Глава 1
Даже трудно представить, как давно это было, спустя сорок с
с лишним лет. А может этого вовсе и не было ? Нет было, еще
как было,как сейчас вижу все то, что происходило, даже
мелкие подробности.Странно как то, чем дальше прошлое, тем
меньше его должно быть видно, а у меня наоборот, чем больше
живу, тем ярче вижу детские и школьные годы, особенно
первую любовь.
Впервые со мной это произошло во втором классе. Как вспомню,
так внутри все переворачивается, как мы просто влюблялись,
хотя снаружи этого не показывали.
Не буду вспоминать, по какой причине, после первого класса,
родители, имея такую возможность,перевели меня в другую школу.
После глобальных перестроек и капитальных ремонтов, в этой
школе формировался новый второй класс, куда меня зачислили.
Помню, как я первый вбежал в этот класс, все парты были
одинаковы,но мне пригляделась одна - самая первая у окна.
Комнаты, кабинеты, классы меня мало привлекали, больше всего
меня тянуло к окнам. Любое помещение, которое я в
детстве разглядывал, в том числе и предметы, находящиеся в этом
помещении, мне быстро надоедали. Что помещение? Или какие то там
предметы? А вот окно - вот это здорово! Вот это да! Окно в
в детстве, для меня всегда было загадочно и велико по своему
значению. В окно можно смотреть бесконечно, там всегда что то
новое, всегда что то происходит, живет, дышит, шевелится и
никогда не стоит на месте, на этот раз за окном дул сильный
ветер,раскачивались сосны, и раскачивались они как то по
особенному. Хоть это был и второй класс, но для меня было все
в первый раз. Уставившись в окно, я не заметил, как класс
постепенно наполнялся ребятней. Точно также,я не заметил, что в
мою парту, рядом со мной,какая то неприметная девчонка
укладывает свой портфель, и тут уж было не до сосен.
- Ты кто такая, - спрашиваю я ее, - это моя парта.
- Ты что, ее купил? - мгновенно отвечает она.
- Купил, это моя парта, я ее первый занял.
- А мне здесь нравится, и я буду здесь сидеть.
- Что!? А ну иди от сюда,я эту парту первый занял.
И начал ее выталкивать из этой парты,но сопротивление было
жестким. Ростом она была такая же, как и я, и это бесстрашие,
меня насторожило. Вначале конфликта, когда я ее толкнул,я
получил ответ в виде толчка не меньшей, а большей силы, а
перейти на кулаки, я не мог. Если бы она была парнем, тогда
другое дело. Но смиряться я не хотел, и в моей голове
постоянно вертелись все новые приемы - как ее выкурить из
моей парты? На минуту я присмирел, выжидая выгодного момента,
и этот момент настал. Она решила, что победа на ее стороне,
и это было ее роковой ошибкой. Что то у нее случилось с обувью,
и она вылезла из парты, забыв о бдительности, что бы поправить
свои босоножки. И тут я мгновенно занял ее место. Она
приподнялась во весь рост, и увидела свое занятое мною место.
Мое торжество, и немая сцена, продолжались не долго. И дернуло
меня повернуться к ней лицом, и ехидно заулыбаться. Она вдруг
схватила меня за волосы, и наклонила к полу под девяносто
градусов. Вспоминаю эти дурацкие парты старого образца, при
таком наклоне моего туловища, да еще в сторону пола, ноги
вытащить из парты, было почти невозможно, тем более стоя, ей
было на много легче держать меня за волосы в таком полусогнутом
состоянии.
- Ах ты! - закричал я.
- Вы лазь из моего места, - слышу в ответ ее голос.
- Отцепись, я тебе сейчас в морду дам.
Не помню, сколько она держала меня в таком полусогнутом
состоянии, помню, что неимоверными усилиями, я умудрился
вырваться из ее рук. Ярости моей не было предела,одной рукой я
держал ее за рукав, а другой рукой, я уже был готов нанести
удар кулаком. Но мою руку перехватила женская рука пожилой
женщины, это была новая учительница. Она держала меня за руку,
а я в ярости, не помня себя, по прежнему кидался на свою
обидчицу.
- Это еще что за война такая, - возразила учительница, крепко
удерживая меня за руку.
- Она первая начала, - возражал я, - она меня за волосы дергала.
- Как это за волосы дергала, - переспросила учительница, и про
себя наверно подумала: обычно, мальчики девчонок за косы
дергают, а тут, что то не понятное - и перевела свой взгляд на
неё.
Она развела руками, и спокойно ответила: "А чего он занял, и не
пускает меня на мое место"
- Это мое место! - закричал я, я первый занял эту парту.
- Все ясно, - сказала учительница, отведя меня от парты на
на свободное пространство и повернулась ко мне лицом.
После того, как учительница, которую звали Надежда Павловна,
посмотрела мне прямо в глаза ,мне стало, как то не по себе,
опустив глаза, я мгновенно подумал: ну вот, сейчас опять
начнется... И действительно началось именно то, что я подумал.
- Ну ты же мальчик, - она, как привычно для учителей того
времени, нагнулась, пытаясь заглянуть в мои опущенные
глаза и продолжала, - а мальчики должны уступать девочкам.
К этому времени все сидели на своих новых местах, и,
с особым ехидством наблюдали за всей этой сценой.
И эта сцена, с этой партой,как мне показалось, всему классу
была видна как на ладони, поскольку это была первая парта у
окна. Я не опуская глаз, медленно пошел к своему месту, и по
пути пробурчал:
- Ладно, я уступаю этой девчонке, только сидеть с ней не буду.
И с грохотом, вытаскивая портфель из парты, начал оглядывать
весь класс, выискивая место - куда бы мне сесть, но все места
в классе, как на зло, были заняты, и сесть было некуда. И ответ
моего врага не замедлил:
- Тоже мне, какой вежливый нашелся, не нужны мне его уступки,
я сама с ним сидеть не буду.
И, не успев вытащить портфель, тоже начала искать место, но, к
сожалению, все места были заняты.
- Все, хватит спорить, - утвердительным голосом сказала
Надежда Павловна, - будете сидеть вместе на этой парте до тех
пор, пока не помиритесь. Деваться было некуда, и мне и
ей - двум врагам, пришлось смириться с данным положением вещей.
И вот странно, как то мы быстро отходили от этих ссор, уже на
втором уроке мы разговаривали так, как будто никогда не
ссорились. И, что интересно, через несколько дней в класс
занесли еще две свободные парты, видимо с расчетом, что могут
добавляться ученики, но мы даже и не помышляли расходиться, мы
были почти друзьями. Главное, что меня устраивало, это то,что
она была такая же троечница, как и я, и разговаривать с ней было
легко, и даже, иногда, можно было по дружески поспорить, или
по дружески подраться, не задумываясь о том, что я ей случайно
рукав порвал, подумаешь - дело житейское. В общем, ни
какая-нибудь - степенная дама, а своя, то есть - наш человек.
И вот случилось не предвиденное - я влюбился. Как это
случилось, даже не знаю. Вроде бы ничего особенного, обычный
второй класс, все девчонки - как девчонки, а эта - рядом
пройдет, как током ударит. Звали ее Лариса, для меня это было
самое красивое, и самое лучшее женское имя в мире. По внешнему
виду, я, вроде бы, не показывал своей привязанности к Ларисе,
просто периодически оглядывался, она сидела в среднем ряду на
предпоследней парте.Но приближалось восьмое марта, и я не мог
просто так - хладнокровно пропустить это событие. И я решил
подарить ей открытку. Я был троечником, а она была отличницей,
ну не совсем отличницей, но не круглой хорошист кой, а между
хорошист кой и отличницей, короче - училась на четверки и
пятерки, в круглую отличницу, я бы не влюбился, слишком много
чести. Ну так вот, подарить открытку - это была единственная
возможность, как то, привлечь ее внимание ко мне.
И сейчас, спустя сорок пять лет, до сих пор не могу понять, что
это за штуковина такая - первая любовь. И почему я влюбился
именно в Лариску, я хорошо помню, были девчонки, не менее, а
может даже более выразительные и красивые, чем она, но для меня
была именно она самая красивая, самая выразительная. Я поглощен
был всем, не только внешними признаками, но и ее голосом ее
походкой, ее манерой говорить, абсолютно всем, что в ней было.
И почему я не влюбился в рядом сидящего, моего бывшего врага,
ведь в любви очень часто все начинается с противоречий. Нет,
для меня это было невозможно,она для меня была лучшим другом,
если можно сказать - "Свой парень", а влюбиться в лучшего
друга, даже если этот друг - девчонка, для меня это, знаете ли,
был какой то нонсенс.
Итак, мы возвращаемся к тому, что приближалось восьмое марта,
и надо было что то делать с этой любовью. И единственное, что
возникало в моей тогда еще не замусоренной голове, это подарить
ей открытку. Вообще открытка - это повод, можно так сказать,
первые действия. Ну а романтические мечты - что может
последовать за этим действием, развивались, и продолжались, и
несли меня с огромной скоростью в неведомые и прекрасные дали,
реальность которых в то время, за неимением таковых знаний, я
даже представить не мог. Конечно я слышал потайные разговоры,
некоторых сверстников, и от более взрослых ребят, о более
близких прикосновениях, нежели поцелуй в губы, и что
происходит это в полном, обнаженном виде, и что после этого,
вроде бы должны рождаться дети. Но я не верил во все это, раз
в книжках об этом не пишут, значит это все - уличная болтология
и брехня.
Итак, мы возвращаемся во второй класс. Надежду Павловну
куда то срочно вызвали, она попросила тихо и спокойно
посидеть до конца урока. Я сидел разглядывая, и поглаживая
пальчиком открытку,которую собирался подарить, чем привлек
внимание своей соседки, все время пытаюсь вспомнить ее имя,
и ни как не вспомню. Придется дать ей новое имя, назовем ее
Надя. Имя такое, я тогда знал, и по своему звучанию, на
сколько помню,для меня тогда это имя было простым и
обыденным.И эти мои действия не могли пройти мимо Нади, она
была моим другом, и естественно с ее стороны возникали
вопросы:
- А что это за открытка у тебя? И чего это ты с ней
возишься?
- Сама ты возишься, - отвечал я,- это вы девчонки возитесь,
а мы делом занимаемся, - с особой мужской гордостью
продолжал я.
- Скажите пожалуйста, какие мы серьезные, - проговорила
Надя, - уж и спросить нельзя, не хочешь говорить не говори.
- Ладно, тебе как другу кажу, и стал придвигаться к ней по
ближе. Она оглянулась назад, охватив взглядом весь класс, не
подглядывает ли кто-нибудь за нами, и не подслушивает ли
кто нас, и прижалась ко мне по ближе, что бы услышать,
только ей предназначенную тайну.
- Восьмое марта на носу, чего ты не понимаешь что ли? -
тихим голосом проговорил я.
- Понимаю, - ответила Надя, и приготовилась к
открытию дальнейшей тайны. Она даже заулыбалась, и немножко
покраснела.
- Ну вот, хочу подарить эту открытку Лариске.
Надя резко отодвинулась от меня, и уставилась, как баран на
на новые ворота. После чего наступила немая сцена. Я ждал от
нее ответа, и никак не мог дождаться. Надя обернулась
посмотрела на Лариску, которая ничего не подозревая, что то
писала в своей тетради. Я знал, что эта немая сцена,
когда-нибудь закончится, и что Надя - как лучший друг,
одобрит мои действия, ведь это же наверно хорошо, когда
мальчик что-нибудь дарит девочке на восьмое марта.
Надя посмотрела на меня вопросительным взглядом и сказала:
- Что, втюрился что ли ?
Эта фраза - втюрился, как гром среди ясного неба, ударила меня
по голове. Я все мог ждать, но этого слова - втюрился, от
своего лучшего друга, я не ожидал. Когда она произнесла это
слово, я даже чуть не подпрыгнул вместе с партой.
- Вот! - закричал я, - у вас у девчонок у всех, одно и то же в
голове. Сама ты втюрилась!
И, чтобы не выказывать свою нервозность, выпрямился, сел как
положено ученику, как на картинке, таких картинок и плакатов
было много в коридорах школы, там были нарисованы образцы,
как ученик должен сидеть, что бы не искривить позвоночник,
сейчас, наверно, таких стендов и плакатов не увидишь в школе.
Так вот, продолжая, идеально ровно сидеть, и поглаживая
открытку, я продолжал:
- Просто хочу поздравить Ларису с днем восьмого марта.
И опять немая сцена, даже не помню, сколько она длилась,я как
восковое чучело, продолжал сидеть и поглаживать открытку, про
себя думая, - тоже мне друг называется, больше не буду с ней
разговаривать, а то еще действительно догадается.
- Скажите пожалуйста, - оборвалась немая сцена, - просто так
он хочет открытку Лариске подарить, просто так ничего не
бывает, сказал бы сразу, что втюрился.
Ну, это было последней каплей моего терпения, что там было
дальше? Помню, что моя фигура взорвалась, ни чего не говорила,
размахивала руками, крутила пальцем у виска, а её ехидная
фигура превратилась в чистый воск, ни малейшего движения, ни
на теле, ни на лице, одна только злорадная улыбка.Слова у меня
от возмущения закончились, размахивать руками тоже оказалось
мало, схватил книжку,замахнулся, и рявкнул:
- Сейчас как дам тебе по башке!
Но удерживало меня только то, что она девчонка. Да и
мать дома, начинала мне внушать, что девочек бить нельзя,
наверняка история первого конфликта с Надей, через учительницу
в краткой форме, дошла до нее.
Все мои действия, ни чего не изменили, восковая фигура Нади,
нисколько не изменилась, и ее голос стал еще более ехидным и
злорадным:
- Ой, напугал, посмотрите на него, книжкой замахнулся,
втюрился в Лариску, и еще пугает.
Вот тут я действительно испугался, поскольку сказала она все
это так громко, что Лариса вполне могла услышать. Я еще
посмотрел в сторону Ларисы, слава Богу она разговаривала с
соседкой по парте и ничего не слышала. Потом я демонстративно
поднялся, скрутил тонкую тетрадку в трубочку, ну думаю, мало
будет, добавил вторую тетрадку, посмотрел, опять думаю мало
будет, после третьей тетрадки, трубочка показалась мне в
самый раз. Подошел я близко к ней, постучал этой трубкой ей по
голове, чисто символически, проговаривая, новое для меня,
редкое слово, которое я, скорее всего, неправильно
выговаривал:
- Дура ты, сутуеросовая!
Надя, вообще то,не ожидала такого,ее зрачки расширились.Поясняю
почему: в те времена, как мне кажется,парень - ученик второго
класса, вполне мог конфликтовать, и даже, поругаться с
девочкой, во время конфликта, на перемене, за партой, парень
может толкнуть девочку, в грудь или в плечо, дернуть за
рукав, или за косичку, но ударить в присутствии всего класса
девочку книжкой, или тремя тетрадками по голове, и при этом,
еще сказать громко, - дура ты "сутуеросовая", - это было
высшим, как мне кажется, оскорблением для девочки того времени,
дай Бог памяти, это был 1966 год.
Довольный своим действием, я демонстративно вернулся на свое
место, душа моя ликовала. я был уверен, что был отомщен.
Ответных ее действий я не заметил, ибо не имел ни какого
желания смотреть в ее сторону, наверняка был уверен, что она
долго будет сидеть с удивленными, расширенными зрачками, и
очень даже напрасно.
Я сидел, вытянувшись вперед, упершись локтями на
парту, подпирая свой подбородок ладонями обеих рук. Как хорошо,
что я сидел именно в этом положении, и моя беда, что я не
смотрел в сторону Нади. Я даже не обратил внимания, как она
доставала из портфеля две, а то и три средней толщины книжки,
как она также демонстративно вылезла из парты, с тремя
книжками в руках. Парта была первая, впереди было свободное
пространство, я сидел с безразличным видом, и не заметил или не
обратил внимания на Надю, вплотную подошедшую к парте, и
державшую в руках целых три книги. Хотя книжки в ее руках я
увидел, но мне и в голову не могло придти, что она собирается
сделать. И, все-таки, это последовало - она замахнулась, и со
всего размаху залепила этими тремя книжками мне по голове.
Все было так неожиданно - аж мир резко отшатнулся, я подумал
что сейчас должны искры из глаз полететь, но не полетели.
Грохот был довольно таки приличный, видимо, все три книжки
с амортизировали после удара на моей голове. От такого
удара, ладони мои соскочили с подбородка, и если бы не
вперед вытянутые локти, я бы носом пробороздил бы парту. В
критических ситуациях, обычно я реагировал мгновенно, а
тут - после удара, я на несколько секунд притормозил, и эти
несколько секунд, не мог понять, что произошло. Когда
понял, то тут же сорвался с места, и кинулся на своего
врага.
- Ах ты контра! - кричал я.
В принципе, я еще не понимал полного значения
этого слова - контра, но по кинофильмам того
времени, догадывался, что это больше чем враг.
Помню, как Надя, испуганно пятится между двумя рядами
парт, а я в ярости пытаюсь за ней бежать, но ни чего не
получается, в результате барахтаюсь на месте, я даже не
заметил, как Надежда Павловна схватила меня за шкирку и
крепко удерживает меня.
- Да что вы опять сцепились, что вы на этот раз не
поделили.
Шум в голове и поток ярости во мне не иссякал, и
я никак не мог остановиться, даже субординация не могла
меня остановить. Надя, вполне испуганная, стояла напротив
меня с Надеждой Павловной и периодически отходила назад,
что бы мои руки и кулаки не могли достать до нее, но рука
учительницы, довольно таки крепко удерживала меня, за шкирку
на одном месте.
- Ну все, хватит! Хватит, я сказала, успокоились! -
продолжала громко говорить Надежда Павловна.
Произведя еще несколько бросков, я понял, что сопротивление
бесполезно, и остановился.
После того, как я остановился, Надежда Павловна, перекрыла
собой силуэт моего врага и начала меня отчитывать:
- И как тебе не стыдно, бросаться с кулаками на девочку!
Ты что, хулиган? Или бандит, какой-нибудь?
- А чего она дерется и обзывается, - возражал я.
К этому времени, все шорохи и разговоры в классе прекратились,
и все внимательно, как в кинотеатре, любовались сценой
нашего конфликта. И что бы придать этой сцене более
торжественную обстановку, Надежда Павловна взяла меня за руку,
подвела меня к моему месту - между партой и окном, повернула
лицом к доске, грозно сказав: "Стой здесь".В это же время
Надя, убедившись, что основная гроза прошла, спокойно подошла
к своему месту, опустила голову, тяжело вздохнула, и
приготовилась к дальнейшей учительской взбучке. Вся эта
"Взбучка", выглядела, неимоверно торжественно, так поступали
все учителя того времени, а может и сейчас так же поступают
не знаю, чтобы всему классу показать - вот смотрите все, так
поступать категорически нельзя.
Итак, показательный фильм - "Взбучка", продолжался.Весь
класс, внимательно смотрел и слушал этот фильм. Не помню
сколько мы с Надей стояли с опущенными головами возле своих
мест - у первой парты, а Надежда Павловна, торжественно и
раздраженно, размахивая руками, внушала нам прописные истины,
то стоя между нами, а то расхаживая взад, вперед у классной
доски. Находясь у парты, между мной и Надей, Надежда Павловна,
случайно задела эти три книжки, которыми мне досталось,
книжки с грохотом упали, Надежда Павловна подобрала их,
подержала в руках - как бы проверяя их на вес, и аккуратно
положила на край парты. Потом подошла ко мне, слегка поправила
мои взъерошенные волосы, потом стала ощупывать и проверять
мою голову - нет ли у меня там опухоли? Я недовольно отвел
свою голову в сторону, тем самым показывая, что мне это не
нравится.
- Так всё, садитесь, - на выдохе, произнесла учительница.
И мы с Надей сели. Надя садилась медленно, степенно, как
полагается девочке. Ну а мне, сразу садиться не хотелось, я
ждал, когда Надя посмотрит в мою сторону, а когда она
посмотрела, пригрозил ей кулаком, потом показал язык, потом
показал пальцем на то место на голове, куда она меня ударила.
На моем - немом языке, это означало: "Силенок у тебя еще
маловато, что бы повредить мне голову!"
Глава 2
Конечно от любой ссоры мы быстро отходили, но это была не
просто какая-нибудь ссора, это был серьезный конфликт,
связанный с моей первой любовью, и для меня это было очень
серьезно. Сейчас, наблюдая за детьми - школьниками, иногда
видишь трогательные отношения между мальчиками и девочками, но
они кажутся не серьезными, детскими, а в моем школьном детстве,
мне кажется, все это было более серьезно, по крайней мере с
моей стороны. А может мне это, просто кажется. Но, как бы то
ни было - я был влюблен, и этот факт отрицать нельзя.
Господи, как мы грубеем с годами, какими толстокожими
становимся, ведь мы же так тонко чувствуем прикосновение в
детстве, особенно той, которая нам нравится. А что у взрослых?
Малейшая симпатия, и скорей, скорей подавай результат -
соединиться, с париться, телесно насладиться... А что после
результата? А ничего, обычная обыденная жизнь, и остаются
воспоминания, и периодически хочется еще, потом снова
результат, и с каждым разом хочется все меньше и меньше.
Конечно, с годами мудрее становишься, понимаешь - процесс,
это жизнь, результат - наполовину смерть, и начинаешь
затягивать, пытаясь, как то, разнообразить процесс телесного
прикосновения, но результат, все-равно, наступает, и ты
становишься еще более толстокожим и грубым. И это говорю
я - человек, не имеющий большого сексуального опыта,
а что уж говорить о толстокожести опытных.
И лишь только, по настоящему влюбленные, очень тонко чувствуют
друг друга, и не иссякают, и в десятитысячный раз - как в
первый раз. Но это редкий случай, и в этих редких случаях
любовь дается даром, во всех остальных случаях, что бы получить
любовь, нужно потрудиться. Да господа, как это ни
парадоксально звучит, во всех остальных случаях
любовь, это труд.
От ссоры с Надей я отошел, но с открыткой надо было
действовать, надо было как то, подписать эту открытку.
Правописание мое, конечно хромало, да и почерк у меня конечно
был, далеко не каллиграфический, Надя все время наблюдала
за мной, и ехидно улыбалась.Получалось у меня, как то не
очень - криво, косо, невыразительно, а любовь, требовала
высокого качества - что бы не ударить в грязь лицом. Две
открытки я уже испортил, на подходе была третья. Ну, думаю,
сложное это дело - подписывать подарок любимой. И с
третьего захода, мне уже кое что удалось, я уже знал, что
я буду писать, где начнется текст, где закончится, и
приступил к написанию. После того, как написал три слова,
я почувствовал, как Надя дергает меня за рукав, ну, думаю,
опять какие-нибудь девчоночьи штучки, и возле своего уха
слышу Надин голос полушепотом:
- Ошибка, ошибка.
Тут я притормозил, и переспросил:
- Какая ошибка, где ?
Вид у меня был сосредоточенный, как у профессора, я был
уверен, что там все в порядке, вообще я хотел прикрикнуть:
- Че ты подглядываешь, че те надо, и т.д.
Но потом подумал, одна голова - хорошо, а полторы лучше,
тем более она девочка, кое что и по делу может
подсказать, пусть подскажет, а потом продолжу мстить -
играть в молчанку.
Она вытащила из под меня открытку, над которой я долго
склонялся, усердно работая с правописанием, быстро
прочитала, положила обратно и ткнула пальцем.
- Вот здесь, и вот здесь ошибка, целых две ошибки.
Дорогая Лариса - слово "дорогая", пишется через о, а ты
написал а, и в слове - "поздравляю" после р пишется а, а
ты написал "поздровляю".
Ну, думаю, опять заново писать придется,приложив ручку
к букве о, я хотел добавить закорючку, что бы о
превратилась в а, но Надя шептала под самое ухо:
- Все-равно видно будет, Лариса подумает, что ты безграмотный.
Я резко повернулся к Наде лицом, что бы доказать, что
эту ошибку можно исправить, но Надя перебила меня:
- Я бы на ее месте, тоже так подумала.
Она так злорадно кивнула головой мне, как будто
показывая: все милый, без моей помощи тебе не
обойтись, так что давай работать над твоей любовью
вместе.
Как на зло, в этот момент, Надежда Павловна стояла
возле меня и что то объясняла всему классу,
периодически опуская свою руку мне на голову, и
поворачивая прямо лицом к доске, тем самым показывая,
что бы я не вертелся.
В принципе я тогда не догадывался, что сидеть на
первой парте очень даже выгодно.Если смотреть из
задних парт, то первая парта вроде бы самая видная,
а на самом деле, все наоборот, особенно когда
учительница стоит, внимание ее обращено ко всему
классу, начиная со средних и до последних рядов.Во время
урока, Надежда Павловна часто делала замечание
постукивая линейкой по столу, или по первой парте,
по нашей с Надей парте, покрикивая:
- Князева,не вертись, потом пуза, - Хлопцева, не
разговаривай.
Первое время мы с Надей, вздрагивали от этого
стука, потом привыкли, и даже заметили, что
учительница, в порыве своих действий, не замечает
что происходит у нее под самым носом.
Я спрятал третью испорченную открытку, тяжело
вздохнул, и мы оба с Надей, как истинно примерные
ученики, растворили свое внимание на том, что
объясняла Надежда Павловна.
Это был последний урок, после звонка все
засуетились и зашевелились.
- Тихо, тихо! - скомандовала учительница, - чего
вы так засуетились, звонок не для вас, звонок для
учителя, а теперь спокойно и не спеша запишем
домашнее задание.И после того, когда
домашнее задание было записано, наступила
полнейшая тишина, все ждали главных заветных
слов, которые неминуемо должна произнести
Надежда Павловна. Но Надежда Павловна - как опытный
психолог, не торопилась, она знала, что эта фраза -
сообщение об окончании урока - это как на стадионе
выстрел пистолета, на старте при общем забеге, и
этот выстрел она не торопилась производить и
выдерживала несколько секунд.За эти несколько
секунд, Надежда Павловна успевала сесть за
учительский стол, и только после выстрелила:
- Урок окончен.
После чего, взрыв эмоций,небольшое столпотворение,
топот - как будто табун лошадей понеслось, и давка
возле дверей на выходе.
В мое время, когда я учился, на уроке учитель и
Бог и царь в общем, самый главный, по крайней мере
в младших классах.Но на перемене, этот царь
исчезал. Перемена принадлежала нам ученикам, и мы
носились как бешеные по коридорам мимо учителей, как
мимо телеграфных столбов вдоль дороги.
На этот раз после окончания уроков было все как всегда,
только мы с Надей никуда не торопились, и Надя,
воодушевленная посвящением в такое серьезное дело,
предложила:
- А давай купим новую открытку.
- Зачем покупать, - ответил я, - у меня еще есть.
И достал из бокового кармана стопку разных открыток, около
двенадцати штук, Надя чуть не ахнула, потом
сказала:
- Давай все.
Выхватила всю стопку и давай раскладывать.
- Зачем все, - продолжал я, - я не собираюсь ей
двенадцать открыток дарить.
- Вот балда, мы сейчас выберем самую лучшую и подпишем.
Доверься мне, я же девочка, я лучше знаю, какая открытка
ей понравится. Вы мальчишки, вообще в этом ничего не
понимаете.
Она разложила открытки на всю длину парты, взяв бразды
правления в свои руки, дополнительно прикрикнув:
- Ну давай, давай, убирай эти свои дурацкие книжки, что не
видишь, они мешают.
В это время, в классе уже ни кого не было, только мы с
Надей и Надежда Павловна, что то там дописывала в своем
журнале. Мы с Надей периодически смотрели на нее косым
взглядом, и всем своим видом, как бы говоря:
- Ну чего ты тут сидишь, мешаешь, твое царство на уроке
закончилось, сейчас наше время, шла бы ты уже, по своим
делам.
И услышав наш призыв, Надежда Павловна закрыла журнал,
приподнялась и спокойно зашагала на выход. Перед выходом
из класса, она еще раз посмотрела на нас, улыбнулась,
покачала головой, видимо подумала:
- Какая идиллия, вроде недавно подрались и вдруг, сидят,
решают какие то общие проблемы, вот дети, если бы у
взрослых так.
На всю длину парты вместилось девять открыток, остальные
три открытки Надя держала в руках. Потом немного подумав, она
начала убирать и передавать мне в руки при этом говоря:
- Это не годится, это тоже не годится.
Я едва успевал принимать у нее открытки, мне казалось, что
она удаляет самые красивые, но спорить было бесполезно, да и
некогда. На парте остались лежать последние четыре открытки.
Проведя пальцем по всем четырем, Надя схватила последнюю и
сказала:
- Вот она - самая лучшая.
И мне уже не важно было, есть ли там какое-нибудь сомнение
или нет, важно, что она делала это все с определенной
уверенностью.
- Давай я тебе подпишу, у меня почерк красивее и аккуратней.
- Нет уж, - сказал я, выхватив из ее рук самую лучшую
открытку, - я сам подпишу.
- Чего ты боишься, Лариска ничего не узнает.
- Все-равно я сам, вдруг она догадается.
- Ну ладно, сам так сам.
После чего, она достала чистый лист бумаги, разложила передо
мной, и произнесла:
- Так, начинаем писать поздравление.
Я вытаращил глаза на чистый ласт бумаги, и вопросительно
посмотрел на Надю.
- Ну ты чего, не понял, - сказала Надя, - будем писать
черновик.
Прижав самую лучшую открытку двумя руками чуть ли не самому
сердцу, я внимательно разглядывал чистый лист бумаги. Надя
увидев, что обе мои руки заняты, выхватила открытку из моих
рук, и положила на край парты, приговаривая:
- Не бойся, не съем я твою открытку. Ну чего ты, не понимаешь
что ли? - продолжала она, в черновике ошибка не считается,
черновик мы всегда поправить можем, а потом из черновика
перепишем.
Интересно, - подумал я, и чего это я раньше так не догадался,
вот уж действительно, одна голова хорошо, а полторы, совсем
здорово. В общем, благодаря моему лучшему другу Наде, все
склеилось и получилось, осталось самое главное - поздравить
Ларису и вручить ей открытку.
3 Глава
Вручить открытку, поздравить - вроде бы дело не хитрое, но я
прокручивал в голове десятки вариантов, и не один вариант
меня полностью не устраивал. Как сейчас помню, если честно
сказать, я спасовал - испугался. И опять, в этом главном деле,
мне помогла Надя.
И этот день настал, восьмое марта. Не смотря на то, что по
календарю, это был праздник, все-таки, видимо в школе это был
рабочий день, а может это было перед восьмым марта, помню
что с утра все женщины улыбались, а мужчины в угрюмыми лицами
метались по магазинам. По расписанию в школе, это был короткий
рабочий день, главное, что уроков было мало. И почему я был
таким трусливым, не понимаю, вот же к примеру с Надей, мог и
поспорить, и поругаться, и т.д. А вот с Ларисой, совсем другое
дело, при одном появлении ее, у меня отнимался язык, я обычно
стоял как вкопанный, старался не смотреть в ее сторону, как
сейчас помню, видимо я перестарался и выстроил из нее сверх
чудо, богиню - несбыточную мечту.
На первом же уроке, Надя начала выспрашивать:
- Ну! - и толкает меня в бок.
- Чего ну! - отвечал я, хотя сам прекрасно знал, чего ну.
- Ну что? Что то я не видела нашу открытку у Лариски. Ты
поздравлять собираешься, или нет.
Я замялся и начал что то, там прерывисто говорить:
- Да я не знаю, как я ей отдам открытку, и что я ей скажу?
- Вот балда, - раздраженно проговорила Надя.
- Че ты обзываешься, - закричал я, - я тебе, как лучшему другу
говорю, а ты !
- Ладно, не психуй, давай сюда открытку, я передам.
Я отдал открытку, и взволнованно затараторил:
- Только ты обязательно скажи, что это от меня.
- Скажу, скажу, - раздраженно проговорила Надя, и сунула
открытку в карман своего фартука.
Ну,- думаю,- гора с плеч, слава тебе Господи!
К концу урока, волнение нарастало, звонок, это был не звонок,
это был взрыв, аж внутри чуть все не перевернулось, и какой то
внутренний счетчик, как колокол начал медленно все громче и
громче отбивать время.
А Наде хоть бы хны, она совсем забыла про мою открытку.
Периодически выглядывая из класса, я видел Ларису,
которая что то активно обсуждала с подругой, ну а
Нади вообще не было видно, хотя прошло уже около десяти
минут. И где ее носит? - подумал я, а может она уже передала
открытку. Вернувшись в класс, я прошел между вторым и третьим
рядом парт до конца, и прижавшись спиной к стене, стал ждать.
Должна же когда-нибудь закончиться эта перемена. Когда
прозвенел звонок, у меня опять внутри чуть все не
перевернулось, душа так и вскрикнула:
- Что ж ты зараза, так громко орешь, как пожарная машина на
пожаре, так ведь и заикой можно стать, могла бы и потише
звенеть.
Я стоял пригвожденный звонком к стене, и сразу мысль:
Ларискина парта, полтора метра от меня, до моей парты идти
прямо примерно десять, двенадцать шагов, Лариса неминуемо
пойдет к своей парте, то есть, мне навстречу, а я в этот
момент, пойду к своей парте, то есть неминуемо ей навстречу.
И вот, по моему воображению, тут может произойти
долгожданная встреча двух сердец. И если Надя передала ей
открытку, значит она должна как то среагировать, и что то
ответить. По моему представлению наверно улыбнуться или что
то одобрительное сказать,тем самым произвести первый шаг к
сближению, на большее я не рассчитывал.
Я был чрезмерно чувствительным, хотя эта чувствительность
была скрыта за семью печатями. И если бы события развивались
по другому, и произошло бы нечто большее, допустим она бы
прикоснулась ко мне, или поцеловала бы меня в щечку, или в
губы, чисто физически, я бы наверно этого не выдержал,
взорвался бы изнутри, или сознание потерял бы.
Наверно это был тот первый, нулевой цикл, до того, как
человек начинает становиться толстокожим? И девичьих
прикосновений ему мало, подавай прежде времени больше, и
других прикосновений и совокуплений мало, мало, мало. А потом
все это становится привычкой, потом поиск новых форм, потом
опять привычка, и так великая тайна, из которой зарождается
новая жизнь, перестает быть тайной, после чего по всей
вероятности, начинает приближаться смерть.
А может мне это все просто кажется, и при большем варианте, мир
бы не перевернулся, и все шло бы так же обычным чередом. Нет !
Тогда бы я, обиделся бы на весь мир, и не понимая, что
происходит мог бы покинуть его. Как это так? Кто то же дал
мне эту великую тайну - любовь, которую я почувствовал всем
своим существом, и в одно мгновение, при поцелуе, или других
вариантах отнял ее.
Итак, дело приближается к развязке. Что же было дальше? Да ни
чего особенного, не смотря на то, что прошло сорок пять лет,
этот кусочек своей трагедии, я вижу только как в
замедленных кадрах кино.
И вот в квадрате замедленного темпа старинного кино, в класс
наполовину заполненный суетящимися учениками, заходит Лариса,
медленно проходит мимо учительского стола, поворачивает, и
медленно идет мне навстречу. При повороте, как по команде,
медленно начинаю идти я, и, в этот момент уже не медленно, а
быстро вбегает в класс Надя, с открыткой в руке, видимо в
последний момент она вспомнила про нее. Когда между мной и
Ларисой осталось три, четыре шага, Надя обогнав Ларису,
встала между нами, повернулась лицом к Ларисе, и передала
ей в руки открытку. После того, как Надя исчезла, передо
мной стояла Лариса с открыткой в руке, прочитав открытку,
она посмотрела на меня,положила открытку на край ближайшей
парты, и ни слова не говоря прошла мимо меня к своей парте.
Я испуганно схватил открытку, что бы ни кто не видел, и
быстро направился к своей парте.
А дальше шел урок, я сидел за первой партой в подавленном
состоянии, ничего не видя и ни чего не понимая. По моим
детским щекам, периодически стекали слезы. Это были чисто
мужские слезы, моей отвергнутой любви, и ни какой-нибудь
детской, а самой настоящей мужской любви.
И, казалось бы, хороший повод, позлорадствовать, со стороны
Нади. Но нет. Все видела, все знала, все понимала, и не
проронила ни единого слова, только периодически
оглядывалась назад, и выстреливала свой ненавистный орлиный
взгляд в сторону Лариски. Что бы слезы не капали на парту,
я периодически вытирал их рукавом своего пиджака, от этого
мои щеки немного покраснели. Надя тихонечко подсунула мне
в руку свой новый,аккуратно выглаженный платок, а я
растерянно с недоуменным видом посмотрел на платок,
который, неизвестно от куда взялся в моей руке, положил
его в карман, и снова вытер обе щеки рукавом пиджака.
Надежда Павловна, была в праздничном ударе, она
рассказывала про какую то Клару Цеткин, и о каком то
великом предназначении женщины в нашем обществе. О том,
что бы мы не забыли поздравить своих сестричек, мам и
бабушек с великим праздником. Надежда Павловна заметила
мои красные щеки, но не придала этому особого значения,
мало ли что, может случиться, со сверстниками подрался,
или еще какая-нибудь шалость.
Но это школа, в классе тридцать с лишним, а по школе сотни
посторонних глаз на тебя смотрят и надо было держаться. Ну, а
придя домой, освободившись от чужих взглядов, я швырнул в
дальний угол портфель, упал на кровать, и уже не стесняясь ни
кого, громко заплакал.
И сейчас, спустя сорок пять лет, все понимаю, но, все таки, все
еще не до конца. Что же это, за штуковина
такая - первая любовь. И чего я так рыдал, лежа на кровати,
подумаешь - банальность какая то - любимая не приняла от тебя
поздравительную открытку. Ну да, понимаю, трагедия, даже с
этим можно согласиться, но зачем же столько слез.
Мать уже догадалась, в чем дело, я ведь у нее выпрашивал деньги
на открытку, а когда она спрашивала, - зачем, - я честно
признавался, что мне нравится одна девочка, и я хочу
поздравить ее с днем восьмого марта. Старшая сестра, тоже все
поняла шило в мешке не утаишь.
Просто за несколько дней до трагедии, моя старшая сестра вместе
с соседской подружкой, обсуждала женские имена.Соседская
подружка моей сестры как то сказала:
- Красивое у тебя имя Любовь.
- Да нет, это еще не самое красивое имя, - отвечала моя сестра,-
а вот есть такое имя как Татьяна или Василиса, или Вероника.
У тебя тоже, кстати, красивое имя, Людмила.
- Да, - ответила Людмила, а есть еще вот такое имя, Марианна.
И они еще долго перечисляли красивые женские имена,пока мне
это не надоело, и я тогда громко во всеуслышание заявил:
- И ничего вы не понимаете в женских именах, самое лучшее
в мире женское имя - это Лариса.
Они оба долго хохотали, потом Люда сказала смеясь:
- По моему твой братик влюбился в какую то Ларису. Вот только
в какую? В нашем дворе нет Ларисы, я точно знаю. Наверно в
школе у него какая то Лариса появилась.
Я еще тогда подумал - вот же какие догадливые. И чтобы отвезти
от себя подозрение, громко закричал:
- Сама ты влюбилась!
И убежал в свою комнату.
Я лежал на своей кровати, мои рыдания закончились,
осталось небольшое хныканье. Домашние, все понимали
один младший брат ничего не мог понять. Он крутился
возле меня и все выспрашивал:
- Она тебя что, ударила, или избила?
Потом на кухне у матери, все выспрашивал:
- Мама, а чего он ревет.
- Отстань, не мешай, - отвечала мать, видишь братику плохо,
поплачет и пройдет.
- Мама, а мне тоже в садике дна девочка нравилась, - продолжал
мой младший брат Вовка.
И сразу взрыв женского смеха на кухне, сестра и моя мать оба
громко смеялись.
Какие вы у меня все влюбчивые, - обнимая моего брата говорила
мать.
- Но она мне раньше нравилась, - продолжал Вовка, - а когда
она ударила меня лопаткой по голове, я ее совсем разлюбил.
Потом опять взрыв смеха.
- Вообще то, я тоже хотел ударить ее по голове, но ты же
говорила, что девочек бить нельзя.
- Правильно, девочек бить нельзя, - отвечала мать.
И вот, спустя сорок пять лет, вспоминая свою первую любовь, я
все время думаю: вот так мы любили, влюблялись, наверно и
сейчас так же любят, влюбляются, страдают и переживают.Но ведь
есть же люди, которые постоянно пытаются нам доказать,что это
все устарело, что сейчас нужны какие то новые формы любви, что
эту банальность, якобы надо выкинуть на свалку истории.
Конечно, не каждому дается настоящая любовь, но то, что она
была, есть и будет всегда, и основа ее останется неизменной, и
лишь время будет накладывать на нее новые отпечатки форм, в
этом я уверен. А если кто то хочет доказать обратное, пусть
доказывает, наращивая свою толстокожесть, пока не превратится
в бесчувственную массу, требующую все новые и новые формы
любви.