(из размышлений над «проклятым» русским вопросом)
Мы – русские – часто сравниваем себя с европейцами и стараемся понять, чем мы отличаемся от них, особенно, когда мы появляемся у них на Западе, в Европе или США, и воочию сравниваем их с нами.
Обычно первое, что мы отмечаем, попадая к ним, это то, что улицы и машины у них чище; газоны аккуратно подстрижены; дороги ровней (ох, уж эти наши дороги!); одеты они скромней и проще, но чисто – не так вызывающе «богато», как наши. (Золото, талию, бюст и длинные ноги не демонстрирут. Если на улице кто-то так выглядит, то на 99% это наш соотечественник.)
Но особенно нас занимает вопрос о том, почему они более приветливы и более улыбчивы, чем мы.
Обычно первое, что приходит в голову, это то, что у них жизнь спокойнее и более размерена – мол, у них большая уверенность в завтрашнем дне и можно более планомерно устраивать жизнь. Может и так, но тем не менее они тоже работают, как и мы – ничуть не меньше, а иногда даже и больше. Они так же оплачивают счета за коммунальные услуги и кредиты, суммы которых часто побольше наших будут.
А что касается уверенности в завтрашнем дне, то заметьте, что кризисы в основном у них случаются и затем к нам «перекатываются». Так что забастовки и всякие акции протеста у них намного чаще происходят – а это, заметьте, не от хорошей жизни.
Если я скажу, что у них больше солнечных дней и у них теплее, чем у нас, то многие скажут, что это слабый аргумент, хотя, впрочем, и аргумент. Но пока что на время оставим климатический фактор – он действительно не самый главный.
Так почему же они улыбаются чаще, чем мы, и, казалось бы, более приветливы?
Воспитание?
Да, и тут Вы попали в точку. А чем же, спросите Вы, их воспитание отличается от нашего? Как это ни странно, но главная причина этого такова, что большинство европейцев воспитаны в духе того, что не пристало жаловаться. Мало того, в их менталитете закодировано, что жаловаться – грех. И этому их учили с детства и прежде всего в костёле. Сотни лет.
Нас никто не учил и не учит тому, что жаловаться это если уж не просто грех, то уж точно признак слабости и недалекости. Да-да! А вообще мало кто отдает себе отчет в том, что в православии обычно нет проповеди воспитательно-нравственного и уж тем более политического характера, как, например, в католичестве или протестантизме.
Многие скажут, мол, какое православие или католичество? Сейчас верующих-то не более 20%.
Что касается количества верующих, то это, конечно, правда, как в Европе, так и в России. Но это последние лет сто, а вообще-то и европейцы, и мы уже как минимум 1000 лет пребываем под влиянием христианской доктрины и связанной с ней определенной морали и нравственности, хоть этот фактор нами обычно не осознается в полной мере. Вместе с тем она очень сильно влияет на наше мышление, способ нашей жизни и отношение к ней и вообще на все наше самосознание, а тем самым и мировоззрение.
Следует отметить, что хоть мы и они сосуществуем рядом друг с другом уже несколько сот лет и у них, и у нас сформировался свой специфический способ мышления, так называемый архетип. У них свой «западноевропейский», основой которого все же является католическая религия (с ее протестантскими ответвлениями – кальвинизмом, лютеранством и т.д.), а у нас «русский архетип» или, как они сами называют, «русская душа». Он настолько естественен для каждого из нас, что мы его просто не замечаем.
Как бы некоторые либерально мыслящие не убеждали нас в том, что русский человек ничем особенным не отличается от западного, все же между нашими мировоззрениями лежит глубокая пропасть. Как это ни странно, но в наш развитый век хайтека, мы и они, все же, совершенно по-разному смотрим на мир и понимаем себя в этом мире. Мы и они – разные цивилизации. Они нас никогда не воспринимали и никогда не будут воспринимать наравне. Мало того, наша культура всегда была им чужда, а значит и мы им тоже. Мы же никогда не могли понять, почему они смотрят на нас свысока.
Как же она формировалась – эта наша пресловутая «русская душа»?
В общинном способе жизни в деревне на наших бескрайних просторах и, конечно, через веру - православие, а в нем через обрядовость. В обрядовости же главное это литургия. Длится она долго – несколько часов, а когда заканчивается, то после нескольких слов напутствия мы расходимся. А если и есть проповедь, то в основном это краткое обсуждение какого-нибудь положения из Библии.
Вместе с тем литургия, хоть и длительна, но она чудодейственным образом успокаивает нас – мерцающим огнем свечей перед ликами святых на потемневших иконах, низким голосом священника и пением хора, и потому мы хоть меньше улыбаемся, но внутренне мы все же спокойны и добродушны.
Обычно гости из Европы (по крайней мере те, с которыми мне и моим друзьям приходилось общаться) восхищяются нашей православной литургией. Они видят в ней нечто мистическое и я их понимаю. В ней действительно есть мистицизм. Поэтому мы и остаемся для них таинственным Востоком, как бы мы не старались одеваться и вести себя по-европейски. Даже наша кириллица у многих из них уже вызывает трепетное восхищение.
Они же всегда были «ведомы» – через проповедь. Им сотни лет вбивали в голову не только положения из Библии, но и нормы поведения. Их костел всегда воспринимал верующих как овец, которых необходимо пасти. Потому их священников часто так и называют – «пастыри». Оттого и традиционный посох у Папы Римского имеет загнутое завершение, чтобы «ловить им заблудших овечек» и направлять их к «стаду» или дословно вести за собой.
Сила проповеди замечена давно. Это одна из самых действенных форм работы с паствой. (Не зря во времена СССР работе коммунистического воспитания отводилась важная роль, только это называлась агитацией и пропагандой.)
Для проповедей во всех католических костелах был предусмотрен амвон и он был неотъемлемым атрибутом внутренней архитектуры. Кстати, в нашей православной церкви он тоже есть и обычно он располагается напротив главных ворот иконостаса, правда он больше выполняет функцию подставки для Библии, да и обращен он не в сторону прихожан, а в сторону иконостаса.
Чтобы лучше понять, о чем идет речь, предлагаю взглянуть на интерьер Петропавловского собора в Санкт-Петербурге. Он считается православным, хоть и построен в европейском стиле архитектором Трезини. На одной из его колон есть балкончик со ступеньками. Это и есть амвон для проповедей, как и пристало в католическом соборе. Не знал итальянец, что главное в православном обряде это литургия, а проповедь лишь иногда – на праздники. Не знал, потому и сделал так, как у них.
А когда у нас читают проповедь, то она обычно не нравоучительная, как у них, на Западе. Обычно она не учит тому, как жить, как себя вести, на кого «голосовать». Да, да, уважаемые, и голосовать тоже!
Костел занимался политикой в полном смысле этого слова и до сих пор занимается. В Европе Папа Римский назначал королей в соответствии с тем, как было угодно Ватикану. Потому в доктрине католицизма экспансивность – расширение веры везде, где ступала и до сих пор ступает нога европейца-католика – это одно из основных положений их религии.
Вот и распространялась их вера по всему миру вместе с первопроходцами в Африке, обеих Америках, Азии, и обращали они в католицизм «аборигенов» – то есть коренных жителей. А где не получалось по-хорошему, то огнем и мечем, и тогда за дело брались завоеватели или по-испански «конкистадоры». Да, да! Так они и назывались. Звучит красиво, да деяния их, увы, нелицеприятны.
В православии нет и не было традиции проповеди, как в католицизме, но вместе с тем был всегда призыв к терпению и смирению. Примером служили святые старцы. Правда, сейчас от них остались лишь безмолвные лики на иконах, а большинство из них уже канули в небытие. Мало кто назовет хотя бы трех из них. Они перестали быть авторитетом для народа.
Был когда-то «Домострой» как определенный свод норм жизни в семье и обществе, но он сгнил в чуланах вместе с допетровской утварью и одеждами староверов. А сами староверы, те, кто не сгорел в скитах после раскола церкви в 17 веке, ушли на периферии империи или растворились в таежных лесах.
Те, кто остался на старом месте, «перекрестились» в новую веру, выбросили «Домострой» на свалку, облачились в европейские платья и вообще перестали бояться греха.
Потомки некоторых староверов, кто выжил в изгнаниях и скитаниях, со временем стали самыми лучшими купцами. Им было-то и разрешено всего-то торговать. Все остальное – земледелие, ремесло, промыслы – было запрещено. Но у них слово было законом. Соврать – тяжкий грех! С ними можно было вести дела без подписей и договоров. Они же потом в 19 веке и промышленность поднимали – на свои же деньги, не ворованные, а честно заработанные! А потом и некоторые из них запятнались кровушкой своих собратьев сначала в гражданскую, а потом и в Великую Отечественную.
В результате мы вообще отвернулись от того, во что верили почти 1000 лет и снова они – европейцы – «помогли» нам растоптать то, что нас так долго объединяло – «За веру, царя и отечество!».
Итак, от царя мы в конце-концов сначала отвернулись, а потом сами его же и расстреляли, от Бога мы тоже отвернулись и даже наплевали на Него, и осталось у нас лишь Отечество. Слава Богу, что хоть его-то не все из нас предали, хоть и были такие, что очень уж старались!
И вот идеология коммунизма тоже канула в прошлое вместе с политработниками и вождями, впрочем, и Слава Богу! – слишком уж много кровушки пролилось в стремлении насильно «осчастливить» других. Если бы, например, Чернышевский мог предвидеть то, как оно все обернется, то может и не написал бы «Что делать?» и не воспитал бы целое поколение стойких революционеров «крепче гвоздей», посвятивших нашему светлому будущему свою жизнь и сложивших свои косточки в жертву этой идее на необъятных просторах сибирской каторги. Впрочем, если бы им – революционерам – кто-то тогда рассказал о том, как все будет развиваться, то они бы все равно не поверили.
***
Итак, окончательно потерял русский народ веру. Нет общенациональной идеи, сплачивающей всех в едином порыве. Уже не знает он, куда идти и к чему стремиться. Осталось лишь желание быть богатым, а значит сильным и в какой-то мере бессовестным. Ну конечно, зачем она – совесть? С ней ведь тяжело.
Итак, уже никто в России никого не воспитывает. Мораль и нравственность потеряли смысл и звучат архаично. Уже никто в России никого ничему не учит, только свободе – полной свободе от ответственности. Дети перестали почитать и слушать родителей. Впрочем, последние ничему их уже не могут научить, да и оставить в наследство первым тоже нечего. И только жизнь каждого из нас является лучшим учителем. Только она-то учит уму-разуму и опыт каждого из нас это действительно «сын ошибок трудных». Иногда ох каких трудных!
Идейных и духовных авторитетов нет. Примеров брать давно уже не с кого. А те, что могли бы ими быть – извазюканы грязью, кровью и опошлены либералами, как ихними, так и нашими собственными, и народ в них перестал верить. Да и кому верить-то, если давно уже «на Лжи одеянье Правды»?
И как тут улыбаться подобно им, если вся наша история это черно-белое полотно, на котором толстыми черными полосами выступают войны – либо с ними, либо между собой? А если не войны, то революции или внутренние разборки между самыми жадными. И только белыми тонкими лоскутками времена мира и надежды на светлое будущее.
И поскольку каждый в России сам пытается выжить, как может, то и сам себя воспитывает, как придется. Каждый сам ищет ответы на жизненно важные вопросы и учится духовности самостоятельно, как впитал ее с молоком матери или как ее сам понял. Потому и вся наша жизнь это бесконечная череда проб и кровавых ошибок. Потому вместо улыбки в наших глазах извечный вопрос: «Почему так?».
Поэтому мы в России находимся в постоянном поиске ответа на него. А они – на Западе, кстати, в большинстве своем уже нет. Для них все просто и ясно. Им все уже давным-давно объяснили – «все, кто не верит в то, что мы – наши враги», а также «деньги – товар – деньги».
Для нас вера тоже важна была, но мы ее все же не навязывали другим как они. Не хотели – и ладно, Бог с ними. «На силу мил не будешь». И деньги для нас тоже важны – как же без них-то теперь? – но «не хлебом единым жив человек», да и душа болит иногда. Ой как болит! Чего же тебе нужно, душа?!
Понять, в чем смысл!
Потому вся наша русская литература и философия пропитаны вопросом о смысле жизни. Он в России буквально висит в воздухе уже столетия, но никто тебе на него не ответит однозначно, как в костеле.
Спроси православного священника о том, в чем смысл жизни, и он тебе скажет: «Я тебе не отвечу. Ты его сам должен найти! Вот иконы, вот Библия, читай, молись, общайся с Богом и со временем тебе откроется истина».
Так-то оно так, да пока сам доберешься до ответа – столько времени проходит и столько дров наломаешь! А ошибки нужно исправлять. А многие из них трагические. А за них отвечать нужно и прежде всего перед самим собой – перед собственной совестью – перед собственной душой. Она для многих единственный судья и не все выдерживают ее угрызений.
Потому и Раскольников не выдержал – одно дело хладнокровно замышлять убийство, а другое дело жить с сознанием убийцы. Душа, однако! Она все же живет по своим законам. Ей любви хочется, а если она живет в расколе между собой и миром, то долго не выдерживает. А где этот мир в мире? Если нет его вокруг, то и внутри его трудно найти.
Но давно уже нам никто не говорит, каким должен быть наш мир и как нужно жить, потому и нет у нас общенациональной идеи, которая показывает, к чему мы все идем и к чему стремимся. Итак, наша история это постоянные эксперименты на самих себе. Как тут выработать единую долгосрочную общенациональную идею?
Потому нет у нас и воспитательной проповеди. Трудно нам всем объяснить, почему мы так живем. Остается лишь один извечный ответ: ВЕРА, НАДЕЖДА да ЛЮБОВЬ – а значит МИЛОСЕРДИЕ.
И они действительно как звездочки одного созвездия всегда висели перед нами и всегда были для нас путеводными. Когда гасла вера в лучшие времена, оставалась надежда и жажда любви. Они нам всегда в самые тяжелые испытания давали силу и потому мы хоть и не улыбаемся, как они, но мы оптимисты. И этот оптимизм нас всегда спасал в трудную минуту. И даже когда наша надежда уже почти иссякала, мы были уверены, что все будет хорошо.
И действительно откуда ни возьмись вдруг появлялись новые силы, новые идеи и выносили нас на новый уровень бытия и все заканчивалось хорошо. А они – европейцы – ухмыляясь, говорили: «Странные эти русские! Им постояно везет».
(Продолжение следует.)