(Фрагмент из повести «Мне счастливую жизнь подарила судьба»)
В мае 1942 года противник готовился к третьему штурму Севастополя. Он так усилил блокаду, что надводным кораблям пройти в город стало практически невозможно. Командование приняло решение осуществлять снабжение Севастополя, используя подводные лодки, совершенно не приспособленные для этих целей. Подводники решали чрезвычайно сложные задачи, аналогов которым не было в мировой практике. Под ожесточённым огнём противника днём и ночью доставляли в город продовольствие, боезапасы, бензин, вывозили раненых, государственные ценности, эвакуировали население.
Первый рейс в осаждённый город подводник Владимир Морозов вспоминает так: "Выгрузив две группы аккумуляторной батареи (а их всего три), сократив до минимума запасы воды и топлива, «Л-5» приняла около 60 тонн оружия, продуктов и отправилась из Новороссийска в Севастополь. Шли максимальным ходом, пять раз погружались, уклоняясь от авиации.
В Севастополь прибыли утром 17 мая. И тут я встретился с матерью. Как это получилось, для меня просто загадка. Кто-то сказал ей, что в город прошла подлодка и стоит у Телефонной пристани. Она пробралась к нам с Северной стороны. А мы стояли-то всего четыре часа, выгружая боезапас и продукты. Мать принесла зелёного лука, редиски, я угостил её печеньем, белыми сухарями. Мы с ней обнялись и почти тут же расстались: поступил приказ перейти на восточную сторону Южной бухты.
Ошвартовались у опреснительной. Ребятишки с Корабельной стороны несли нам редиску, матросы одаривали их шоколадом, печеньем, галетами. День был солнечный. Небо голубое, безоблачное. Вода в бухте отливала яркой синевой. Но чувствовалась война. То и дело доносилась перестрелка с фронта, а в небе на высоте около трёх тысяч метров кружилась смертельная «карусель» наших и немецких истребителей. Стонали моторы, сливались в непрерывный треск пулемётные очереди. Временами какой-либо самолёт входил в своё последнее пике и слышался взрыв.
Севастопольская бухта была непривычно пуста. С уходом боевой эскадры город как бы осиротел, да и немецкая авиация потеряла главную цель – флот. Теперь свирепые асы бомбили морской завод, железнодорожный узел, жилые кварталы.
Около одиннадцати часов раздался сигнал воздушной тревоги, и с востока послышалась ожесточённая зенитная стрельба, которая перемещалась по направлению к нам. Видимо, немцы обнаружили приход в город подводной лодки. Будучи вахтенным сигнальщиком, я насчитал семь звеньев бомбардировщиков по три в каждом звене, которые шли на высоте примерно 2,5 тысячи метров в нашу сторону. Мелькнула мысль: «Это по нашу душу».
Я полагал, что самолёты будут пикировать, но они начали бомбить с горизонтального полёта. Бомбы посыпались градом и превратили ясный день чуть ли не в тёмную ночь. Они накрыли Южную бухту, часть города, рвались на берегу возле нас, падали по бокам лодки, поднимая огромные фонтаны воды. Во время бомбёжки я стоял на крыше ограждения рубки и боялся, что меня может унести взрывная волна. Но обошлось. Только небольшой осколок чиркнул по корпусу. От потопления лодку спасла наша зенитная артиллерия, которая не дала возможности фашистам бомбить прицельно.
Мы получили команду погружаться, а с наступлением темноты уходить на Кавказ. Только отошли к середине Южной бухты, в бой включилась тяжёлая немецкая артиллерия. Один осколок пробил лёгкий корпус лодки и сделал небольшую вмятину на прочном корпусе. Дождавшись темноты, взяли раненых, предоставив им свои койки, несколько человек гражданского населения и поспешили покинуть Севастопольскую бухту."
23 подводные лодки Черноморского флота совершили 75 походов в осаждённый Севастополь. Город боролся, отстаивая каждую пядь своей земли. Враг неистовствовал. То и дело возникали пожары, обволакивая город чёрной гарью и едким дымом. Казалось, что на этом севастопольском "пяточке" уже нет живого места. Земля стонала от разрывов. Полыхала от пожаров. Изрытая бомбами, иссечённая пулемётными очередями, она на многие километры лежала мёртвой, желто-бурой с чёрными пятнами обуглившихся кустов. И вдруг в мае зацвели маки. Они выжили, выстояли!
Позже поэты будут утверждать, что это кровь погибших воинов залила землю и зовёт к мщению. И это похоже на правду. Стихотворные строки про маки родились и у меня при первом посещении Севастополя:
Я впервые приехала в город-герой
В мае. Знакомлюсь с землёй, опалённой войной,
Посещаю музеи, где память хранят,
Где рассказ и о маках впечатляет меня.
Май Победой звенел! Дружно маки цвели.
Мне в Стрелецкую бухту, где стоят корабли.
Я иду напрямик. Степь. Шум города стих,
И спонтанно в тиши той зарождается стих:
Степью иду к морю.
В степи той цветов – море.
Степь вся горит ало.
Маковым цветом. Маков
Я не рвала в букеты:
Цветов не люблю увядших.
Цветут они, дар планеты
В память живым о павших.
Горькая память о сорок втором.
Май. Третий штурм. Враг идёт напролом.
Приказано: «Сжечь, что может гореть!
Здесь всё живое должно умереть!»
Город бомбят, не жалея огня.
Кажется мёртвой вся в ранах земля.
И вдруг оживает! Алым ковром
Маки цвели в страшном сорок втором.