Трехлетие своего возвращения из смертоносного Афганистана они договаривались отметить накануне праздника Наурыз, так для них очень кстати символизирующего обновление самой жизни. Поэтому когда в телефонной трубке раздался хрипловатый голос, Степнов даже не до конца выслушал позвонившего и радостно почти прокричал:
- Привет, шурави мой родной! Женис, здравствуй! Ты где?
- Да приехал я уже, на Медео сейчас с родичами…
- Когда же встретимся, дорогой командир?! – опять радостно прервал его тот.
- Аркаша, подожди, не перебивай, - перешел на полушепот хрипловатый голос. – Планы немного меняются. Поэтому я жду тебя на поминальном асе, который дает мой дядя Серикжан. Сам приду туда позже, а потом и поговорим, братан.
- Е-е-есть! – уже и шутя, и всерьез задумчиво ответил Степнов.
Подошел к назначенному времени и ресторану, спросил Серикжана. Дежурный у входа кивнул головой и указал на проход в зал. Там тоже любезно указали на место за большим столом. Соседи тут же, глядя на представительный вид пришедшего, сделали его своего рода тамадой, дали ему слово в этой своей узкой компании, право раздать принесенную на большом подносе парную баранину… «Ну, а где же до сих пор Женис?» – вглядываясь в лица находящегося поодаль главного стола, подумал он. Не увидел его там и по завершении трапезы. Но когда вышел на улицу, успокоился – в глаза сразу бросилась фигура крепыша, своей щетинистой бородкой и усиками так похожего на моджахеда. Он стоял, облокотившись о водительскую дверку иномарки, и явно кого-то высматривал.
- Шурави! – почти подбежал к нему, едва не поскользнувшись на ледовой проталине, Аркадий.
- Ты что, только сейчас пришел? – поинтересовался Женис после крепких дружеских объятий.
- Как?! – удивился тот. – Меня же ваши люди приняли даже за уважаемого человека. А вот тебя я там так и не нашел…
- А ты в каком зале был? – с недоумением сверкнул черно-хитроватыми глазами Женис… И вскоре поняли: в ресторане оказалось два одинаковых зала. И в обоих в одно и то же время проходил обед, который давали независимые друг от друга совершенно разные Серикжаны.
Однако хотел было рассмеяться над таким «разоблачением» Степнов тут же осекся. Уже по мрачновато-отрешенному взгляду фронтового товарища, который даже на их скалисто-песчаной границе жизни и смерти никогда не терял мужского оптимизма, читалась какая-то душевная тревога. Попытался «расшевелить» его свежим анекдотом – не получилось, просто отпустить шутку по поводу этой необычной встречи – тоже ноль.
- Да неужели еще что-то страшнее Афгана для нас с тобой бывает?! – слегка толкнул его плечом невольно озадаченный Аркадий.
- Оказывается, да-а-а, - словно раздумывая о целесообразности искренности своего ответа, нехотя вымолвил тот. Потом немного помолчал и шумно выдохнул: - Понимаешь, братан, меня сняли с должности секретаря парткома. Уже есть решение бюро обкома, сейчас готовят вопрос для рассмотрения в ЦК партии… Вот я и позвал тебя сегодня к своему дядьке Серикжану. Он в вашем городе человек влиятельный. Но выслушал только что меня и признался, что в этой ситуации помочь не сможет. Мол, это политика, мать ее!
- Стоп, командир, не транжирь патроны… Давай-ка заглянем сейчас в кафешку, там спокойно и поговорим. А дядя твой пусть пока без тебя едет…
Выпили по первой рюмке, как и полагается стоя, за не вернувшихся солдат. Второй – помянули год назад ушедшего из жизни родича Серикжана и всех своих заодно. Когда же принялись закусывать своим любимым лепестками нарезанным с тушеными овощами казан-шашлыком, Степнов прикашлянул для проверки голоса и инициативно произнес:
- Ну, а теперь, командир, ты успокоился и давай не спеша выкладывай. За что это тебя «сняли»?
- Помнишь, я тебе говорил, что еще до Афгана помог организовать сбор спонсорских средств и строительство в нашем пригородном поселке небольшой мечети, за что ее имам подарил мне русский вариант Корана? – уже более спокойным голосом начал он. – Так вот какой-то окопник забросил наверх анонимку. И нарисовал в ней все по-своему: «злоупотребляя служебным положением секретаря парткома-заместителя директора химкомбината, построил за счет его бюджетных денег большую мечеть… завел дружбу с ее имамом… по вечерам собирает в своем доме людей и читает им привезенный из-за границы Коран». А в конце этой писанины сделал, как и подобает в таких случаях, свое заключение: «… таким не место не только в руководящих органах Компартии, но и даже в ее рядах!»
- Едри тваю ма-а-ать, - обескуражено протянул последнее слово, массируя свою родинку Степнов. – Это же складно сложенный бред твоего завистника.
- Хороший комплимент. Но только тому, который привычно прячется за подписью «группа товарищей», - хрипло парировал Женис. - И не забывай, что таким анонимным «группам» наши совчиновники верят пока больше, чем правдивым одиночкам… Хотя ведь мы тоже группами ходили с тобой в разведку. Но там все было понятнее: с одной стороны – армейские подразделения официального Афганистана при поддержке спецконтингента советских войск, с другой — моджахеды-душманы с сочувствующей им частью общества. А вот эти «группы товарищей» словно самолеты-невидимки: в лицо не увидишь, а удары наносят зачастую страшнее афганских.
«Действительно «невидимки», - глядя на еще недавно так искусно умевшего скрывать свои эмоции весельчака-балагура, подумал тоже погрустневший его однополчанин. – Но как ему помочь? Если бы только можно было выступить в печати! А нет, оба находимся под строгой подпиской о неразглашении военных тайн. Значит, этот простой для меня вариант отпадает»...
И наполняя перцовой водкой третью пару рюмок, многозначительно посмотрел на слегка захмелевшего командира. А когда их взгляды встретились на точке стекольного соприкосновения налитого, сказал:
- Не боись, шурави, безвыходных ситуаций не бывает. На них ссылаются обычно лишь те, кто и не хочет выходить... Когда твой вопрос рассматривают в ЦК?
- В пятницу, через пять дней.
Оба понимали, что этого времени более чем хватает лишь для того, чтобы «добить уже лежачего». Поэтому и напиваться, как это делают при подобных встречах их боевые коллеги, они не захотели. Один знал, что даже самой хорошей водкой не смоешь занесенную людьми в твою душу горечь. А другого бесшумно, в отличие от глухо свистящей сейчас за стеной дрели, сверлила одна и главная мысль – как спасти своего недавнего командира. С ней он так за эти пролетевшие часы слился, что даже не заметил возвращения домой – словно приехал не на таксомоторе, а в режиме автопилота высоко парящего военного самолета.
Ощутил себя только в подъезде, когда привычно открыл дверцу почтового ящика. В нем вместе с уже устаревшими за день газетами оказался и небольшой конверт с незнакомым ему обратным адресом. Вскрыл его на ходу и по первым бегающим зайчиком строчкам не очень разборчивого почерка понял, что группа ветеранов благодарит его за помощь в решении их бытовых вопросов. «Ах да, это ведь их письмо я переправлял своей сопроводительной запиской в ЦК партии, - вспомнил Степнов. – Молодцы, отреагировали быстро, без бюрократических штучек-дрючек». А уже в прихожей квартиры, когда пучок потолочного света ярко озарил недочитанное в руке письмо, его тоже осенило.
- Стоп-оньки! – вполголоса вымолвил он. – А если я и сейчас использую подобный прием, напишу в ЦК письмо. Непосредственно его руководителю. Он же меня знает…
По-быстрому выпил пиалушку крепкого чая, приоткрыл окно для вытяжки табачного дыма и сел за свой письменный стол. Его югославская пишущая машинка работала на удивление домочадцев так бесшумно, что он нередко просиживал за ней до первого грохота утреннего трамвая. При этом лишь оставляя в большой стеклянной пепельнице до пачки выкуренных сигарет с коричневым фильтром, которые словно переплавлялись в его творческое удовлетворение написанным за ночь, да серую усталость даже самой комнаты. «Но сегодня мне хватит, пожалуй, и пары-тройки часов», - вправив в машинку свежий лист бумаги, подумал Аркадий. Когда же большим и жирным шрифтом набрал необходимые по форме такого обращения строки «Первому секретарю ЦК Компартии Казахстана тов. Джанаеву Д.А.», его всегда интуитивно работающий внутренний цензор словно опустил свой шлагбаум.
Эта настороженность была не столько природной, сколько продиктованной интересами самого государства. Что же и как он сейчас напишет человеку, который уже по долгу своей службы стоит на страже этих важнейших военно-политических секретов? Следовало бы, конечно, начинать с самого знакомства на военкоматовском пункте сбора резервистов Главного разведывательного управления Советской армии. Их встреча со старшим лейтенантом запаса состоялась здесь еще до декабрьского решения Политбюро ЦК КПСС о вводе войск в Афганистан. Тогда они даже, как теперь оказывается, прозорливо пошутили. «Ты, как человек со знаковым казахским именем Женис Житьков, принесешь нам победу для дальнейшей процветающей жизни», - заметил Аркадий. На что тот, хлопнув его по плечу, хохоча отпарировал: «А лейтенант запаса Степнов со свойственной нашему степняку хитростью позаботится о политическом обеспечении этого нашего пути и расскажет потом людям».
Вскоре же, переоблачившись в легкую камуфляжную форму, они уже были в составе ограниченного контингента войск, которые штурмом взяли Дворец прозападного президента этой высокогорной и нищей страны, включились в режим уже немного знакомой им фронтовой жизни. Знакомой по их недалекому прошлому. Житьков «понюхал этого пороха» своим участием в событиях ливийской революции, а Степнов – во вьетнамской войне с американцами. Здесь же, слегка заросшие под местных горцев, они получили особо важное задание – обеспечивать наиболее безопасные и победоносные маршруты прохождения советских войск. А это значит, работать малыми разведгруппами и всегда быть впереди даже самой смерти. Возвращение такой внешне неприметной для здешних аборигенов мини-группы в расположение своих подразделений становилось сигналом для их уверенного броска вперед, а по следу пропавшей – засылали следующую.
Так случилось и в тот раз. В палаточный городок разведроты не вернулась уже вторая тройка, а командование поставило задачу максимально ускорить захват стратегически важной для наших войск горной точки на маршруте к Кандагару. Из этого города, ставшего крупнейшим плацдармом исламского терроризма, шли в сторону Кабула все новые и новые тщательно вооруженные душманы. И нужно было любой ценой остановить их смертоносный караван, найти маршрут перекрытия им дороги к той самой точке. Поэтому в третий разведрейд послали уже четверых, во главе со смекалистым Житьковым, который попросил в это звено и зарекомендовавшего себя хорошим политруком Степнова.
На обозначенное войсковой картой высокогорное плато они поднялись поздним вечером, когда здесь заступила в свой очередной караул природы необычайно тихая ночь. Несмотря на более чем двухкилометровый отрыв от условного в этих краях уровня моря, разговаривать стали в целях безопасности исключительно шепотом и без курева. К тому же последнее дозволялось разведчикам только в районах их расположения или проверенной дислокации. А сейчас эти правила поведения оказались для них тем более бесспорными, ибо на всем пройденном пути они еще не встретили ни одного своего потерявшегося предшественника. В таком случае должно бы вообще молчать, но возражала сама иностранка-природа.
- Глянь-ка, ребята на небо! – шепнул окружившим его бойцам командир. - Видите, какое оно ярко-голубое днем стало сине-черным сейчас, с большими, словно горящими звездами.
- Они точно с огромной перевернутой вниз тарелки свисают сейчас на нас, - поэтично добавил Аркадий. - Хоть бери и срывай их в свой вещмешок. А можно было бы и в ладони, да вот только война…
- Вот и-и-именно, - протяжно резюмировал старшой. – И сейчас всем нам нужно думать, как бы из нее побыстрее и успешнее выйти.
Выйти же отсюда, а точнее – спуститься с этого каменистого пятачка решили на рассвете, чтобы хоть немного просматривались окрестности. Прикорнув несколько часов в найденной у края плато уютной пещере, они одновременно с проснувшимися глазами раскрыли и второе ее стратегически важное предназначение. Насколько удобным плацдармом для обстрела противника оказалось это большое с верблюдообразными горбами плато, настолько и незаменимым местом для привала и хранения – его словно врубленная в гору ниша.
Оценив эти достоинства, группа вышла на замысловато петляющую вниз тропу. «Интересно-то как, - глянув на ходу во все более рассветную даль, подумал Степнов. - Ведь где-то меж этих каменных исполинов ютятся бедные люди, прячутся от жары смертоносные «духи». В этот самый неподходящий для философствований момент что-то высоко глухо треснуло, потом точно затаилось, затем грохот раздался уже ближе, настороженнее. И выросший в подобных горах командир интуитивно бросил взгляд наверх, откуда уже падала почти отвесно на его политрука едва различимая в полумраке едва разбившаяся на части каменная глыба.
- В сто-о-о-рону! – соблюдая правила скрытности, прохрипел он и несколькими прыжками достиг Степнова, толкнул его в плечо и вместе с ним оказался в метре от упавшей рядом своими каменными гранями смерти. Обменявшись благодарственными мужскими объятиями, они двинулись дальше.
- Вот и наш, – неожиданно почти прошипел впереди идущий Житьков и настороженно шагнул за ребристый валун. – Что же они, ****и, с ним сотворили!
Уже окоченелое с перерезанным горлом тело разведчика сразу отрезвило опьяненную теплыми размышлениями «черверку». По всем признакам виделось, что здесь была неравная борьба. А когда шагов через сто они увидели еще двоих убитых, причем – из разных «троек», то вернулись к страшнейшим реальностям этой чужбины окончательно.
- Теперь понятно, почему они не вернулись, - обустраивая последние камни на этой горной могиле солдат, со слезами вымолвил старший лейтенант. - Этих зверски убили, а троих забрали с собой. И ушли почему-то назад… Надо по-тихому добираться до ближайшего кишлака, а там разберемся. И никакого афганского проводника с собой не берем – может нас продать так же, как это сделал с ними, а расстреливать его в качестве отработанного по дороге элемента тоже не хочется. Так что, вперед!..
Расстроенный увиденным Аркадий мысленно спросил у себя: «Если и вправду человек произошел от обезьяны, то теперь он что превращается в самого дикого зверя?.. Даже во вьетнамских джунглях, где защищало свою землю все живое, такого бесчинства не бывало. Правда, официальная советская пропаганда твердила, что непосредственное участие в боевых действиях здесь принимали лишь окруженные ореолом секретности расчёты зенитно-ракетных комплексов, которые сбили почти полторы тысячи американских самолетов и беспилотников. На деле же наших военспецов под вьетнамскими фамилиями и с русским матом частенько встречали с «калашами», за штурвалами наводящих на противника ужас МИГов, в других секторах сражений. В общем, бывало всякое, как и на любой войне, но вот чтобы прокладывать подобные тропы головорезов… Людообразное зверье, и все тут!»
Тем временем спустились на очередной горный перевал, и взору командирского бинокля открылось сравнительно большое поселение. Оно походило на средневековый мусульманский город: узкие улочки, двухэтажные глинобитные дома с плоскими крышами и глухими фасадами. В их нижних этажах виднелись какие-то кустарные мастерские, чайхана. А во многих внутренних двориках с простейшими фонтанчиками от жары уже замаячили их проснувшиеся обитатели. Когда же пригляделись – средь них оказалось немало вооруженных моджахедов.
- В город не пойдем, - скомандовал насторожившийся после похорон командир. – Берем тропу правее, на самый неприметный для «духов» кишлак.
Увидели его, лишь пройдя несколько десятков верст петляющей меж косогорами и сбегающей вниз мало еще проторенной дорожки. Узкая – на одного-двух человек – она в конце резко расширилась и разбежалась, подобно так недостающей здесь горной речке, на несколько мелких желто-песчаных троп. Часть их плавно потекла по выгоревшей от зноя равнине к небольшому кишлаку, а другая – к расположенному поодаль палаточному блоку с красным крестом.
- Здесь же наши! – впервые почти за двое суток рейда в полный голос произнес Житьков. – Вот сюда сначала и заглянем, Аркадий. Остальным найти ближайшее укрытие.
Едва приблизились к колюче-проволочной ограде, как из первой палатки показалась чернокудрая медичка. Она бросила взгляд на подошедших ребят в одеянии местных аборигенов и чуть не выронила из рук большой, сверкнувший на ярком солнце своей нержавейкой, контейнер:
- Женис, ты-ы-ы?!
- Айша?! – от неожиданности остановился на полушаге он. – А тебя-то как сюда занесло?
Прошагавший под жутким впечатлением от увиденных в горах смертей Степнов даже вздрогнул и поймал себя на стыдливой мысли: «Чего же сейчас в душе моей больше – скрытой трусости или жалости к погибшим?» Недовольный собой, он слегка приподнял передний бортик солнцезащитной шляпы, посмотрел на жаркие объятия Жениса и Айши и без объяснений понял, что они уже не просто знают друг друга. Такой вывод незнакомого ей парня, словно читая его мысли, вскоре подтвердила и сама девушка.
- Попала сюда, чтоб с тобой опять встретиться, - облизывая свои послепоцелуйные губы с маленькой родинкой на - верхней, кокетливо рассмеялась она. – А если серьезнее, то все очень просто. Когда родители запретили мне выходить за тебя замуж (по причине того, что «нельзя полнокровной таджичке становиться женой полурусского казаха»), я пошла в военкомат и попросилась в Афган. Вот и распределили сюда сестрой в медсанчасть, которая с началом боев должна превратиться в полевой госпиталь. Сейчас же, пока, слава Аллаху, наши еще не поступают, подлечиваем жителей ближайшего кишлака. Позавчера, например, у нас был мужской день, а сегодня женский…
Войдя в уютно обставленные медицинскими принадлежностями отсеки большой палатки, разведчики профессионально окинули взглядом все окна, двери, закутки и невольно задержали свое внимание на слегка раздвинутой шторке соседнего блока. За ней появилась раздевающаяся для медосмотра фигура смуглокожей девушки с застенчиво опущенными глазами и упавшей на выпуклые ягодицы смолянистой косой. Ее высокая налитая свежестью самой природы грудь, утонченная талия и округлые бедра так завораживающе подействовали на офицеров, что они на миг даже забыли о своем фронтовом предназначении.
- Ну, чем не Мона Лиза афганского разлива! – вполголоса воскликнул, засовывая руки в карманы штанин, блеснувший глазами Женис.
- Что, слюньки уже закапали? – тихо рассмеялась обнявшая его сзади Айша. – Это не для вас, ребятки. Ее привел сюда отец, всю – от головы до ног - в парандже. А когда она и другие уже у входа стали ее снимать – получили палкой по спине. Так что не мыльтесь, лучше нас, советских сестричек, для вас здесь никого нету.
- Да это я так, чтобы с ее паханом суровым познакомиться, - находчиво вышел из ситуации Житьков.
- Ах, какие мы дальнови-и-дные, - на миг задумалась она и на полном серьезе добавила: - Вам ведь действительно надо в кишлак, вот я сейчас попробую помочь. Вы же забейтесь здесь в уголок и никуда больше не заглядывайте.
Вернулась она еще более энергичной и деловито отчеканила:
- Ваша красавица-девственница свела меня со своим отцом, и мы с ним обо всем на ломаном таджикско-русском языке договорились. Сейчас ты отправляешь с ним в кишлак свою парочку из засады, чтобы не ходить одной толпой, к рассвету туда пойдете вы… А через полчасика, когда хоть немного стемнеет, начнем физиотерапию.
- Это что еще за процедура? – довольный такой инициативностью своей несостоявшейся жены, пробурчал Женис.
- Думаю, очень даже приятная, - вернулась в свой кокетливый образ медсестра. – Пойдем в физиокабинет, налью по мензурочке спиртика, чуток закусим и – по кушеткам…
- А как же замполит? – загорелся ее идеей, но забеспокоился о товарище Житьков.
- Не боись, командир, - тихо рассмеялась она. – Сейчас подойдет моя подружка, которая тоже соскучилась…. Да и еще по комиссарскому телу, да на кушетке…
К рассвету, как и договаривались, взбодренные девичьими ласками офицеры направились в кишлак. «Не зря ведь называют профессию медсестры самой сексуальной, - вспомнил по дороге недавнее высказывание одного военкора Степнов. – А когда начнется здесь заваруха, эти девушки выступят практически в роли связных между жизнью и смертью, зачастую даже неосознанно будут стремиться дать раненому не менее важное лекарство, чем то, которое прописал врач. Будут выполнять функции так рьяно осуждаемой в мирном обществе грешниц, которые отдают на войне мужчинам все: профессионализм и адресок, тело и душу»...
- Хватит купаться в горячих воспоминаниях, - шутливо буркнул на подходе к цели командир. И огляделся по сторонам: нет ли случайно здесь так характерной для горцев вражеской засады. – Да вроде бы на этот раз не похоже.
Едва вошли в типичный для небогатых афганцев квадратный внутренний дворик, как на пороге одной из обрамляющих его комнат появился седобородый хозяин. В длинных мешковатых штанах, жилете и прикрывающем голову тюрбане, он еще больше выказывал свою строгость и пробежавшую сквозь приветливую улыбку какую-то тревогу. Причина ее раскрылась лишь после обязательных процедур снимания у входа обуви, когда каждая пара ее укладывается одна подошва к другой, и гигиенического омоновения рук из кувшина.
Усевшись на обшитых бархатом матрацах, вокруг специально расстеленной в центре чистой клеенки, опять собравшаяся вместе разведчетверка выслушала короткое «бота» гостеприимного хозяина и приступила к трапезе. Поданный им «кабули» плов из тонкого афганского риса с жареной бараниной, который сверху был покрыт пережаренной смесью из нашинкованной моркови, красного изюма, миндаля и фисташек, выглядел аппетитно пахнущей картинкой. А выпеченные в тандуре лепешки на небольших тарелках по краям «дастархана» словно подчеркивали гостеприимную искренность хозяина к этим незваным молодым чужестранцам. И понимая это, они в ответ дружно и с неподдельной благодарностью потчевались щепотками плова из общего блюда, другими угощениями этого небогатого дома.
Когда же перешли к наваристому чаю, хозяин со свойственной для афганцев осторожностью начал в форме каких-то иносказаний и намеков на перемешанном, точно сам этот плов, языке делать очень важные для разведчиков сообщения. В результате мобилизации своей сообразительности они поняли из его замысловатых жестов и слов главное: в том небольшом городе, куда они вчера не пошли, находится уже несколько десятков моджахедов. Они стали по два-три раза на день делать своего рода санитарные рейды на интересующее воинов-интернационалистов высокогорное плато, взяли там в плен троих советских солдат, поджидают дополнительные силы «духов» и готовят какую-то военную операцию. Пустили даже слух, что уничтожат и этот кишлак – «за дружбу с русскими иноверцами».
Выслушав осторожного собеседника, Житьков понял: пойди сейчас назад той же дорогой, они обязательно столкнуться с этими «санитарами»-головорезами, и замысел командования провалится. Он глянул в уже подающее первые признаки дня окошко, благодарно приложил в наклоне правую ладонь к сердцу и вынул из внутреннего кармана тот небольшой свой томик Корана. Провел по нему уважительно рукой и с улыбкой поинтересовался у хозяина: а нет ли случайно туда, наверх, какой-нибудь другой дороги.
- Алля бисмиля, - довольно посмотрев на смекалистого командира и вручившего армейский презент политрука, прошептал он, а затем на ломаном, сбивчивом языке добавил: – Ви мой шурави… я дожжна поммощ… ешт дароха, ешт…
Он и все сидящие с ним поблагодарили мусульманским жестом Аллаха за рассветный достархан, встали и молча направились к выходу. Молчали и по дороге. Однако еще не до конца проснувшийся мозг каждого из разведчиков сверлила одна и та же тревожная мысль: «А не ведет ли нас в подарок своим «духам», этот проводник-доброволец? Внешне вроде бы и порядочный, но кто их здесь знает». Понимающие друг друга уже с полумысли Женис и Аркадий даже переглянулись и короткими жестами решили: мол, как только на их пути завидится какое-либо селение, они заваливают деда и уходят в сторону, на свой утренний маршрут.
Не прошло и более часа, как проживший все свои семьдесят с лишним лет в этих краях старик подвел разведгруппу к большой веренице внешне хаотично разбросанных по долине валунов. За одним из них откатил в сторонку кругловатый камень и улыбнулся. Оказалось, что здесь начиналась известная лишь отдельным старцам, к которым принадлежал и отец седовласого проводника, древняя обходная тропа. Часть ее петляла меж каменных стен и валунов, а другую – пришлось проходить через штольни, небольшие туннели с зажженным фонариком.
Столь необычная тропа открыла советским войскам возможность осуществить неожиданный для «духов» маневр. Изучив доклад Житькова, они подошли к горе и, разделившись на группы, одновременно нанесли по моджахедам два удара: один, лобовой - с высокогорной точки, а другой – благодаря скрытному обходному пути, с тыла. В результате спасенными оказались и кишлак с гостеприимным аксакалом, и соседний город с успевшими выжить военнопленными.
…Восстановив в своей памяти эти эпизоды недалекого прошлого, Степнов осекся: не писать же ему все эти засекречено-бытовые детали первому лицу республики. «Давай-ка я сейчас закурю, и решение придет само собой», - подумал он и привычно запустил руку в карман пиджака. Открыл пачку, а там – ни одной сигареты. «Едри тваю мать! – вполголоса ругнулся и задумчиво стал массировать родинку. – У меня ведь сегодня никто не «стрельнул», значит, выкурил все три пачки сам… Вот и довел тебя фронтовой интернационализм, надо что-то делать». И поскольку курил лишь одну марку, решил в магазин до утра не ходить и попробовать написать без никотинового «подсоса».
Напечатал на машинке первую, подчеркнутую жирной линией, трафаретную строку со словом «Уважаемый…», глубоко вздохнул и начал глухо выщелкивать одну фразу за другой. «Ситуация со снятием с должности моего боевого товарища Житькова Ж.И. заслуживает широкого освещения в печати и могла бы привлечь внимание многих читателей, - тревожно начертал его однополчанин. – Однако, как Вы сами хорошо понимаете, публично выступить мне нельзя ни по цензурным, ни по этическим соображениям. Могу здесь подчеркнуть лишь главное: смелый и находчивый офицер запаса, благодаря которому оказалась спасенной не одна сотня наших воинов-интернационалистов и мирных жителей Афганистана, заслуживает совсем иного к нему отношения. И если не будет изменено решение обкома партии, мне придется воспользоваться своим профессиональным правом и провести журналистское расследование его объективности в работе с кадрами и анонимными письмами. С искренней надеждой на понимание такой тревоги – уважающий Вас А.Степнов».
Внимательно прочитал, в нескольких местах подправил, еще раз перепечатал свое написанное и только после полуночи, когда уже перестали громыхать за окном трамваи, вложил в небольшой плотный конверт. Ранним же утром отвез его удивленному такой оперативностью дяде Серикжану, с которым должен был познакомиться за вчерашним обеденным асом, и попросил его срочно передать помощнику Первого секретаря. А за сутки до чертовски томительного даже для разведчиков ожидания предстоящего заседания из приемной ЦК запросили у Жениса его книжку Корана. «Хотят взять, наверное, в качестве вещдока, - тревожно подумал он. – Что ж, формально это улика действительно убийственная для коммуниста. И зачем я только взял такой подарок?...»
Так одно сомнение наслаивалось в его сознании на другое, создавая миниатюрное подобие тех каменистых валунов, которые вывели их тогда практически из уготованной душманами засады. Но будет ли у него выход сейчас, в далеком и мирном тылу все еще уносящих жизни людей афганских боевых действий? И что труднее – искать эту тропу спасения от открыто идущего на тебя с оружием врага или от умело замаскировавшегося высоким слогом «друга»? Прервал этот поток риторических вопросов неожиданный приход Степнова.
- Я только что был в ЦК, - едва закрыв за собой входную дверь, заявил он. – Велено передать тебе, чтобы появился там завтра к десяти утра. И не хандри, все обойдется.
- Это тоже велели мне передать?
- Нет, говорю пока от себя, пока…
Житькова пригласили на заседание тремя часами позже, после рассмотрения основных вопросов его повестки. Окончательно уставший от самой атмосферы ожидания, он вошел в зал готовым к любому решению. Сделал несколько шагов навстречу сидящему в торце большого стола курчавому мужчине, за плечами которого висели массивные портреты самых главных «партийных ангелов» - вождя мирового пролетариата и очередного его наместника нового времени. Тот указал ему коротким взглядом на стул, расположенный буквально напротив самого себя, и с легкой картавиной в голосе сказал:
- Надеюсь, с делом этого молодого человека все присутствующие здесь товахищи уже знакомы. Поэтому прошу высказываться по существу.
Те же, к которым обратился Первый секретарь ЦК, еще внимательнее стали вчитываться в лежащие перед ними бумаги и посматривать друг на друга. «Ишь, как на фронте – никто не хочет идти в бой первым», - заметил про себя опустивший голову виновник данного «застолья». И словно подтверждая его наблюдение, все взгляды сидящих обратились на заведующего отделом оргпартработы. Он коротко доложил суть вопроса, принятое по нему решение обкома и предложение отдела, поддерживающее суровый вердикт этого нижестоящего парторгана. Его в столь же коротких, с набором осуждающих формулировок выступлениях один за другим поддержали руководители силовых структур, профсоюза, комсомола республики, главный идеолог партии. «Вот и спекся, как они говорят, «неразборчивый в связях и малоустойчивый атеист», - мысленно вынес себе приговор отставной офицер-коммунист и глянул исподлобья в сторону взявшего в руки его книгу руководителя ЦК.
- Все вы, товарищи, формально правы, - прокашлянул для расчистки голоса и негромко вымолвил он. – Даже несмотря на начавшиеся в нашем обществе процессы демократизации, все-таки не к лицу секретарю парткома подставлять свое плечо отделенной от государства церкви и получать за это Коран. С другой стороны, финорганы провели по моему поручению проверку и никаких компрометирующих Житькова нарушений не обнаружили. А с моральной точки зрения жители того поселка, где родилась его мать, до сих пор выражают ему благодарность за помощь в строительстве мечети… Да и, вообще говоря, кто из вас читал Коран, еще и на русском языке?
Зал словно превратился в сцену немого кино. Все поначалу оцепенели от самого вопроса или от незнания как на него ответить. Затем осторожно стали поворачивать свои неуклюжие улыбки в сторону Первого, как будто этим жестом спрашивая: «Что это за вопрос в адрес высокопоставленных коммунистов-атеистов?»
- Значит, и в руках не держали, - разглядывая Коран, резюмировал он. – А я вот прочитал, его основные заповеди как будто списаны с нашего Кодекса строителя коммунизма. И правильно сделал, молодой человек, что провез их через молодую Афганскую республику, пусть знают наших.
Сидящие по обе стороны стола тут же согласно закивали головами, словно вычеркнув из памяти только что сказанное ими на этом заседании. Зал опять ожил, послышались шепоток и поскрипывание массивных стульев. Председательствующий переложил священную книгу на дальний угол стола и заключил:
- Возьми ее назад, товарищ секретарь парткома, и продолжай работать. А мы подскажем обкому, чтобы пересмотрел свое решение и вынес тебе выговор без занесения в учетную карточку коммуниста. Я думаю, этого будет достаточно. И меньше проводи там домашних застолий, айналайын, а то их уже начали воспринимать за курсы по изучению Корана… Возражения, другие мнения будут, товахищи?
Все опять, на этот раз уже в обратную сторону, закивали головами и важно посмотрели на повеселевшего в глазах счастливчика. Он встал почти по стойке «смирно» и с хрипловатой усталостью, словно вновь взобрался на ту памятную афганскую точку, выдохнул:
- Спасибо за доверие!
Поджидавшие его в вестибюле Серикжан и Аркадий уже по улыбке сбегающего по широкой лестнице Житькова поняли: их операция по «спасению утопающего» удалась. Подвести под ней черту собрались вечерком в том же кафе, где она и начиналась.
- Ну, коп рахмет, Секе, за помощь! – произнес тост за своего дядю политически реанимированный парторг.
- Не меня благодарить надо, а именно его, - с глухим звоном чокнулся тот о наполненную перцовкой рюмку Степнова. – Если бы не его авторитетная записка…
- Да ладно вам, друзья, - улыбчиво прервал его Аркадий, - лучше сойдемся на том, что эту радость нам принес томик Корана. Именно он, его дух, защитил моего боевого командира от навета подковерно играющих чинуш. А всем нам, в конечном счете, прибавил веры в торжество житейской справедливости.
Выпили за эту справедливость, оберегающую своих активистов Компартию. И в качестве паузы Серикжан предложил закурить по сигарете, протянул ее и Степнову. Тот вяло показал рукой «нет, спасибо». А Женис спохватился и достал ему из своего кармана другую, с коричневым фильтром:
- Бери, твоя любимая, в Афгане только такие и смалил.
- Спасибо, мужики, но я уже ровно пять суток как бросил! Хоть, и тянет еще страшно эта глупейшая привычка, просыпаюсь по ночам в холодном поту своей бдительности, но больше не закурю.
- Кончай шутить, шурави! – удивился окончательно вернувшийся в свою самоуверенность партработник. - Ты же без этого и получаса не обходился, прикуривая одну от другой. Да и писать-то кто за тебя будет?
- В ЦК же написал, а моя творческая активность становится даже выше предыдущей. Так что решил - и баста! А будете и дальше новоиспеченного некурящего дразнить - по третьей рюмашке разливать не стану. Хотя вот за эту, мою личную, выгоду от сделанного нами надо бы тоже выпить…
Все дружно рассмеялись. Долго вспоминали, хвалили друг друга, дискутировали. И завершили застолье тостом за очередную, но столь счастливую всем троим «святую для мусульман» пятницу, которую Житьков по обыкновению и в шутку называет уже к вечеру «питницей». Так, по самому названию подобно нынешней процедуры кафешного завершения этого дня.