Время изменилось. Оно растягивалось, превращая одну секунду в две, а минуту в целый час. Как хлопья снега, оно неторопливо падало, иногда замирало, и от скуки снежинки хотелось пересчитывать, словно овец перед сном. Постепенно время стало воровать у меня и сам сон. Сначала я ложился спать в час ночи, потом в два, вот уже три часа, и мне приходилось заставлять себя закрыть глаза. Сутки стали длиться 27, а то и 28 часов.
Но время не могло отобрать сновидения, которые иногда посещали меня, оставляя отпечаток в памяти. Однажды мне приснилось, что глубокой ночью я шел по одноколейной железной дороге, проложенной в ущелье между двух высоких холмов. На их вершинах, по обе стороны, виднелся забор из колючей проволоки, уходящий за горизонт. За ним высились гро-моздкие трубы промышленных предприятий. Карабкаться наверх было бесполезно. Вдалеке, на пути, показался последний вагон поезда. Он медленно удалялся от меня. Я побежал за ним в надежде заскочить на ступеньку. Сил достаточно, я стремительно приближался к составу, несмотря на то, что тот ускорял ход. Ухватился за поручень и прыгнул. Кажется, успел. Неожиданно из-за пазухи куртки выпала красная книжка. Она почему-то важна для меня, я смог бы ее подобрать и снова догнать поезд. Соскочил со ступенек вагона и поднял книгу. На ней было написано имя - Зигмунд Фрейд. Я искренне удивился. Почему он? Состав быстро набрал скорость и исчез из виду. Я неизвестно где находился и непонятно куда хотел направиться, оставшись с сомнительным сокровищем в руках.
Если время для меня замедлялось, то пространство вокруг стремительно разрасталось, удлиняя сантиметры в метры, а комнату расширяя до размеров миниатюрной вселенной. Изменению способствовал и малоактивный образ жизни, если не сказать точнее – бездействие. К телефону я не подходил, потому что не ожидал услышать знакомый голос на другом конце провода. Позабытую мной функцию взяла на себя мама. Из дома выходил редко, только по необходимости. Чтобы совсем не превратить маленькую вселенную в тюрьму, я устроился работать сторожем в диспансер, что внесло заметное разнообразие в будни. График смен был подходящий: через одну ночь я приходил в главный корпус здания, дежурный врач расписывался в журнале и тем самым подтверждал мое присутствие. Первый росчерк говорил о появлении на вверенном участке, а второй, в восемь утра, указывал, что пост сдан. Но из-за экономии времени, или просто по привычке, врачи сразу ставили подпись дважды, оборачивая работу в формальность. Такая поблажка, в которой иногда находилось место исключениям, превратила мои ночные обязанности в вечернюю прогулку от квартиры до диспансера.
Зимой, когда единственным источником света становились редкие уличные фонари, а запоздавшие прохожие возвращались впотьмах с работы, я выходил из дома. Шел пешком, и тридцать минут освежающего моциона здорово поднимали настроение. Мой путь лежал через центральный парк и примыкавший к нему стадион. В лесной зоне, самой темной в городе, приходилось пробираться осторожно, практически на ощупь. Может, что-нибудь случится, ну хоть что-то. Я разговаривал сам с собой, в надежде увидеть примечательные знаки вокруг себя, или обнаружить незначительные детали, которые позволили бы выделить их из остального серого фона, а затем превратить в целое событие. Мимо меня прошел мужчина, и я услышал, как перестали скрипеть его зимние ботинки.
- Молодой человек, постойте.
Я обернулся.
- У вас сигаретки не найдется?
- Я не курю.
- Ну, хотя бы зажигалка?
- Нет.
Я посмотрел ему в лицо, он же помотал головой и пошел дальше. Осечка. Вдали показалась дорога с оживленным движением. Спорим, ничего не случится, ничего сейчас не произойдет? Мои слова прозвучали как бы играючи и ни к кому не обращались. Я прошел метров двадцать, когда услышал сильный хлопок, и сноп искр сверкнул со стороны дороги. Троллейбус выехал на встречную полосу, перегородив дорогу. Две штанги на его крыше болтались в разные стороны, соскочив с проводов. Двигавшаяся навстречу «лада» не успела затормозить на снежной дороге и вылетела с трассы, беспомощно закопавшись в сугроб. Ого! Один ноль в твою пользу. Иногда я повторял затею, и тогда кто-нибудь падал на ровном месте, или во всех квартирах ближайшего дома отключали свет, но чаще ничего не происходило. Пари было всего лишь забавой, в которой принимал участие невидимый игрок, и мне, как младенцу, изредка хотелось услышать звуки погремушки где-то над головой, или порадоваться указательному пальцу, сгибающемуся по моей прихоти. Игрок ничего не просил взамен, не требовал оплатить проигранный счет, и меня ставка устраивала.
Я подошел к старому двухэтажному зданию лаборатории диспансера, похожей на деревенское сельпо. Постучал в окно, и к нему подошла женщина, еще не утратившая обаяние и красоту. Она кивнула мне и побежала открывать дверь, к которой я уже машинально направился. Как всегда улыбчивая и радушная, сегодня она выглядела особенно привлекательно: нарумяненные щеки, яркая губная помада и, конечно же, новая прическа - все говорило о праздничном настроении. Татьяна была старше меня лет на десять, и работа лаборанткой в ночную смену давала ей прибавку к зарплате, которая при двух детях и безработном муже на шее становилась ощутимой. Ее обязанности сводились к проверке анализов крови, результаты которых она отправляла в главный корпус. На ходу мы обменялись парой слов:
- Сегодня много работы?
- Еще на пару часов, а потом освобожусь, если что-то срочное не поступит. Сделай себе пока чай.
- Ты сегодня выглядишь… иначе, - сказал я комплимент, на который был только способен.
Она не ответила, ловко повернулась и исчезла в соседней комнате, на ходу меняя тему разговора. Татьяна подробно рассказала о главном враче, утвердившем новые порядки, об увеличенной нагрузке при старой зарплате и сплетнях медсестер. Ее муж, наверно, и не заметил, что она прическу сменила. Хотя должен был, ведь теперь Таня шла сияющая на рабо-ту, а не на праздник, и у нормального человека голова бы пошла кругом от подозрений, чем же жена занимается ночью. Однажды я подошел к окну лаборатории, как обычно, но стучать не стал, потому что увидел всю ее семью вместе, с детьми и мужем, сидящими за столом с печеньем и чаем. Я пошел домой, надеясь, что он не знает о моем существовании.
Я смотрел телевизор, и когда Таня ходила туда-сюда, успевал переключить внимание с голубого экрана на ее походку. На столе, на самом виду лежала объемная газета, как бы случайно выпавшая из толстой кипы бумаг. Эта была СПИД-инфо. Я прочитал несколько статей и убедился, что главным хитом в издании являлись фотографии.
- Смотри, что у меня есть,- она вошла в комнату, показывая откупоренную бутылку вина. - Гриша, наш водитель, принес по случаю зарплаты. Но ему много пить нельзя, оставил как подарок, - она мотнула головой в сторону кухни, приглашая за стол. - Ты знаешь, мне изменили график дежурства, и теперь я буду работать в дневную смену, - продолжила она неожиданной новостью.
- Ты ведь не хотела ничего менять. А как же ночная прибавка к зарплате? Скажи честно, это твое решение? - спросил я огорченный.
- Нет, конечно. Меня убедили, что по вечерам я должна быть дома с семьей и детьми. Пришлось взять дневную ставку побольше.
- Жаль, я не в ладах с остальными твоими коллегами, - сказал я, не забывая подливать вино себе и ей.
Через полчаса мы были навеселе.
- У тебя девушка есть? – спросила Таня, как бы между делом.
- Пока еще нет.
- А какие тебе нравятся, блондинки или брюнетки?
- Мне нравятся…разные, чтобы улыбались, как ты.
- А мне… молодые ребята, похожие на тебя.
Наступила невыносимо томительная пауза, и я взялся за бутылку. Последняя капля вина оказалась допитой, и необходимо было что-то предпринять.
- Я видел у тебя газету на столе, СПИД-инфо. Ты ее всю прочитала наверно, и что нашла самым интересным?
- На десятой странице заметил статью с шикарной фотографией около заголовка?
- Фотографию помню, а вот текст... Знаю, что он точно не про политику и экономику. Надо бы взглянуть еще раз.
Она встала из-за стола, собираясь принести газету, но случайно задела чашку, которая упала и разбилась. Я, не раздумывая, нагнулся, чтобы помочь ей собрать осколки. Моя рука скользнула по ее бедру, и наши взгляды встретились. Тут мои пальцы сжались в кулак, инстинктивно, а ладонь онемела. Из кулака пошла кровь, сначала каплями, потом тонкой струей. Таня ничего не заметила. Зазвенел телефон внутренней связи, она поспешила к трубке, откуда узнала, что появилась дополнительная работа и ей нужно срочно сделать анализы крови. Ничего страшного, даже не больно. Что это, предостережение? Шутка? Ирония случая? Все из-за маленького осколка, такого незаметного, но острого.
Может, это был соблазн, за которым неминуемо следует кровь. Часто они идут друг за другом именно в таком порядке. Кровь как расплата, а соблазны - они повсюду, приглашают принять участие в действе, влиться в круговорот событий, где причину уже не отличишь от следствий. Я могу согласиться на предложение, а могу и отказаться, но так только кажется. Я присоединюсь к потоку в любом случае, потому что выбора нет, я часть карнавала, а не посторонний наблюдатель. В конце концов, меня природа заставит это сделать, ведь я человек из плоти и крови.
Заманчивое приглашение мне дали автоматически с первыми шагами, которые я сделал в жизни. Чем быстрее взрослел, тем легче срастался с окружающим миром. Как постоянному клиенту, со временем мне дали бонусы и скидки, за которые получил порцию дополнительного удовлетворения. В будущем пакет соблазнов я буду приобретать с большой выгодой при минимальных затраченных усилиях. От такого сильного наркотика уже не отделаться никогда. Разве можно отказаться? Но зачем? Если только я психически нездоров. Тогда мне надо признаться в болезни, или выяснить причину отклонения. Меня вылечат, даже не замечу как. И какова расплата, что в конце? Кровопролитие плоти или обескровливание души.
Я считал себя психически нормальным человеком, в этом не сомневался. Однажды ко мне зашел старый друг детства, которого не видел много лет. Когда-то во время школьных каникул он вместе со своим младшим братом гостил у бабушки, проживавшей в нашем доме. Воспоминания стирались, но те ощущения, когда я и мой старший брат противостояли другому мужскому клану в детских играх, когда мы не знали, что такое уныние, они не исчезали.
Его звали Валера. Он сказал, что недавно женился и пригласил меня с братом на день рождения. Мы согласились. Переступив порог его родного дома, именинник поспешил познакомить нас со своей женой. Появилась невысокая девушка плотного телосложения, с голубыми глазами и длинными русыми волосами, прикрывавшими упругие ягодицы. Ее звали Ева, и характерная внешность не вызывала сомнений, что сошла она с библейских гравюр. Знакомство с его друзьями перешло в застолье, и тогда показалось, что Ева проявляет ко мне особое внимание. Я следовал ее рекомендациям попробовать наиболее удачные блюда и, в отличие от остальных гостей, мои столовые приборы менялись чаще, чем у соседей. Застолье перешло в студенческую попойку, плавно сменившуюся игрой в карты, условием которой в случае поражения было исполнение каверзных желаний. Она сидела на коленях у Валеры, вполоборота повернувшись ко мне. Я развалился в кресле неподалеку и крутил головой, реагируя на очередной рассказанный анекдот. Краем глаза заметил, как она следит за мной. Перебирая карты, я внезапно посмотрел в ее сторону. Ева сделала вид, что хочет спросить меня о чем-то, но запнулась, повернулась к мужу и обняла его за шею. Ту раздачу я проиграл, первый раз за вечер. В течение часа неудачи преследовали меня с завидным постоянством, и тогда пришлось танцевать медленный танец с братом, потом целовать чьи-то коленки, не всегда женские. Все это время она подтрунивала надо мной. В завершение вечера, как заключительный аккорд случилось то, что и должно было произойти: я исполнил с Евой белый танец.
Вскоре они стали моими соседями. Бабушка Валеры умерла, и пустующая квартира оказалась для молодой семьи кстати. Иногда Ева заходила ко мне в гости днем, возвращаясь после учебы в художественном училище. Случалось, звонил Валера и спрашивал, где она. Наверно, его терзали подозрения, ведь после вахтовой рабочей смены он приходил домой и не мог застать там жены. Я не скрывал, что она находится у меня. Ева брала трубку телефона и оправдывалась, не имея достаточных доводов в пользу странной привычки. Потом улыбалась, стараясь перевести разговор в шутку, и уходила, забывая о неловкости момента, потому что не видела на моем лице скрытого подтекста.
Однажды Ева зашла ко мне, как обычно после обеда, с какой-то стеснительной улыбкой на устах, которую я не замечал раньше. Она достала из сумки крупное яблоко, красное в светло-желтых прожилках, и предложила мне. Его свежий запах был очень сильным, как будто плод только что со-рвали с дерева. «Позволь нарисовать твой портрет, точнее сделать на-бросок карандашом?» - предложила она. Я охотно согласился. Через полчаса зазвонил телефон. Это был Валера. Ева подошла к трубке, ответила коротко, без оправданий, но с каким-то огорчением и ушла. Я держал в одной руке яблоко и лист бумаги. Любопытно было видеть свое изображение не на фотографии, а на альбомном листе, который можно сложить пополам и придавить страницами античного словаря, по размеру, точно подходившему бумажному наброску. Яблоко идеальной формы, которое я крутил, от тепла стало терять запах свежести. На кухне засвистел чайник, оставалось только налить воды в одну из двух приготовленных чашек с кофе и открыть упаковку с овсяными печеньями. Яблоко я положил на тарелку к другим фруктам, так и не откусив от него.