Исповедь Саввы Мешкова

 
   Жизнь подошла к  концу. Самый кончик остался.Гляжу в зеркало и печалуюсь : был красавец-мужик, а во что превратился! Лицо морщинистое, худое, будто с двух сторон приплюснутое, глазки маленькие, нос заострился, точно у ястреба какого...
   Как же я её прожил ,эту жизнь - хорошо или плохо? А шут его знает! До того самого 22 апреля, дня рождения Владимира Ильича, всё вроде было путём... Родился в деревне, кончил школку, переехал в город, отучился в ФЗУ. Сметливый был. После работал на заводе. В партию вступил. Как в какую? Тогда одна только партия была. В неё и вступил.
   Так вот в этот треклятый день вызвал меня заводской парторг и начал вопросы задавать.
   - Как, - спрашивает, - ты, Савва Мешков, относишься к Советской власти?
   - С уважением, - говорю , - отношусь.
   - А как, - говорит, - относишься к врагам Советской власти?
   Тут вспомнил я, что печатают в газете "Правда" об этих врагах, и твёрдо отвечаю:
   - Ненавижу.
   Тут парторг черкнул что-то в своей записной книжке, достал из ящика печатную бумагу и сообщил:
   - Поскольку ты, Савва Мешков, являешься примерным большевиком-ленинцем, правильно относишься к власти и её врагам , мы рекомендуем тебя в спецотряд особого назначения. Вот тебе, - говорит, - мандат, и топай по указанному там адресу.
   А по адресу этому оказалась городская тюряга. Зачислили меня в этот самый спецотряд, дали хорошую зарплату и довольствие, но долго не говорили, что делать. Сперва всё учили: строевому шагу, обращению с оружием... И только где-то через месяц объявили:
   - Будешь расстреливать врагов народа.
Похолодело у меня под ложечкой, да делать нечего - партийная дисциплина, да опять же зарплата хорошая и харчи...
   На первых порах тяжко было. Я с детства крови боялся, а тут работа  как на скотобойне. Сперва рука дрожала и глаза закрывал, когда в затылок стрелял. А потом ничего, обвык. Глаза уж не жмурил, а рука дрожала только когда работы было много. Иногда до полусотни раз за смену приходилось спускать курок.
   К тому времени женился я , первое дитё народилось. Вроде бы, жизнь обустроилась.
   Первое "что-то не так" мелькнуло у меня году на втором моей работы в тюряге.
   Жил я неподалёку от этого самого заведения. Пешком ходил на работу и обратно. И вот как-то протёр тряпицей пистолет после трудового дня, сдал его, как полагается, под расписку дежурному, направляюсь к дому. Смотрю, возле одной хаты по дороге мальчонка лет восьми сидит на земле и плачет. А я шибко детей люблю. Постоял, посмотрел и дальше пошёл.
   Утром иду на службу, опять того мальчонку вижу. И всё также сопли утирает. Вечером возвращаюсь домой - снова он на дороге торчит. Тут уж я не выдержал, подошёл к избе, спрашиваю:
   - Ты чего плачешь, малец?
Он в ответ:
   - Папку и мамку увезли в чёрной машине, - и снова заливается.
   - А как тебя зовут? - спрашиваю.
   - Стёпка Урнов, - отвечает.
Тут мне стало не по себе: третьего дня как раз кончил я молодого мужика под этой фамилией. Нам каждый раз после исполнения давали расписаться в книге с фамилией приговорённого.
   Присел я возле мальца на скамеечке, подумал немного и говорю ему:
   - Пойдём со мной, пацан! Папка твой велел мне тебя забрать.
Так вот Стёпка Урнов прибился к нашему дому.
   А после этого всякие мысли в голове моей зашебуршились. Впервые эти враги народа, которых я кончал, связались с реальной жизнью, вот с такими малыми детками. И подумалось мне, что оставлять ребятишек беспризорными - нехорошо это. А потом и совсем дурная мысль пришла: а вдруг батька его и не враг вовсе? Аж пот на спине проступил. Но тогда отбросил я шальные подозрения, а сыночка этого решил пригреть.
   В другой раз поехал я в родную деревню, повидать родителей да брата младшего, у которого с самого рождения с головушкой было не всё в порядке. Иду по большаку вдоль деревни, смотрю: избы заколоченные - одна, другая, третья... Потом спросил у отца, в чём дело, а он говорит:
   - Позабирали наших деревенских. Приехал крытый грузовичок, солдаты напихали туда народу под самую завязку - и с концами.
   Тут опять меня греховная мысль посетила: неужели все враги, те самые мужики да бабы, которых знал я с малолетства как тихих, работящих людишек...
   Это был как бы второй сигнал "что-то не так". А третий был такой силы, что едва я самой жизни не лишился.
   Прошло, наверно, с полгода с той моей поездки в опустевшую деревню. Однажды, как говорится, после трудового дня, сделал я всё, что положено в тюремной канцелярии, выхожу во двор, направляюсь к воротам. А на пути стоит грузовик, и возле него два мужика из нашего спецотряда возятся с трупами. Как-то они их по особому связывали, чтобы не скрючивались, да места много в кузове не занимали, а потом бросали в грузовик.
   Так вот подхватили они очередного мертвяка, подняли с земли, так что лицо его показалось. И подкосились у меня ноги. Упал я перед мёртвым телом и завыл дурным голосом. Узнал я в нём родного брата младшего. За что же его - инвалида несчастного?
   После того трижды пытался с собой покончить. Да не дали: дважды бойцы - мои сотоварищи пистолет отнимали, а третий раз мальчонка - тот самый Стёпка Урнов в петлю залезть не дал...
   Пробовал отказаться от своей работы, но начальник мне сказал:
   - Ты что, Савва Мешков, спятил что ли? С этой работы только туда уходят, - и поднял глаза к небу.
   Задумал я к богу притулиться, родители-то мои были шибко верующие. Сходил в церковь, поставил свечки убиенным мной, исповедался... Так на следующий же день вызвал меня командир и говорит:
   - Ты что же это, Савва Мешков, коммунист, в органах служишь, и вдруг в церковь попёр? Не гоже это!
   - Ну, - думаю,- значит попик настучал. И там нет спасенья...
   После стал я думу думать: как жить дальше? Сперва ничего в голову не приходило. Но опять же помог названый сынок Стёпка, тот , что однажды уже спас меня. Глянул я на него среди дум моих невыносимых, и словно просветление нашло: вмиг я скумекал, что делать надо.
   Теперь после каждого расстрельного дела, расписываясь в амбарной книге, запоминал я указанный там адрес убиенного, а отойдя в сторонку, записывал его в особый блокнотик. В ближайший свободный вечер, а то в выходной, шёл по этому адресу, разыскивал осиротевших детей, и если оставались они одни, забирал с собой, говорил, что так де велел их батька. А было что одна мамаша дочку свою мне поручила. Говорит, всё равно меня посадят.
   Жена моя, Дарья, очень добрая женщина, да и меня шибко уважает, так что всех приняла.
   Вот так у нас, кроме собственного сынишки, оказались ещё шесть приёмных.
   Годы прошли, тюрягу нашу закрыли. Бойцы моего спецотряда чуть под суд не загремели, но в последний момент кто-то из большого начальства прояснил: что с них взять, они только исполнители. Головастый видно мужик был, а может, сам этих бедных людишек и арестовывал и приказы расстрельные писал...
   А ребятишек всех шестерых я в люди вывел, всем образование дал.
   Катерина учительницей в школе работает, Мишка - инженером на том заводе, где я начинал. Николай - спортивный тренер по футболу, Петруха учёным стал - историю изучает, Машенька во врачи подалась, а Стёпка Урнов - тот уже дослужился до замдиректора городской швейной фабрики...Ну своего сынка Юрку я тоже не забыл - он в военные пошёл. Хотел было в органы, но я сказал: ни-ни...
   Вот такая значит жизнь. Много я зла на этой земле сделал , но и пользу принёс немалую. А если подумать, то зло моё кто-то другой сделал бы вместо меня, а добро, мной сотворённое - это навряд ли.
   Так как же я жизнь свою прожил - хорошо или плохо? А шут его знает...