Иногда появляется мысль, что я уже не способна влюбиться. Скоро тридцать. Поздно. Остается одно: сидеть в тихой квартире и смотреть из окна шестнадцатого этажа. Внизу снежная заверть гуляет между домами, наметая сугробы возле каждого препятствия.
Пятиэтажные дома стали еще меньше, и невольно представляешь, что сидишь в самолете, который вот-вот взлетит и наберет высоту, пронижет черные, снеговые тучи и вырвется на простор под белое спокойное солнце, но проходит минута, другая и устаешь ждать. Дома не уходят назад и вниз, только ветер гонит бешеные тучи, противно завывая за стеной. Как в деревне зимой: за окном пурга, ветер гудит в печной трубе, и младшая сестренка подвывает частушками.
Меня, девку молодую,
Никто замуж не берет,
Я милёнку наколдую —
Сердце грустью изойдет.
А мне и наколдовать некому. Старая дева. Грустно сознавать, но это так. Мать все говорила: Валюша, не выскакивай раньше времени замуж. Ты еще молодая, успеешь накинуть на свою шею ярмо, всю жизнь носить будешь. Вон я, с шестнадцати лет без роздыху, теперь и не разогнуться.
Молодая. Была молодой. Уже старая. Морщины. И зачем они появляются? Перед зеркалом по полчаса кремами разглаживаю, все равно, не исчезают. Страшно подумать, что так и останусь старой девой. Противное выражение, будто матом ругаешься.
Можно бы и утешить себя, еще неплохо выгляжу. Мои замужние сверстницы постарели больше, растолстели от хорошей жизни. Что им еще надо? Дети, муж, у иных автомобиль. Только и забот, что мотаться по магазинам да жаловаться на нехватку денег. Сколько ни давай, всё мало. А мне и по магазинам ходить не хочется. Много ли одной нужно?
Как-то Витька сказал: «Ты, Валюха, еще в форме. Не может быть, чтобы тебя мужики обходили». А они и не обходят, только успевай отпихиваться, особенно, если узнают, что не замужем. Пустишь раз, а потом и не знаешь, как избавиться. Считает своей любовницей, да и языкам растреплет на все стороны. Приходиться ёжиться под усмешками и хихиканьем, а там и жена узнает, и все будет норовить в волосы вцепиться.
Каждый любит, чтобы бутылка на столе стояла, как же, одолжение сделал своим приходом. Налижется до беспамятства и лезет обниматься, Утром не добудишься, чтобы на работу прогнать. Какие они все противные! Без водки жить не могут, а кто не пьет, тот и жене не изменяет. Молодым парням девушек хватает. Я для них старуха. И почему я такая невезучая?
В молодости, как дура, дала обещание Игорю ждать после армии, а он вернулся с женой. Через месяц на улице случайно встретились один на один. Съежился, будто занял тысячу рублей, а отдать не может.
Прости, Валюша, что так получилось. Сама знаешь, какая у солдата служба. Вырвался в увольнение через год, и точно целый век девушек не видел. Конец службы подходил, как она затяжелела. Не мог же я её с ребенком оставить? Сирот и так хватает, я сам без отца вырос, знаю, что это такое - безотцовщина. Да и ты почти всю жизнь без отца. Мать тоже недовольная, что привез чужую. Она тебя своей невесткой считала, а тут так получилось. Ты уж прости Валя. Не думай обо мне плохо. Останемся друзьями? По рукам»?
«Провались ты пропадом со своими руками»!
Зря, конечно, я его так. Он, как оплеванный, смотрел на меня, все слова во рту застряли. Позже он частенько выпивать стал, и каждый раз приходил под наш забор кричать на весь двор: «Валюха, выйди, поговорить надо!» Докричится, пока его ненаглядная супруга не уведет домой. Так ей и надо! Нечего было с солдатом встречаться. Почти каждый из них перед уходом клянется в вечной любви какой-нибудь дурехе, а та уши развесит и слушает, как милый соловьем заливается.
В клубе, на танцах, парни на меня смотрели, как на откушенный и брошенный ломоть. К тому же, новые девки подросли, сперва робко, а потом все чаще и чаще стали наведываться на танцы. Одна Манька Ильюшина чего стоила! Загляденье! Женщины оборачивались, когда она проходила мимо. Лицо румяное, будто каждое утро парным молоко умывалась, ходит важно - дочь не бухгалтера, а министра какого-нибудь. Да, ей есть чем гордиться: тело, как у греческой богини, сама позарилась, если бы парнем была.
С тех пор и стало на душе муторно. Решила уехать, когда узнала, что в Жигулях построили автомобильный завод. Все свое приданое Светке оставила, сама не заметила, как она выросла. Мать поплакала, но тоже понимала, что мне нельзя в колхозе оставаться.
Десять лет прошло и с ними моя молодость. Только сейчас начала оглядываться и думать, о такой ли жизни мечтала? Раньше книгу в руки не брала. Некогда было, да и незачем, все было ясно и спокойно. В восемнадцать лет не думаешь, что вот еще один день прошел, дни длинные и радостные. А когда десять лет проживешь в общежитии, где все до чертиков надоело, то одно утешение - книги. Потолще, чтобы про любовь. Читаешь запоем, оторваться не можешь, а утром снова на работу. И так каждый день.
В кино не люблю ходить. Все девушки с парнями, а я одна, так и кажется, что все на тебя смотрят и думают... Тошно представить, что они думают. А я, как была одна, так и осталась. После фильмов у меня подушка мокрая, особенно, если Ленки нет дома. Зачем ей знать, что у меня на душе кошки поминки справляют.
Девчонке едва восемнадцать исполнилось, а тоже горе пришлось хлебнуть. Мать спилась окончательно и даже не пошевельнулась, когда отчим хотел Ленку снасильничать. Хорошо, соседи — услышал её крики и смогли отбить, а то бы и её жизнь покалечила. Те же соседи собрали деньги на дорогу и проводили в ОДНОМ платье, благо, лето было.
Так она и заявилась к нам в общежитие, без единого рубля в кармане. Я целый месяц её поила, кормила, пока она получку не получила, и денег с нее не взяла, потому что ей все надо было покупать, от пальто до трусов. Уж, какая она благодарная была, называла меня старшей сестрой, клялась в вечной дружбе. А потом и года не прошло, как Ленку словно подменили, грубить стала на замечания, после танцев возвращалась навеселе, а иногда и вообще, не заявлялась домой.
Быстро освоилась девчонка, подружки появились такие же, как она, молоденькие и нахальные, слова против не скажи. Но больше всего бесит противная привычка, оставлять волосы на расческе. Сколько раз говорила — ноль внимания и фунт презрения. Ей, видишь ли, некогда, на танцы спешит. Привыкла, что я её жалела и сама все делала, вот и повадилась.
Можно подумать, что она меня от голода спасла, а не я её. Правда, я последнее время какой-то психованной стала, как увижу на столе обчески её волос, так и не могу сдержаться, а она нарочно по разным местам понапихает, и на подоконнике, и на стуле, даже в горшке с цветами.
Ну, я ей и выдала за это. А она, хоть бы что, только фыркает.
- Я и не к такому привыкла. Отчим с матерью по часу друг друга костерили, так что, не заводись, я ведь тоже умею. Сама будешь не рада, что затронула. Думаешь, один раз доброе дело сделала, так всю жизнь понукать будешь? Не на такую напала!
Пробовала я с ней не разговаривать, неделями молчала. А ей хоть бы что! Не очень-то нуждается в моих разговорах, спросит что-нибудь, и тут же забыла, о чем спрашивала, да и дома чаще её не бывает, только и вижу спящей и переодевающейся. Если некуда идти, или погода на улице плохая, и я дома, то демонстративно уходит в соседнюю комнату и там перемывают мне косточки.
Странное ощущение появляется при виде Ленки: она на восемь лег моложе меня, а я рядом с ней чувствую себя старухой и какое-то неизъяснимое превосходство молодости. Словно она имеет полное право так поступать и говорить, потому что она молода и красива, а я, хотя еще ничего себе, но уже чувствую свой возраст.
Когда мы вместе ходили в кино, парни задевали не меня, а Ленку, я была досадной помехой, и в лучшем случае, меня не замечали, и я перестала ходить с ней в кино, привязываются разные сопляки, у которых и смелости хватает только на пошлые слова, а стоит увидеть юбку покрасивее их и след простывает.
После первой смены села, как всегда, в переполненный автобус, а сзади все напирали и напирали, будто всем сразу нужно уехать именно в эту минуту. На работу ездить гораздо легче, можно выбрать наименее набитый автобус, а если повезет, то и пустые подъезжают.
После работы выбирать не приходиться: подают гораздо меньше автобусов, чем утром. Главное, на работу отвезти, а с работы, как хочешь, так и добирайся. Не желаешь толкаться, жди битый час, пока поток схлынет и троллейбусы поедут пустые.
Я уперлась в чью-то грудь и подняла глаза. Меня прижало к бородатому парню примерно моих лет, может быть, немного моложе, из-за этой черной бороды трудно определить точный возраст. Он тоже посмотрел на меня и смутился, попытался отодвинуться, но закрылась входная дверь и новая волна натиска прижала меня еще сильнее к нему. Симпатичный паренек, лицо интеллигентное, хорошо выбритое, бородка аккуратная, не то, что у некоторых, висит потрепанным веником, глаза ясные, как у младенца.
Удобный случай для знакомства, а он молчит, плечами поводит, стараясь отодвинуться, но все усилия напрасны. Поймала на себе взгляд еще одного соседа, совсем молоденький парнишка, побойчее, смотрит весело и нахально. Он-то и сказал:
- Что же ты, Димка, с девушкой не успел познакомиться, а прижимаешься. Нехорошо.
Бородатый покраснел и произнес:
- Дима.
- Валя, - ответила я и скромно потупилась.
- А меня Витя, — сказал сосед и начал балагурить. — Теснотища! Руку не поднимешь семечки пощелкать.
Автобус набрал скорость, людей растрясло и стало просторней. Я отвечала Виктору, a caмa посматривала на Диму, надеясь вовлечь его в разговор, но он лишь смущенно молчал и отводил серые глаза.
На остановке нас разметало в разные стороны. Увидела Диму через неделю, в столовой, когда он, поставив на стол борщ, котлеты и стакан яблочного компота, случайно сел за мой стол, и принялся деловито уничтожать содержимое.
В первом у нас вкусы сошлись, но я уже доедала жаркое и старалась жевать, как можно медленнее. В запасе был мой любимый персиковый компот и слоенка. Полнота мне не угрожает, и я никогда не отказываю себе в сладком. Моя мать, сколько ее помню, всегда была тощей, как вяленая вобла, жилы и кости от бесконечной работы, и ела она, как неприятную работу выполняла, лишь бы побыстрей управиться, и вставала из-за стола довольная, что, наконец можно приняться за настоящее дело.
Дима придвинул тарелку с котлетами, его взгляд оторвался от стола и запнулся на мне, узнавая.
- Здравствуй, Дима.
- Здравствуй...
- Валя, - подсказала я.
- Извини, Валя, я тебя сразу не заметил.
- Меня вообще-то трудно заметить, особенно, если смотреть в другую сторону. Однажды на меня так налетел один парень, едва с ног не сшиб, потом два часа извинялся, извините, говорит, не заметил
— Но я тебя не сшиб.
- И не заметил. Ты в этом общежитии живешь? Почему же я раньше тебя не видела?
- У меня в соседнем общежитии товарищ живет, и мы питаемся в его столовой, а здесь я редко бываю, от случая к случаю. Сейчас он в отпуске.
- Виктор?
- Да, — улыбнулся он так мягко и доброжелательно, что у него на щеках появились прелестные ямочки, при виде которых у меня почему-то захолонуло сердце в каком-то неясном, но приятном предчувствии.
Дима залпом выпил компот, и мы вышли из столовой под осеннее, тускнеющее, вечернее небо.
Давно мне не было так спокойно и хорошо. Я видела, что и ему приятно идти со мной и разговаривать.
- Ты откуда приехал, Дима?
- Из-под Ромен. Работал на мебельной фабрике полировщиком.
— Плохо зарабатывал?
- Не сказал бы. По четвертому разряду двести двадцать выходило
- Чем же там было плохо, если уехал?
- Я разве говорил, что там было плохо? Недалеко речка Роменка протекает, каждое воскресенье на рыбалку ходил. Вот таких лещей приносил. Сосновый бор там чудесный, можно и по грибы сходить и за малиной. На фабрике — не последним числился. Был секретарем комсомольской организации. Начальство не хотело, чтобы я уезжал, но так уж получилось. У меня два брата. Младший обскакал: сразу после армии женился к привел молодую в дом, а там старший брат с женой и двумя ребятишками. Родители. Всем по комнате хватило, а мне на веранде. Летом в саду спал. Красота? Проснешься ночью, а над тобой звезды, как лампочки на рождественской елке, и яблони ветвями колышут. Протянешь руку и яблоко в руке. Осенью уехал.
- Не жалеешь?
- Нет. Первое время по дому скучал, а сейчас свыкся.
продолжение: http://proza.ru/2011/07/07/317