- А мы знакомы?
Венок, свитый умелой рукой, упал в штормовую черно-зеленую воду. Ветер рвет лепестки, раздирает сплетенные стебли.
- Нет, что вы, конечно, мы не знакомы. Уже.
Венок сплетён из разных, казалось бы – несовместимых цветов. Вот белый влажный крокус, прикрывающий лепестками нежную глубину.
- Ты помнишь список? Тот список «дел для двоих», который ты написал?
Рядом ощетинилась желтая роза, переплелась с запахом чердака старого дома. Того, что напротив. Со сломанной старой антенной и разбитым чердачным окном.
- Я ведь не писал никакого списка. Не додумался. Даже до той фразы –«просыпаться с четким ощущением счастья» просто бы не додумался.
Хризантема и ландыш. Герберы жгут волны. Волны злятся, пенят пасть и не отступают.
Она сидит в кафе. Чашка эспрессо пуста. И тут в отражении на хромированной емкости для сахара начинают расплываться чашки и чашечки, кружки и кофе-маги, филижанки и прочие их братья и сестры, заполненные свеже сваренным кофе. С карамельной. Или черной. Или коричневой пеной. А мокрый булыжник мостовой отражает позеленевший шпиль с приколотым маленьким облачком. Вздрагивает от крика чайки.
Бабушка умела плести кружево из тонких белых ниток. А она старается вплести в кружево луч солнца, неожиданно проникший в сумрак сонной спальни, прохладу блюдца в ладони, шорох листьев, пену волн. Вплести жемчужины его глаз, обернуть хрустящими льдинками и хриплым звонком старого телефона. Разложить это кружево на влажном песке. Кружево редкостной красоты. И волна, нагло скручиваясь, с застывшей рыбкой внутри, замрет на месте от страха повредить этот ранимый фантастический венок.
- У тебя кровь на лице.
- Мне кажется, что я так выгляжу лучше. С прокушенной губой.
А кровь сочится. Она проступает, как в детстве, на сбитом колене. Мельчайшими капельками сквозь содранную кожу, рисуя капиллярную сеть, рисуя сладко пахнущей красной гуашью на стенах. Красной масляной краской на облаках. Кровью из сердца на волнах океана.
- А что там, за дверью? Ты же уже была там?
- Там ты.
Жадно схватить мгновенье, затолкать в сумку, огромную, неподъемную сумку памяти. Осенней ночью просеивать тяжкий груз через дрожащую от напряжения сердечную мышцу. Чтобы потом вплести в нервное, голое кружево аксонов и дендритов все то, что так надо отдать. Полив кровью венок, свитый умелой рукой, бросить его в штормовое море. И спросить:
- А мы знакомы?
И я не стану врать. Я отвечу
– Да, конечно. Еще нет.