Весна моего дембеля до сих пор со мной... Что-то помнится хорошо, в деталях и подробностях, что-то сквозь пелену времени затуманилось, завуалировалось. Но не в этом дело — что-то необъяснимое, в каком-то неведомом квантовом измерении въелось в душу на всю жизнь. По настроению одновременно радостное и печальное, счастливое и тоскливое. Таковым, видимо, было тогда состояние души... и при воспоминаниях о той весне это состояние возвращается иной раз так сильно, что в мозгу всплывают картинки того времени; рецепторы обоняния вновь неизвестно откуда улавливают те самые таёжные ароматы весенней Карелии, запахи, что доносятся из нашей столовой, банный дух парилки... и вот уже во рту чувствуешь приятную оскомину подснежной клюквы, вкус парного молока, которым подчевало нас наше подсобное хозяйство... и будто сквозь время несутся, несутся в подсознание и кружат голову волшебные молекулы преддембельских дней твоего пограничного бытия...
В такие моменты чувствуешь в себе... невероятную лёгкость в теле и исчезает некая обременённость души осознанием безвозвратности ушедшей юности.
Именно в таком состоянии я и решил запечатлеть на бумаге оставшиеся в памяти мгновенья дембельской весны, дабы не стёрлись они вовсе безжалостным наждачным кругом убегающих лет...
Часть первая. "Моя "Атака"..."
Наш фазаний (весенний) призыв 1988 года был и так мизерным (по одному-два, максимум три человека на заставе), да тут ещё Горбачёв устроил на исходе лета 1989 года «студенческий дембель» всем, кто ушёл служить, оторвав свою задницу от учебной скамьи. Кто и сколь успел отслужить значения не имело. Коль студент — вали до дому.
По этому дембелю в сентябре-месяце подгребла под себя гражданка и моего приятеля-фазана Славку. Укатил он домой, чтобы доучиваться в своём радиотехническом. И остался я на «Лютте» из своего призыва один-одинёшенек дожидаться священной дембельской весны.
Страна вошла в эпоху демократических перемен и армейские политотделы еле поспевали за «генеральной линией» - перестроить, углубить, ускорить. По сему выкинул наш самый главный на всю границу Союза Политотдел очередную причуду — комсомольскую акцию «Атака». Что там было в первоисточнике не помню, но смысл сей «Атаки» был в том, что бойцы должны были соревноваться меж собой — кто больше наберёт баллов в этой акции, тот быстрей на дембель рванёт. Дурь несусветная! В чём соревноваться то бойцам границы? В залётах-пролётах, в том кто слаще лизнёт или на осенних и весенних проверках на пару раз больше подтянется или на секунду иль минуту раньше марш-бросок отмаячит?Маразм политотделовский.
Но по фиг мне эта их «Атака» - во-первых, из комсомолу я вышел и потому к комсомольским акциям отношения не мог иметь; во-вторых соревноваться-то и не с кем было. А если б и было с кем — на эту херню я б всё одно не подписался... Дембель, он по-любому — неизбежен.
Но таки случилась у меня в борьбе за дембель своя «Атака»...
Пятница, 20 апреля 1990-го. 19-00. Боевой расчёт донёс до моих ушей благую весть — на завтра (а верней сразу после «Боевого», с 20-00) у меня вы-ход-ной!Как говорится «Слава яйцам!», дождался! Ужинать со всеми не пошёл, наказав повару оставить мне «хавчик» на попозже, навести из томатной пасты нашего фирменного томатного соку да в холодильничек поставить. А кочегару шепнул нажать на волшебную кнопочку — то бишь растопить парную. Парная у нас была славная, финская, электрическая — дров таскать не надо. Нажал на кнопочку и жди, когда натопится. Правда, переделана умельцами была на русский лад, как-то ухитрились сделать каменку — плещи, не хочу! До отбоя убил время перед телевизором в Ленкомнате, а после 23-00 — святое дело, баня! А после бани чего-то и спать не хотелось — пошёл к связисту в шашки играть. Часа в четыре отрубился.
Сплю себе сладким дембельским сном — никого не трогаю... Как вдруг:
- Подъёоом! Подъём, эт самое, н-на!
- Какой подъём н-на! - отвечаю, не открывая глаз дежурному прапорщику, - у меня выходной, эт самое, святое дело не трогать!
- Команда замполита, мля — всех выходных ёпти, на плацу построить, эт самое, н-на!
Вылезаю из кубрика и сквозь китайские щелки заспанных глаз, вижу что шуршит на субботнем ПХД «Люття» так, будто сам Генсек к нам в гости едет... Туалет в воде и мыле — не войти, утонешь. «Ладно, - думаю, - потерплю, схожу на плац, послушаю чего там зампол удумал». При выходе взглянул на часы... ё-оо! завтрак прощемил!А что говорит пограничная мудрость? Пральна! - лучше переесть, чем недоспать! Если б конечно до обеда продрых, то этот закон устойчивого развития на пятёрочку б сработал. А так... обидно даже — ни того, ни другого не получилось!
Вышел на крыльцо, гляжу все выходники уж строем стоят. Замполит ходит туды-сюды, нервничает — в строю-то не хватает одного, а поп как известно дважды обедню не служит.
Пришлось, зеваючи, в строй вставать.
- Тарищи солдаты! - начал клевать мозг замполит, - я конечно понимаю, сегодня у вас выходной. Но помимо этого, сегодня очень важный день для всей нашей необъятной страны. Поскольку завтра, 22 апреля 1990 года исполняется 120 лет со дня рождения основателя нашей Родины...
- Оауа-о! - зевнул при этих словах на весь плац дембель...
Замполит, нахмуря бровь, посмотрел в мою сторону, передёрнул в негодовании челюстью, словно затвором, и продолжил поправив ошибку:
- ...основателя нашей Советской Родины Владимира Ильича Ленина, дата, такскзать юбилейная... сегодня по традиции весь советский народ от Балтики до Камчатки вышел на трудовой коммунистический субботник!
Я чуть в ладоши спросонья не захлопал...
- И мы советские пограничники не можем остаться в стороне от этого великого для страны дела. Однако, я знаю, что у вас выходной и ждали вы его очень долго... принуждать к субботнику не имею права... Это дело совести каждого стоящего в этом строю.
Далее зампол пошёл вдоль строя, опрашивая каждого:
- Рядовой Кузняк!
- Я!
- Вы готовы выйти на коммунистический субботник?
- Так точно, тарищ майор!
Ну и так далее по всему строю в пять человек.
Дойдя до меня, крайнего в этом строю, замполит посмотрел мне в глаза, и в этом взгляде уже звучал немой, но тот же самый вопрос.
- Таищ майор, - начал отвечать я на его взгляд, - субботник коммунистический, а я не коммунист и с некоторых пор даже не комсомолец.
- Ну хорошо, а совесть тебе что-нибудь подсказывает?
- Совесть...чья?
- Твоя совесть!
- Виктор Владимрыч, моя совесть подсказывает, что у меня сегодня первый выходной за последние два месяца и...
- Я тебя понял...отец...русской...демократии, - процедил сквозь зубы майор, и вновь передёрнув челестью словно затвором добавил, - уволишься ты у меня... когда снег на волейбольной площадке растает.
Я оглянулся на волейбольную площадку, что окромя выпавшего с небес снега была изрядно за всю зиму засыпана белой кашей от постоянной очистки дороги к гаражу и тропы к вышке. Мдаа... тут до Дня пограничника таять — не растаять...
- Слово офицера? - спросил я пристально глядя в глаза замполу.
- Так точно.
- Договорились, я могу идти? - а то подняли как в ружьё, а мне спросонья очень писать хочется.
- Иди с глаз моих...
«Ну вот тебе и «Атака», отец русской демократии! Уволюсь, значит, как снег на волейбольной площадке растает... Слово офицера...Ну-ну! Я вас, тарищ майор, за язык не тянул...»
Следующим днём укатил замполит в какую-то командировку на цельную неделю.
И я в каждую свободную от службы и занятий минуту брал лопату и ходил с ней в эту свою «Атаку», в атаку на снег...Дело принципа.
Никто из офицеров и прапорщиков запрета мне в этом деле не чинил. Даже начальник «Лютти» снисходительно смотрел на эту дембельскую причуду. Наоборот, как мне казалось, всех интересовал результат — все понимали, что снег на волейбольной площадке должон расстаять к приезду замполита, т.е. за считанные дни. Иначе эта фишка не имела интереса, смысла и драматургии текущего момента.
Кто-то из моих фазанят приходил даже помогать, но был отослан подальше — опять же дело принципа. Какой же из меня отец русской демократии, коль дембель свой чужими руками зарабатывает? Нет уж, как-нибудь сам справлюсь. А снег-то не лебединым пухом выстлан, а слежался за зиму, да просел под апрельским солнцем так, словно по нему асфальтовым катком прошлись. Но злость, спортивная злость одолела моим духом... Да и воевать со снегом давно вошло в привычку.
В общем за четыре дня и одну ночь (часа три от сна пришлось однажды оторвать) справился, даже песочек ломиком да штыковой лопатой взрыхлил, чтоб тот успел прогреться и быть сухим и рыхлым. На полуденном солнышке на площадке аж лёгкий парок от земли поднимался. С вышки смотреть — красота,лепота:
- Мне от этой картины тепло
А кругом всё снега и снега...
На душе моей стало светло
Что до дембеля три уж шага, - намурлыкивалось в голове на мотив «Землянки».
Тем временем с соседних застав отличники комсомольсой акции «Атака» уж на крыло поднялись, да по домам разлетаться стали. Офигеть! - 27 апреля, а некоторые «особо одарённые» уж на весеннем отлёте. Как сообщала пограничная почта — человек десять уж по всему отряду в дембельскую стаю сбились и — прости, прощай Карелия!
Ну ничего — я вон себе площадку для взлёта тоже очистил. Сегодня вечером замполит вернуться должен. Слово офицера ведь при всём честном народе на плацу выдал... А начальник КПП, аккурат, по возвращении замполита, следом тож в командировку сматывается. (учёба у них какая-то была — один за другим уезжали).
Вот и посмотрим как выкрутится товарищ «Затвор» перед «отцом русской демократии»...
Но оставим пока эту историю и вернёмся к ней позже, после иных мгновений...
Часть вторая. «НЛО, глухарь, «прорыв» границы...»
Было это где-то в середине апреля. Световой день минуту за минутой неуклонно набирал обороты, приближая сезон белых ночей. К Боевому расчёту уж светлынь на улице как в полдень. Как и положено, за двадцать минут до построения, наводим марафет: свеженькие подворотнички, бляхи сапоги надраиваем до блеску кошачьих причиндал... Всё размеренно, чинно, спокойно. Как вдруг громом средь ясного неба:
- КПП в ружьё! Прорыв автомашины в сторону границы! - раскатисто донеслось из канцелярии.
И все бойцы, побросав свои дела с подшиванием и чисткой блях и сапог, бросились к ружпарку.
Надо заметить, что в те дни на «Лютте» был затеян ремонт и все служебные и политотделовские стенды были сняты и передвигались вдоль стены по мере её окраски. В тот вечер шефы, что делали нам ремонт, передвинули эти стенды так, что перекыли доступ к ружпарку. Они то понятия не имели какую дверь привалили. И дежурный как-то на это внимания не обратил — в этот вечерний промежуток времени, от третьего до первого колуна, оружие выдавать никому не надо...
- КПП в ружьё! - кричит выбегая из канцелярии дежурный прапорщик.
- Чё в сам деле прорыв? - спрашиваю дежурного.
- Да, прорыв автомашины в сторону границы! - гляжу у Серёги ключи в руках от нервов трясутся. Стало быть всамделешный прорыв!
Молодые мураши, что прибыли сравнительно недавно с учебки, табуном столпились у ружпарка.
- Стенды, стенды скорей убирайте! - кричит дежурный, прорываясь через молодых мурашей и уж повзрослевших моих фазанят...
Гляжу дежурный так перенервничал, что ключом в замочную скважину с первого раза попасть не может. Наконец дверь ружпарка отворилась, а в моей башке отворилась скорострельной дембельской мыслью фраза из наших правил службы: первый кто услышал команду «Прорыв автомашины...» должон сорваться с места и дуть на автодорогу — расставлять ежи и выкатывать ленту с шипами. И ни ебэ — с оружием ты или без, одетый или в одном исподнем. Молниеносно эта мысль материализовалась на моих устах и с ором «Ё вашу мать, кто ленту выкатывать будет!» древний фазан схватил автомат, БК и ринулся на выход... Хорошо успел нахлобучить зимнюю шапку на свою дурную башку — она то и спасла мой шальной дембельский мозг.
...Чтобы выйти с «Лютти» на улицу надо было пересечь стеклянный тамбур (стекло добротное, словно витринное), далее крыльцо-курилка и ступеней эдак пятнадцать вниз.
Ринувшись от ружпарка к выходу и набравши скорость, первую дверь проскочил не заметив - открыта была настежь, а вот вторая внешняя... впервые за два года моей службы оказалась заперта (как и почему — никто потом не смог ни понять, ни объяснить, может захлопнулась на язык замка и его заело после того как народ из курилки друг за другом через эту дверь вбегал). В общем влетел я в эту дверь со всей дури как камаз в витрину магазина. Помню как перед глазами стекло сыпалось и летел я с этой дверью как в парном прыжке без парашюта через всё крыльцо, сосчитав своими костями все пятнадцать ступенек вниз.
Вскочил на ноги и посайгачил дальше на дорогу — ставить ежи и выкатывать ленту.
Но это мне показалось, что я тут же вскочил — говорят, дерябнувшись головой о ступень, секунд пятнадцать-двадцать был без сознания, потом резко вскочил и побёг дальше. (Как говорится «с тех пор я такой».)
Из рассказов тех, кто наблюдал эту картину со стороны, дело было так.
Часовой на вышке:
- Стою на вышке, обстановочку наблюдаю. Гляжу все из курилки ломанулись резко во внутрь. Ну думаю не иначе как в ружьё. Так и есть — с питомника хвосты рванули. Минута тишины а дальше как в западном вестерне — звон стекол, входная дверь с петель слетает и дед мой летит вместе с этой дверью, пересчитывая все ступеньки. Как будто его как из того кабака на диком западе кабаняра какой вместе с дверью вынес. Гляжу не встаёт дед — не дай бог убился... Не, вскочил и, пошатываясь как лось хромой, на дорогу рванул.
Из рассказов, находившихся внутри:
«Рванул с криком «Ё-ппо ма!» на выход, чуть не сбил с ног прапорщика Комарова и с такой лёгкостью вылетел на улицу, прихватив с собой дверь, как будто она и на петлях не висела. Звон стекла, грохот... Глядим лежит «квартира» на асфальте ни живой ни мёртвый. А Комар зашёл в тамбур, поглядел сквозь выбитый дверной проём и, закуривая, задумчиво так произнёс: «Ну всё, ёпти, пи...ец, эт самое, нах мля...»
Но, глядим — не, не пи...дец, ожил и побежал дальше»
Помню, пока бежал, в голове арифметика крутилась: «Так... от «Тылового» до «Лютти» где-то шесть с половиной камушков. На границе, на пункте автопропуска сейчас никого — границу для движения уже закрыли, стало быть у нас здесь последний рубеж для перехвата машины... Дорога таять стала, не ахти дорога...особо не разгонишься... А сколько времени прошло? - успею-не успею? И ведь не было упрежденья, что тревога учебная... Всё всерьёз. Млять, дембель, как говорится, в опасности...»
Добежал с этими мыслями до поворота от основной дороги. Там спуск к ж/д станции «Кивиярви» - к нашему ж/д пункту пропуска. Раскидал ежи (сам удивился — откуда силы взялись раскидывать, по обычному их чуть не на пупке прёшь). Ринулся дальше по основной дороге к ленте. Выкатил шиповку от обочины до обочины.
«Так, кажись успел...» - с этой мыслью упал в сугроб «к бою», подцепил магазин, передёрнул затвор, жду гостей...
«Млять, а что ж с нарядом-то на тыловом...» - продолжают тараканами в голове бегать мои мысли. Минут через семь моего ожидания неприятелей начал чувствовать, что замерзаю (вылетел то в одном ПШ, хорошо что не в трусах и тапочках). А от холода в моей побитой голове мысли трезветь начали: «Так сколь я здесь лежу машина, что прорвалась через тыловой уж здесь должна быть... ну это ладно — а наши-то бойцы где?!»
Провалявшись в положении «К бою!» ещё минуты две, плюнул на всё и решил вернуться на Люттю — никто ж так и не прибёг на перехват машины. Чего то не то...
Стал подниматься — голова кругом пошла. Гляжу — а подо мной снег весь багряный. .. Что за херня? Взялся снегом лицо утереть и снег в ладонях покраснел. Что за ёппо ма? И тут словно фотокадром в мозгу картинка - как перед глазами стекло сыпалось. И сразу после этой картинки почувствовались какие-то боли и рези на лице...
Только возвращаясь начал понимать что со мной случилось. Мордень огнём пылает, мозг пылает негодованием злого дембеля...
Подходя к крыльцу с удивлением увидел на ступеньках сорванную с петель дверь.
«Ох не фуя себе, эт чего ж я так постарался?»
Захожу в помещение — бойцы наши толпой стоят, рядом с ними замполит. Будто гостя встречают, только без каравая.
«Какого хера!» - во всю глотку разорвал я эту гробовую тишину. Секунд пять молчания, после чего на всю Люттю разнеслось громкое «Ха-ха!».
«Совсем думаю охерели — над дембелем смеются». Но смех этот был настоль дружным и заразительным, что я сам чуть от смеха в кому не впал. Стою, смеюсь и вижу майор наш спиной к стене попятился и глаза прикрывает. Ему видать не до смеха было. Вот так через смех ребята мне объяснили, что когда я уж на дороге ежей раскидывал, а они с оружием готовы были за мной сайгачить, им с опозданием объявили, что тревога была учебной...
Боевой расчёт конечно прошёл с опозданием — пока наш фельдшер, стекляшки из моей физиономии вытаскивал, да пытался перекисью кровь остановить, пока я отмывался от багрянца и пурпура, замполиту пришлось весь «боевой» на завтра перекраивать — ну какой на фиг для меня автопропуск с такой физиономией (хоть в больничку к портному вези эту рожу порезанную). И на поезд тож никак.
Стою в туалетной комнате умываюсь, а скорее ледяной водой, что питала наш местный водопровод из озера, пытаюсь кровь остановить. Заходит замполит:
- В больничку тебе надо ехать, зашиваться...
- Не, - говорю, - я докторов с детства боюсь, так заживёт.
- Так долго заживать будет и шрам надолго останется...
- А-аа, - махнул я рукой, - подлецу всё к лицу!
- Ну тогда вместо автопропуска третьим колуном пойдёшь... красавец, - замполит поматал головой и вышел.
- Да уж куда красивей, - сказал я распухшей в зеркале мордени, - млять и как я теперь на дембель с такой рожей нарисуюсь?
Действительно, след одного из шрамов лет до тридцати пяти сглаживался.
Башка гудела, жрать не хотелось, потому отстояв «Боевой расчёт» отправился я сразу баиньки — сон лучшее лекарство. А с утрева, в пол-четвёртого — будьте любезны, подъём для третьего колуна...
Стою утром на приказе.
- На вышке сможешь стоять, голова не кружится? А то мож внизу пошляешься? - спрашивает дежурный.
- Не, нормально всё...
- Ну смотри... в общем поначалу все равно внизу походишь, а как солнце вверх задерётся — можешь на вышку полезать.
- Дык вот-вот и задерётся, - отвечаю.
- Разговорчики! - усмехнулся прапорщик и зачитал приказ.
Походил-походил колуном, чую — дури в голове никакой... можно и на вышку для разнообразия. Да и какие снисхождения на ик — рассвело и колуну следом за солнцем подниматься на вышку положено. Полез с первыми лучами восходящего солнца.
А там наверху — красота! Художники позавидуют. Как говорится «картина маслом» - «Лесные дали» Левитана отдыхают!
Весна же ж идёт, весна! Тут и без вчерашнего ЧП голова закружится!
Утренняя тишина звенит — аж уши закладывает.
И вдруг средь этой звенящей тишины слышу доносится издалече: «то-то-то... то-то... то-тот-тото-то... то-то» и опять тишина. Через секунды три-четыре вновь: «тото-тот... то-тото-то-тот...» и так минут пять не смолкая. Это глухари на раннем току брачный сезон открывают. «Тото-тото-то...» - и тишина, которую вдруг разрезает зычное «тры-ры-тыры-ты-ры-ры». Это пёстрый дятел. Судя по звуку уже омертвевшее дерево своим отбойным молотком долбит. «Зинь-зинь-зинь-зинь-зинь-зинь-зинь» - зовёт какую-то свою Зину компания синичек в кустах.
Поднёс бинокль к глазам — глухарей-то я точно не увижу, а вот этого солиста-барабанщика в красной пилотке на голове можно поискать средь сосен.
- Ну что там, Саня, не видать? - кричит внизу из курилки дежурный.
Чего не видать?
- Дембеля там не видать ещё твоего?! - смеётся прапорщик.
Был бы кто из срочников я б ответил нашей солдатской фигурой речи, что мол «подыпнёшь когда на очке сидеть буду!», но вместо этого спросил, поддерживая язву юмором:
- А с какой стороны его глядеть-то?
- Ну ты ж домой с севера на юг полетишь — вот и гляди его с северной стороны, - продолжает шутковать прапор.
- Глаза сломаешь его выглядывать — придёт время прилетит, никуда не денется.
- Эт точно, - сказал прапор и, затушив сигарету, скрылся в дежурку.
А я продолжил совмещать колунские бдения и юннатские наблюдения. Нет, всё ж вид восточной стороны с вышки поживописней северной. В бинокль только туда смотреть опасно — нарвёшся на восходящее всё выше и выше солнце, схватишь через линзу зайца и привет — считай отбдился, будешь тока слушать, да нюхать чего в мире творится.
А небо! - ни облачка. Просто волшебство — такой редкий бесподобный голубой цвет в народе издавна «богородичным» называли. Вот кто-то может часами на чёрный квадрат Малевича пялится, а я от того неба глаз оторвать не мог... Аж Сергей Саныча припевать начал:
"Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари.
Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
Только мне не плачется - на душе светло.
Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
Сядем в копны свежие под соседний стог.
Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
Хмельному от радости пересуду нет.
Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты,
Унесу я пьяную до утра в кусты.
И пускай со звонами плачут глухари,
Есть тоска веселая в алостях зари."
Ну чем не дембельский напевчик посреди такой красоты таёжной?
Но что это? Чур меня! Чур! - это что за явление? В восточной части неба, точнее в северной четверти востока появилось нечто — средь небесной голубизны плавно и гразиозно плыла (именно плыла, не летела) белая фигура, такая, будто одну тарелку на другую положили. Абрис явно и правильно вычерчен — никаких размывов, что бывает у любого облака. Я дар речи потерял. При чём не только я — замолчали разом и глухари на дальнем токовище, и синички-радистки и дятел-барабанщик. Наступившая тишина не была как в предрассвет звенящей. Она стала просто тишиной... пустотой...
А ОНО всё плывёт себе и плывёт средь утренней тишины и покоя — как будто так и надо. Траектория полёта чёткая, движение ровное... Я к тапику.
- Дежурный слушает!
- Ттамм... эта … летит...
- Чё неужели дембель летит? - язвит дежурный.
- Да нет, - говорю, - НЛО там летит в натуральном виде!
- Мда-ааа, Саня, видать головкой ты вчера крепко об ступени ударился...
- Выйди на крыльцо сам посмотри! - крикнул я в ответ и положил трубку.
Дежурный всё ж вышел, посмотрел в небо (крыльцо наше аккурат на восток выходило) и замер открывши рот. Секунд тридцать так стоял, потом убёг в дежурку и через минуту-другую вернулся с биноклем.
- Я на ПВО, - кричит, - сообщил. Интересно увидят чего иль нет?!
Тарелка тем временем удалялась и удалялась и как та лодка, которую уносит в открытое море, становилась всё меньше и меньше и уж совсем превратившись в точку исчезла. Всё это видение длилось минут сорок. Но глюки коллективными не бывают, что может подтвердить наблюдавший вместе со мной это чудо прапорщик Василий Сильченко... А ПВО? - а ПВО в который раз ничего не забдило...
Из-за случившейся травмы лица я на старости лет (в смысле дембельского возраста) стал то и дело летать в колуны. И вот вновь — третий часовой. Такое же чудное рассветное время. Погуляв по парапету вышки решил зайти в будку — что-то ветерок зябкий поднялся. Да и в голову втемяшилась очередная стихотворная строчка — в блокнотик надо записать. Зашёл в будку, притулился у махонького столика, сдвинул в угол тапик, написал в блокнот первое слово и тут... бу-бум! - аж вышка задрожала.
«Ё... - думаю, - так и телёночком стать можно...эт че деется-то? Дембель чтоль прилетел или то НЛО на крышу примостилось?..»
Стою не шевелюсь, жду чего дальше будет... Тапик затрещал:
- Саня! Стой не шевелись! - услышал я в трубке.
Стою не шевелюсь, смотрю в окно. Вижу дежурный пулей в офицерский дом полетел. Продолжаю стоять ровно, едва дышу, но чую — на крыше что-то шевелится. Смотрю дураком в потолок — можно подумать у меня глаза как рентген, увидят что там на крыше! Глянул на улицу — дежурный в обратку с ружьём летит и рукой мне машет. Чего машет? Остановился у крыльца и вновь махнув рукой вскинул двустволку.
Ё-мазай и зайцы! - сказал я сам себе, поняв, что надо на пол валить.
Упал на пол и тут же выстрел.
Лежу на полу и думаю: «Мля, ну охерели что ль все в округе! Единственному дембелю дожить свой срок спокойно не дадут! То мнимый прорыв машины и морда лица в хлам, то НЛО летают, то млять этот чудила Комар в одних сапогах в минус двадцать мороза в ЧГ посылает... Теперь обстреливают... Даже забыл какую строчку записать хотел!»
Противный звонок тапика прервал мои мысли негодования. Не вствая я потянулся к тапику и нашарил трубку.
- Вставай, он улетел под самый выстрел...
- Кто?
- Дембель твой, ё...ппп...ти! Глухарь улетел, цука. Секунда в секунду.
«Во, мля, дурдом!.. - подумал я, - жаль, вместе с глухарём, такой стиш из головы вылетел!»
Часть третья. «Дембель в опасности!»
Но возвернёмся к тому моменту, когда усилиями дембеля волейбольная площадка средь белых сугробов в позолоте песка отдавала лёгкой испариной на полуденном солнце...
По возвращении замполита из командировки стою на «Боевом расчёте» в предвкушении услышать заветное «Командировка в отряд». Но прихватить на «Боевой» пару карандашиков вместо губозакаточной машинки я как-то не смекнул.
Перечислив все фамилии и все наряды, замполит выдержав театральную паузу произнёс: «Отец русской демократии... наряд - «Рабочий по кухне»».
Вот тут-то губа моя и отвисла...
- О-о! - произнёс кто-то в строю, - дембель в опасности!
- Какой дембель? - парировал замполит, - по прогнозам синоптиков весна в этом году будет затяжная.
- Однако на волейбольной площадке, - процедил я сквозь зубы, - уже лето...
Замполит передёрнул скулами и посмотрел на дежурного.
- Так точно, этсамое! - ответил этому взгляду Комар, - в волейбол можно играть, нна...
- Что-то я не заметил... Вольно, разойдись...
Следующим днём майор Загумённов, отработав на площадке свои коронные убойные подачи, зашёл на кухню и произнёс:
- Придётся увольнять тебя. На днях...
А мне что-то уже и не верилось в столь скорый дембель.
На очередном боевом расчёте я спецом встал в первую шеренгу и пристально смотрел на замполита.
- Ну не могу я тебя своей властью одного на дембель отправить. Погоди, с соседних застав народ наберётся и поедешь... - ответил замполит моему взгляду и начал зачитывать разблюдовку по нарядам.
Назавтра мне светила служба третьим колуном.
В 16-00, спустившись с вышки и засев за телевизор в ленкомнате вместе с вернувшимся с поезда нарядом, я стал тупо пялиться на экран, ничего в нём не замечая...- тоска забрала зелёная.
- КПП строиться! - услышали мы голос капитана Горчакова.
Построились. Оказалось марш-бросок нам бежать в шесть камушков. Весенняя проверка на носу.
Не доезжая до «Тылового» высадились из «шишиги» и марш-броском стало быть в обратку бегом с полной выкладкой.
«А оно тебе надо?» - спросила меня зелёная тоска.
«Не надо!» - ответил я и поплёлся на медляке, погруженный в думы окаянныя.
Горчаков на той «шишиге» дальше к тыловому поехал, молодёжь в сторону «Лютти» посайгачила, а я иду себе на уме прогулочным шагом. Погранцы уж стайкой за поворотом скрылись, тишина и покой. На душе только муторно.
- И какого рожна, - скребёт мне мозг печаль вселенская, - ты упирался с этим снегом? Какого ляда весну ускорял?
- Изыди, - отвечаю ей. И, совсем свихнувшись от переживанья никчёмности той затеи со снегом, забубнил под нос дембельскую песню:
«На заставе снова гаснет свет
А приказа не было и нет
Ждёт Наташка, ждёт Андрей
Ждёт гражданка дембелей...»
На припеве «Будем помнить много лет, вспышки дембельских ракет...» я услышал сзади себя дикий визг тормозов и почувствовал подобие воздушного хлопка в спину. Будто слон подбежал и, резко остановившись, пукнул... Оглянулся я и упёрся взглядом... в правый борт «шишиги», что дымился паром из под заднего колеса прям перед моими глазами. Машина стояла впритык к моему плечу, развёрнутая поперёк дороги, и морда ея готова была упасть в заснеженный кювет...
Открывается дверь кабины и следом из неё проявляется лицо капитана Горчакова. Белее первого снега...Пот (видать не холодный, а ледяной) катил с его физиономии весенним половодьем.
- ...Род-ной за-ста-вы не-га-си-мый свет... - закончил я чуть не оборвавшуюся вместе с моей юной жизнью песню дембеля, - вы чё, таищ каптан, совсем с дубу рухнули!
Однако с этого момента я не услышал от него ни единого слова вплоть до самого отъезда домой.
«Командировка в отряд!» - наконец-то прозвучали заветные слова на боевом расчёте и следом, как положено, гром аплодисментов. Описывать в среде пограничников нахлынувшее в сей момент состояние души не имеет никакого смысла. Думаю, что на сухую ль слезу иль на мокрую, но под глаз и поддых выразимые и невыразимые чувства пробивали каждого.
Эх, и понеслась родная, банька дембельская, удалая!
Начищаются ботинки, чтоб блестели без запинки!Проверяется парадка, в дипломате — всё ль в порядке? Шею в галстук ровно вдень и фуражку набекрень! Под утрО чрез семь потов дембель к выезду готов.
Спать совсем не ложился, поскольку утречком с открытием автопропуска, надо было обязательно сгонять туда вместе с нарядом, чтобы последний раз взглянуть на ту самую «красную линию», что рисуют на картах, постоять «у последней черты», пустить слезу прощанья или плюнуть в сторону Финляндии. Попрощавшись с границей вернулся на Люттю и сидя перед телевизором в Ленинке, стал ожидать час расставанья со своим пограничным подразделением.
М-да... Много ли, мало ли случалось обломов в моей жизни, но этот облом выше всех похвал среди обломов. Наступил тот самый миг отъезда. Попрощавшись-обнявшись со всеми и с каждым и поцеловав пару собачьих носов, уселся я в автобус и потолкали меня ребятки по традиции к воротам на пердячем пару. Но сей долгожданный момент оборвался во всей своей красе и перед самым носом ворота «Лютти» закрылись.
- Вылезай! Приехали! - кричит дежурный прапорщик, - объявлена усиленная охрана границы!
- Здравствуй жопа, новый год, я пришёл на ёлку... - промолвил водитель автобуса.
А я и дар речи потерял...На весь день. Стихло и улюлюканье парней, толкавших автобус. Словил «горбатенького».
...
- Вишь как Первомай тебе дембель подсутулил... - соучастно моему горю сказал в курилке один из прапорщиков.
- Да этот грёбаный Первомай только завтра! - вспыхнул я в гневе, - успел бы уехать!
- Никуда бы ты не уехал дальше отрядной приежки. И сколько б в ней мотылялся — неизвестно. Так что радуйся, что тут успел остаться.
- Спасибо, таищ прапорщик, порадовал и успокоил!
...Ничего лучшего как посадить меня на связь, на неизвестное количество оставшихся дней службы, начальство не придумало. А это ж тоска тоскливая, печаль печальная — без дела сутками сидеть. Из минут часы складывать, из часов — сутки камлать...
Оно понятно, из лучших побуждений вроде как — мол пусть дуру на связи погоняет, наслужился мол, пусть сиднем отдохнёт. А мне эта сидячка в связистской в первые же сутки год молодости сожрала. Не в моём характере жопо-часы сутками напролёт просиживать.
Взвыл я после первых же двух смен. Хоть в ЧГ, хоть в наблюдение на поезд, хоть окатыш колоть, хоть на кухню — только увольте меня от этой каторги безделья. Дайте моему дембельскому времени бечь быстрее!
Ну следующим днём я и побёг. Учебным "яшкой" по участку соседнего «Физмата». Радости моей не было предела! Учебным нарушителем я уже хаживал и эта игра в казаки-разбойники мне понравилась.
Прошлым разом мы физматовцам в поддавки сыграли.
- Сегодня, - сказал мой старшой и напарник по пограничным салочкам прапорщик Вася Сильченко, - будем играть по-взрослому. Пусть ловят до пота яиц.
По обыкновению взяли с собой штаны от дресс-костюма. Во-первых для того чтобы подкладывать их на колючку системы — дабы причинные места ей не поранить, во вторых — от собаки, ежели чего этими штанами отмахнуться. Опять же те самые места спасёшь...
Кстати, случился с этими штанами однажды оччень сурьёзно-курьёзный случай.
Точно также наши ребята с Лютти драпали учебными яшками на участке "Физмата". Да так увлеклись, что заплутали и очутились на сопредельной территории, в Финляндии.
Уж вечереть стало, хоть в ночлежку средь тайги оставайся. А тут — нате здрасте! Огоньки впереди замерцали — хутор финский! Наши в обратку драпать (кстати огоньки-то и помогли сориентироваться откуда и куда ноги уносить). Вышли к «Физмату» — как говорится «всё путём». Да вот незадача, да какая там незадача — пролёт в погранвойсках!Штанишки-то от дресс-костюма потеряли...
На следующее утро, на границе, с сопредельной стороны, на финском пункте автопропуска «Вартиус» загорается красный фонарик и вывешивается красный флажок. Сие говорит о необходимости передачи погранкомиссарского сообщения. В общем вместе с сообщением передали нам финны и потерянные штаны....
Потоптались мы на КСП маленько и давай через систему пролезать.
Дядя Вася человек опытный — юркнул змеёй на ту сторону. А я на сей раз в колючке застрял между нитями — цепанул штанину на заднице как на рыболовный крючок. И не туда и не сюда. Попался карасик! Пошарил рукой по жопе — не поддается. Более того - чую огнём горит левая половинка, будто пчела своё жало засадила. Повис на системе как мешок с дерьмом. А Василь уж далече отойти успел — догонять надо.
Сюжет как в анекдоте про Чапая с Петькой.
- Ты чего там? - оглянувшись вопрошает прапорщик.
- Таз не пролезает, - отвечаю я словами из того анекдота.
- Да брось, ты его, я те после войны новое корыто куплю!
Ну, вроде соскочил я с «крючка». Лезу дальше. И тут же хрясь! - второй зацеп вместе с которым произошла полная дефлорация левой штанины. Выбрался я из этой ловушки и вперёд — Сильченко догонять. Василий в раж вошёл — давай по Карелии петлять как заяц. Я за ним еле поспеваю — булку-то поцарапал, жгёть зараза, аж подхрамывать начинаю.
- Перекур! - скомандовал Василий. И вот тут он чуть не захлебнулся от смеха увидев мой зад. Сквозь крепко порванную штанину пролетарским кумачом красовались мои красные спартаковские трусы.
Через пять минут послышался топот сапог и голоса физматовцев.
- Поддаваться не будем, - шепнул Сильченко, - но уходим лесом не спеша...
...Через двадцать два года, когда на День пограничника мы встретились с дядей Васей в Костомукше, он после первой же рюмки мне припомнил:
- Ну если б не твои красные революционные шаровары, которыми ты за две версты как флагом светил на всю Карелию, хрен бы нас тогда физматовцы взяли!
Не помню каким числом, но где-то в серединке между Первомаем и Днём Победы усиленная охрана границы была снята и на «Боевом расчёте» в мой адрес вновь прозвучало: «Командировка в отряд».
Всё повторилось — ночная баня, профилактический марафет давно готовой парадки, утреннее прощание с границей, поцелуйчики с собаками и обнимашки с погранцами. Только автобус толкнуть не успели. Да я в него и войти не успел... Вот и верь после этого, что снаряд дважды в одну воронку не попадает — какой-то мудило сбежал с «Сопки» (подразделение ПВО), подставив под усиленную охрану весь отряд.
Далее был День Победы с его традиционной «усиловкой». Вот так не хотела меня отпускать граница.И лишь 11 мая, в третий раз исполнив все дембельские обряды, отправился я в отряд. Только не традиционно поездом от Костомукши до Муезерки, а с оказией, на шишиге, которая ехала в отряд с соседней заставы (уж не помню с «Физмата» или с «Отборного»). А это километров 250 (кабы не более) трясучки по незнакомой мне таёжной дороге.
Проехав какое-то расстояние вдоль системы свернули мы на лесовозную дорогу.
И тут, откуда не возьмись, налетел пасмур и посыпал... снег! Сначала он порхал крупными хлопьями, а затем заметелил по-взрослому. «Дворнички» натруженно скрипят по стеклу, еле успевая смахивать с него белую кашу.
- Как муравей увольняешься по снегу! - шутканул водила.
Ну снег и снег, шут с ним — доброго полпути уж проехали. Ляля-тополя, магнитофон в кабине играет. И вдруг... - палёным запахло.
- Эт что - последнее занятие по ЗОМП? - не успел спросить я водителя, как вся кабина оказалась в дыму и машина заглохла. Повыскакивали мы из кабины. А там-то снег пуржит-метелит — в парадке летней совсем «не аллё».
Дембель в опасности! И деваться некуда — кабина в дыму, что происходит не понятно и уж тем более не понятно, что дальше будет происходить. Что вперёд, что назад — за сотню километров пешком через тайгу по вьюге топать?
Но вскоре дым из кабины развеялся и водила принялся искать причину сего происшествия. Оказалось от магнитофона, что по дороге ласкал наши уши всякой музыкой, замкнулись провода, которые трам-пам-пам — чё мне объяснил водила я так и не понял. В общем, Слава Богу, как-то завелись и поехали дальше...
Вскоре снег закончился и под выглянувшим солнцем начал шибко таять, превращая лесную дорогу в грязно-склизское чудовище. Периодически навстречу стали проскакивать гружёные лесовозы обдавая нашу «шишигу» изподколёсной грязью.
- Скоро будет поворот, за которым финишная прямая до Ребол, - как-то успокаивающе произнёс водитель.
Но на том повороте мы чуть не словили себе настоящий финиш.
Совсем не сбавляя скорости выскакивает на нас из-за того поворота не лесовоз, а целый хлыстовоз-длинномер. Мы, прижимаясь от него к обочине, наскакиваем на карела (вылезший из земли камень) и отлетаем прям на это чудовище...
Оба подпрыгиваем к потолку, но в последние полсекунды водила хватает выскочивший руль и неимоверным рывком уводит нас из-под удара, лишь сворачивая зеркало и немногим царапая борт о хлысты.
- Ты как, дембель? - улыбнувшись спросил водила, после того как хлыстовоз-«убийца» остался позади.
- Номано, - ответил я, понимая, что в том подскоке и ударе башкой об потолок чуть не откусил себе язык.
- Вот уж действительно - «дембель в опасности», - покачал головой водитель.
Тем временем солнце топило этот прощальный снег, а вскоре дорога стала и вовсе сухой. Видимо здесь его и не было...
- Тебе чего? - с изумлением спросил меня майор Вареников, когда я вошёл в кабинет 4-го отдела.
- Домой на дембель! - ничтоже сумняшися ответил я.
- Ка-кой дем-бееель?! - чуть не взвыл майор, - усиленная охрана границы ещё не снята! Ты каким боком вообще здесь оказался?
- Приехали... - прошептал я себе под нос, но Вареникову ответил — послали... я и приехал.
- Послали... иди в приежку - там ещё двое посланных дожидаются.
- А когда ж...
- Не знаю... иди!
Сидим втроём в приежке, через каждые пять минут на часы поглядываем. Молчим. Час, другой проходит. Слышим окрик за дверью:
- Дембеля! Пулей к майору Вареникову.
Молодцом оказался дядя Гена — не постеснялся просить за нас руководство отряда, а получив добро, мигом выправил все документы. И, шлёпнув под зад каждого, отправил нас в дорогу с напутствием:
- У вас две минуты до автобуса на Муезерку, как раз на поезд до Питера. Постарайтесь успеть и не попасть за эти две минуты на глаза майору Макарову! Иначе дембель ваш будет в опасности — вы знаете, у него сначала губа, а потом разборки...
«Да куда уж опасней...» - подумал я, и пожав протянутую на прощанье руку, рванул последним марш-броском на автобус...