3. Я - сестра-хозяйка.
Человек я по самой природе очень хозяйственный, обожаю порядок и уют. И мне на даче у С.В. было сперва очень хорошо. Я всех знал, был со всеми лоялен, со мной даже очень считались, ибо хозяйство было полностью на мне. Вытащенный из нищеты повар Иван Яклевич был вообще моим земляком и понемногу обучал меня поварскому искусству, хотя человек он и недалекий, но я находил общие темы для разговоров, оба мы молча и согласно ненавидели режим. Кроме услужений за столом, уборки дома, топки печей и камина, езды за продуктами, сдачи и приема белья на прачечной, я имел полное свое время. Читать? Читать было нечего (если только иногда заглянуть для поднятия духа в "Евангелие"), да и надоело мне читать. Многознание не прибавляет ума и располагает к телесной праздности и лености. Впрочем, первые дни я только отъедался и отсыпался - если позволял хозяин, а он был добр, или если он улетал за границу на их всевозможные масонско-политические симпозиумы, или гулял у друзей по Успенскому шоссе.
Я забыл сказать. В первый же день по приезде на 42-й километр, хозяин чуть смущенно спросил, может ли он называть меня Епифаном. Я человек с юмором и сразу согласился. Что ж, если ему это так нравится, а сам я привык довольно быстро. И только его секретарь-машинистка (точнее, "компьютерша», а как ещё называется эта профессия?) Неля, молоденькая девушка, нежная, девственная /на вид, тип актрисы Женечки Симоновой, которую я во дни её молодости сексуально обожал/ - тонкая талия, как бы подламывающаяся, когда она поворачивалась или спешила, чуть склонив головку на бок, при этом большой бюст и выразительные бедра, - Идеал, - так вот Нелечка звала меня уважительно Николаем Николаевичем. Даже когда я, потеряв от страсти голову, отнес её из секретарской комнаты на кожаный диван в гостиной, все равно она между поцелуями шептала "Николай Николаевич"... Но о ней ещё будет сказано подробно.
И ещё был Владик, Владислав Федорович, молодой отставной чекист, сразу развращенный Новым Порядком, прямо с 19 августа 1991 года, но очень способный в смысле сыска и прочего. Он был, так сказать, стражем дачи в высшем смысле. Я ведь был и сторожем заодно, но - просто сторожем сада, в котором, как я уже говорил, ничего не было, немного дворником и, как бы, садовником, убирал хворост, палые листья, весной подрезал несколько сохранившихся диких кустов орешника, и сирени (её, взрослую привезли прямо с комом земли на грузовике; хозяин любил только сирень), а цветы здесь, в тени и на бедном подзоле не росли, и ими не приходилось заниматься. Ну ещё подстригал траву на площадке для гольфа, но играли редко, обычно мы с Владиком. Иногда, если хозяина не было сутки-двое, я уезжал на "Пежо" в Москву за продуктами, а заодно заскакивал к моим друзьям-бомжам на свалке. Как-то привез им гору еды и выпивки, да кое-что из старой одежды (с разрешения, конечно, хозяина), но об этом тоже ещё расскажу.
Итак, я был сторожем-дворником, а Владик - Стражем. Тут был такой кабинет... но нет, нет, это потом. Друг друга мы конечно ненавидели. Он домогался Нели, не верил мне ни в чем, а я старался не проговориться ни на йоту, Неля же сразу полюбила меня и не знаю, за что (может, за общую с ней беду и сиротство?). Хозяин, конечно, на правах султана спал с ней иногда, но ему привозили ещё более свежих десятиклассниц, жадно поглощающих торты и шампанское, и прыгающих к барину в широкую постель, как горные козы. С.В. был, оказывается, большой сладострастник!
Кстати уж и о моём легальном статусе. Мне сразу сделали паспорт на имя какого-то "Ивана Ивановича Темноты", водительские права, пропуск в Институт Экономика Гайдара, а через две недели я получил деньги авансом за работу и на покупки и штрафы гаишникам. В долларах. Часть я обменял на рубли, а часть в долларах отложил, остальное - рублями повседневно распоряжался. 50 долларов я сразу подарил, Неле: глаза её засверкали слезами вечной благодарности. Но нет, я больше не трогал её как женщину, это всё-таки было бы подло.
У меня был смокинг и дорогие брюки, я в них выглядел крупье - это для раутов, и была обыкновенная одежда и простая и хорошая для службы, великолепный бараний тулуп на зиму. Что же ещё?
У хозяина был богатый погреб с выпивкой, дорогие коньяки и вина, ключ был у меня, но за столом с гостями, я лишь пригубливал, если угощали. Если требовали напиться, я сообщал, что, во-первых, слишком много выпил в молодости, во-вторых, при моих годах боюсь лишиться потенции. Гости хохотали, но отставали. Таким образом, ни вина, ни продуктов я ни воровал ни крошки, ни капли. Хозяин сразу заметил это и проникновенно сказал:
- Ты, Епифан, славное чудовище! Да ещё силен, как бык. Если что-нибудь случится с моими секьюрити, придется тебе заменить их... как? - и захохотал.
- Жаль, барин, - отвечал я, - да только для псовой службы я не гожусь, я - слуга, камердинер, дворник, сестра-хозяйка, не более.
Особо тяжелого труда, ей-богу, не было. С понедельника я делал уборку по дому, зимой ещё вытаскивал на снег и выбивал ковры, протапливал камин в гостиной и голландские печи в комнатах на этажах (хозяин принципиально не держал газо-водяного отопления, только на кухне полыхала газом огромная плита в ведении Ивана Яковлича), заготавливал дрова на складе в Новой Деревне, время подходило к обеду, я что-нибудь разогревал из остатков воскресных блюд и ложился к себе в спальню сибаритствовать и... писать. Написанное я так прятал, что обыски Владика ничего не обнаружили, иначе быть бы мне закопанным на нашем же дачном участке. После, обеда ехал в Москву на Центральный рынок. Хозяин-демократ, считавший Америку земным раем, тем не менее презирал продукты из супермаркетов. Я так понимаю, что он, во-первых, не переносил их вкуса, а во-вторых, знал, ч т о туда подкладывается... Для России. Для "населения".
А вечером бывали гости. Тогда наш "сад" заполнялся сверкающими лимузинами всех стран. Это были или бывшие: крупные партчиновники, мгновенно ставшие демократическими функционерами, а иные из них и масоны высоких степеней (впрочем, до иллюминатов американо-израильской финансовой элиты им было далеко, но они гордились своими ложами и проговаривались спьяну), но приезжали небольшие банкиры и большие бандиты - Раменские "хозяйственники" (вот откуда вырубленные боры и сосновые дачи), владельцы бывших совхозов, акционеры неработающей ткацкой фабрики «Красное Знамя» и т.д., и т.д. Словом, были хозяева-феодалы Подмосковья и белые воротнички прикремлевской камарильи. А однажды нас посетили хасиды - в черных шляпах, с куриными шеями, свисающими до земли пейсами и носами, они что-то клекотали на иврите через своего переводчика. Оказывается на Казанке во многих местах (опять мои милые, сосны!) открывались еврейские хедеры, для детей. Демомасоны (я их узнавал потом по телевизору) уединялись с Хозяином, например, в гостиной или столовой или в его кабинете если шли деловые переговоры, и тогда я изгонялся, а с бандитами (знаменитый Раменский Гуськов) вели открытую беседу. Но потом все вместе садились за стол и начинались оргии. Тут я прислуживал - стоя, а когда, и сидел, и кушал вместе с ними, обоими ухами ловя информацию. Бегал к Яковличу на кухню за блюдами, разносил, разливал коньяки-малаги. Ох, и гостюшки его были. Как это они такие подобрались - клонированные? Жирные, щекастые, задастые, пузастые, лунолобые, как задницы. А то - худые, какие-то иссосанные (вроде диктора ТВ гнилозубого Осокина), собачьи или свинячьи носы, глаза пузырями, убегающие подбородки, а некоторые - вылитые самовары с кранами. Это была порода деградантов, семейство гиеновых, поглощающих всё и вся, всеядных, жадных, зубастых, бесчеловечных, родившихся от дурной крови или от беспорядочного смешения кровей. Иной начнет перечислять своих предков, да что предков! – ближайшие его - папа-мама - уже каждый имеет по три-четыре крови-нации, причем самых наглых, хищных, по плодовитости и выживаемости равных клопам, тараканам или даже вирусам. И всё-то кровя бродячие, шутовские, "артистические" либо ростовщические. Зверинец - вот что я наблюдал за столом, когда они чуть не носом ели икру, рвали клыками баранину, тянулись пальцами-сардельками в перстнях к кускам белорыбицы, ковыряли скорлупу омаров и лангустов, чавкали, вплескивали в глубокие пасти с фарфоровыми зубами коньяк и шампань. Тут они и проговаривались, забыв обо мне, о своих, страшных делах, называли себя "архитекторами", "братьями-каменщиками" и "прорабами" (будто со строек приехали; впрочем, да, они строили невиданный ещё курятник для человечества). У моего хозяина был невысокий градус "ложества", кажется, в «Звезде Востока», но были персоны и солидных степеней: «мастера», «казначеи», «подмастерья».
Для римских оргий завозились актерки, певицы, фотомодели, лучшие проститутки Москвы, и тогда под их пение и магнитофонный содом начинались "собачьи свадьбы": вповалку, рыча, совокупляясь одновременно все со всеми и применяя фантастические позы, эти бесы всё ставили вверх ногами, билась посуда, на ковры лилось вино и кровь девственниц (были и такие школьницы)... Это было так ужасно, что я, привыкший ко всему, много читавший на эту тему, выросший среди девочек в белых передничках и женщин, которые сты-дились отдаваться, даже в темноте, - тут я уходил к себе наверх. Но приходилось среди ночи спускаться и разносить по спальням полумертвые тела, а утром убирать с целомудренного январского снега или нежной зелени у крыльца (если афинские ночи происходили зимой или летом) изрыгнутую гостями гастрономию и закапывать в фановую яму. Без жалости к первой робкой траве в ландышах - в мае - её попирали широкие шины ихних сраных "мерседесов" по всему, бывало, участку. Охо-хо... Больные, принявшие что-то очень радикально-антипохмельное, они уезжали со своей тоже больной псарней-шофернёй, но всегда оставалась какая-нибудь длин¬ноногая тварь, которая "не желала" уезжать и мне приходилось её пинками загонять наверх, до отсыпания, ибо вина ей уже нельзя было давать, умрет.
Правда, хозяин мне передавал, что гости, даже такие значительные, как Чубайс, были в восторге от его слуги, т.е. меня, им нравилось то, что я знал английский язык, не лез к столу без нужды, быстро подавал жратву и питье из кухни и называл хозяина "барином", и даже что я - Епифан... В этом было что-то романтично-крепостное.
(продолжение следует)