- Вот ты говоришь мне, война? – Старый дед Михей, опять завелся,- а ты ее дорогой зятек нюхал? Ты ее собственной задницей чуял, а? Нет, говоришь. Тогда как ты можешь о ней судить?
- Не, а я, что? Кино вон показывают, с детства эти фильмы про войну, книг вон сколько понаписано. – На всякий случай я отошел от разбушевавшегося деда подальше. Не ровен час! Кулак у старого был тяжелый.
- Кино говоришь? Книги? Да врут они все и не краснеют паразиты. Правды тебе никто не скажет. Тогда еще при СССР боялись просто. А потом поумирали все. Я говорю про тех, кто под пулями стоял, шел и отбивался от этих фащистов проклятых. А не про этих, которые после войны по телевизорам вашим орденами и медалями брякали…
- Я ведь еще на первую войну пошел, на белофинскую. И под пулями финскими брал укрепления Маннергейма. И товарищей своих в снег зарывал. И что? Как будто бы и не было этой войны…, и в документах нет, и в истории нет…
Сразу Великая Отечественная война началась. Не война, а полный пи..ц всему. Этот «Товарищ Джугашвили» и Ленина отравил, и с Гитлером хотел подружиться, и войну чуть не про..л.
Когда бомбы начали сыпаться нам на головы, эти политруки полудурочные бегали, орали все: «Не поддаваться на провокации». Потом, правда, одумались, когда половину городка бомбами засыпало. «Раздать оружие», - кричат. Мать вашу, коммунизм! У нас на три солдата одна винтовка, две пары сапог. Патронов по пять штук на ствол. Собирались к концу лета новое оружие подвезти. «Перевооружение»! Вот так-то! - Тут, старый сел на стул.
- Ты это, зятек водки мне, «стопарик», на лейка, - дед Михей перевел дыхание,- вечно как вспомню эту проклятую, волноваться начинаю.
- Ты не думай, я вас не виню. Ваше поколение. Вы ведь и не подозреваете даже, что там было. Ведь все не так как в кино и героизм не такой там был. Все проще и страшнее одновременно. Какой дурак в атаку пойдет, под пули? Кому жить неохота. Ведь это против человеческого естества. А ведь надо было идти, надо было воевать. Вот и гнали нас вперед. Кто сам шел, кого по голове рукояткой пистолета командирского стучали, а кого и заградотряды вперед гнали. Всякое было…
А потом нас отправили на верную смерть, и попали мы в окружение. Правда, начальство наше как-то умудрилось вывернуться. Видал я нашего бывшего красного командира, после войны, в звании генерала. Выступал по телевизору, важный такой, морда вся лощеная. Говорит важно, от медалек вся грудь и пузо блестит. Помер уже, лет десять как. А я все еще жив. Вон как оно сложилось. Тогда нас в августе сорок первого, как окружили, так всех скопом и взяли в плен. За людей нас не считали, в лагере хуже последней скотины были. Соседи были у нас французы, с ними фрицы обращались чуток получше. Они нас иногда подкармливали. А потом мы замыслили побег. Шесть человек, двое ростовских, я москвич и из Средней Азии парни. До «наших» я дошел один…
Весь израненный, еле ползу, а ведь смог добраться до «своих». Добрался блин! Меня сразу в оборот:
«Сука ты фашистская»,- орет мне лейтенант НКВД и по роже мне хрясь, с оттягом так. Сразу трех зубов как не бывало.
- За что бьете, товарищ старший лейтенант, - спрашиваю. Зубы выплюнул, утереться не могу, руки связаны за спиною,- я же к вам шел, отомстить за Родину и воевать!
- За то, что в плен попал, фашистам продался. А зачем к нам шел, сам все расскажешь и покажешь. Как Родину продал, кому? И за сколько? – и, сапогом подкованным, в живот мне со всей дури…
Я тогда сразу вырубился. Знающие люди мне рассказали, это хорошо, что я сразу в отключку ушел. А то ведь могли и насмерть забить. А так отлежался, пока суд да дело, меня в лагерь спровадили. «Казлаг» называется, жуткое место. Летом жара под сорок градусов, зимой до минус тридцати пяти и более доходило. Ветер, пыль, снежные бури.
Кирка в руки, тачка в зубы и вперед, на благо Родины трудиться…
Казахи местные иногда нам помогали, исподтишка. То лепешки нам подкинут, то молока кобыльего, кумыс называется, принесут. Опасное это было дело помогать нам зекам. Ведь могли и сами попасть под раздачу. Да, чего уж там!
По случаю победы попал под амнистию. В Москву вернулся, Любашу свою встретил и не прогадал. Красивая она у меня была. Даром, что москвичка. Хотя нет, вру. В Москву она учиться приехала, «матфиз» или «физмат», не помню. А мне так, в Москве, житья все равно не давали, как бывшему зека. И когда Любаша сказала мне, что поедет обратно в Казахстан на свою родину, я сразу согласился. И не прогадал. Родились у нас дочка и сынок. Я устроился на мясокомбинат, жена учительницей всю жизнь проработала. Дети выросли, своих завели. А внучку мою прелестницу ты увел, удалец-молодец. Смотри у меня,- старый погрозил мне своим пальцем, - обидишь, с того света вернусь, башку твою оторву…
На мое возмущенное, типа еще поживешь, дед усмехнулся,- да недолго мне осталось-то, чую я. Как за семьдесят мне перевалило, открылось, э-э, - дед задумался,- нечто вроде интуиции. С год может, еще протяну и все…
Кузнецов Николай aka kraft-cola 02.05.13