Открывается письмо. Не то бумажное, которое приходит по почте, сквозь все эти, кажущиеся несуществующими, километры, железные дороги, авиалинии, города, дни и ночи, которое терпит меняющиеся погодные условия и атмосферные осадки всех видов, которому приходится вынести на себе давление штампов всех пройденных им по пути к адресату отделений связи... Не то письмо, которое с тихим, едва различимым, стуком падает на дно металлического почтового ящика и просвечивает сквозь его отверстия своей затёртой в этих бесконечных, по истине боевых, походах белой сущностью, цвета надежды, цвета выскобленной памяти.
Такие письма пахнут. Они живут. Живут своей жизнью, особенной. У них есть характер, есть лицо, цвет чернил, округлости и угловатости букв, изломы и сгибы.
В отличие от электронных...
Но и по проводам, и по невидимым линиям, и спутниковыми сигналами можно многое передать. И, оказалось, - очень многое. Столько, сколько хватит на всех - и чувств, и эмоций... И то тепло, которое многие не получают даже от тесных объятий, которое не зависит от атмосферных явлений и температуры воздуха за окном, может сочиться из каждого слова, проникать сквозь пробелы, знаки препинания, абзацы, многозначительные многоточия и эти загадочные завитки на вопросительных знаках.
Так тепло бывает разве что у тёплого очага - тепло и спокойно, так, что не хочется задаваться никакими вопросами и смыслами. Тепло - от недвусмысленных слов, от доброго отношения, от виртуального прикосновения невидимых рук к твоим, дрожащим, пульсирующим всеми пальцевыми и кистевыми сосудами.
И при этом совершенно неважно, что автор этих тёплых слов - кто-то, никогда не встречавшийся, никогда не видимый тобой, неузнанный, незнакомый. Но ты уже его знаешь, знаешь по этим самым письмам, по словам, произнесённым внутри твоей головы его, придуманным тоже тобою, голосом, по теплоте прочитанных слов, многозначительности каждого предложения, каждого речевого оборота.
Так не пишут чужим. Так с чужими не говорят.
И вот, вся эта эпистолярщина превращается, несмотря на свою бытовушность и непретендуемость на высокие цели, в самое ценное на свете, в самую значительную, трепетную в самой своей сути вещь. Потому что, среди холодности и куцести этого узкосмотрящего мира, нет ничего совершеннее и чище, нет ничего значительнее этого тонкого взаимопонимания.
Чистота, и та - несовершенна, ибо не может существовать без её постоянного поддержания.
А чувства - тем более.