Страстная Пятница, cемь часов вечера. Две тысячи лет тому назад в день Голгофы уже отгремела гроза над Иерусалимом(говорят, гроза тогда началась около пяти). Рассердился позавчера: «Он уже давно там, где ему хочется. А мы каждый год тянем Его обратно».
Мы и сами тянемся обратно. Пьет третий день или уже четвертый? Не выпивает под беседу, напивается дурным дрожжевым шампанским до дна всех гадостных симптомов. Затем дни молока с не менее гадостными симптомами отмены.
Все это в дивном месте, воистину Божественном.
Его тошнит от вина, от еды, от мыслей. От лабиринта, из которого не выходит, а выход совсем рядышком.
И мы ждем с Лордом и Брюсом, Шурка ждет в Москве, море ждет, водопад, горы и небо.
Сегодня я снова читаю его «Молитву». В сотый раз и каждый раз поражаюсь: совсем другой человек. Я люблю того, кто сейчас. Он писал «Молитву» на войне тридцать лет назад.
Он москвич в ... дцатом поколении. В пять лет уже прочитал то, что "задают" лишь в школе. В детском кружке при Историческом Музее ему доверяли разбирать тексты на старославянском. В двадцать три года в 1980 он получил черный пояс по каратэ. Уже тренировал - на своем журфаке и в других местах. Уже родился сын, и он в восторге от отцовства, от жизни, от силы обвязал его черным поясом. Заигрался - попал на войну в Афганистан - в чужую игру на чужую войну. А войны бывают свои?
В поезде написал: "Отвезу себя на плаху в вагоне типа люкс".
В Афгане писал дневники - ту самую "Молитву". Красный ежедневник, который я знаю, наверное, уже лучше его. Почерк мелким бисером иногда вязнет, не пускает прочитать - а на завтра та же страница яснее ясного.
Писал о любви, а написал о предательстве – о болезненной истеричной женской нелюбви.
Полтора года назад умер его единственный сын, он узнал об этом в поезде. Сын родился 2 мая в три часа сорок две минуты. «Как же так? Ведь должен быть день рожденья», - сказал вчера. Сыну в этом году должно было бы исполниться тридцать три года. Я обняла его и выпила из его стакана теплого дрожжевого шампанского. Ничего ему не сказала. Зачем? Я отпустила в память – не оставила душу ушедшую заложницей тоски души земной. Но у меня и срок дольше от того, моего дня.
Тело его вернулось из ада войны, а душа так и кочует. Боится света дольнего мира, потому что в душе - мрак. Не память о войне - внутренний мрак.
На войну легко уйти - вернуться сложнее. Вынуть войну из души требует настоящего мужества, мужского достоинства, внутренней гармонии. И женской любви, которой он не искал, потому что не чувствовал.
Он любил своих женщин, был им верен по-своему. Ему нужно было тело и функциональность быта - ему не нужна была душа. И тела, в которых, согласно его воле, не место душе, его предавали. Это было до меня.
Ему привычно уходить во мрак. Там легко - мрак оправдывает любое. Если эго расширяется, а ад шрамами, то судьба - не пластический хирург, она подбросит еще иллюзий.
Но это уже не страшно, потому что он - сильный и чистый, а мы вместе и любим друг друга, идем себе по жизни, такой, какая она складывается - пришло время исцелять шрамы. Уже отгремела Та гроза, над Тем Иерусалимом, отсвет Той Грозы проясняет, что происходит со мной, с ним, с каждым из нас.
В саду цветут розы. Справа - огромный куст нежно-розового шиповника, слева – горделивый стебель с крупными правильной формы цветами - тоже нежно-розовым любимого оттенка. «Я не люблю этот цвет», - говорит он. - «куст, который пока не цветет, нравится больше: темно-красный, почти черный». А мне нравятся розы любого цвета, потому что живые и потому что наши с ним.
Я на веранде, перед глазами - горы и мушмула, а за спиной из его комнаты -телевизор оглушительно.
Мне приходится жить на минном поле, оставленном в его судьбе прошлым.
Он - мужчина, а я - его женщина. Я не заложница его недоверия и ада, я живу и делаю живым его. Когда он спит, тяжелое родное его тело привычно роет берлогу из моего, устраивая поудобнее спину. Днем смеются наши глаза, встречаясь; свет моего сегодня и тепло руки всегда рядом - он это чувствует.
В мелькании ярких картинок калейдоскопа сайтов и соцсетей он рассчитывает виртуальный выигрыш и виртуальные привязанности, когда-то он играл в реальных игровых залах. Но я рядом, и он настоящий.
Пройдет неделя – он начнет тренировки. Совсем недавно его мальчишки выиграли соревнования. Чисто: одно - золото, одно - серебро, одну бронзу. Я лопала мороженное с Маратиком, а он, высаживая мальчишек из машины: "Молодцы! Но имейте в виду: существует только одно первое место - место тренировки". Они запомнят - они и так это знают.
Он был счастлив, а на следующий день уходит от неба, облаков, запахов сада и моря, от роз и соловьев, от мушмулы, лягушек. Уходит в свой "гефсиманский сад". И я молюсь. Я не жду пассивно, не поддакиваю, чтобы посадить на крючок и манипулировать, не сажаю на иглу вины и ответственности, не жалуюсь. Я люблю его безусловно, какой есть, и делаю его дело, чтобы он знал, какой свет и гармония в нашем общем деле. Чтобы каждая клеточка его чувствовала, как жизнь скучает по нему и как безгранично, надежно и нежно поддерживает, стоит только распахнуться. Его ковчег, его каррас: Беговая и Мцара, Лорд, Брюс, Шурка и я всегда с ним, всегда рядом, нам больше всего на свете нужен только он, единственный и совершенно такой, мы творим жизнь - нашу. Мой самый лучший, мой защитник, мой Мастер и мой любимый, которого судьба учила, мотала, ранила и целовала, ты выходишь из любых ситуаций с достоинством, ты становишься сильнее и спокойнее с каждым днем, мы желанны и нужны друг другу.
Мир нам в помощь. Та Гроза нам в помощь. Сегодня, именно сегодня, когда он в подземелье своей комнаты, небо расцвечивает вечер нежными, живыми красками. Небо живет сильно и спокойно. Самый красивый вечер за всю неделю. Это только начало – величия, силы, простоты и надежды. Ухает совенок.
Он обязательно выходит к нам. К тем, кто не предает, даже когда слишком сильно обижают. Он выходит к нежному закату цвета розовых кустов, к сизо- сиреневым облакам, к синим горам, к изумрудной молодой зелени, к нашему смеху унисон, к его серому креслу креслу в Москве, к Лорду, Брюсу, Шурке и ко мне.
Послезавтра Воскресение. Много лет назад он рассказал молитву НЕлюбви, которая ушла. Я же молюсь и живу в нашей с ним нынешней любви сильной и живой. Как сегодняшнее предзакатное небо цвета молодого вина. Нынешняя любовь и надежность не уйдет: она везде в нас, в каждой клеточке, в каждом вдохе и выдохе.
У нас одна душа на двоих, есть границы, но нет барьеров - как есть границы, но нет барьеров между живой кровью солнца и голубой артерией неба.
Помогай мне всегда, страна нашей с ним души. Помогай наполнять его жизнью. Соедини наши руки покрепче. Дай времени и нежности. Пожалуйста.