душ, где умудряется бриться без зеркала, а потом принимает душ, естественно, сидя. Потом умудряется на одной ноге выбраться из ванной,
накинуть на себя халат, и только затем надевает ногу, становится, что называется, на обе. Я обратил внимание, что в ванной на потолке очень много длинных ртутных ламп,
а окно только одно, маленькое почти под самым потолком и оно закрыто белой занавеской.
Я вышел из ванной и огляделся. Раньше я не замечал, что сэр Джеймс не держит в комнате зеркал. На стенах нет, в ванной нет, в шкафу - нет. Ни единого зеркала, даже
самого маленького. В кабинете, насколько я вспомнил, тоже ничего похожего на зеркало. Его нет даже в моем кабинете (хотя в моей ванной зеркало есть).
Озадаченный этой внезапной находкой, я присел на край кровати и вдруг, к своему удивлению, почувствовал, что под матрасом что-то есть. Я встал и сунул руку межу матрасом и кроватью. В руке у меня сразу оказался пакетик. Приподняв край матраса, я просто глазам своим не поверил. Это был просто "рай" для наркомана и желаемый куш для любого
полицейского. Сами вещества были аккуратно разложены по пакетикам. Рядом в пластиковой коробке лежали разовые шприцы, жгут для вен, одноразовые спиртовые тампоны, а
так же противошоковый набор (так было написано на небольшой коробочке). Зрелище это вывело бы из равновесия любого нормального человека. Первый порыв в такой ситуации
- вызвать полицию и попытаться убедить их, что до этого и понятия не имел о тайнике. Но первый порыв прошел мгновенно. Я достал из кармана платок и взял в руки один из
пакетиков. Перевернул его и в ужасе прочитал наклейку, которая содержала название наркотика. В душе снова появился порыв - собрать все это и смыть сейчас же в унитаз,
чтобы не дать сэру Джеймсу потопить себя. Но потом представил его одного, в темной палате, с широко раскрытыми глазами, дрожащего от страха. Я положил пакетик на
место и взял пакетик в следующем ряду. Надпись была другой, но с порывом все еще приходилось бороться. А мет я узнал по внешнему виду, потому что этого молчаливого
убийцу, стараниями телевидения, в лицо знают все. Ведь врага всегда нужно знать в лицо, во избежание случайных столкновений. А этот грозный противник погубил миллионы жизней, без преувеличения. Остерегайтесь! При каждом удобном случае я говорю эти слова молодым людям, которые ищут острых ощущений.
И того и другого я взял лишь по одному пакетику и опустил матрас на место. Теперь оставалось придумать, как доставить эти "предметы" заказчику незаметно. Словно я наркокурьер какой то.
Я кинул пакетики в карман и спустился к себе в спальню. Можно спрятать их в пачку сигарет, но в больнице санитар выдает их, а потом забирает. Наверняка сигареты
держатся в этой клинике под контролем. Личные вещи тоже наверняка досматриваются. Быть может, если я придам некому предмету терапевтическое значение... И тут я
вспомнил те ботиночки под кроватью, и меня словно осенило. Возможно, доктор Поляк оценит мое ненавязчивое желание помочь другу и позволит передать нечто, что
успокаивает и помогает поддерживать связь с реальностью. Но мысль о том, что может значить та пара ботиночек под кроватью для сэра Джеймса, тоже не давала мне покоя. У
меня на них просто не поднималась рука. Оставалось только пойти в детские магазин и купить нечто похожее и, возможно, такое, что не так жалко разрезать, а потом
аккуратно зашить.
Так я и сделал. В ближайшем торговом центре зашел в детские отдел и выбрал крохотные детские ботиночки с язычком и шнурками. Принес их домой и дал Эмме. Она
согласилась распороть для меня язычки и аккуратно вынуть стельку, но, естественно, спросила, зачем. Тогда я начал с длинного предисловия, но глядя на то, как
расширяются ее глаза, закончил повествование словами "так надо, поверьте". Немного озадаченная и рассерженная, она сделала то, что я попросил. У меня в руках были
детские ботиночки, аккуратно распоротые. Я поместил по пакетику внутрь язычков и еще по одному под стельку. И снова мне пришлось нести их Эмме. Когда она увидела, что
я "начинил" эту невинную детскую вещь, она со злостью посмотрела на меня, но все же зашила язычки и уложила на место стельки. Потом заявила, что сегодня уйдет домой
пораньше и что ужин на плите. Я покраснел, и если внешне сохранил бледность, то мысленно совершенно точно покрылся равномерно густым слоем красной краски. Завтра мне
предстояло пронести контрабанду в психиатрическую клинику. И это не то чтобы доставляло неудобство, просто меня не покидала мысль, что я иду на преступление.
Наверное, именно по этому ночью мне приснился странный сон. Я еду в автобусе, сижу у окна на втором этаже, перед о мной сидит старушка, рядом с собой на сидение она
поставила большую красную сумку. Я выглядываю в окно и вижу, что вдоль дороги установлены щиты с предупреждениями. На них изображены люди с лицами, покрытыми сыпью и
ужасными рубцами. А внизу, по улице, то и дело проходят пешеходы с масками на лице. Автобус остановился у светофора и по переходу женщина, одетая в противогаз,
провезла детскую коляску, туго затянутую брезентом и имеющую что-то вроде фильтра от противогаза наверху. Затем мы снова тронулись, но перед мостом снова остановились.
Я услышал шум голосов внизу и голос в громкоговорителе произнес слово "Проверка". Старушка впереди взяла свою красную сумки и сунула ее под сидение. Я немного
занервничал, но чувствовал, что бояться мне нечего. Над лестницей появилась голова в противогазе и в проходе теперь стоял полицейский с автоматом за плечом и каким-то
аппаратом, похожим на пылесос в руках. Он медленно пошел вдоль кресел, направляя свой аппарат то направо, то налево. Дошел до самого конца и пошел обратно. Потом
остановился возле моего сидения и опустил устройство вниз, под скамейку передо мной. Там и стояла красная сумка старухи.
- Сэр, встаньте, - скомандовал он мне. Слова были плохо различимы сквозь противогаз.
- А что такое? - спросил я спокойно.
- Встаньте, сэр. Сюда, - он указал перед собой.
Я повиновался. Полицейский вынул красную сумку, расстегнул молнию и сунул внутрь свое устройство. Затем посмотрел на меня, вынул круглую коробку, открыл ее и я увидел,
что там, на бумаге, лежит пара детских ботиночек.
- Это ваше? - спросил меня полицейский.
- Нет! - я почему-то сильно занервничал. - Это... - я глянул было на старуху, но кресло было пустым.
- Высокая степень биологической опасности, - проговорил полицейский в рацию. - Пришлите наряд. Всем покинуть автобус!
Люди буквально рванули вниз, я услышал, как они выскакивают на улицу и разбегаются, кто куда.
- Террорист проклятый! - прикрикнул на меня полицейский. - Сибирскую язву везешь. Мало из-за вас людей умерло! Еще помучить хотите! Чего вы этим добиваетесь, а?
- Сумка не моя, это не мое! - отчаянно закричал я.
- Заткнись, сволочь! - крикнул офицер. - Сдохни!
С этими словами он ткнул ботинком мне под нос, нажал на язычок и в лицо мне полетел белый порошок. Я зажал руками глаза и закашлялся. И, какое счастье - проснулся!
Луна светила в окно, часы показывали 3 утра. Я прислушался к биению собственного сердца, потом снова лег и прикрыл глаза. До утра кошмары меня больше не мучили.
Утром сразу после завтрака, который я приготовил себе сам, поехал в спешке в больницу, прихватив с собой ботиночки. Ехал я не на автобусе, но когда остановился у
светофора, стало как-то не по себе. Я ужасно волновался, входя в двери больницы и заходя в кабинет Поляка. Он принял меня с улыбкой и вкратце рассказал, что пока нет
ни каких продвижений.
- Я кое-что принес ему, - сказал я. - Эта вещь стоит у него на ночном столике. И когда она в его поле зрения, он легче засыпает.
- И что же это? - с интересом осведомился Поляк.
- Вот, - я вынул из кармана ботиночки и поставил их на стол. - Они принадлежали его сыну...
- История не вымысел? Я так и не поверил ему до конца, когда слушал эту невероятную историю. - Поляк слегка улыбнулся. - Что ж, отлично. Нам трудно успокоить его
ночью. Если это поможет, то можете смело считать себя моим коллегой-психиатром. Передайте их ему. Он в саду. Мы договорились, что курить он будет только там. Хочет
попробовать бросить.
Я проследовал за уже знакомым мне санитаром в сад. Сэр Джеймс сидел в кресле под деревом, возле скамейки. Санитар вынул из кармана пачку сигарет и зажигалку. Он
положил их на скамейку, как-то странно прищурился и сказал:
- Что нужно сказать?
- Спасибо, сэр, - выдавил сэр Джеймс.
- Умница, - санитар удалился.
- Когда мы расстались с вами в прошлый раз, он остановил лифт между этажами и вдруг закурил, - сэр Джеймс приподнял рукав и я увидел три отчетливых сигаретных ожога. -
Когда я закончу дело, этот тип сядет за садизм. Другие пациенты мне про него уже рассказали.
- Вы Поляку сказали об этом?
- А толку что? Они меня не верят. Он наверняка поверит санитару, а тот расскажет, что я сам это сделал и он меня вовремя остановил, когда я собирался ткнуть бычком
себе в глаз.
- Ужасно, - во мне всколыхнулся ярый блюститель правила "не навреди".
- Принесли? - шепнул мне сэр Джеймс, закуривая.
- Да, - я потянулся к карману. - По легенде без этого вы не можете уснуть. Так что подыграйте мне.
Я вынул ботиночки и положил ему на колени. Сэр Джеймс положил недокуренную сигарету на край скамейки, очень осторожно взял ботиночки и поставил их себе на ладонь. В
его глазах что-то такое блеснуло.
- Это же не... - он с надеждой посмотрел на меня.
- Нет конечно, - ответил я.
- Доктор... - он вдруг схватил мою руку и сжал ее.
Затем он прижал ботиночки к груди и как-то весь сжался. Внезапно он поставил их себе на колени, закрыл лицо руками, низко наклонился к коленям и, как мне показалось,
беззвучно зарыдал. Мне стало неловко. Я положил руку ему на плечо, чтобы утешить.
- Ли... - я не знал, что сказать.
- Блестяще доктор, блестяще, - услышал я осторожный шепот. - Продолжайте утешать меня. Эмоции это прорыв. Так Поляк говорит. Пусть все будет как по-настоящему. Пусть
продолжают верить в мое безумие.
Мы так и просидели минут десять. При этом я рассказал, как ходил к инспектору Фраю и как рассердилась на меня Эмма. Сэр Джеймс же поведал мне, что бедолагу, которого
он должен спасти, все еще не выпускают и обкалывают нейролептиками. И что все пока идет по плану.
Когда пришло время прощаться и, завидев приближающегося санитара, сэр Джеймс притянул меня к себе и обнял, держа ботиночки в одной руке.
- Спасибо, Джон, спасибо! - сказал он, когда санитар остановился.
- Как мило, вот доктор обрадуется. Правда? - санитар нагло усмехнулся. - Поласковее мы?
- Да, да, сэр, - вяло ответил сэр Джеймс.
- И даже не всю пачку выкурил, ну и умница! Кое-кто получит графин с водой на ночь.
- Спасибо, сэр, - с наигранной благодарностью, ответил сэр Джеймс.
- Поехали в палату. Скоро обед. Попрощайся с другом.
- До встречи, Джон, - сэр Джеймс пожал мне руку, а затем, когда санитар его уже увозил, обернулся через плечо и подмигнул.
Дома меня ждала Эмма. От вчерашней обиды не осталось и следа. Ей не терпелось услышать новости. Пришлось рассказать все - начиная от внешнего вида, и заканчивая моей
экспертной оценкой, не походило ли все, что он говорил, на бред. Я терпеливо ответил на все вопросы, не забыв упомянуть и о садисте-санитаре. Этот факт разбудил демона
в сердце Эммы - она выругалась, но затем покраснела.
- Словно в фильме с Джеком Николсоном, - сказала она.
- "Пролетая над гнездом кукушки"? - догадался я.
- Да, - Эмма кивнула. - И я хорошо помню конец.
Я тоже хорошо помнил конец этого фильма. Он стал почти эталоном для всех картин, в которых дело происходит в подобных заведениях. Но, к счастью, я уже успел узнать,
что в данной клинике лоботомию не используют. Хотя, там и без того полно методов лечения, которые лично я назвал бы варварскими. Я имею виду электросудорожную терапию
и метод анафилактического шока и клинической смерти. Когда в университете на лекциях по психиатрии пожилой профессор с желтым лицом рассказывал о том, как эти методы
революционно изменили психиатрию и облегчили участь пациентов, я был просто в ужасе. Нам показали слайды с ножом для колки льда, который использовался для первой
лоботомии, потом первую электрошоковую установку, и лица больных "до" и "после". Состояние "после" выдавалось за радость избавления от недуга, но за счастливой улыбкой
на лице я увидел нечто другое в глазах. Пустоту, почти такую же, как у наркомана со стажем. Отсутствие жизни, замершее сознание. Все это мне тогда так напугало, что я
навсегда поставил крест на психиатрии и с трудом сдал экзамен по теории.
А теперь я мучился при мысли, что друг попал в такое место, где огромный санитар без мук совести тушит сигарету о руку человека в инвалидном кресле. Я подумал о том,
как это было ужасно, когда сэра Джеймса только привезли в больницу. Он сопротивлялся, чтобы сразу попасть в отделение для буйных. Его связали, даже голову к кровати
пристегнули ремнем. Этот громила наверняка навалился на бедолагу всем телом, кости затрещали. Потом второй санитар сделал укол и... Я перестал представлять дальнейшее,
потому что мне стало страшно. Я попытался отвлечься чтением медицинского журнала, но в итоге включил телевизор, наткнулся на "Отчаянных домохозяек" и остаток дня так и
провалялся, подремывая, на диване в гостиной. И каждый раз, когда я засыпал хотя бы на минуту, перед моим взором возникал приемный покой больницы, в которой я впервые
проходил практику, будучи еще студентом. И в дальнем углу всегда стоял он, опираясь на свою трость. Он. Хаус. Мой соотечественник в образе американского врача-
наркомана стал моими персональным кошмаром.
Прошло два дня. Я собирался пойти к сэру Джеймсу следующим утром, но мне позвонили из клиники и попросили приехать. Я разволновался, но не подал виду, чтобы не
напугать Эмму.
По прибытии меня сразу проводили в кабинет доктора Поляка. Тот встретил меня в дверях своего кабинета, усадил в кресло и налил стакан воды. Участие в его глазах
готовило меня к чему-то плохому.
- Коллега, нашему общему пациенту стало хуже. Я ожидал второй волны, но надеялся, что она будет не такой сильной. Вчера к вечеру мы все были им так довольны, что я
позволил ему надеть протез и немного погулять самостоятельно по коридору. Он обрадовался, но едва в коридоре появился его санитар, как мистер Ли затеял драку. И откуда
в нем столько силы? Он сбил санитара с ног, повалил его на пол и ударил по лицу три раза. Пришлось его успокоить. Он снова в отделении для буйных. Едва действие
лекарства закончилось, как он стал кричать и обвинять нас во всем, чем только можно. Коллега, я всегда горой за пациента, но если к концу недели лекарства не помогут,
мы используем шоковую терапию.
- Нет! - воскликнул я. - Это убьет его личность. Он же детектив, это погубит его уникальный мозг.
- Возможно, - Поляк кивнул. - А вы никогда не думали, что детективные способности - симптом его болезни? Что это некое побочное явление? Да, может он утратит эти
необычные способности, но с болезнью уйдет желание навредить себе. Он станет обычным человеком, он будет счастливым.
Перед моим мысленным взором снова возникли те лица из слайдов. Улыбающиеся лица и пустые, безжизненные, глаза. Мне чуть не стало дурно.
- Могу я его увидеть? Поговорить с ним? Убедить следовать лечению, слушать вас и постараться сдержать себя? Я не только его врач, я еще и друг...
- Что ж, не вижу в этом вреда. Он все равно связан. И вам полегчает. Да?
Я кивнул. Вошел тот самый санитар. Его лицо украшало несколько лиловых синяков. Я, к своему стыду, подумал, что мог бы ему еще подбавить...Мы снова поднялись туда, где
только длинный коридор и множество дверей. Там, где я впервые увидел сэра Джеймса, привязанного к кровати. Мне подвели к двери той же палаты. Дверь открыли и я вошел.
Сэр Джеймс лежал на кровати и белоснежной пижаме, руки и нога привязаны широкими ремнями, еще один ремень обхватывал грудь, а другой - ноги чуть ниже бедер. И снова
ему привязали голову. Мне показалось, что он спит. Но едва дверь закрылась, как два взволнованных глаз уставились на меня.
- Ну что? - спросил сэр Джеймс шепотом. - Смотрит этот гад на нас через окошко?
- Нет, - ответил я, глянув на дверь. - Вы что устроили? Знаете, что они хотят с вами сделать?
- Все по плану, - продолжал шептать сэр Джеймс. - Я повторяю путь бедолаги. Ему вроде бы стало лучше, но потом он снова якобы стал буйным. И теперь ему тоже грозит
электрошок. По этому, я здесь. Не волнуйтесь, все хорошо!
- Классно вы этого гада украсили, - прошептал я в ответ.
- Да уж. Когда меня связывали, этот мерзавец поставил мне на грудь колено. Сломал два ребра.
Я молча раскрыл рот. Негодование поднималось во мне, а вместе с ним и волосы на затылке.
- Кроме того, он приносит мне еду и есть ее у меня на глазах. Даже воды не дает. Но это ничего, не волнуйтесь.
- Я им устрою! - профессионал внутри меня затевал бунт.
- Операцию сорвете, - зашипел на меня сэр Джеймс. - Я сам справлюсь. Бедняге хуже, поверьте мне. Вот дома я отдохну. И Эмма будет хлопотать вокруг... Я устал играть
пациента.
- Держитесь, Ли! -я похлопал его по плечу. - И хватит буянить.
- Да что ты понимаешь, докторишка! - закричал он в ответ. - С ними заодно? Все вы одинаковые, бесполезные, коновалы! Пошел вон! Неуч!
Он подмигнул мне, и я вышел, поскольку на крик прибежал санитар и выпустил меня. И до самого конца коридора я слышал, как знакомый мне голос выкрикивал слово
"шарлатаны".
И естественно, о том, что я видел и слышал, Эмме знать было не обязательно. Я поведал ей об очередной беседе в парке и успокоил, что все скоро закончится. Как мне
самому хотелось в это верить!
На следующий день я позвонил в клинику, но Поляк ответил, что изменений пока нет и мне лучше не показываться, мол, сейчас мое имя используется наряду с самыми грязными
ругательствами. Я это принимал как сигнал, что операция в самом разгаре. Так мы дождались субботы, затем прошло тревожное воскресенье, и настал понедельник. Было около
девяти, когда в дверь позвонили. На пороге стоял инспектор Фрай.
- Ну, что? - задорно заговорил он. - Идем вызволять нашего буйного?
Я понял, что момент настал. Вместе с инспектором и ордером, который он немного нервно мял в руке, мы вышли из машины и направились в клинику. Вошли нагло, через
главный вход, мимо протестующей медсестры, сразу в лифт, сопровождаемые четырьмя констеблями. Инспектор распахнул дверь в кабинет Поляка и швырнул ордер ему на стол.
Поляк снял очки, с недоумением посмотрел на нас.
- Доктор Поляк, вы арестованы. Вы обвиняетесь в незаконном удержании, применении силы и нанесении тяжкого вреда физическому и психическогому здоровью. Ваша клиника
пыток за деньги закрывается. Встать!
Поляк встал. Один из констеблей надел на него наручники и вытолкал за дверь. Из другого конца коридора констебль уже вел в наручниках санитара-садиста, на лице
которого все еще красовались следы тяжелой руки сэра Джеймса. Когда главных обвиняемых увели, старшая сестра отвела нас в отделение для буйных. Сначала она открыла
комнату, на двери которой значилось "предшоковая". Там на столе-каталке, крепко-накрепко связанный по рукам и ногам, лежал бледный и очень худой мужчина. Его глаза
были стекленными, сразу было видно, что его накачали сильнодействующими препаратами. Сестра сама развязала многочисленные ремни и с дрожью в голосе призналась, что
боялась рассказать правду о творившихся безобразиях и готова дать показания. Оказалось, что этот бедолага - Кристофер Буше, служащий одной весьма крупной фирмы. Его
сразу увезли на скорой помощи, а в больнице его уже должна была ждать жена.
Затем, вслед за сестрой, мы пошли куда-то по коридору, там была узкая лестница, которая заканчивалась у одной единственной двери, не имевшей обычного для всех палат
окошка. Она отперла дверь, и мы увидели только темноту. Инспектор зажег фонарик и мы с ним увидели, что помещение маленькое, стены оббиты мягким материалом, а на полу,
свернувшись в клубочек, лежит какой-то человек. Я в ужасе мгновенно осознал, кто это.
- Доктор вывернул лампочку, - всхлипывая, сказала сестра. - Он так кричал... Я сама чуть не вызвала полицию, но мне пригрозили устроить нервный срыв.
Подоспели констебли и зажгли еще несколько фонариков. В помещении стало светло. Я вошел в комнату и понял, что сэр Джеймс умудрился свернуться, будучи упакованным в
смирительную рубашку. Его голова была плотно прижата к коленям, руки связали не на груди, а за спиной.
- Ли... - я осторожно коснулся его плеча, чтобы не испугать. - Ли, как вы?
Он медленно отнял голову от колен и посмотрел на меня стеклянными глазами наркомана.
- Замечательно, - ответил он, распрямляясь. - Вы спасли меня, доктор. Вы не представляете, как теперь я ценю вас.
Конечно же, рубашку сейчас же сняли. Старшая сестра нашла протез сэра Джеймса и вот он, уже на ногах, курит, поглядывая на каморку, из которой мы его только что
вытащили.
- Я провел там всю ночь, - спокойно рассказывал он. - Если бы они уделили мне больше времени и проверили, что я спрятал в носке, который надет на единственной ноге,
то я бы вышел от сюда безумцем. То, что вы принесли мне, доктор... Вот что спасло мой рассудок этой ночью. Паника охватила меня, но это длилось не больше минуты, а
потом...
Он рассмеялся. Мое сердце сжалось от страха и сострадания одновременно. Я был и рад, и не рад, что передал ему наркотики. Я сделал доброе дело, но так ли это? В любом
случае, я передал наркотики наркоману, посодействовал в преступлении, но и помог другу справиться со страхом, пусть даже и таким неправильным путем. Во он, смотрит на
меня, а зрачки расширены до предела. И словно мы в разных измерениях и смотрим друг на друга через толстое стекло. Видим друг друга, но не слышим.
Мы спустились в холл, где увидели, что всех пациентов вывозят. За многими приехали родственники, других по клиникам развозят полицейские машины и скорая помощь. В
саду, на скамейке, сидели рядышком Поляк и санитар, с низко опущенными головами. Сэр Джеймс, будучи в весьма приподнятом настроении, увидев их, не удержался и подошел.
- Ты проиграл, - кинул он Поляку прямо в лицо.
- Я всегда знал, что нет хитрее ума, чем у безумца, - ответил на это Поляк. Он пытался сохранять спокойствие.
- Значит, нужно было быть осторожнее, - подмигнул ему сэр Джеймс. - Знаешь, почему всегда нужно быть милым с людьми? Потому что за маской может скрываться тот, кто
раздавит тебя, самовлюбленного садиста, как букашку. Тебя ждет увлекательное путешествие вдоль всей системы правосудия, в конце которой ты окажешься в маленькой
комнате, где будет только койка и крошечное окошко. Да уведите же его!
Констебли подхватили доктора под руки и повели к выходу. На скамейке остался сидеть только санитар. Он поднял глаза, полные ненависти и чему-то усмехнулся. Сэр Джеймс
закурил, выпустил дым ему в лицо, а потом неожиданно ткнул окурком ему прямо в грудь, там, где констебли при задержании разорвали рубашку.
- Что ты делаешь, псих! - заорал санитар. - Вы видели? Лечить его надо! Я буду жаловаться.
- Жалуйся. Любовнику в тюрьме расскажешь, - кинул сэр Джеймс и пошел к выходу, сильно хромая, потому что шел без трости.
2. Расследование
Как я ни настаивал, как ни занудствовал, но поехали мы не в больницу, а домой. И Эмма, кажется, радовалась больше всех. Она ждала нас на крыльце в переднике, глаза
мокрые, а на лице широченная улыбка. Она заключила сэра Джеймса в объятия, но он тактично прервал их, не сказав при этом про свои сломанные ребра.
И, поскольку время уже позволяло, мы все втроем отправились в столовую и отобедали. Можно сказать, что я впервые видел, как сэр Джеймс ест с аппетитом.
После обеда я все-таки воспользовался своим право врача и настоял на осмотре. На груди у сэра Джеймса красовался огромный синяк. Я прощупал ребра и про себя отметил,
что перелом находился опасно близко к легким и сердцу. Санитар явно понимал, что делает. Еще я отметил наличие следов от пальцев рук на предплечьях, а так же широкие
ссадины от ремней на руках и груди. Мне снова стало не по себе, когда я подумал, что такое там творили практически с каждым пациентом. Зверства психиатров как они
есть.
Когда осмотр был закончен, сэр Джеймс отправился в спальню, чтобы немного отдохнуть, и пригласил меня с собой. Я помог ему переодеться в халат и лечь в кровать.
Закурив, он посмотрел на меня и похлопал рукой по матрасу.
- Ну, что, все выпотрошили?
- Нет, - я сразу понял, о чем идет речь. - Только то, что вы просили.
- Ладно, - он махнул рукой. - Я рад, что мое добровольное заключение закончилось. Теперь я знаю, как там, и не хочу туда возвращаться. Доктор, со мной этого никогда не
должно случиться, что бы я ни сделал.
- Конечно, - я кивнул. - Такого не пожелаешь даже врагу.
- Представьте себе, что начальство того бедолаги, из-за которого я весело провел время в заключении, решило таким вот способом замести следы своей нечестной
деятельности.
- Так вы добрались до сути? - спросил я.
- Естественно. Не просто так я провел эти две недели. Слушайте. Сейчас проверим, хорошо ли я умею рассказывать истории.
Когда вы уехали, я решил, что наконец избавлюсь от докторских нотаций и смогу позволить себе все, от чего отучивал себя с тех пор, как вы въехали в этот дом. Я уже
грезил о том, как буду целых три дня обходиться без одежды. Но тут пришла эта женщина, миссис Буше. Толстая такая, лицо заплаканное, волосы не причесаны. Эмма ей чай
налила, с какой-то травкой. А мне пришлось одеться. Она сидела напротив меня и разглядывала протез, словно у меня там была третья нога.
- Так что такое у вас случилось, милая дама, что вы ко мне явились без лифчика, и даже пасту зубную забыли выплюнуть?
- Ах, мистер Ли! - она всхлипнула. - Моего мужа вдруг увезли в психиатрическую клинику.
- Теперь я еще и врач, - как-то она мне перестала нравиться, еще и неаккуратная такая.
- Вы не понимаете, - она замотала головой, заколка слетела и волосы упали на ее плечи. Так она показалась мне гораздо симпатичнее, но я не люблю полных. Боюсь, что они
меня раздавят в постели.
- Тогда объясните.
- Он утром ушел на работу, а потом через два часа мне звонят и говорят, что он напал на начальника, разбил окно и хотел выпрыгнуть в него, а потом еще и сопротивлялся
при задержании. Мне сказали прямо по телефону, что у него вскрылась шизофрения. Сказали, что пока мне к нему нельзя, и что лучше принести ему вещи. Мистер Ли, я... я
провожала его рано утром, вес было, как обычно. Он спешил что-то сделать до совещания, что-то распечатать и отправить факс какой-то...
- Кем он работает? Вернее, работал? - меня теперь привлекла ее круглая грудь, свободно гулявшая под блузкой.
- Боже, я не смогу объяснить. Они работают с какими-то активами, все время что-то считают и сводят какие-то цифры...
- Он бухгалтер?
- Может быть, я не знаю точно... это сложно...
- Ну-ну, - я подумал, что она глуповата для брюнетки. - И что дальше?
- Я только что отвезла ему вещи. Даже в отделение меня не пустили, сказали, что он буянит. Сказали, что ему грозит электрошок...
- Миссис Буше, мои услуги будут стоить вам денег. Вы это понимаете?
- Если муж вернется, я отдам вам все, что захотите, - она рванула пуговицы на блузке и я увидел ее грудь. - Все! - она гордо посмотрела мне прямо в глаза.
- Хм, - я продолжал разглядывать ее грудь. - Интересно, интересно. Я о деле. Идите домой и не волнуйтесь. Если вам не будут звонить, значит все хорошо. Если позвонят -
то я провалился. А вот когда полиция заедет за вами и скажет, что муж ваш на пути в больницу - то этому можно верить. Идите. Вашу грудь я уже рассмотрел. Очень
красивая.
Она покраснела, прикрылась руками и ушла. А я стал думать. Причина попадания бедолаги Буше в психушку стала мне сразу ясна, как только я услышал слово "электрошок". Он
приехал на работу пораньше и что-то услышал. Убивать человека - дело нехорошее, к тому же, придется выплачивать жене страховку. А вот упрятать в психушку, где терапия
уничтожит воспоминания - дело простое и изящное. Я навел справки в интернете и выяснил, что в фирме подобное уже случалось. И, как оказалось, не в одной. Все пациенты
попадали в ту самую клинику, где я был еще сегодня утром. Все стало совсем ясно. Я так обрадовался своей сообразительности, что угостил себя дозой и несколько часов
пел песни из своего любимого репертуара. И в голову неожиданно пришел план. Я уехал к инспектору Фраю, который обрадовался мне, потому что у них образовалось затишье.
- Устроить вас в психушку? Без проблем! Приходите к нам на службу! - ответил инспектор на мою просьбу посодействовать в расследовании.
- Мне в другую нужно, где люди пускают слюни и говорят с деревьями, - настаивал я.
- Тогда вам нужно в Ирландию съездить. А если серьезно, то в какую и зачем?
- Спасательная миссия, - я рассказал ему то, что посчитал нужным. Остальное оставил для себя, чтобы не было соблазна у нашего дорогого инспектора украсть мой успех.
- Так значит? Ну хорошо. Все сделаем. План отличный. Констебли надежные есть, люди свои в скорой помощи. Хм... да и вакансия в психушке вашей есть. Завтра утром там
будет наш человек. Надежный!
- Со скуки даже мне помогать взялись! - иронично заметил я.
- А что? Интересно мне, что у вас в голове творится! - Фрай рассмеялся.
- Мне тоже.
Я вышел из Скотленд Ярда и пошел, забыв, что меня ждет таксист. Он догнал меня у поворота и я заплатил ему, даже не спросив, сколько должен. Он уехал без брани, значит
заплатил достаточно. И мне так захотелось погулять перед заточением, что я пошел в один притон для состоятельных джентльменов. Это закрытое заведение, там очень
чисто, приличные девушки... Я бы рассказал, воспоминания приятные, но слушать вы не захотите. Короче, там я отдохнул изо всех сил, а потом вернулся домой очень поздно,
но Эмма так и не осмелилась бросить дом, потому что не умеет включать сигнализацию. Я попросил ее лечь в моей спальне, потому что что-то такое почувствовал, словно в
гроб ложусь спать. Даже свет выключать не стал. А утром переоделся в то, что не жалко, смазал шею жиром, чтобы не сильно порезаться, взял старую трость, которую
предстоит сжечь, и пошел, в соответствии с планом. Позвонил Фраю и дал отмашку. В назначенное время был у витрины магазина, который накануне закрыли на ремонт. Стекло
уже было с трещиной. Я ходил мимо туда-сюда, а потом остановился и стал орать на свое отражение. Орал до тех пор, пока не увидел, что прохожий вызывает полицию. Тогда
я ударил по трещине, она стала больше. Я прыгнул через стекло - всегда мечтал это сделать, приземлился на кучу хлама за окном, взял самый острый кусок, чтобы рана была
аккуратной и легче зашивалась и, убедившись в наличии зрителей, стал вести им по шее. Люди тут не подвели. Не равнодушные чурбаны, настоящие сознательные сыны и дочери
Великой Британии. Осколок отобрали, порезался я не сильно, только кожу рассек. И тут констебли подоспели. Они подхватили меня и усадили в машину. Ну я там еще пару
слов по пути добавил, для публики, на бис. Мы быстренько съездили больницу, рану зашили. Поехали в нужное место. Перед выходом из машины на меня нацепили наручники. И
когда мы прошли металлоискатель и он запищали из-за металла, я принял это как сигнал к действию. Сопротивляться чужой воле я умею, уже это вы знаете, друг мой. Но эти
коновалы дело свое знают. Вот тогда-то и состоялось наше знакомство с тем самым санитаром-садистом.
- Да что за церемонии! - кинул он полицейским, повалил меня на пол прямо в холле и придавил своим весом. - Спасибо, офицеры.
Поскольку я знал этих двоих лично, они не сразу оставили меня, у них на лицах было такое выражение лица, словно они готовы оттащит охранника, да еще и всыпать ему. Но
приказа ослушиваться они не стали, ушли в конце концов. Вот и остались мы втроем: я, санитар и 100 килограмм его веса. Я пытался выбраться из под этой туши уже
рефлекторно, что было расценено как жесткое сопротивление. Поскольку я носом уткнулся в пол, то не видел, кто подоспел на помощь громиле. Но этот кто-то закатал мне
рукав, сильно сжал запястье и сделал укол. Через минуту у меня пропало желание сопротивляться, поскольку в теле совершенно не осталось сил. Санитар это почувствовал и
ослабил хватку. Меня подняли и кинули на каталку.
- А он легче чем кажется, - усмехнулся санитар. - Сухой наркоманишка.
- Потише, он же в сознании, - заметила медсестра.
- А то я не знаю.
Так я и оказался в палате для буйных №4. Меня буквально сгрузили на кровать, пришло двое санитаров, которые раздели меня, осмотрели каждую вену, которую я использую
для инъекций. Потом надели на меня эту ужасную белую пижаму и привязали ремнями. Дверь закрылась и я остался один. Как оказалось, совсем не на долго, но когда ты
практически обездвижен, каждая минута как целая жизнь. Я созерцал свое тело, в этот момент еще не осознавая, что лежу одноногим. Я чувствовал тяжесть кожи
мышц на костях, мне казалось, что сейчас я не смогу даже моргнуть, настолько тяжелыми казались веки. Лёжа в это тишине, я стал слышать собственное дыхание и биение
сердца. И каждый раз я боялся, что больше не вдохну или сердце решит, что хватит биться. В тот момент я подумал, что, возможно, так оно и закончится, наконец. И
внезапно мне вспомнилась миссис Буше и ее грудь. Только эта мысль расцвела в моей голове, отвлекая от кошмара осознания своего тела, как дверь открылась, и вошел
доктор Поляк. Сначала сестра взяла у меня анализ крови. А потом остались мы на едене, я и этот продажный психиатр. Он присел на край кровати и глянул на меня.
- Добрый день. Я доктор Поляк, вместе мы попробуем победить ваш недуг. Мне сказали, что вы хотели перерезать себе горло. Почему?
- Это... не твое дело... гад... - с трудом выговорил я и медленно перевел на него взгляд. - Я видел... такое... что... что... тебе меня не... запугать. Делай что
хочешь... мне... плевать... на себя.
- Я понимаю, что сейчас вы себя некомфортно чувствуете. Но, по крайней мере, вы лежите и не пытаетесь нанести себе вред. Санитары сказали, что у вас вены исколоты.
Догадываюсь, что вы регулярно себя угощаете дозами стимуляторов. Как вы потеряли ногу?
- Пропил... - выдавил я.
- Не думаю. У вас наличных много при себе, часы дорогие. Наверняка вы считаете себя лучше нас всех, но сейчас вы просто наркоман, который от переизбытка дурмана хотел
убить себя. Это то же самое, что и обычный уличный наркоман, который засыпает и просыпается в луже. Обыкновенная падаль, пустое и никчемное существо, прожигающее
жизнь. Эти деньги можно было бы потратить на благотворительность, сэр Джеймс.
Я пытался смотреть на него со злостью, но эмоции у меня в тот момент были такими вялыми, что я стал смотреть прямо перед собой, стараясь не думать.
- У меня не обычный подход к лечению наркомании. Я не жалею таких, как вы, - он гадко улыбнулся. - Я даю прочувствовать "ломку" во всех тонкостях. И богатые тут ни чем
не лучше бедных. Приятного дня и веселой ночки.
Спустя час, я снова стал хозяином своего тела. Но, с другой стороны, больше не был хозяином своему разуму. Закончилось и действие наркотиков. Я почувствовал страх.
Доктор, он был намного сильнее того, что я испытал тогда, в могиле. Я стал кричать, я так орал, что сорвал голос. Но стоило мне закрыть рот, как тишина и одиночество
окружали меня и начинали душить. И я снова кричал и кричал, чтобы разогнать тишину и одиночество. Когда стало темнеть, вошел тот самый санитар, вылил мне в лицо графин
ледяной воды, развязал меня и ушел, гадко хихикая. Я сел на кровати и вот тогда-то и понял, что второй ноги нет. Доктор, скажу по секрету и только вам, что в ту
минуту я снова почувствовал то, что испытал в первый момент после того, как ее отрезали. Я стал словно даже меньше, чем половинкой. Крошечный кусочек мяса, бесполезный
для общества и противный самому себе. Меня захватили эмоции, я ревностно бил себя по целой ноге, захлебываясь от рыданий.
А потом стемнело. Окошко палаты было открыто и я уставился на свет. Вы ведь видели, какое там окно? Ни самой крошечной занавески, только решетки и черная ночь. Я
смотрел только на окошко. Потом пододвинулся к краю кровати, что у стены, оперся на нее и встал на одну ногу. Допрыгал до двери и выглянул в окошко. Свет, белые
стены, свобода. Я запел, сначала не громко, потом во весь голос. Кто-то в соседней палате стал подпевать, потом еще несколько человек в коридоре. Они не знали слов, но
повторяли мелодию, словно оркестр. Санитару это представление быстро надоело, он подошел к моей палате и закрыл окошко. От неожиданности я потерял равновесие и уже не
смог подняться с пола. Пришла боль. Та самая, доктор, которую я так ненавижу и все время пытаюсь прогнать. Только в 100 раз сильнее. Меня крутило и колотило в
судороге. И что только не происходило со мной этой ночью. Я не мог отвлечься, потому что за пределами моих зажмуренных глаз было окно и ночь за ним. И я не мог
погрузиться в себя и отвлечься, ведь тогда я оставался один на один с болью, которая становилась сильнее, стоило мне закрыть глаза. Я чувствовал, что умираю. Ночью не
спал и минуты. Пытался устроиться в каждом углу, залез под кровать, порвал матрас, разодрал подушку. Изгадил все, что только мог и под утро лежал на боку на
разодранной кровати со стойкой мыслью, что ошибся и что сегодня же дам знать подставному санитару, что операция отменяется. Но тут за дверь я услышал разговор. Тихий,
но для опытных ушей еще более ценный.
- Буше не буянил? - спросил первый голос, в котором я опознал Поляка.
- Нет. Подпевал этому рыцарю, а потом всю ночь стоял у окна, как и до этого.
- Увеличиваем дозу. Он слишком тихий для этого препарата. Так мы долго будем ждать, пока он спятит.
- Ладно.
Они перестали разговаривать и открылась моя дверь. К этому моменту я разбудил в себе детектива и подключил скрытые резервы. Я лежал на кровати, стараясь выглядеть как
можно более измученным и потерянным. Притворяться почти не пришлось.
- Ну, что я говорил? - Поляк склонился надо мной. - У всех наркоманов одно и то же. Вот видите, вы ничем не лучше самой грязной падали на улице. Помыть его
переодеть, связать и привезти ко мне в кабинет. Будем работать.
Борясь с желанием врезать нахалу, я позволил этому санитару усадить себя в кресло, потом отвезти в ванную и помыть. Он не очень церемонился, горячую воду не включал.
Намылил мне лицо и заполнил уши водой. Потом пришла медсестра и аккуратно одела меня в новую белую пижаму. Высушила волосы феном, причесала их.
- Будет лучше, надо просто потерпеть, - она ласково похлопала меня по колену.
Я старался сохранить силы и делал вид, что у меня их совсем нет. Санитар отвез меня в кабинет к Поляку. Еще одна белая комната. Ну никакой фантазии. Санитар вышел, но
доктор вынул из стола электрошокер и положил его между нами.
- Расскажите мне о себе, - предложил он. - Почему вы стали наркоманом.
- Почему вы стали психиатром? - я не поднял на него взгляд, смотрел на его холеные руки.
- Очень просто. Хотел почувствовать себя сильным, - нагло ответил Поляк.
- Я стал детективом потому, что большинство людей слишком слабы, чтобы противиться своим порокам. Но считают себя сильными, пытаясь замести следы.
- Как мудро, - Поляк закивал. - Так почему вы стали принимать наркотики?
- Не знаю, - ответил я. В этот момент я понял, что действительно не знаю ответа. Пришлось говорить правду.
Я рассказал о своем сыне, о безруком Уилле, о ноге. Говоря правду я чувствовал, что у меня появляется власть над Поляком. Он мне верил, и я стал добавлять некоторые
лживые факты для проверки. Он этого не заметил. Тогда я умолк на полуслове, он подождал, пока я снова заговорю. Я пустил скупую мужскую слезу, а он слушал и слушал.
- Понятно, - сказал Поляк, когда я закончил речь. - Вы ненавидите себя и пытаетесь навредить себе. Вот и все.
Я низко опустил голову и закивал, про себя думая, как хорошо все идет. Он мне поверил, он поверил правде и не заметил, что во время разговора я думаю еще кое о чем. Он
не догадывался, что я здесь за работой.
В итоге, когда беседа закончилась, меня отвезли в палату в кресле и уже не стали привязывать. Я сидел на кровати и чувствовал себя довольно беспомощным. Этого чувства
у меня не возникало уже довольно давно, ведь мои протезы - верх научной мысли в данной области. А тут я не мог даже встать. Не стоит упоминать, но я все же сделаю
это, что комната не имела уборной или чего-то ее заменяющего. Даже не как в тюремной комнате. По этому, ко времени обеда я стал чувствовать себя еще более беспомощным,
ибо природа брала свое. К этому моменту я не ел уже полтора дня. Силы заканчивались, накапливалась злость. В итоге, спустя еще пару часов, я подполз к двери и стал
молотить по ней кулаками и кричать что-то вроде "это не тюрьма", но только в менее приличных выражениях. И какое счастье, что в этот первый день ко мне подошла та
милая медсестра, а не этот мерзкий санитар. Она открыла двери и перешагнула через меня, держа в руках поднос.
- Ну тише, тише, - зашептала она, присев рядом на корточки. - Успокойся, моя хороший.
От ее ласковых слов мне стало противно. Это выглядело как-то неестественно, да и говорила она шепотом, словно чего-то боялась.
- Поешь, пожалуйста. Я принесла воды. Только не надо. Потише. Просто потерпи и все пройдет...
Я снова стал изображать кротость и принялся за обед или ужин, я не был уверен, который тогда был час. Она сидела рядом и смотрела, как я заканчиваю трапезу и все время
улыбалась. Словно она сама находится под действием наркотиков. Когда я опустошил тарелку, она подошла к двери, выглянула в окошко, потом взяла поднос и вышла в
коридор. Посмотрела там по сторонам, улыбнулась мне и заперла за собой дверь. После еды я почувствовал себя немного лучше, смог снова собраться с мыслями и меня
заполнило чувство отвращения к Поляку, этому надменному садисту-коротышке. Я и представить себе не мог, как они там лечат остальных пациентов. И тогда бедный мистер
Буше в серьезной опасности. Его воспоминания хотят стереть, а это значит, что времени у меня мало. Нужно было оставаться собой, но, тем не менее, не покидать
отделения для буйных, где находился этот бедолага.
И по этому, когда вечером я услышал шаги, приближающиеся к двери, я стал раздирать швы на шее. Санитар (а это был он), естественно, заглянул в палату и увидел, как я выдираю нитки на шее и рана снова начинает кровоточить. Он крикнул "Палата 4", открыл дверь и снова придавил меня своим весом к полу. Подбежало еще несколько санитаров, меня привязали к кровати. Я вырывался, но решил обойтись без ругательств, на всякий случай. Уж больно злобно горели глаза у этого садиста-санитара. Появилась процедурная сестра и заклеила рану на шее. Потом мне привязали ремнем голову и так оставили до самого утра. Снова ночь
вступила в свои владения. Я лежал там в ужасе, глядя на крошечное окошко, сквозь которое в палату проникал свет. Приблизительно раз в два часа мимо палаты проходили
санитары и заглядывали в палату. В этот момент я закрывал глаза, пытаясь выглядеть спящим. Но спустя какое-то время я больше не смог себя сдерживать и устроил
истерику. Доктор, я действительно не мог больше выносить эту ужасную темноту и этот крошечный квадратик света. Не буду вам напоминать, что произошло со мной, когда мы
оказались заживо погребенными. В этот момент со мной творилось что-то похожее, только никто не пожелал мне помочь. К тому же, я чувствовал, что рядом со ной не
зашторенное окно, а за ним - ночь и темнота. Но сейчас никому не было до этого дела. Меня оставили одного в этой палате, словно я заключенный, которого должны утром
казнить. Когда поднялось солнце, я уже был без сил и находился в некой прострации. Вот в таком виде меня и усадили в кресло и вывезли в зимний сад, находящийся на
крыше. Туда, как оказалось, и выводили буйных. Там высокий такой забор, с колючей проволокой на самом верху. В самом саду, на скамейках, сидели, скажем так, дебилы. И
я в своем состоянии прострации, видимо, выглядел так же. Меня в кресле поставил возле скамейки и так там и оставили. Я поднял голову и осторожно стал осматривать
присутствующих. Рядом со мной сидел седой такой мужчина, с открытым ртом и ожогом на виске. Видимо, его воспоминания уже были стерты разрядом электричества. Я
прошептал так, чтобы слышал только он "Буше", но никакой реакции не последовало. Тогда я убедился, что на меня никто пристально не смотрит и покатил в своем кресле к
следующей скамейке. Там сидел какой-то человек с пустым взглядом. Я оперся руками о ручки кресла и пересел на скамейку.
- Ты тут давно? - начал я беседу.
- А что? - одними губами ответил мужчина.
- Знаешь кого-нибудь по фамилии Буше?
- Знаю, - так же безжизненно ответил пациент. - Моя жена.
- Ты и есть Буше?
- Пока да, - ответил он и посмотрел на меня. - А ты кто?
- Я - Бэтмен, - таков был ответ.
- Правда? - он распрямился и, похоже, стал проявлять хотя бы небольшой интерес к моей персоне.
- Правда, - кивнул я. - Ты ведь знаешь, что Бэтмен обычный человек, но его окружают всякие технологические штуковины.
- Я видел фильм, - ответил Буше.
- Но я здесь не потому, что сошел с ума, - я продолжал шептать. - Твоя жена забеспокоилась, ей сказали, что у тебя шизофрения.
- Да, так и есть, - он посмотрел на меня. - Я вдруг заболел, но мой шеф позаботился обо мне и послал сюда, он платит за меня.
- Твой шеф - предводитель оси зла, - заявил я, не сомневаясь в этом ни минуты.
- Да, - вяло ответил Буше. - Но он все равно заботится обо мне, хоть и ворует...
Мы бы и дальше разговаривали, наверное, но за мной приехали. Я краем глаза заметил санитара и умолк, низко опустил голову. Буше сидел рядом с тем же безразличных
видом. Та еще парочка, наверное. Два слюнявых психа.
- Если сидите рядом, то полагается разговаривать, - едва подойдя, заявил санитар.
- Я с сумасшедшими не разговариваю, - ответил я без эмоций.
- Только с наркоманами? Или с безногими? - он наклонился ко мне. - Или с рыцарями в Букингемском дворце, сэр Джеймс?
Я посмотрел в эти бесстыжие глаза. Его лицо выражало жгучую ненависть, как будто я с 14 лет насиловал женскую часть его семьи. Он убить был готов меня. Да и всех
находившихся на крыше, пожалуй. Ну я и не выдержал - плюнул ему в лицо. Санитар среагировал мгновенно. Он схватил меня за ногу и поволок. Стащил со скамейки, при этом
я ударился спиной и затылком. Он волок меня по траве, затем по бетону, переволок через порок в дверь и оставил лежать на полу. Я был немного шокирован произошедшим и
не заметил, как меня упаковали в смирительную рубашку. Подоспевшей ласковой медсестре санитар объяснил, что я сам сполз на землю и не давал посадить себя в кресло, ну
и по этому пришлось меня тащить по земле. Медсестра приняла объяснение, но выглядела взволнованной. В палате меня кинули на кровать и оставили так на некоторое время.
Потом вернулась та самая медсестра. Она усадила меня и стала обрабатывать ссадину на затылке, которую каким-то чудом приметила, как она сказала, еще на крыше.
- Все будет хорошо, - все повторяла она. - Боль уходит. Будет лучше, скоро.
- Боль никогда не уходит, - ответил я. - А этот санитар...
- Тише, тише, хороший мой, - она стала дуть на ранку. - Все хорошо.
- Почему он это делает? - я посмотрел на нее.
- Некоторые здесь для того, чтобы помогать, - она улыбнулась. - Другие здесь потому, что слабы за пределами этих стен.
- А вы здесь почему? - спросил я.
- Некоторым становится легче, когда я рядом, - ответила она.
Я посмотрел ей в след. Она посмотрела на меня таким ласковым взглядом, обернувшись у самых дверей, что я, клянусь вам, захотел ее. Да, именно так. Пусть она не молода,
с сединой и в ортопедической обуви, но я почувствовал в ней то, что иногда нужно мужчине - ласковую любовницу, нежную, спокойную, как... мать. Эдипов комплекс, будь он
неладен. В эту секунду я понял, что ни за что не потеряю себя, как бы сильно Поляк ни старался. Но теперь у меня была новая задача - снова оказаться на крыше рядом с
Буше, чтобы продолжить нашу беседу. Чем скорее я услышу от него всю правду, тем скорее закончится наше общее заточение. Мне предстояло изображать покорность. А для
встречи с вами нужно было еще выбраться и из отделения для буйных. И Буше постараться с собой прихватить.
И так, я решил принять помощь. В разумных пределах, естественно. После обеда, которые я еле запихнул в себя, был тихий час, но заснуть мне так и не удалось. Затем
настал час терапии. Я оказался в кабинете у Поляка, снова перед его столом в инвалидном кресле. Смирительную рубашку с меня сняли еще перед обедом. Медсестра уговорила
санитара. Она явно прониклась ко мне или стала испытывать такое же желание.
- Не надо плевать санитарам в лицо, - строго, с родительской интонацией заявил Поляк.
- Он был груб со мной, я не намерен это терпеть, - ответил я, стараясь не смотреть доктору в глаза. Многие пациенты этого боятся, вот и я решил использовать такой же
прием.
- Он сказал правду, - поправил меня Поляк. - И да, иногда она может звучать грубо. Но не более.
- Согласен, - кивнул я. Ну как тут не согласиться. Я и сам часто говорю правду, но не думаю о том, что она может ранить. - И тем не менее, ни вы, ни он не имеете
понятия, за какие такие заслуги меня посвятили в рыцари. Это дела такого уровня, что 90% населения Англии просто не поняли бы. Да и не ваше это дело.
- Не исключаю, не исключаю, - кивал Поляк. - Уверен, что не за песню о покойной принцессе и не за обильные пожертвования в пользу сирот. А так же не за употребление
наркотиков и способность использовать закон в своих интересах. Полагаю, это действительно не мое дело. Мне дел хватает. Мы признаем ваши заслуги, какими бы они ни
были. И, поверьте мне, среди рыцарей полно наркоманов, алкоголиков, извращенцев-педофилов и безголосых гомосексуалистов. Но и это не важно, - он улыбнулся. - Здесь вы
- никто. Ничто, ноль, пустое место. Просто буйный сумасшедший, который ходит в туалет 3 раза в день под присмотром санитаров. Сейчас я над вами король, а вы никакой не
рыцарь, а самая распоследняя пьянь, ночующая в канаве со свиньями. Но я - король, и могу вытащить из этой ямы любого нищего и пьяницу.
У меня не было приличных слов после этой речи. Я опустил голову еще ниже и не хотел больше видеть это мерзкое лицо, эту гадкую улыбочку садиста, раба денег и
собственных необузданных и неудовлетворенных желаний.
- Теперь давайте разговаривать. Расскажите мне о том, как и когда вы стали употреблять наркотики.
И снова - лучшая ложь - правда. Важно как ее говоришь, с какой интонацией. Я стал уже смелее вплетать вымысел, не забывая и о том, когда показывать эмоции, к чему
относиться с гневом, а к чему с безразличием. Беседа длилась полтора часа и я успел многое рассказать о себе. Но только то, что я хотел. Он задавал наводящие вопросы
и, как ему казалось, контролировал нашу беседу, "вытягивал" из меня некие факты. Это ему так казалось. Я рассказал о своей последней передозировке, вы ее помните.
- Я не собирался себя убивать, но когда почувствовал, что немного переборщил, то подумал, что это очень хорошо, что наконец-то закончились мои мучения. Я поднял себя,
что далось мне с большим трудом, и запер дверь, чтобы никто мне не помешал, - так я закончил рассказ.
- Вы считаете доктора своим другом?
- Наверное, - я пожал плечами. - Но очень часто я вижу в его глазах профессионала, заботящегося о пациенте, но не друга, который волнуется.
- Типично для наркомана, - подвел итог Поляк. - Вы не видите заботы, отрицаете ее, отвергаете. Придаете всему корысть, потому что вы сами такой. Все ради себя. Вы ведь
не видите ни белого, ни черного. Только серое.
- Это не так, - я все же глянул на него. - Знаю, что такое добро и что такое зло. Я их вижу, даже сейчас...
- Это прогресс, ваши слова, - Поляк встал и подошел к двери. - Я смогу вам помочь. Но это будет сложно. И очень больно.
Уж не знаю почему, но после разговора с Поляком санитар повез меня в душ. Я пересел на скамейку у стены и он взял душ для мытья. Открыл холодный кран и стал поливать
меня. Может я вам никогда не говорил об этом, но я плохо различаю холод и тепло. Если бы вода была ледяной или в комнате вдруг стало -10, то я бы ощутил холод. Но если
вода просто холодная, я не вижу разницы по сравнению с температурой моего тела. По этому я не замерз, но было очень неприятно. Мыли меня как собаку, как заключенного в
тюрьме.
Остаток дня я провел в палате. Сидел на кровати и смотрел в окно, разглядывал макушки деревьев, дома вдалеке. И думал о деле. Буше выглядел потерянным, сломленным,
разбитым. Оставалось надеяться, что память в порядке. Представившись ему Бэтменом, я хотел проверить, насколько плохи дела. Как вы уже поняли, они были действительно
плохи. Он мне поверил. Беднягу за несколько дней успели проработать. И теперь я должен был проработать его снова, но так, чтобы мои палачи этого не заметили.
Ужин есть я не стал, пропал аппетит. Медсестра меня уговаривала, но я отказался, сказав, что меня тошнит по вполне понятным причинам. Она принесла мне воды и ушла. Я
же решил спать эту ночь и лег на пол так, чтобы свет из окошка светил мне на лицо. В итоге мне удалось заснуть, но не на долго. Меня разбудили стоны, очень громкие.
Они перешли в рыдания и крики. До утра я больше и глаз не сомкнул.
Мое послушание дало результаты. Я снова попал на крышу. И Буше был там. Он сидел у ограды на траве, уронив голову на грудь. Санитар специально поставил мое кресло
рядом с ним. "Вот твой дружок, милый", сказал он.
- Эй, приятель, - позвал я Буше. - Ты в сознании?
- А ты? - он поднял голову и я посмотрел в его затуманенные глаза.
- Слушай, Буше. Я помогу тебе. Но ты слушай меня, а их - нет. Ты не шизофреник.
- Почему тогда я здесь?
- Вот ты и расскажи мне. Вспомни, что было в тот день, когда ты попал сюда. Что ты делал утром?
- Наверное, что-то безумное... - вяло отвечал он.
- Нет, ты проснулся, позавтракал, поцеловал жену и поехал на работу, а там...?
- Сделал что-то безумное, наверное... - повторил он.
- Нет, ты делал что-то еще, - упорствовал я. - Вспомни. Ты хочешь вспомнить. Хочешь вернуться к жене. У нее шикарная грудь. Помнишь?
- Помню, - впервые его взгляд стал осмысленным.
- Тогда слушай меня. Стань очень покорным, делай все, что они тебе скажут, пусть заменят уколы таблетками, и тогда... - я рассказал ему, как скрывать тот факт, что
таблетка не проглочена.
Он кивал, и в его взгляде появлялось все больше осмысленности. Мысль о жене и о доме возвращала его в реальность, и это было мне на руку. Остаток своего времени на
крыше я объяснял Буше, почему не надо рассказывать доктору о нашем разговоре и о том, что мы подружились.
И так, теперь наше поведение и лечение должны были идти параллельно. Буше хуже, значит и мне тоже. А если врачи поддадутся и ослабят контроль над ним, то и мне туда же
дорога. Но это было нелегко. Во время разговоров с доктором Поляком я говорил все больше правды, приправленной ложью и это срабатывало. Но мне так тяжело было по
ночам, что я еле сдерживался. После первых нескольких дней без наркотиков ломка прошла, но моральная потребность в стимуляторах осталась. Я словно разваливался. От
боли мне давали самые простые препараты, чуть сильнее аспирина. Но сильнее всего я ощущал свою беспомощность. Нося протез, сидя у себя в особняке, разрешая задачи, с
которыми не справляется полиция, я чувствовал себя целым. Пусть я чудовище, но чудовище нужное. А здесь я стал безногой бездомной дворнягой. Не человеком, а лишь
куском. Вы же знаете, доктор, что мне не нравилось никогда, если кто-то напоминал о моих заслугах, о рыцарском звании. Но когда санитар стал издеваться надо мной, то
меня охватил некий благородный гнев, гордость какая-то. Они действительно не знали, за что меня посвятили, да и не их это дело. И не ваше. Это дело между мной и
королевским домом. И вот, я большую часть времени сидел на кровати, размышляя о деле и надеясь, что идеи не ложные. Что я соображаю, а не пытаюсь себя развлечь. Я
терял себя, друг мой. И Поляк был этому рад, клянусь вам. В один из дней после разговора с ним я понял, что сдаю. Стало трудно лгать. И в этот день меня перевели из
палаты для буйных.
К этому моменту лучше стало и Буше. Уж не знаю, что они там думали, может, поверили в свою всесильность. Но, поскольку их задачей было свести его с ума, то, полагаю,
довольны они не были. Его речь стала более внятной, зрачки больше не были всегда расширены, он улыбался и часто вспоминал жену. Мне удалось. Мы оба покинули отделение
для буйных одновременно.
Едва это произошло, как ко мне наведался подставной санитар. Он был констеблем, но до этого 4 года учился на врача и знал основы. Так что он легко вписался в
коллектив.
- Как вы, сэр? - спросил он, войдя ко мне с палату с полотенцами и комплектом постельного белья.
- Дурацки вопрос, - заметил я. - В отделение для буйных вас не пускали?
- Нет, сэр. Прошу простить меня. Но у меня слишком маленький стаж и говорят, что там место только самым широкоплечим и мускулистым.
- И какого черта вы такой дохляк? - возмутился я.
- Не знаю, сэр. Но пока вы здесь, то все под контролем. Каждый день я рапортую инспектору Фраю. Не волнуйтесь. Могу я сообщить об успешности дела?
- Нет, пока нет. Вы свободны.
- Слушаюсь, сэр. К сожалению, пока я здесь в качестве обслуги, и по этому принес вам белье. Всего доброго, сэр.
Так я узнал, что тот санитар-садист остался приставленным ко мне, поскольку я все еще считался опасным для себя и других. Ну а потом была наша встреча. Наверняка вы
помните, что я попросил вас принести мне наркотики. Но накачиваться сразу я не собирался. Я знал, что для возвращения в отделение для буйных придется выйти из себя
буквально, а сделать это я могу только если буду полностью контролировал себя.
Саму встречу пересказывать я не буду, но упомяну о том, что произошло в лифте. Он был так невозмутим, а потом нажал на кнопку аварийной остановки, закурил, затянулся
два-три раза, схватил меня за руку и трижды прижег ее сигаретой. Я был настолько шокирован этим происшествием, что даже не успел среагировать. Он потушил сигарету о
стену лифта и мы поехали дальше. Уже в палате я оценил поступок и разозлился еще сильнее.
Вечером я побывал в общей столовой и снова сел рядом с Буше. Он наворачивал комплексный обед, заправляясь хлебом и подливкой к мясу.
- Кто вы, все таки? - спросил он меня, хитро улыбаясь. - Не Бэтмен, это точно!
- Какая разница. Я знаю вашу жену, и меня волнует ваша судьба.
- Черт возьми, какая она у меня... - он рассмеялся. - Не бросила, даже когда я спятил.
- Вы мне должны рассказать об утре того дня, когда попали сюда, - настаивал я.
- Да, да, - кивал он. Но дальше не проронил ни слова. В столовую вошел Поляк.
В присутствии этого коротышки-садиста и мне не хотелось вести беседу. Я поел немного, и меня увезли в палату. Оказалось, что санитар со мной еще не закончил. На ночь
меня оставили без воды и постельного белья на кровати. И этот мерзавец выкрутил лампочки. К счастью, здесь окна были пошире, но когда совсем стемнело, этот гад
выключил свет в коридоре. Наверное, с час я сидел на полу, глядя на свои ладони и прислушиваясь к биению собственного сердца. А потом услышал тихие шаги и свет
зажегся. Я подполз к кровати и сел на край. В этот момент ко мне в окошко заглянула та самая медсестра, которая ласкова со всеми слюнявыми психами. Свет из окошка
падал на кровать, и я положил туда голову, остальное расположил поудобнее. В эту ночь мне удалось поспать. Я часто просыпался, во сне мне казалось, что свет погас. Но
всякий раз, открыв глаза, я видел желтое окошко и свет в нем. Так и продержался эту ночь.
На следующий день мы с вами беседовали в саду, вы принесли мне ботиночки с наполнителем. Но перед этим утром санитар меня выпустил из палаты, когда остальные уже были
в столовой. Он катил меня по коридорам и очень небрежно перекидывал кресло через пороги. Когда я оказался в столовой, Буше уже выходил. Он помахал мне и санитар это
заметил. Я понял, что это плохо. Пусть меня тут приравнивают к самой мерзкой мрази, но все знают, чем я занимаюсь. Нужно было торопиться.
Хоть мне и с трудом удавалось сдерживать злость, я выдавил из себя, "спасибо, сэр", когда санитар кинул передо мной миску с овсянкой. Он похлопал меня по плечу, потом
очень сильно сжал его и процедил сквозь зубы: "так-то лучше". Поверил, недоумок.
Когда я получил от вас ботиночки, меня повезли на разговор с Поляком. Поскольку они были еще у меня в руках, он спросил про них и мне пришлось рассказать про смерть
моего сына. Эмма вам рассказывала об этом, так что пересказывать не стану. Даже если бы вы не знали, я лишний раз не стал бы это повторять.
- Знаете что, а вы виноваты в его смерти, - заявил Поляк в конце. - Не ждите, что я буду вас утешать, успокаивать. Вы виноваты, детектив. Вы сделали свой выбор, и это
вы убили своего сына. Но это дело прошлого, а его не вернуть, и ничего не изменить. Признали, пережили и забыли. И идите дальше. Живите другим, настоящим, а не
прошлым. Если вы настолько сильны, что выбрали правду, а не жизнь сына, то сможете и перестать жить прошлым. Мы об этом еще поговорим.
За любезности днем санитар был со мной помягче. Оставил воду и постель, вернул лампочку, и я смог не выключать свет всю ночь. Но спать все равно мне мог. Навалились
воспоминания. И ужасная злость на Поляка. Я и без него знал, что виноват во всем сам, и мне повторять лишний раз это не стоит. Но сказать, что я выбрал правду вместо
жизни моего сына... Больше всего мне хотелось встать из кресла, ударить его по лицу и выкрикнуть: "ты не прав, жалкий тупой червяк". Но я не мог. Теперь я был
червяком.
И так, у меня оставалось довольно мало времени на то, чтобы разговорить Буше. Пусть он теперь улыбался, но Поляк мог догадаться, что в этом моя заслуга, и тогда
бедолага получил бы очередной приступ отсутствующей у него шизофрении. А для этого нам было нужно остаться наедине, хотя бы на пол часа. И на этот счет у меня тоже был
небольшой план. С помощью подставного санитара я раздобыл пару канцелярских скрепок, которые должны были стать отмычками. Но оставалась проблема - я не мог ходить. На
ночь кресло у меня забирали, так что оставалось только одно. Унизительно, бесчеловечно и непрофессионально. Я пополз. Но сначала нужно было открыть свою собственную
дверь. Ну тут просто настоящий заговор. Я заранее напросился на арт-терапию, стащил кусок пластилина и когда этот санитар-садист вез меня в палату, подставной санитар
отвлек его. Просто шел со стопкой белья, и воткнулся в громилу. Тот разозлился, припер его к стенке и так удачно повернулся ко мне задом, который, должен заметить, был
огромен вовсе не из-за мышц. Я легко узнал свой ключ. Наблюдательность - часть моей профессии, часть меня самого. Я мгновенно снял слепок, а кусок пластелина сунул в
наволочку, которая упала на пол вместе со всем бельем. Когда потасовка закончилась, я оказался в палате, а слепок ключа - у констебля. А утром ключ лежал на дне моей
тарелки с овсянкой, которую мне пришлось съесть. С большим отвращением, должен заметить.
Но, думаю, вы понимаете, что палаты изнутри не имеют замочной скважины. Так что я, доев завтрак, моментально разлил чай, рассыпал соль и уронил все, что мог. Как я и
предполагал, появился констебль, которого наказали, заставив прибираться. Он возился возле меня, а я так извинялся, по плечу его похлопал.
- Зачем мне ключ, болван? - улыбаясь, говорил ему я.
- Сэр? - констебль продолжал прибираться.
- Он в чашке, забери его и после отбоя сам открой меня. Внутри его вставить некуда, идиот!
- Прошу прощения сэр, я не очень сообразителен.
- Я заметил. Давай, возись естественней!
- Да, сэр!
Чтобы не вызывать подозрений, я днем нашел Буше в саду и сел рядом с ним на скамейку. Он выглядел довольным, но каким-то "пришибленным". Видимо, ему еще делали уколы.
Нервный срыв был близок.
- Ну, что, Буше. Скоро ты окажешься дома, в объятиях своей толстушки-жены...
- Может лучше я расскажу... - начал было Буше.
- Нет, не здесь, не сейчас!
Санитар стоял у дерева и смотрел на нас. Он разгадал мой замысел, либо просто боялся, что Буше сболтнет мне лишнего. Мы оба были в опасности.
Я хотел пойти к Буше в ту же ночь, но дверь была закрытой. А это значило, что констебль не смог прорваться ко мне. Так же это значило, что придется снова беседовать с
Поляком. Он был мне отвратителен и говорить ему правду больше не хотелось. Но пришлось.
На новой встрече он стал спрашивать, как я заразился СПИДом. Не уверен, что каждый заболевший способен ответить на этот вопрос. У меня и сейчас есть сомнения, но я вам
обозначал приблизительно этот эпизод. Я спросил, интересуют ли его подробности. Разумеется, он хотел слушать. И слушал. Я рассказал весьма схематично о своем отношении
к сексу. Вы его, думаю, тоже уже знаете. Потом пошла речь о той ночи, которую помнил я не слишком подробно. Но Поляк слушал так внимательно и в глазах его светилось
что-то такое, что... что я бы назвал садистским наслаждением. Он упивался подробностями. Когда я закончил рассказ, он рассмеялся.
- Неужели было так трудно предохраняться? - спросил он сквозь смех.
- Я же был пьян, и под кайфом, кроме того.
- Это что, оправдание?
- Нет, объяснение.
- ясно. Вам пора писать автобиографию, детектив.
Упоминание моей профессии насторожило.
- Держитесь подальше от Буше. Он буйный шизофреник. И это заразно, я серьезно! - он многозначительно посмотрел мне в глаза. - У наркоманов, да еще и алкоголиков,
психические заболевания развиваются очень часто. Я вас предупреждаю. Как друг.
Он все понял. Санитар доложил ему. Оставалось надеяться, что они все еще верят, что я попал сюда случайно.
3. Рассказ Буше
Ждать больше было нельзя. И я, и Буше теперь были в опасности и под пристальным наблюдением. Эта ночь должна была стать нашей. Как мне сообщили, Буше теперь был всего
в двух палатах от меня. Все было подготовлено и продумано. Санитары проверяют палаты раз в пол часа, но чем глубже ночь, тем реже они это делают. Так что около двух
ночи шаги слышны только в начале коридора. Кто-нибудь из санитаров высовывался в коридор и слушал, нет ли подозрительных звуков.
Когда моя дверь закрылась, я, по обыкновению, лег на пол, чтобы на лицо мне светил свет и стал делать вид, что пытаюсь заснуть. Не прошло и 20 минут, как в замке моей
двери повернулся ключ. Путь был свободен. Накануне ко мне вернулся мой набор отмычек, так что перед о мной теперь открылась бы любая дверь.
Я лежал на полу, прибывая в легкой такой полудреме, просыпаясь каждый раз, когда мимо кто-нибудь проходил. Наконец, настал тот момент, когда санитары ленятся ходить по
коридору. Я услышал, как закрылась дверь дежурного пункта. Я толкнул дверь и оказался в коридоре. Плотно закрыл ее за собой и пополз. И вот она, дверь Буше. Встав на
одно колено и привалившись к стене, я вынул отмычку, пристроил ее к замку, и через пару минут дверь сдалась. Я осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь. Буше не спал.
Он стоял у окна и медленно раскачивался из стороны в сторону.
- Буше! - зашептал я, вползая внутрь. - Эй, Буше!
- Бетховен, - ответил он мне. - Я видел фильм про него с нашим великим соотечественником в главной роли. Там есть момент, когда под звуки девятой симфонии он
вспоминает трагический и прекрасный момент своего детства. Убегая от отца, он вылезает через окно, бежит к озеру и ложится на воду. Водная гладь отражает чистейшее
ночное небо, усыпанное звездами. Великий Бетховен там, среди звезд. И его музыка вместе с ним. В мире без звуков, - он обернулся ко мне. - Я стою здесь каждую ночь с
тех пор, как мне стало лучше. Стою и представляю, что есть только я и звезды. И музыка великого Бетховена. Она здесь, - он постучал кончиком пальца по виску. - Девятая
симфония. Вы ее слышали?
- Конечно, - ответил я. - Но я больше люблю музыку 60-ых. Нам нужно поговорить.
- Да, конечно, - Буше подошел ко мне и помог перебраться на кровать.
- Рассказывайте. Что случилось тем утром на работе.
- Утром должно было быть совещание. Я не распечатал данные и поехал раньше. Офис у нас в высотке, охрана внизу. Там магазины, которые уже открылись. Я зашел, и на меня
никто не обратил внимания. Поднялся в лифте, зашел в наш отдел, сел за свой стол. Нашел в компьютере нужное и отправил все на печать. Проверил почту и стал ждать. Но
почему-то принтер не печатал. Знаете, в технике я не очень разбираюсь. Принтер стоит на столе у менеджера, а стол сам рядом с кабинетом для совещания. Это стеклянный
такой аквариум, завешанный жалюзи. Я стал проверять принтер, может листок застрял или что-то еще, как вдруг услышал голоса. Мой начальник, его заместитель и еще пара
незнакомых человек.
- Дело не более опасное, чем воровать батарейки или презервативы, ожидая своей очереди в кассу, - говорил незнакомый голос.
- Мы выбрали вас, - говорил второй незнакомец, - именно потому, что узнали о других ваших делах.
- Сколько существует моя компания, столько я и отмываю деньги, я в этом не новичок, - говорил мой начальник. - До кризиса дела шли хорошо, но когда все это началось я
понял, что разорюсь, и что я слишком стар для бедности. Не волнуйтесь, я сделаю все, что понадобится.
- И 25% от сделки - ваши, - сказал первый незнакомый голос.
- А если в первый раз вы проявите себя, то поступления будут регулярными, и вам никогда уже не придется думать о деньгах.
- Согласен, господа! - я услышал, как они жмут руки, уж больно громко они это делали. - А теперь выпьем!
И тут случилось ужасное. Принтер запечатал. Я вздрогнул. Открылась дверь совещательной, и вышел мой начальник, следом заместитель.
- Буше... - он удивленно посмотрел на меня.- Что вы здесь делаете в такую рань?
- Цифры... - я в ужасе смотрел на него. - Бумаги... - я попятился.
- Что это, черт возьми? - двое люде выскочили из двери и не успел я оглянуться, как меня повалили на пол лицом вниз. - Так дела не делаются. Придется его убить. Сделки
не будет!
- Стойте! У меня идея получше, - перед моим носом остановились ботинки начальника. - Мы сотрем его память. За хлопоты первая сделка будет вам стоить 15%.
- Ну и как стирается память? - с иронией спросил тот, кто держал меня. - Не ластиком же?
- Электрошок. Он и себя забудет, и свою жирную жену, - продолжал мой начальник.- Извини, Буше. Но ты хотя бы останешься жив.
Меня связали и кинули в машину. Привезли сюда и сразу упаковали в смирительную рубашку. Я видел, как начальник разговаривает с Поляком, дает ему деньги, они жмут
руки. Потом он подошел ко мне и сказал с такой гадкой улыбочкой:
- Прощай, Буше.
Меня тут же отвели в палату, привязали к кровати и сделали какой-то укол. Помню, что мне стало от него очень плохо, а потом... потом я помню только вас, как вы
представились Бэтменом на крыше, в саду...
- Вы видели лица этих двоих, незнакомых?
- Да, и даже сейчас я их помню.
- Это замечательно. Держите их в памяти, а скоро вы вернетесь к своей прелестной жене с пышным бюстом.
Вернулся я тем же путем, что и пришел. Я снова лег на пол, как и обычно, а через несколько минут моя дверь уже была заперта на ключ снаружи. Все получилось. Утром я
отдал набор отмычек санитару, и в двух-трех словах объяснил, что дело скоро закончится. Оставалось надеяться, что закончится хорошо. Хотя, я по прежнему был готов ко
всему. Как вы понимаете, это и произошло.
В этот день я снова встречался с Поляком. Мне предстояло проверить, насколько хорошо я умею лгать. Мне нужна была вторая нога, чтобы снова стать собой в полном смысле
этого слова. Если забыть о беседах с Буше, вел я себя отлично, перестал курить, не ругался и делал все, что мне велели, принимал лекарства. Вернее, они были убеждены в
этом. В этот день Поляк был совсем другим. Он был слегка любезнее обычного, а я стал говорливым и позволил себе улыбаться и даже старался выглядеть счастливым.
- Я сделала поразительное открытие, - начал я. - Без наркотиков я все еще остаюсь собой. Я не потерял память, я не чувствую боли и все еще способен рассуждать
логически. Значит, наркотики мне для этого никогда не были нужны.
- Удивлены? - Поляк слегка улыбнулся. - Сколько лет вы не были полностью в трезвом уме?
- Не помню, - сказал я. Но я помнил тот случай, когда вы попытались спасти меня. Поляка это не касалось. - И странно, я даже помню все, что делал по действием
наркотиков. Все драки, все... свидания, - я смущенно отвел глаза. - Это был я, но, все же, не я...
- Типично, типично для наркомана, - закивал Поляк. - Я - не я. Но к исцелению вы начинаете двигаться только тогда, когда понимаете что вы вовсе не тот обколотый
маньяк, а тот самый человек, который просыпается утром, завтракает, читает газету и затем проживает обычный день. Поздравляю. Больше не вас, а себя. Я снова смог
прорваться через наркотический угар и найти того самого бедолагу, который из-за страха боли после ампутации, принял наркотик в первый раз. Ну и вас поздравляю.
Он протянул мне руку и я пожал ее с дурацкой улыбкой на лице. Как же противно было к нему прикасаться. Но я тут же представил, как на этой руке защелкивается наручник,
и улыбка стала более естественной.
И, свершилось. Мне принесли ногу. Не стану скрывать, с немалым удовольствием я пристегнул ее. Наконец-то я мог встать во весь рост и пройтись. В обед я сам дошел до
столовой и, к ужасу, не увидел там Буше. Подставной санитар подошел ко мне, чтобы прибраться. Рядом пациент вывернул содержимое тарелки себе на голову, так что это был
отличный предлог.
- Буше хуже, - сказал санитар. - Если ему не станет лучше, они сделают электрошок.
- Скоро все закончится, - прошептал я в ответ. - Свяжитесь с Фраем.
- Есть, сэр, - ответил санитар-констебль и ушел.
Теперь вспомним о той услуге, которую вы мне оказали. Ботиночки все это время стояли у меня на столе, и я часто брал их в руки, чтобы заглядывающие в мое окошко
санитары убеждались в ваших словах. В эти минуты я размышлял о деле, но после обеда и прогулки я лежал на кровати, поставив их на грудь. Я знал, что нужно вернуться в
отделение для буйных, но боялся, что не выдержу.
Ближе к ужину я разодрал ботиночки и перепрятал пакетики с наркотиками. Одну дозу я принял и сразу почувствовал себя сильным. Дверь открылась, и я вышел на своих двоих
в коридор. В ту же секунду я кинулся на санитара-садиста. Сбил его с ног ударом в челюсть, уселся на него верхом и стал отводить душу на его физиономии. Сам я вешу
мало, но вот с протезом значимость увеличивается. Так что, он не мог сбросить меня. Подоспела подмога, меня стащили с него. Я ловко заехал ему здоровой ногой по шее,
потом ткнул его в грудь, но меня все таки оттащили. Этот садюга поднялся и навалился мне коленом на грудь, ребра затрещали, я был так зол, что почти вырвался, но
тяжесть садиста-санитара не дала мне этого сделать. Я получил успокоительный укол и уже не мог двигаться. Я потерял сознание на несколько часов, а когда пришел в себя,
то без труда узнал свою палату для буйных. Я был связан по рукам и ноге... И пролежал я так целую ночь. На следующий день пришли вы, и пересказывать это не имеет
смысла.
Как вы понимаете, связанный я был бесполезен. Пришлось разыграть спектакль. Будучи все еще немного одурманенным, я стал рыдать и умолять некого "его" простить меня. А
поскольку меня не отвязывали, природа взяла свое и возникла необходимость переодеть меня. Санитар-садист с синяками развязал меня и процедил сквозь зубы:
- Будешь буянить - убью.
Он убил бы, поверьте меня. Но пришла ласковая медсестра, она переодела и умыла меня. Я остался сидеть на свежей постели с таким видом, словно уже ничего и никому не
смогу сделать. Но пока меня умывала и переодевала заботливая сестричка, я принял еще одну дозу. До вечера я сидел на полу под дверью, ожидая развязки.
Ближе к полуночи Буше стал кричать. Я узнал его голос. Он кричал словно от боли. Люди побежали по коридору, я слышал, как он умолял не делать чего-то ужасного с ним.
Потом все стихло.
- Готово, - сказал Поляк, стоявший у моей двери. - Утром проведем процедуру. Он созрел. Все выглядит в точности, как шизофрения.
- Я получу свои деньги? - спросил санитар-садист.
- Конечно. И с этим разделаешься, если захочешь.
- С радостью, - под "этим" подразумевали явно меня. Ну и как это терпеть?
Я не стал больше притворяться сумасшедшим, пора было стать детективом. Я проглотил остатки наркотиков, так они всасываются медленнее, но это мне и было нужно. Я их
вместе с пакетиком проглотил. Было неприятно.
- Утром вас арестуют, - громко заговорил я. - Вы попались. Думали бы, около какой двери остановились. Я здесь под прикрытием.
- Что-что? - дверь открылась, вошел Поляк, санитар стоял в дверях и с ненавистью смотрел на меня. - Один в поле не воин, детектив Ли.
- Неужели? - я подмигнул ему. - Так уверены, что я один?
- Уверен, - он рассмеялся. - Уволили мы сегодня ваше прикрытье.
- Что? - я словно не поверил своим ушам, но сам не боялся. Я же был под кайфом.
- Завтра утром у нас будет две процедуры, - сказал Поляк санитару. - Этот следом за Буше. Прощайте, детектив.
Подоспело еще несколько санитаров. И как бы я ни сопротивлялся, они были сильнее. На меня надели смирительную рубашку и поволокли по коридору. Я сопротивлялся и орал,
угрожал им арестом. Я был сам не свой. Когда меня понесли вниз по лестнице, мне стало действительно страшно. Там было темновато. А потом открыли эту дверь и кинули
меня в темноту. Вот тут я испугался по настоящему. Темнота была вокруг меня, а в дверном проеме нависла тень санитара-садиста.
- Прощай, детектив, - сказал он и закрыл дверь.
Больше не было ни лучика света. Тьма была кромешная, как там, в могиле. Вы должны помнить. Сердце билось так сильно и так громко, что я почти слышал его эхо. И я
кричал, звал на помощь, совершенно не надеясь на нее. А потом вдруг стал успокаиваться. Наркотик медленно, но верно, действовал... Я расслабился и почувствовал, что
лежу дома на кровати, а рядом шикарная женщина. Это было утро после очень бурной ночи и я видел, как она спит рядом, прекрасная и обнаженная. Я почувствовал
спокойствие. Женское тело меня всегда успокаивало. И в этом состоянии я пробыл до той минуты, когда вы вошли в эту камеру пыток вместе с инспектором Фраем.
4. Долг платежом красен
- Но как же констеблю удалось доложить...? - удивился я.
- Доктор, - сэр Джеймс улыбнулся, закуривая. - Он же профессионал. Ему сказали уйти и он ушел. Но добрая медсестра впустила его обратно, он сделал звонок и... Я могу
называть их идиотами, и так оно и есть, но приказов они слушаются.
- Какая радость, - заметил я.
Я отправился к себе, чтобы немного отдохнуть и подумать о произошедшем. А когда вечером спустился к ужину, то оказалось, что сэра Джеймса нет. Он куда-то уехал час
назад и сказал Эмме, что сегодня уже не вернется. Я подумал, не без огорчения, что он поехал отводить душу в какой-нибудь бар, а потом заявится сюда с проституткой
неясного пола. Но нельзя сказать, что я был прав, но и что ошибался, тоже.
Утром, после завтрака, я сидел у себя в кабинете, отвечал на письма. Газету я только что отложил в сторону. На первой полосе там разыгралась драма, посередине которой
оказался несчастный Буше, который уже успел в двух-трех словах дать показания. Его начальнику грозило пожизненное. Дело даже не в отмывании денег, а в преступном
заговоре и его методе избавления от неугодных сотрудников и партнеров. О сэре Джеймсе не было ни слова, как обычно. Но именно этого он и хотел. Вдруг открылась дверь,
и сэр Джеймс буквально ввалился. Он, пошатываясь, подошел к лестнице, скинул ботинки и сел на ступеньки. Я вышел и уставился на него с любопытством.
- Да, да, - он махнул на меня рукой. - Аморально и так далее... Долг платежом красен, доктор.
- Вы про что? - не понял я.
- Ну как что? - он поднял на меня свои пьяные глаза. - Ох, она мне чуть позвоночник не сломала...
- Кто она?
- Толстушка эта, миссис Буше, - он посмотрел на меня. - Надо в душ. Всю ночь уснуть мне не дала...
- Вы что, вы... - я ушам своим не поверил.
- Она сказала, что на все пойдет. Ну не деньги же с нее брать?
Я, шокированный, смотрел, как он поднимается по лестнице, пошатываясь и напевая что-то себе под нос. Долг платежом красен. Ничего себе!