Глава 2.
Избушка стояла на отшибе, за селом, за опушкой леса. Пришлось малость поплутать, чтобы выйти к ней. В детстве я часто думала, почему она прячется от людей в лесу, почти в полном одиночестве? И однажды любопытство взяло верх и я прямо спросила об этом знахарку. Та, посмеявшись, ответила, что для врачевания нужны не только знания, но и внутренние силы, а жизнь среди людей отнимает эту силу, ибо зло вокруг них так и витает. Не совсем я поняла тогда бабку, а вот теперь слова её стали мне понятны как никогда.
Дверь оказалась запертой, что странно. Бабка Нина обычно никогда не запирается. Я постучала. Ни шороха мне в ответ. Тогда я вновь постучала и посильнее. Тишина. Может, что случилось со старушкой, ведь далеко немолода уже? Однако, наконец, послышались шаги, лязгнул засов и дверь отворилась.
– Феклуша! – воскликнула бабка Нина радостно. Но потом посерьёзнела и спросила: – Чавой-то ты тута в такую рань? Али стряслось чаво?
– Да так, ничего серьёзного… – начала было я, но взгляд бабки смотрел прям в сердце души, и лукавить более я не смогла. Да и смысла не было, коли всё равно за помощью к ней пришла. – Случилось, баба Нина. Я из дому сбежала.
– Батюшки!.. – Она немного помялась и добавила: – Ну, заходь!
В избе пахло травами и какими-то ещё уютными запахами. Я прошла и села за стол.
– Вижу, ослабла ты, – сказала бабка Нина заботливо. – Голодная небось?
Я лишь кивнула. Поражаюсь, как она видит людей насквозь. Можно при ней ничего не говорить, она сама лучше тебя о твоей же жизни и всё расскажет и вложит как на ладони. Чудно!
Старушка сноровисто накидала на стол плошку с кашей, крынку с квасом, хлеба да кусок ароматного вяленного мяска. Я сама удивилась, как я набросилась на снедь, будто не ела дней пять, а не несколько часов. Нина внимательно смотрела на меня с минуту или две, подождала, пока я подкрепилась маленько да и заговорила:
– Ну, девонька, выкладывай теперь, что к чему. Знаю, что житьё у тётки не сахар, ожидала, что однажды ты взбунтуешь, ибо вулканы давно дремлют в тебе. Но что-то тут не совсем так, как я погляжу.
И она замолчала, ожидая моего рассказа. Пожевав ещё, скорее для отсрочки своих повествований, чем из-за голода, я сбивчиво, но кратко поведала ей о событиях прошлой ночи. Бабка выслушала и помолчала, не задавая никаких дополнительных вопросов. Меня это немного забеспокоило. Что она там подумала? Я пыталась по ней угадать, осуждает она меня или понимает? Но Нина только покачала головой. А потом промолвила:
– Видать, иных путей Господь для тебя не приготовил, коли так всё сложилось. – А потом добавила: – И как думаешь теперь свою жизнь налаживать, Феклуша?
Я помешкала, подумала, и нерешительно произнесла:
– Я… думаю, что Славик… То есть… что, если мы со Славой обвенчаемся? Тогда я смогу жить как все: в доме мужа. Буду хорошей хозяйкой и заботливой матерью. Проблема решиться сама собой.
Д ля подтверждения своих слов, и что у меня всё предусмотрено, и никаких особых проблем нет, я улыбнулась. Постаралась, чтобы улыбка моя была беззаботной, но, по-моему, получилось плохо. В следующий момент я набралась храбрости и обратилась к бабке с просьбой:
– Баб Нина, а вы не могли бы… ну, это… сходить в Саблино, к Славику, узнать как он, что он…? Сообщить ему весточку обо мне… Бабуся, пойми, ты – моя последняя надежда. – Я смотрела на неё аки щенок под дождём. – Никто не должен знать, что я здесь схоронилась, кроме Славушки.
– Э-эх, да что же ты думаешь, тётка твоя не ведает, куда ты податься могла? Мне и говорить ничего не надо будет – она сама тебя найдёт.
– Но ты же меня не выдашь? А я в подполе спрячусь, если что.
Бабка опять покачала головой.
– Куда ни беги, как ни прячься, а от Судьбы своей не скроешься.
Я чуть не поперхнулась от таких слов. Это она что, пророчит мне или народную мудрость изрекает?
Видя моё ошалелое выражение, Нина продолжила речь:
– Не век твоей тётке тобой командовать – это верно. И даже если она придёт сюда, это уже ничего не изменит для тебя, девонька. Знаешь ли ты, что вчера ночью круто повернула свою жизнь и обратного хода нет? На такой поступок нужны по-настоящему сильная воля и мужество. И ты их проявила. Но взявшись раз за гуж, не говори потом, что не дюж. Теперь тебе надо будет ещё не раз проявить силу и отвагу. Готова ли ты на это?
Я растерялась.
– Э, ну–у… – И, подумав о любимом, уже твёрже ответила: – Да! Готова, баба Нина. Ради Славика я выдержу всё.
– Ради Славика? – Бабка вдруг задумалась, но потом как–то неопределённо сказала: – Да-а, для Любви и море что ручей. Да не утонуть бы. Что ж, будь по-твоему. Схожу я в село. Но завтра уже.
Как на иголках сидела я в избушке знахарки, пока она ходила до Саблино. Впрочем, сидела – это сильно сказано. Я металась из угла в угол, каждые пять минут глядела в окошко: не возвращается ли она? Время тянулось изуверски долго. Чего я только ни передумала за это время в одиночестве. Только бы всё прошло гладко! Только бы она нашла Славу и привела сюда!
И вот наконец я приметила светлый платочек среди деревьев в дали. Нина возвращалась. Одна. Я даже не сразу поняла, рада я этому или нет.
Знахарка вошла в избу, молча. Прошла в кухню, попила кваску и села. Она не произносила ни слова, пока переводила дыхание от долгой прогулки, а я боялась заговорить первой. Хотя терпенье моё уже было на исходе. И вот, когда я собралась наконец начать допрос, Бабка заговорила сама.
– Ох, сдаётся мне, не всё ты мне рассказала-поведала о приключениях своих.
– О чём ты, бабушка? – изумилась я. И спросила о том, что меня сейчас волновало более всего: – Ты видела его?
Она отрицательно покачала головой. От такого ответа у меня ноги подкосились, и мне пришлось тоже сесть на табуретку рядом.
– То есть как нет?
– А так. Нет его в селе, Феклуша.
– Как это? Куда же он девался?
– Не всё сразу, детка. Сперва скажи мне, только честно, как перед исповедником: были у вас со Славиком… ну, любовные утехи?
Краска залила мне всё лицо. Я почувствовала, что без огня заполыхала.
– Бабушка, да что ты!...
– Не лги! – строго велела она.
Мне стало не по себе в этот момент.
– Нет, я не лгу!!! – заверила я как можно искренней. От волнения даже правда у меня получалась весьма сомнительной. – Поклянусь чем хочешь, кроме скромных лобзаний мы ничего недозволительного не делали… нет, не было.
– А в Саблино уже иное говорят.
Мои глаза раскрылись так, что даже больно стало.
– Не может быть! – выдохнула я. – Кто же распустил такие гнусные слухи?
– Это, девонька, уже не имеет особого значения. Однако, по всему видать, опозорена ты. Заслуженно или нет – дело десятое. Людям рты теперь не закрыть. И Славик твой тоже таперича в опале.
– Ах, так ты его всё-таки видела? – надежда мелькнула у меня, как огонёк костра во тьме ночи.
– Нет, говорю же тебе, не встречалась я с ним. Ещё вчера его из села с попутным обозом Кузьмича и отправили прочь.
С каждым словом бабки Нины мне становилось всё хуже. На этом ли я свете ещё, или уже со стороны смотрю на происходящий кошмар – я едва ли понимала.
– Куда же его отправили? Зачем? – прошептала я.
– Ну, вестимо, Агриппина обвинила твоего Славика в совращении тебя. Разразился скандал на полсела. Отец Славы решил, что парню лучше уехать отсюда да побыстрее. Как говориться, с глаз долой – из сердца прочь. Иначе спокойного житья долго не будет.
– Уехал. Совсем. – Изо всех сил я пыталась поверить в услышанное. Да только тщетно. Я с трудом собирала мысли воедино. – Дык, а куда же он поехал-то? Вся семья его здесь жила всегда, в других селениях нет у него родни.
– Ну, чего не ведаю – того не ведаю. Кто-то сказал, что в моряки-де подался. А как оно на самом деле… Ох!
Чтобы прийти в себя, я тоже попила прохладного кваса. Я пыталась уложить всё услышанное в голове, но не получалось. Как же, уехал и даже не попытался меня найти? Да нет, такого просто быть не может. Не может! Тут какая-то ошибка.
– А кто тебе это всё рассказал? – после долгого молчания спросила я.
Я понадеялась, что это очередная сельская сплетня, придуманная завистливыми и злобными кумушками.
– А Клавдия Тимофеевна и рассказала всё. – пояснила Нина.
Клавдия Тимофеевна была бабушкой Славы. Стало быть, у бабки Нины вести практически из первых рук. Рассказанному можно было верить. Но что мне с того?
– Бабушка, а когда ты расспрашивала Клавдию, ты подозрений не вызвала ли?
– Да нет. Я Клавдии давно обещала настой для сердца принесть. Вот и воспользовалась предлогом, зашла вроде как за этим. Да между делом и выспросила обо всём.
– Ай да бабушка, ай да молодец! – порадовалась я.
Порадовалась и опять грустные мысли меня одолели. Не думать теперь об этом я не в силах буду, видимо.
– Полно-те горевать попусту-то! – услышала я голос Нины. Ничто не скрывалось от взора знахарки. – Думай о том или не думай, детонька, а всё с места не сдвинется. Как теперь жить собираешься, что делать будешь? Вот об чём тебе позаботиться надобно.
– Не представляю даже, баб Нина. – Я взглянула на неё с чуть виноватым видом и спросила: – Ты меня осуждаешь за всё произошедшее, да? Такой переполох и всё из-за меня.
Знахарка только рукой махнула.
– Моё предназначение в этом мире – лечить людей и помогать им чем могу. Осуждать кого бы там ни было за поступки не входит в мои задачи. Жизнь рассудит. А покуда я вижу, что помочь тебе я ничем не могу, девонька.
– Ошибаешься, баб Нина, – возразила я. – Ты мне очень поможешь, если… приютишь меня на время. Ведь, как я понимаю, мне тоже в Саблино теперь показываться не след.
– Да, ясное дело, что не след. – согласилась она. – Я не против, оставайся. По хозяйству мне ещё пара рук не будут лишними.
И она впервые за два дня улыбнулась, похлопав меня по плечу.
Вот и хорошо. У меня теперь хоть будет крыша над головой, еда и время всё обдумать и решить, как быть дальше.
Дни шли то медленно, то стремительно неслись. Вместе с бабкой Ниной мы ходили в лес, собирали травы. Она учила меня отличать одну траву от другой, попутно объясняя от чего лечит эта трава, и в чём поможет другая. Потом я таскала воду из колодца, который был вырыт рядом с избушкой, а вечером доила козу. Бурёнку Матрёну Нина доила сама, ибо иных рук корова не признавала. А когда были ещё силы, то колола и укладывать дрова к зиме. Всё хоть чем-то была занята, отвлекалась заботами.
А по ночам тоска моя меня настигала и мучила до рассвета. Подушка моя часто была влажной от слёз. Не могла я сдержать их, думая о Славе. Где же он теперь? Почему оставил меня, даже не ведая что со мной, жива ли я ещё? Обида сжимала мне горло тисками. Обида на людей, что по злобе своей разлучили нас. Чем провинилась я пред Небесами, что они лишают меня моего счастья?..
И лишь излив горесть слезами, я забывалась сном на пару часов. А с утра всё повторялось вновь.
Около недели, должно быть, прошло как я поселилась у бабы Нины. Я была во дворе, когда торопливо подскочила баба Нина и затараторила:
– Никак Агриппина идёт. Давай-ка по-быстрому в дом. Да схоронись там в дальнем углу. Я на порог её не пущу, да только ты сама не показывайся…
– Что? Агриппина?..
– Да. Давай-давай, поторопись!
Долго меня уговаривать не пришлось. Я молнией метнулась в дом. Сердце бешено заколотилось. Нет, снова меня Агриппина в кабалу свою не затащит. Упрусь, а не пойду, что бы она там ни кричала, и как бы там ни угрожала. Теперь мне уже всё равно, хуже не будет.
Изба была у Нины невелика, особо спрятаться негде. Я затаилась за комодом и стала молиться, чтобы меня не обнаружили.
Со своего места я хорошо слышала разговор (если это можно было так назвать), который произошёл у самого крыльца.
– Ну, бабка Нина, где эта бестия? – возопила Агриппина ещё издаля. – Я знаю, что она у тебя, больше ей скрыться негде было.
– Не ведаю, о чём ты, Агриппина Никитична. Чего пришла?
– Чего я пришла? А то ты не знаешь, что у меня племянница пропала!
– Знаю. Я была в селе, слышала, о чём там бабоньки толкуют. Жаль девку, сгубили вы её.
– Ой, да ладно тебе причитать! Сгубили… Кто её губил-то? Жила, ни в чём нужды не знала. И вот как отплатила: с парнем по ночам тайные свидания устраивала. Бесстыдница!
– А ты б девку-то вовремя замуж бы отдала, так и не встречалась бы она тайно.
– Ладно, ты не учи меня как и что. Где, говорю, Фёкла? А ну, зови её, чтоб домой шла, – не отступала Агриппина.
– Не позову, – отрезала Нина.
– Что-о-о?!
Похоже, градус злобы тётки достиг своего предела, она вот-вот могла взорваться.
И взорвалась.
– Знаешь что, бабка Нина, ты не конфликтуй со мной лучше! – начала угрожать Агриппина. Я чётко представила себе как она начала наступать на старушку, сжав кулаки. – Я ведь и силой могу в дом войти и всё обшарить. И ты не остановишь меня. В последний раз по–хорошему прошу, приведи Фёклу сюда. А иначе…
– Иначе – что, Агриппина? Только что ты возмущалась о неблагодарности своей племянницы, а сама посмела угрожать мне? Мне, которая тебя от смерти спасла прошлой зимой, когда болезнь из тебя душу уже вынимала. Али забыла? Извини, что напомнить пришлось, но ты сама меня вынуждаешь. А теперь, значит, хочешь поквитаться со мной, если я не приведу Фёклу? Ай-яй-яй, Никитична!
Укоризненный тон Нины пробирал до центра нутра. Видать, и Агриппину это впечатлило, ибо смолкла она на какое-то время. А потом, собравшись с духом, тётка продолжила, но уже без особых угроз:
– Так значит, ты не отрицаешь, что Фёкла у тебя? Хорошо. Ты ещё сама её мне в дом приведёшь, вот увидишь.
– Ну, это мы ещё посмотрим. Но тебе, Агриппина, пора понять, что Фёкла уже достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения. Ни человек, ни зверь не может жить в клетке, даже если она из золота. И однажды он сбегает. Вот и Фёкла сбежала. И назад я её в клетку не поведу.
– Смотрите-ка… – буркнула Агриппина. – Лучше почитай мораль своей подопечной. Ей это нужнее.
На этом разговор оборвался. А через мгновение в дом вошла баба Нина.
– Ушла тётка твоя. Не боись больше, выходи, – сказала знахарка.
Я несмело вылезла из укрытия, всё ещё не веря, что гроза миновала.
Наверное, я бы надолго так и оставалась жить у знахарки, если бы одним утром не пришла сюда моя подруга Алевтина. Её приход окончательно поменял мою жизнь.
– Баб Нина, там из леса кто-то идёт, – прибежав к старушке, в панике прошептала я ей на ухо. – Никак тётка возвращается?
– Иди в дом, а я встречу гостью.
Я так и сделала.
За окном послышались голоса. Сначала девичий голос произнёс:
– Здрасьте, баб Нина! А правда, что Фёкла у вас обосновалась?
– Может и так. Зачем интересуешься, Аля?
– Дык я, это…
Я не расслышала, что сказала девушка – слишком тихо она заговорила. Но я уже догадалась, кто пришёл и поэтому вышла из дома.
– Аля? – Я не скрыла радости при виде подруги.
– Феклуша! Как хорошо, что ты здесь. Жива, – восторженно затрещала девушка. – А то у нас некоторые поговаривают, что ты в лесу сгинула: не то леший забрал, не то волки загрызли. А тут я услыхала, как Агриппина Никитична про тебя рассказывала соседке своей. Что, мол, прячет тебя бабка Нина. Ну, я и отважилась прийти к тебе.
Тут Аля немного стушевалась и бросила робкий взгляд на старушку. Та изучающе смотрела на гостью. Я поспешила всё разъяснить:
– Всё в порядке, баб Нина. Аля моя подруга. Ничего плохого мне не грозит. Мы пообщаемся с ней немного на завалинке, ладно?
– Ну пообщайтесь, коли охота, – согласилась старушка.
Мы с Алей отошли в сторонку и присели на завалинке в тенёчке.
– Ну, подруга, здравствуй! – сказала я. – Приятно, что хоть кто-то за меня переживал и не из корыстных побуждений. Неужели ты пришла лишь за тем, чтобы лично убедиться, что я жива здорова? Не представляешь, как это отрадно для меня.
– Да, именно так. Я очень за тебя перепугалась Мы же лучшие подруги, почти сёстры. Разве это удивительно, что я тревожилась о тебе?
В ответ я только сердечно обняла Алю.
– Однако торопилась я сюда не случайно, – добавила за тем Аля.
– Что это значит? – Её слова заинтриговали меня.
– Есть у меня кое-что для тебя, – шепнула она, хотя шептать не было причин: нас никто не подслушивал.
Подруга вынула из тайничка своего сарафана небольшой предмет и протянула его мне со словами:
– Это тебе от Славика.
Я взяла вещицу. Это оказалось колечко. Обычное, железное колечко с каким-то узорчиком. Я поняла, что это кольцо выковал сам Славушка. Для меня. Слеза не удержалась в глазах и попросилась наружу.
– Он передал кольцо мне в спешке прямо перед отъездом, – продолжала говорить Аля. – Сказал: «Если увидишь ещё когда-нибудь Фёклу, то передай ей это на память о нас».
– Так и сказал?
Аля уверенно кивнула.
– А ещё что-нибудь он тебе не говорил? – с надеждой подступилась я к подруге. – Вспомни. Может, сказал где искать его? Или когда вернётся?
На этот раз Аля отрицательно покачала головой.
– Нет, Фёкла, ничего такого. – Аля с сожалением пожала плечами. – Он и кольцо-то мне едва успел сунуть, пока батька его с Кузьмичом переговаривался, а я поблизости топталась. Всё происходило так быстро. Наверное, если б Кузьмич в город не собрался, так может и была б какая отсрочка. А так Славин батька воспользовался случаем…
Она продолжала говорить о соседских перипетиях жизни, а я примеряла кольцо. Оно было точно по моему пальцу. Как милый угадал! Оно не было золотым или даже серебряным, но я глядела на прощальный подарок как на самую драгоценную ценность на свете.
– Аля, – перебила я подругу, – не слышала ли ты, куда поехал Славик?
– Ну, похоже, что в большой город. Как-то всё к одному сошлось: разгорелся скандал, Славкин отец разъярился, решил сынка из Саблино изгнать пока пожар не утихнет, а тут и Кузьмич в город собрался с мучным обозом. Батька по-быстрому снабдил сынка едой, небольшими деньгами на первое время, и велел ему Питер-граде или в школу определиться, научиться уму-разуму, или устроиться к кому-нибудь подмастерьем, «чтоб только не лоботрясил!». Так я поняла по обрывкам разговоров. Кузьмич со своим обозом и отвёз Славку в город в тот же день. До постоялого двора довёз парня да там и расстались. А как там дальше – уже никто не знает. Пока вестей никаких.
Допытываться дальше смысла не было. Всё и так ясно. И остаток времени мы с подругой просто почесали языками. Я рассказала как сбежала, а она рассказала о событиях села, произошедших после моего исчезновения. На том и простились.